Подвиг 1983 № 23

Урок для сердец

Был, как говорится, обычный школьный день.

— Ребята! — сказал я на уроке. — В понедельник проведем сочинение по роману Фадеева «Разгром». А затем у нас встреча с Николаем Островским. С его романом «Как закалялась сталь».

Мне очень хотелось сказать еще, что сам я рад этой встрече. Что с этой книгой, с Павкой Корчагиным, мое поколение прямо со школьного порога встало в солдатский строй. Немногие из нашего 10-го «Б» вернулись с войны. На песчаных холмах Прибалтики, в украинских степях, у предгорий Карпат и Альп похоронены мои однокашники, мои товарищи. Свою короткую жизнь они прожили честно и погибли в боях, как солдаты.

…С Юрием Зайцевым мы сидели за одной партой. В знойный, незабываемый август сорок пятого года в бою за перевал на Большом Хингане Юрий закрыл грудью амбразуру японского дота. Однополчане нашли в его вещмешке томик Островского. Когда я узнал о подвиге Юрия, то сразу вспомнилась предвоенная весна. Урок литературы. Споры о поэзии. Юрий читал тогда строфы из поэмы К. Симонова «Победитель»:

Быть может, с этим словом он и бросился на японскую амбразуру, закрыв ее своим телом? Он погиб, чтобы пришла Победа.

Короче говоря, я к этой теме готовился давно. Всю мою жизнь.

Но все-таки мне чего-то не хватало для самого первого урока. Для начала. Для зачина. Возможно, потому, что из головы не выходила случайно услышанная в перемену фраза: «И роман читали, и фильм смотрели… И на спектакль ходили… Куда уж больше? И без уроков известно — Корчагин герой, с него надо брать пример…»

Я не успел разглядеть, кто сказал. Может, Вадим Серебряков со своей неизменной иронической улыбочкой… Или острая на язычок Люся Трофимова. Да и неважно кто! Ведь остальные не возразили. Промолчали. Неужели все согласились?

Так. Можно ли роман Николая Островского только «пройти»? Да и вообще, проходят мимо чего-либо… А тут мимо пройти нельзя, нельзя!

И вот в один из вечеров, когда я — в который уже раз — перебирал свои материалы об Островском, позвонил почтальон. Принес заказное письмо из Перми. Я удивился: в Перми у меня знакомых не было. Но прочитал первые строки и уже не мог оторваться от письма. Помнится, долго ходил по комнате и перечитывал страницу за страницей. Просто не верилось, что мне так повезло. Это было то, чего мне не хватало. Это был мой «зачин», лучшее начало большого разговора с выпускниками.

Вот что писал мне из Перми Анатолий Осипов:

«24 января случайно услыхал по радио отрывок передачи для детей и юношества „Мы — корчагинцы!“. К сожалению, фамилию автора мне не удалось разобрать (в это время кто-то зазвонил в передней и я поехал открывать. Да, поехал, так как одиннадцатый год передвигаюсь только на коляске. Но об этом — после!). В тот же день я послал письмо в Москву, в радиокомитет, где просил сообщить адрес автора передачи. Так я узнал о Вас. А пишу потому, что не могу не писать. И у меня к Вам масса вопросов.

С чего начать? Наверное, все-таки следует познакомиться. Немного о себе…

Мне 37 лет. Из них около 20 провел в постели: паралич ног. Обострилась давняя болезнь — поврежденный в детстве позвоночник. Что же я успел сделать за свою жизнь? Не очень много, но кое-что все же сделал. Был в комсомоле. Кончил заочную школу взрослых. Вступил в партию. Весной пятьдесят третьего года сдал (на дому) вступительные экзамены в Пермский пединститут. Стал учиться на историко-филологическом факультете. Заочно. Правда, читать и писать приходилось лежа на спине, держа на весу толстые книги. Уставали руки. Но с этими неудобствами можно было мириться. Главное — жизнь наполнилась большим содержанием. В 1960 году получил диплом учителя. Начал писать лекции для молодежи, для общества „Знание“. Поддерживаю связь с Пермским обкомом ВЛКСМ и другими общественными организациями. Дел хватает!

Когда было очень трудно, на помощь приходили друзья. Хорошие советские люди. И одним из них был Павка Корчагин. В своей буденовке и с маузером на поясе он кричал мне: „Держись, братишка! Нам ведь тоже нелегко приходилось. Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной!“

Друзья помогли мне и в самом главном — в работе над моей книгой „Корчагинцы пяти континентов“.

Несколько лет собирал (и собираю сейчас) фактический материал буквально со всего света. О людях, которым Павка Корчагин помогал в беде, по-братски уделяя им частицу своего мужества.

