Подвиг 1983 № 23

Дуб Алексея Новикова

От автора. …Вот уже и сын мой Сергей Сергеевич (Сергей — в честь писателя-патриота С. С. Смирнова) служит на заставе, названной именем А. Кижеватова — бывшего любимого моего командира.

Честно и достойно служит сын Сергей, комсомолец. И в этой преемственности — глубокий, важный для Отчизны смысл. Сыновья наши, молодые строители и защитники Родины, сильные и духом и телом, крепко держат оружие в руках. Священной этой преемственности и посвящаю свой рассказ.

Каждый из бывших солдат носит в себе свой нерукотворный музей. У каждого есть свое хранилище совести, пережитого, есть свои мемориалы, дорогие, до последнего вздоха, места.

Одно из таких святых мест для меня — небольшая роща над Бугом. Выше всех деревьев в той роще дуб-великан. Он прописался у самой границы, на берегу реки. Говорят, что ему больше трехсот лет. Его могучая крона как бы реет над семьей своих сыновей, внуков и правнуков — совсем еще молодых дубочков.

С первых дней войны в ближних селах Брестчины и Люблинского воеводства Польши живет в народе легенда о старом дубе. И передают из уст в уста, из поколения в поколение рассказ о подвиге советских пограничников. А старый дуб не только свидетель подвига, но и прямой участник событий тех. Он прикрывал обширным стволом, как щитом, героев. Под шершавыми наростами, в живом теле дерева, как в зарубцованных ранах бойца-ветерана, наверняка хранятся чугунные осколки мин и свинец пуль.

На скромном памятнике у подножия дуба надпись: «Склони голову перед светлой памятью верного сына Родины! 23 июня 1941 года в неравном бою с немецко-фашистскими захватчиками здесь героически погиб бесстрашный пулеметчик — пограничник Алексей Новиков».

Долго имен героев никто не знал. Не знали, откуда они родом, где жили, кого любили. Не знали более двадцати лет. Сегодня дуб-великан называют в народе дубом Алексея Новикова. И в рассказ, героическую быль, ставшую со временем красивой легендой, внесены дорогие имена.

…Юго-западнее Бреста, в районе станции Дубица, располагались 4-я пограничная комендатура и 15-я застава. Они занимали массивное двухэтажное здание метрах в пятидесяти от реки.

На рассвете двадцать второго июня пограничные дозоры засекли на противоположном берегу подозрительные скопления немецких солдат. А когда в предрассветном небе, где-то высоко над головами пограничников раздался гул сотен самолетов, прозвучала команда:

— К бою!

Бойцы немедленно заняли свои участки в двух рядах окопов с пулеметными ячейками, приготовились к обороне. Младший сержант Алексей Новиков с ручным пулеметом и рядовой Николай Ставицкий выдвинулись к переправе и залегли у дуба на опушке небольшой рощицы. Более удобное место трудно сыскать: отсюда открывался хороший обзор, а сам дуб-великан стал надежным укрытием. В его стволе давно образовалось емкое дупло, в котором свободно могли поместиться два человека. В дупле — два отверстия, напоминающие амбразуры. Из этой хорошо замаскированной огневой точки просматривалось и простреливалось все побережье.

На заставу и комендатуру обрушилась лавина снарядов внезапного артиллерийского обстрела. Запылали казармы, подсобные помещения, неистово заржали раненые, всполошенные взрывами кони.

Алексей услышал канонаду, представил, как в грохоте разрывов погибали его товарищи. Первое его страстное желание: бежать туда, на помощь родной заставе. Но он не смел, не имел права без приказа оставить свой пост. И отправил на заставу своего напарника, а сам с ручным пулеметом полез на дуб и стал наблюдать за рекой. Перед ним расстилалась широкая луговая пойма с редкими кустарниками лозняка в высокой некошеной траве. Река медленно и плавно катила свои порозовевшие от первых лучей солнца воды. Над ней низко клубился теплый молочный пар.

А справа, и слева, и позади Алексея грохотало и кипело. Столбы черного дыма взметнулись над комендатурой, заставой, над станцией Дубица.

Иногда слышался колокольный звон.

На том берегу у переправы появились вражеские солдаты. Они поспешно волокли по песчаному спуску понтоны, несли резиновые лодки, бросали их на воду, усаживались, вскакивали уже на ходу. Лодки быстро устремлялись к нашему берегу. Ручной пулемет удобно лежал на толстой дубовой ветке. Алексей прижался к прикладу и медленно повел стволом пулемета. В прицеле враги видны особенно четко и резко. Новиков ждал, когда лодки приблизятся к невидимой черте на воде, которая обозначала государственную границу. Вот первый понтон с солдатами пересек эту черту — нажат спусковой крючок. Пулемет заговорил размеренно, огненный язычок затанцевал в раструбе пламягасителя. Из подбитых лодок выходил воздух. Вражеские солдаты прыгали в воду и плыли обратно. Вскипевшая вдруг река уносила убитых и раненых.