Поиски ширились с каждым днем. Откликнулись друзья Павла Корчагина и за рубежом. Из Варшавы прислали бандероль с газетными и журнальными вырезками. Из Лейпцига пакет фотодокументов. Из Будапешта — фотомонтаж спектакля „Павел Корчагин“, поставленного народным театром. Из Ханоя — толстая рукопись. Все это нужно было прочесть, со всем ознакомиться. Переводы с польского, чешского, болгарского, немецкого и испанского делал сам. Документы на китайском, корейском и вьетнамском языках перевели студенты Ленинградского университета и Института восточных языков в Москве. Рядом с нашими советскими корчагинцами плечом к плечу встали Павкины братья со всей планеты.

Написано уже много. Спешу кончить книгу к годовщине Ленинского комсомола.

Теперь Вам понятно, почему меня так заинтересовала радиопередача по Вашему материалу?

Что я хочу от Вас?

Во-первых, разрешите использовать Ваш очерк в моей книге.

Во-вторых, очень бы просил Вас рассказать подробнее о своих учениках. О выпускниках. О девушках и юношах, вступающих в большую жизнь. Ведь мои поиски и находки — для них, для молодого поколения, которому передается эстафета борьбы за светлое будущее человечества. Пусть внимательней посмотрят вокруг: я уверен, что они увидят много замечательных людей — корчагинцев нашего времени. Я буду очень благодарен ребятам, если они помогут мне в моих поисках. Буду рад их письмам, рассказам о себе и товарищах, стихам, фотографиям, газетным вырезкам. Верну в сохранности.

Желаю Вам и вашим десятиклассникам удач и побед. Очень жду Ваших писем!

С дружеским приветом Анатолий Осипов».

Когда я прочитал письмо, в классе воцарилась напряженная тишина. Всего несколько секунд, но они мне показались невероятно долгими. С надеждой и нетерпением я вглядывался в лица старшеклассников.

Поправляет свои всегда поломанные очки комсорг класса Никита Морозов. Не было урока, чтобы он не поднял руку и, слегка картавя, не сказал: «А вот мое мнение, ребята…» — «Ну что же ты сейчас молчишь, Никита?» — мысленно спрашиваю я его. Вадим Серебряков по привычке рисует кораблики в тетради. По этим корабликам я его тетради без подписи узнаю, по борту точечки-иллюминаторы, а над трубой — дым. Вид у него отсутствующий и несколько высокомерный: «А какое мне дело до всех до вас?..» Неужели его совсем не задело письмо из Перми?

У Нины Смирновой тоже открыта тетрадь. Но у нее наверняка не кораблики — какая-нибудь физическая формула. Или задача, на которой споткнулся весь класс. Физика для нее — «жизнь», как выразилась однажды сама Нина. О чем думает она сейчас? Жаль, больна Лена Желудова — она не стала бы отмалчиваться: сколько раз с ее запальчивых, взволнованных высказываний разгорались споры на уроках литературы.

Я с тревогой взглянул на часы: время-то идет. А там звонок. И уйдут на математику, на химию те, к кому обращал свое письмо Анатолий Осипов. Неужели все насмарку, все напрасно? В чем же мой просчет, моя ошибка?

Внезапно в тишине прозвучал неторопливый голос Вадима Серебрякова: «Не о чем писать-то — вот в чем загвоздка. Где они — ваши корчагинцы? Я лично не встречал. Были комсомольцы двадцатых годов. Были строители Комсомольска-на-Амуре. Молодогвардейцы были. А сейчас? Чего одни наши комсомольские собрания стоят… Скучища! В билете штампик „Уплачено“ — и считают, что ты комсомолец. Вот мы читаем: „Сталь закаляется при большом огне и сильном охлаждении“. А нас опекают как маленьких. Какой уж тут огонь!»

Вадим досадливо мотнул головой и пустил во всю страницу завиток пароходного дыма.

Такой отклик на письмо Осипова ошеломил меня. Пожалуй, впервые за долгие годы учительства я растерялся. Растерялся не от слов Вадима, а от молчания класса.

И тогда, совершенно неожиданно для меня, для всех десятиклассников, заговорила Таня Рыжова. «Тихоня, слова не вытащишь», — жаловались на нее педагоги. «Из племени воздержавшихся», — называл Таню Никита Морозов. А тут… Ребята разом повернулись к Рыжовой, словно впервые увидели девушку.

— Стыдно, Вадим! Разнылся… Ничего дальше собственного носа не видишь. Комсомольские собрания скучны… Так это от нас зависит. Я считаю, что надо Осипову ответить. Сегодня же. И мы поможем ему. Поможем найти корчагинцев. Да разве сам Толя Осипов не корчагинец?

— Постой, Татьяна! Не передергивай! Я про Осипова ничего не говорил. Человек — что надо! Но пойми — это же нетипичный случай. Не спорю, исключительные обстоятельства формируют исключительный характер. Это редко… А я про остальных. Про нас… О массовом, типичном…

— Массовый, типичный — нетипичиый! — гневно взорвалась вдруг Нина Смирнова, захлопнув свою тетрадь. — Научились красивым фразам. А за ними пусто. Лучше открой глаза да оглянись вокруг. Кто целину поднял? Кто плотины на Ангаре и Енисее строил? Кто в космос прорвался?