Алексей знал, что за этим десантом последуют еще и еще. Немцы не успокоятся. Ведь отсюда прямой путь к железной дороге и шоссе у станции Дубица, выход к деревне Медно, Брестской крепости…

Вместо очередного десанта враг начал минометный обстрел. Но, чувствовалось, стрелял вслепую. Мины рвались в рощице, в кустарниках поймы. Алексей немного спустился и забрался в дупло.

Кончился обстрел. И, словно дождавшись последнего взрыва, снизу позвали:

— Товарищ младший сержант!..

Это возвратился Ставицкий. Алексей вылез из дупла.

— Ну что там?!

И, еще не услышав ответа, понял, что там плохо. Лицо у Николая серое, передергивалось от затаенной боли, в глазах стояли слезы.

— Нет заставы… Сгорела дотла!.. Я принес ящик патронов…

— Как нет заставы? — переспросил Алексей, уже веря, зная, что ее действительно нет.

— Они знали координаты… Били из орудий без пристрелки. Расстреляли нашу заставу…

— Наши части не подошли?..

— Нет там никаких частей.

— Будут, — уверенно сказал Новиков, — 75-я стрелковая дивизия у Малориты, а 28-й полк еще ближе, сам знаешь. Надо только продержаться. Мы с тобой, Коля, застава. Понял? Есть наша застава… — И, переводя дыхание, вдруг сказал, положив руку на плечо напарника: — Называй ты меня просто Алексей…

— Есть, товарищ младший сержант…

В воздухе протянулся тонкий, нарастающий вой. Мина разорвалась невдалеке от дуба. Алексей вскрикнул — осколок резанул его плечо.

— Алексей Александрович! Вы ранены? — Ставицкий помог Алексею забраться в дупло, перевязал плечо индивидуальным пакетом. Он знал, что младший сержант до армии был учителем, а учителей привык называть только на «вы» и по имени-отчеству.

Фашисты вели плотный минометный обстрел по небольшой площади. Трава почернела вокруг, кустарник обгорел и был посечен осколками, берег покрылся воронками от взрывов. Но могучий дуб надежно укрывал бойцов. Они стояли, прижавшись, в дупле. Полый ствол дуба усиливал звук, как резонатор.

Над их головами, над дубом с угрожающим гулом прошли бомбардировщики. Алексей из своего укрытия насчитал девять. Девять «юнкерсов».

— У нас тоже есть авиация, — сказал он, ободряя не то себя, не то товарища. — И танки и артиллерия. Все, что надо. Главное — продержаться.

— А заставы нет… И непонятно, что за нами, — отозвался Николай.

— Понятно! — стоял на своем Алексей. — За нами Дубица, Брест, Минск, Москва. И моя деревня Грязнуха… Ты где родился?

— В Ростове…

— И Ростов за нами. Родина. Понял?

Ответ товарища покрыл грохот близких разрывов.

Потом новые вражеские десанты. Но Алексей огнем своего пулемета воздвиг стену на середине реки, по линии границы. Он стрелял то из дупла, то с земли, то забирался на дерево. На выбор бил из своей винтовки Николай Ставицкий. И вражеские лодки разбивались о стену огня, гибли солдаты, поспешно спасались.

Снова осколки мин глухо забарабанили о ствол дуба. Где-то уже далеко за полдень с того берега раздался громкий голос, усиленный мегафоном:

— Иван! Сдавайся!..

— Вот идиоты, — улыбаясь удовлетворенно, проговорил Алексей, — просят Ивана, а где его взять?

— Обхохочешься с ними, — ответил Николай повеселевшим голосом. — Допекли мы их, видно, товарищ командир.

— А ты говоришь, нет заставы. Есть, вот она — мы с тобой, Коля…

Затишье выдалось продолжительным. Николай набивал патронами пулеметный диск.

— А как учителем стали, товарищ младший сержант?

— С ранних лет мечтал. В 1938 году окончил Пермское педагогическое училище. В поселковой школе вел младшие классы, преподавал географию. Любил свое дело. Сельские дети — народ любознательный… Ну а ты чего успел до службы?

— Да, пожалуй, мало успел, хотя уже и двадцать один год. Образование начальное. Поваром работал, кулинаром. Но тут, на границе, тягу почувствовал к науке большую. Приеду домой — учиться буду…

— Выстоять бы только… Ты вот что, Коля. Сходи на заставу, пока тихо. Может, уцелел кто или помощь подоспела. Да и патронов захватишь про запас…

Ушел Ставицкий.