— Мы грамотные, газеты читаем, — поспешил на выручку Вадима его Друг Володя Лоповок. Но Лоповка прервала Лиза Борисова, заядлая спортсменка, с чьим мнением юноши в классе считались:

— Погоди, Володька, не до шуток… Татьяна умно сказала: сегодня же надо Осипову ответить. Человек к нам с открытым сердцем, а мы хнычем: «Где корчагинцы?» Для чего за примерами ходить далеко? Вот рядом с тобой, Вадим, Алла Захарова сидит. Сколько она помогла! Как сама занимается… Мечтает о медицинском и обязательно поступит. Ей я, не задумываясь, свою жизнь доверю.

Вадим неуклюже выбирался из-за парты:

— Все-то вы путаете. Она для себя занимается. А речь-то о большом идет. О подвиге. О героизме. Хорошо учиться — это еще не подвиг.

Ему возразили немедленно и дружно:

— Прежде чем совершить подвиг, нужно быть честным во всем. Честно жить. Честно делать порученное тебе дело.

— Время для подвига придет само. Вспомни Ульяну Громову, Кошевого.

— Сравнил… Тогда была война. Великая Отечественная…

— Есть подвиг — жизнь и подвиг — мгновение. Что выше? Молодогвардейцы не думали о подвиге, они просто не могли жить иначе. Они не могли не бороться… А все способны сейчас на такое?

— Точно, Люся! Некоторые продали совесть за транзистор, за модерновые тряпки!

— Это ты загибаешь! Транзистор — чудо техники! А модно одеваться не криминал…

— Братцы! Пора на математику. У нас контрольная…

Ребята поспешно бросают книги в портфели. Но страсти не утихают. Спор продолжается на ходу.

— Ты, Лоповок, брюзжишь как старик: не та, мол, пошла молодежь…

— И буду утверждать: не та!

— Но ведь жизнь не стоит на месте!

— А почему обязательно корчагинцы? Есть просто порядочные люди.

И уже в коридоре:

— Обыватель тоже порядочен.

— Ну, мы этот разговор еще продолжим! Он только начался…

Впервые за много лет я забыл заполнить журнал. Кажется, я его совсем не открывал… Я снова и снова переживал каждое слово ребят, разбирался в хаосе впечатлений. Я не знал: удался урок или не удался? В одном я не сомневался: начинать надо было только так. И ребята правы: мы еще продолжим этот разговор…

Детство мое прошло на окраине текстильного города. Прямо у дома начиналось поле, густое, заросшее лебедой, сурепкой и маленькими белыми ромашками. Там мы гоняли футбольный мяч, и две низкорослых бывалых сосны служили нам воротами. За полем шумел лес. Когда-то на его опушке брали для строительства песок. Дожди наполнили глубокие ямы водой. Годы затянули ямы зеленоватой ряской, окружили осокой. По берегам запрыгали пучеглазые лягушки. Но в жаркие летние дни мы отважно плюхались в мутную воду, пугая жуков-плавунцов и головастиков. Затем, лежа на горячем песке, часами вели свои ребячьи беседы. Чаще всего о путешествиях. Мечтали о больших городах, о широком море, о тропических зарослях, где цветут невиданной красоты цветы и в лианах порхают колибри. От таких разговоров наша окраина казалась неприглядной, скучной. Чем становились старше, тем реже бегали на опушку купаться. А лес, что в детстве представлялся огромным и непроходимым, насмешливо называли Козьей рощей. Перед войной на поле построили фабрику, ямы засыпали, лес вырубили. Вскоре ничего не напоминало нам места детства. Мы же спешили в жизнь и не жалели о них.

Много лет спустя я попал однажды на выставку картин современных русских художников. И в тихом, немноголюдном зале увидел полотно, которое заставило меня вздрогнуть и остановиться. Что-то невероятно близкое и знакомое было в картине. Так неожиданно встречаешь на улице человека — и тебе уже нет покоя. Смотришь назад, роешься в памяти и с трудом удерживаешь себя, чтобы не побежать следом, не спросить имя…

Я долго не мог отойти от картины. Пытался разобраться, почему так взволновал нехитрый пейзаж никому не известного художника. И вдруг на меня словно пахнуло ароматом полыни, жарким летом далекого детства: передо мной была наша окраина — с футбольным неказистым полем, с желто-зелеными канавами на опушке реденькой рощи. Я узнавал обросший мхом валун на развилке дорожек и старую развесистую черемуху над покосившейся скамейкой.

К этому времени я уже порядком постранствовал по земле: видел заморские города и страны, океаны и горы, тропические джунгли и северные сияния. Но то, что оживало передо мной на полотне, было самым дорогим и красивым, родным до боли. Я уходил и снова возвращался к картине.

Вот так получилось и с романом «Как закалялась сталь». Его действительно читали все. Смотрели фильмы и спектакли. Слушали передачи по радио. Книга казалась старшеклассникам простой и ясной: «Роман что надо! Сила… Только о чем тут спорить?» Письма же Анатолия Осипова помогли взглянуть на знакомые страницы новыми глазами. Пусть вначале всего «чуть-чуть». Но и это «чуть-чуть» будоражило, тормошило, беспокоило, возбуждало споры, вело на поиски.

Пожалуй, никогда до этого на уроках так откровенно не раскрывался внутренний мир старшеклассников. Юность говорила с юностью.

«Привет вам, мои молодые товарищи! Борьба продолжается. Каждый из нас на посту и делает свое дело. Разве это не счастье — дожить до такого времени, когда некогда дыхнуть, когда каждая минута дорога. Нужно только понять и почувствовать всю героичность того, что мы с вами делаем. Тогда никакие трудности не смутят нас», — писал в своем очередном письме Анатолий.

— Да! Только так надо жить. Чтобы дыхнуть некогда! — горячилась Лена Желудова. Она не была на первых уроках — болела. И теперь наверстывала упущенное в споре. Наверстывала со всей искренностью своего неуемного характера. — Мы же без жалости, без смысла убиваем время. Даже слова нашли какие-то дурацкие: заколоть урок, поболтаться часок. Словно у каждого несколько жизней: одну можно на черновик писать, как сочинение, другую набело. А жизнь дается один раз — это не только фраза для заучивания наизусть. Она и впрямь дается один раз. Вот о чем стоит подумать.

— Интересно получается, — задумчиво произнесла Таня Рыжова. — Первый раз я роман прочитала еще в пятом классе. Теперь вот перечитала. И словно другая книга. Что мне прежде нравилось? Как Павел с Тоней дружил. Как Жухрая освобождал. Теперь внимание на другое обращаешь. Павка рано узнал несправедливость. На себе испытал. И возненавидел зло, насилие, подлость. Тут вот говорили: он, не раздумывая, бросился выручать Жухрая… Но в Павкином характере уже было стремление идти навстречу опасностям. В этом суть! Возьмите Толю Осипова… Разве мог бы он справиться с болезнью, писать книгу, если бы рос слюнтяем и хлюпиком. Знал, почем фунт лиха, когда умерла мать, один поднимал сестренок… Характер с детства воспитывается.

— А гражданская война? Узкоколейка… Сам Жухрай говорил: «Вот где сталь закаляется!» — стоял на своем Вадим Серебряков.

— Но слабые душой убегали со строительства, — гневно бросила Лена Желудова. — И нечего ждать исключительных обстоятельств. Будь самим собой — настоящим…

На каждом уроке с нами рядом был Анатолий Осипов. Его судьба, его будущая книга входили в судьбы выпускников, а он жил их интересами, раздумьями, спорами. Заочные встречи с Анатолием духовно обогащали комсомольцев. Давали крепкую зарядку, когда в классе мы читали энергичные, бодрые, а порой и колючие строки. Он становился для нас верным товарищем, с которым всем можно поделиться. Мы полюбили Толю за упрямый характер и неиссякаемую жизнерадостность, за прямоту, за хорошую шутку. Знали, что в квартире Осипова часто бывают мальчишки из пермских школ. Особенно коллекционеры марок: ведь из многих стран мира идут письма Анатолию. Мальчишки помогают разбирать почту, тянутся к маркам, а Толя радуется находкам — в его книгу о корчагинцах будет вписана не одна глава.

Написанные страницы Толя выносил на суд выпускников. Книга «Корчагинцы пяти континентов» создавалась на наших глазах.

В строй героев-корчагинцев вводил комсомольцев 344-й школы пермский коммунист Анатолий Осипов.

«Впервые я повстречал Павку в грозные для нашей Родины дни — осенью сорок первого года. Один из сверстников дал книгу с необычным названием „Как закалялась сталь“. Дал с условием: завтра, перед уходом в школу, заберет ее. Я читал эту удивительную книгу всю ночь. С той поры Павка стал моим лучшим другом. Нет, он никогда не был просто героем из книги. Он — человек! Да еще какой… Я еще не знал, какое место займет Павка в моей жизни, но был покорен его нравственной красотой и силой.

Теперь на полках моего шкафа уже около двадцати пухлых папок. В них тысячи писем, советские и иностранные газеты, журналы, фотодокументы — итог многолетних поисков. Тут же стоят книги Николая Островского (и о нем самом) на разных языках. Это подарки зарубежных друзей.

…И появилось у меня неодолимое желание поделиться своими находками с людьми, рассказать, кем стал Павка Корчагин для меня и для тех, кого во всем мире называют корчагинцами.

Мысль о книге пришла как-то сама собой, в короткую майскую ночь. Я никак не мог заснуть, а перед глазами в смене времен и событий проходили герои моих писем. Я слышал их голоса. Я жил их судьбами. Наконец перед рассветом не выдержал, взял лежавший на краю стола кусок толстого картона. На картоне десятка полтора бумажных листов, прижатых резинкой, чтобы не падали. Это моя „парта“. На ней за долгие годы болезни я писал и студенческие конспекты, и письма друзьям, и стихи. И вот, лежа на спине и держа левой рукой на весу свою „парту“, при первых проблесках нового дня вывел авторучкой на верхнем листе бумаги название своей будущей книги — „Корчагинцы пяти континентов“. Немного подумав, приписал вторую строчку: „История поисков и находок, радостей и открытий, а также интересных встреч с хорошими людьми“».

«…Работаю в две смены. Очень тороплюсь. Первый вариант Пермское издательство одобрило, но вернуло на переработку. По сути дела, пишу сейчас всю книгу заново. А это 12―15 печатных листов. Иногда печатный лист „выдаю“ за две недели, включая и перепечатку — сам стучу на машинке. Если темпы не собьются, книга будет представлена в срок — к юбилею Николая Островского… Причем жду материалы от вас… Обещали!»

«От вас» — это от моих учеников. Обещали!

А раз обещали — надо слово держать!..

— А я предлагаю всем взять одну тему, — категорически заявила Лена Желудова. — Одну тему: о корчагинцах. Но пусть каждый напишет ее по-своему: «Герои вокруг нас!»

— Для всех принимаем, — сказала Таня Рыжова, выразительно посмотрев на Серебрякова. И все почему-то повернулись к Вадиму.

— А я не согласен, — тихо произнес Вадим.

— А ты всегда не согласен, — засмеялся кто-то.

— Брось из себя Базарова корчить!

— Погодите, ребята! — Голос Серебрякова задрожал от обиды. — Я же серьезно.

— Ну если серьезно, то говори! Чем тебе наша тема не нравится? — в упор спросила Лена Желудова.

— Не нравится, — упрямо повторил Вадим. — Почему обязательно герои? Ведь рядом с нами разные люди. Есть и не герои… И совсем не герои… Что ж, выходит, о них вовсе не надо писать?

В тоне и поведении Серебрякова класс уловил что-то необычное и замолчал. Многие переглянулись. Лишь в темных глазах Лены Желудовой горел недоверчивый огонек:

— Отвергать-то ты мастер… «Не согласен…» «Не нравится…» Давай тогда свою тему.

— И дам, — нахмурился Вадим. — Отчего бы не сказать проще!.. Ну хотя бы так: «Люди вокруг нас».

— А что? Неплохая идея, — с расстановкой произнес Никита Морозов.

— Просто хорошая, — загорячилась, рассыпала скороговоркой слова Катя Лапшина. — Мне вот очень хочется про свою бабушку написать. Да, не смейтесь — про бабушку. Хотя она ничего героического не совершила. Но если бы вы знали, какой это замечательный человек… Когда она приезжает к нам, словно все другие лучше и добрее становятся… И так всю жизнь — только добро несла людям…

— Ладно, о чем спорить! — решительно сказал Никита, поправив очки. — Будем писать о людях вокруг нас.

Сочинения выпускников были прежде всего поисками самих себя. За каждой строкой виделась беспокойная юность, которая жадно тянулась к сильным и мужественным характерам, стремилась познать людей и себя. Я бережно храню все работы 10-го «Б». Иногда вынимаю из папки наугад несколько тонких ученических тетрадей — и словно опять мы вместе на уроке, опять ведем откровенный разговор о времени, о жизни, о себе…

«…Раньше я никогда серьезно не задумывалась о своем будущем. Оно казалось мне невероятно далеким и непостижимо огромным. А я далеко не заглядывала. Жила как многие мои подруги: завтрашним днем, субботой, каникулами… Вот будет воскресенье — поедем с ребятами на лыжах. Кончу седьмой класс — с родителями в Крым. Надо подготовиться к контрольной по физике. Надо сходить в кино: говорят, неплохой фильм. Так неделя за неделей… А сейчас какая-то странная тревога охватила меня. Не дают покоя слова Островского: „Будущее принадлежит нам!“ Нам — значит, и мне. Значит, мое будущее уже началось. А что я сделала для него?»

«…Еще в детстве я знала, что у моего отца есть боевые награды. Любила рассматривать их. Но тогда они были для меня всего лишь красивыми вещами. Никак не связывалось в уме: отец и подвиг. Всегда кашляет, жалуется на болезни. Да и работа такая, что я и говорить про нее стеснялась — охранник в заводской проходной…

Но вот совсем недавно… Отца серьезно ранили… ударили ножом. Пьяный хулиган пытался похитить с завода ценную деталь, а отец задержал его, и, раненный, доставил в милицию. Я пришла к отцу в больницу, а у него полно народу — заводские, друзья-фронтовики. И я слышала, как в коридоре говорили врачу: „Он у нас и в батальоне таким был. Всегда первым шел…“ Вернувшись домой, я открыла ящик, где лежали отцовские награды… И долго смотрела на них. Только совсем-совсем по-другому…»

«Я хочу написать о своем брате. Он ленинградский студент. Про таких часто говорят: „Обыкновенный“. Но если бы меня спросили, на кого бы хотел походить, ответил бы, не задумываясь: на брата…

После десятилетки он не поступил в вуз — не хватило полбалла. Пошел работать на завод. Не для того чтобы год провести, как некоторые. Наоборот: „Может, это к лучшему. Инженер должен знать и токарное, и слесарное, и фрезерное дело“. На следующую осень призвали брата в армию. Служил он в Заполярье и в письмах все книг просил: по математике, химии и физике.

Демобилизовавшись, в тот же институт сдавал. И так сдал, что его даже комиссия отметила: „Очень подготовленный товарищ“. Каждое лето Виктор ездит со студенческой строительной бригадой в Среднюю Азию. Возводит хозяйственные здания для совхозов. Возвращается черный, как закопченный. Жара там до пятидесяти. Ветры сухие, песчаные. Песок на зубах, песок в глазах, рот пересыхает от жажды… А ночи холодные, чуть ли не мороз.

Однажды ребята не выдержали. Решили остаться в палатках. Он пошел один. Сам делал раствор, поднимал его на второй этаж, сам укладывал кирпичи. Ну конечно, все за ним — и сделали в этот день больше обыкновенного. Брат об этом никогда не говорил — мне по секрету друзья Виктора рассказали. И сообщили мне, что Виктора единогласно избрали командиром институтского строительного отряда на будущий год, маршрут — на Урал.

Я их спросил:

— Если в ваш институт поступлю, меня с собой возьмете?

— А сначала покажи себя, каков ты есть человек, — отвечают…»

«…Спорим о подвиге. Ищем героев. Рассуждаем об исключительных и типичных обстоятельствах. Все верно. И в то же время нет-нет да и возникает в душе досада. Почему стали бояться таких слов, как „порядочность“, „вежливость“, „честность“… Я бы так сказала: настоящий человек начинается с уважения к другому человеку. Пусть он не совершит никакого выдающегося поступка: не бросится в огонь спасать ребенка, не напишет книгу — все равно к нему потянутся люди. За советом, за помощью. Только из таких и рождаются истинные герои. Эгоист, думающий лишь о себе, не способен на мужество. Он может сделать что-либо напоказ, чтобы выделиться — „показать себя“. Но это не подвиг! Подвиг всегда для людей…»

А это быстрый, нервный, словно устремленный вперед почерк Лены Желудовой…

«…Теперь я знаю, чего мне не хватает. Терпения… Хочу ухватить разом все: интересную книгу, радость встречи, горечь прощанья, тишину ночной комнаты и яростный рев стадиона, волшебство звуков, непривычное сочетание красок — как, например, это:

Мучаюсь над стихом и бросаю его неоконченным: боюсь пропустить отсверк вечернего троллейбуса, вспышку электросварки, знакомые шаги за окном и что-то еще, неведомое мне.

Одно время я хотела быть учительницей. Помню, в первом классе надо мной склонилась женщина с ласковыми глазами. Она заботливо поправила мою руку: „Вот так тебе будет удобнее!“ Я отвела ее ладонь и продолжала выводить свои каракули. Но на другой день Алла Константиновна опять подошла ко мне… И так все четыре года… Она ни разу не повысила голоса, хотя я нередко выводила ее из себя. Как-то я вошла в класс, а учительница посмотрела на меня и говорит: „Иди домой и ложись в постель — у тебя температура“. Я действительно тогда была больна. Алла Константиновна навестила меня после уроков, принесла малинового варенья. Вот тогда я заметила, как она слегка прихрамывает на левую ногу, как тяжела сумка с тетрадями. Выздоровев, я под разными предлогами стала помогать учительнице носить тетради. И хотя многое делала по-своему, уже не сердилась на ее ободряющее: „Делай вот так!“

В квартире у Аллы Константиновны были одни книги и тетради. По крайней мере мне так казалось. Как ни зайдешь к ней, она за столом. Читает. Пишет… Потом мне часто недоставало ласковых глаз моей первой учительницы, ее тихого, доброго голоса. Я узнала, что муж и дети Аллы Константиновны погибли во время блокады. А она всю войну сберегала книги в библиотеке. Какие-то редкие книги. Ни одна не пропала, не попортилась… А хромота от осколка мины: была на окопных работах…

Я все чаще думала о том, что буду учительницей… Как Алла Константиновна.

Но хватит ли у меня терпения? Терпения десятки, сотни раз подойти к малышу и сказать ему: „Делай вот так!“ Терпения — каждый день проверять тетради. Терпения — на всю жизнь! Может, я и ошибаюсь, но, когда мы говорим о подвиге, я невольно вспоминаю Аллу Константиновну…»

…Я чувствовал: десятиклассникам не терпится услышать, что же они написали… Думал: это будет радостный, светлый урок. Как праздник… И вдруг!..

— Я не хочу, чтобы мое — вслух, — с трудом справившись с волнением, сказала Вера Иванова. — И не потому, что там личное. Просто оно плохое! Не удалось.

— А это уж мы посмотрим! — выкрикнул Лоповок. — Дадим коллективную оценку.

— Не нужно мне никакой оценки, — тихо произнесла Вера. — Я сама знаю, что оно плохое. Неискреннее… Я о дружбе писала. Хотела вначале про наш класс, потом побоялась… И выдумала двух хороших людей, которые умеют дружить и любить…

— Право на вымысел… — начал было Никита Морозов, но его оборвала Лиза Борисова:

— Не философствуй, комсорг! Вера очень правильно сказала. Я и сама про это думала. Верка молодец, что созналась. А некоторые таких красивых слов накрутили, что и взаправду решишь: «До чего же идейный, передовой товарищ!» Но ведь он сам знает, что это только возвышенный треп…

— И хуже всего, — вздохнула Таня Рыжова, — хуже всего, что мы знаем… Знаем, кто искренне пишет, а кто «выдает» и «толкает» высокие мысли. И молчим. Боимся портить отношения…

— Но это же чудовищней, чем треп! — возмутилась Лена Желудова. — Знать и молчать! Как предательство!

— А вы прямо говорите, — требовательно выкрикнул Лоповок. — Нечего вокруг да около…

— И скажу! — Таня повернулась к классу. — Сейчас скажу. Вчера вот мы слушали сочинение Шухова. Даже похвалили… В самом деле, написал интересно. Нашел сапера — Героя Советского Союза. Рассказал про его подвиг. Призывал жить по-корчагински… И себя не забыл: «Я, мол, беру пример, и все такое прочее…» Но ведь многие знают, что Андрея зовут «Гобсеком с Ивановской улицы». Что он самый настоящий ростовщик — дает деньги в долг с процентами.

Для меня это было так неожиданно, что я растерялся.

Бросилось в глаза бледное и злое лицо Андрея Шухова.

— Клевета, — проговорил он срывающимся голосом. — Это еще доказать надо…

— Чего доказывать, — морщась, словно от зубной боли, сказал Вадим. — Ты мне билет в кино покупал за сорок копеек, а потребовал полтинник. И с Борьки Павлова из 10-го «А» — полтинник. Светлана, при тебе это было?

— Было, — подтвердила тоненькая Светлана Невзорова. Помолчала немного и печально добавила: — Он авторучку Тае Васильевой продал… А ручка-то моя… В классе забыла.

— И вы молчали! — Нина Смирнова даже руками всплеснула от изумления. — Как же вы могли? Я вот, честное слово, ничего не знала… Надо же — совесть на гривенники разменять.

— Я тоже ничего не знала. Он у нас в физическом кружке старостой. Его очень Максим Иванович хвалит, — сказала Вера Иванова.

«Не один Максим Иванович», — подумал я, вспомнив, как красиво оформил Андрей нашу литературную газету «Молодые голоса». Особенно удалась ему заставка: зеленые веточки на фоне Володарского моста через Неву. И я тоже похвалил его.

Поднялся встревоженный Никита Морозов.

— Ребята, нельзя же так! Об этом на комсомольском собрании надо. А сейчас у нас урок. Не на тему заговорили…

— А по-моему, на тему, — воскликнула Лена Желудова.

Все десятиклассники посмотрели на меня.

— Как раз на тему, — подтвердил, не колеблясь, я.

…Вместе с комсомольцами 344-й шел к выпускным экзаменам и наш друг Анатолий Осипов. Казалось, он рядом с нами на сочинении, в кабинетах физики, химии и математики. Он радовался успехам комсомольцев — ребята не забывали писать ему в Пермь.

И конечно же, он был с нами на выпускном вечере. Взволнованно звучал со сцены нарядно украшенного зала голос Лены Желудовой. Она читала выпускникам письмо Толи Осипова:

— «Дорогие юные ленинградцы!

Пламенный вам привет с берегов уральской реки Камы из города Перми от вашего старшего товарища — коммуниста Осипова.

Поздравляю вас с окончанием школы. Вы теперь выходите на орбиту самостоятельной трудовой жизни. Скоро каждый из вас скажет о своих делах:

Трудиться, приносить пользу советскому обществу, приближать прекрасное завтра — коммунизм — это же, товарищи, очень здорово! Это, по-моему, самое большое счастье! Этого счастья желаю вам в первую очередь!

Друзья мои! Вы порой спрашивали меня: „Как найти свое место в жизни? Как воспитывать в себе черты корчагинского характера?“ Что ответить на такие вопросы? Ведь известно, что каких-то готовых рецептов или формул для жизни нет. Но, мне кажется, есть главное, без чего трудно найти свою, правильную дорогу.

Это главное — большая и светлая цель, к которой стремится человек, это сокровенная мечта, что озаряет ему путь немеркнущим светом. Это упорный, настойчивый труд, огромная радость труда.

Хочется пожелать каждому из вас, каждому выпускнику, иметь свою заветную мечту, быть всегда в душе романтиком, творцом, открывателем, кем бы вы ни стали, где бы вы ни были. Призвание обретается в работе, в поисках, в деяниях, а черты корчагинские воспитываются в коллективе, в преодолении трудностей, в беспрерывном движении вперед.

О себе я скажу лишь то, что очень спешу закончить свою книгу для молодежи „Корчагинцы пяти континентов“. У меня много хороших друзей, и дух коллективизма прибавляет мне сил. И хотя не первую весну встречаю, глядя из окна, я никогда не чувствовал себя одиноким, а тем более лишним, человеком за бортом…

На пороге новой жизни желаю вам, дорогие юные друзья, настоящего человеческого счастья, оптимизма и твердости духа, творческого вдохновения в труде и учебе!»

Как ответ на это послание коммуниста, как присягу перед строем сверстников, комсомолка читала свои стихи:

…«Можно закончить книгу, но нельзя досказать до конца историю о младших Павкиных братьях и сестрах. Эта история не имеет, да и не может иметь конца. Только продолжение!

И продолжит ее самый умелый и самый правдивый рассказчик — наша замечательная действительность, каждый день которой открывает нам все новых и новых корчагинцев!

Ведь время корчагинцев — это сама наша жизнь во всем разнообразии борьбы за светлые, солнечные идеалы грядущих поколений.

А жизнь бесконечна!»

Анатолий Осипов

«Корчагинцы пяти континентов»

Вместе со своими воспитанниками я сердечно поздравил Толю Осипова с выходом в свет книги. Первая книга. Победа мужества и стойкости человека над страшной болезнью, ее жестоким приговором. Многое хотелось сказать Анатолию.

Но я уже знал характер друга. Не восторженных одобрений ждал он, а суровой товарищеской критики.

И все же я не мог не написать Анатолию, что мои выпускники уходят в жизнь вместе с «Корчагинцами пяти континентов», что переписка с ним, наши споры, сочинения и раздумья стали для каждого хорошим уроком. Открытым уроком познания жизни и становления характера.

Из далекого Заполярья писал военный моряк Вадим Серебряков: «Послал требование в пермский магазин „Книга — почтой“. Ответили, что тираж давно разошелся. „Это здорово!“ — как любил говорить наш друг Анатолий Осипов. Не смогли бы найти для меня один экземпляр? Вернее не для меня — для моих флотских друзей. Отличных парней, что никогда не оставят в беде… Теперь-то я на многое смотрю по-иному. Судьба Анатолия Осипова и наша дружба с ним заставила меня крепко задуматься о людях. О своем отношении к ним…»

«…Я понял, — признавался Володя Лоповок, — что спорить о корчагинцах, писать сочинения о героях легче, чем жить по-корчагински. Мне еще нечем похвастаться, хотя времени пролетело немало. Но жаловаться и опускать руки не собираюсь. Буду драться со всеми неудачами. До победы!»

Многим выпускникам помогло в жизни равнение на корчагинцев.

Лена Желудова не смогла сразу поступить на факультет журналистики. Пошла работать в Публичную библиотеку — в газетно-журнальный отдел. Ночами писала — упрямо, одержимо. Черновики грудой ложились на стол, прежде чем находилась нужная строка. По коротким наброскам угадывалось, как нелегко даются стихи, статьи, очерки:

Однажды при встрече Лена созналась: «Были минуты, когда хотелось на все махнуть рукой. Приходила соблазнительная мысль: „Чего мучиться? Не лучше ли в торговый, как советуют родные?..“ Но я вспоминала стихи на выпускном вечере, и делалось очень стыдно. Я чувствовала, что никогда не прощу себе отступничества, измены…»

Лена первой узнала о новой книге Анатолия Осипова. Радостная, позвонила мне: «Он первую премию на литературном конкурсе получил».

Я в тот же день поздравил друга с успехом. Вскоре почта принесла мне бандероль с экземплярами документальной повести «Над речкой Ивой».

Меня снова поразило упорство и трудолюбие Анатолия. Я представлял, чего стоило ему создание этой повести. Тысячи просмотренных архивных материалов. Поиски первых комсомольцев. Запись их воспоминаний. Тщательная проверка каждого факта, каждой даты. По документам. По чудом сохранившимся протоколам комсомольских ячеек и партийных собраний. По статистическим сводкам. По выцветшим подшивкам газет. Иначе нельзя. Это история. Пусть всего небольшая страница ее. Но в ней нельзя поступиться против правды ни одной строкой.

Много замыслов и творческих планов у нашего друга. И он снова делится ими со мной и с моими учениками.

Но какие бы темы ни увлекали Анатолия Осипова, он по-прежнему верен своей главной книге — летописи подвигов корчагинцев нашего времени.

«Пароль мужества» — так называется новая документальная повесть пермского коммуниста. Ее, передавая из рук в руки, читают и перечитывают нынешние мои воспитанники.

«Пароль мужества» — так можно озаглавить рассказ и о самом Анатолии Осипове — нашем друге, нашем современнике.

Сергей БОБРЕНОК

Сергей Тихонович Бобренок — защитник Брестской крепости. В бои с врагом вступил, находясь в 17-м погранотряде, позже ставшем Краснознаменным…

После войны по совету Сергея Сергеевича Смирнова стал заниматься журналистикой. Более 30 лет собирает материалы об однополчанах.

Автор многих публикаций.