Новиков выполз из дупла подышать, осмотреться. И тут запоздалая мина хлопнулась почти рядом. Яркая молния ослепила глаза, свалил взрыв. Острая боль парализовала Алексея. А с того берега уже стаскивали в воду новые надувные лодки. Младший сержант оторвался от земли, дополз до пулемета. С трудом установил его на сошки. Дрожали руки. Мушка все соскальзывала с нижнего обреза передней лодки, плясала, непокорная, по каскам, расплывчатым фигурам в серо-зеленых мундирах. Передняя лодка уже ткнулась тупым носом в берег. По черной, еще дымящейся траве бежали, все приближаясь, десантники. Алексей собрал все силы, превозмог свою боль и сам себе отдал команду:

— О-огонь!

Потом одного гитлеровца нашли у самого дуба. Остальные десять убитых врагов лежали ближе к Бугу.

Новиков ощупал себя — снова задело левое плечо.

«Невезучее оно у меня, — подумалось. — Так вот почему дрожал при упоре локоть».

Алексей забрался в дупло, втащил за собой пулемет. Зубами и одной рукой кое-как перевязал плечо куском гимнастерки. Набивать диск трудно, неудобно.

«Не вовремя отослал Николая… Только бы вернулся… Снова гады сажают мины… Теперь знают, где я…»

Ставицкий вернулся, волоча за собой на веревке обгоревший ящик с патронами. До спасительного дуба оставалось совсем немного. Ударило по ногам. Сумел доползти до дерева. Теряя сознание, втолкнул ящик с патронами в нижнее отверстие дупла. Последняя помощь товарищу.

— Алеша! — впервые окликнул командира по имени Ставицкий, как казалось ему, громко, в полный голос. — Алеша!..

Еще один осколок настиг пограничника. Новиков видел, как застыл неподвижно, припал беспомощно пробитой головой к почерневшей траве его дружок.

— Николай! Коля!.. Не умирай! — звал, заклинал Алексей и не слышал собственного голоса в грохоте взрывов. Знал, что зовет напрасно. В висок угодило, чего уж там.

Алексей остался один. И еще долго призывал товарища:

— Коля! Коля!..

Потом заплакал, тихо, как в детстве, всхлипывая и глотая соленые слезы. Это был его первый бой, и первая утрата друга, убитого на его глазах, и он не знал, что он уже герой.

Впрочем, бывает, что и герои плачут.

Уже смеркалось. Солнце после бесконечного знойного дня сползало с задымленного, в багровых сполохах небосклона. Реку заволакивало реденькой кисеей тумана, сквозь которую плохо виделось. Или это слезы замутили глаза? Немцы так и не начинали своей новой атаки. Алексей по-хозяйски разложил гранаты поближе к правой руке, выдвинул и установил пулемет так, что только приклад находился в дупле. Теперь по-настоящему почувствовал, как злость, огромная, всепоглощающая, закипела в нем, заставляла забыть о боли и слабости.

— Гады, ах гады!.. Расстреляли заставу!.. Колю убили!.. За что?! — шептал он в исступлении. И видел своим затуманенным взором верных товарищей, друзей боевых. Убиты они, не стало их. Убиты…

Немцы пошли еще в одну атаку, последнюю в этот долгий, самый длинный в жизни Алексея день. Он бил, бил их из пулемета и пел охрипшим голосом. И «Розпрягайте, хлопцы, коней», и «Сулико», и «Катюшу», и, конечно же, любимую всеми на заставе «На границе тучи ходят хмуро…».

Живет застава! Живет!.. Их не стало, его верных товарищей, дружков закадычных, их не стало…

Но память снова вернула их ему. Живыми. Они встали рядом… Убитые, но живее живых, живущие где-то рядом с сердцем и уже бесконечно далекие. Они встали тесным кругом, плечо в плечо, как на последней поверке. И их юные лица добры и открыты, внимательны и заботливы.

— Ты что же, Алешка? — спрашивают они. — Ты что это болеть вздумал? Нам некогда отлеживаться, нам нельзя болеть, никак невозможно — погляди, сколько их, проклятых, прет. Взбодрись!

Ему больно, дышать нечем, но в изголовье стоят друзья. И тут пришла к нему ясность, легко стало дышать, и он нашел силы встать в полный рост. Глаза были сухими, и в груди гулко и гордо билось сердце: он выстоял, он выстоит до конца.

Фашисты так и не смогли высадиться у Дубицы в первый день войны. Они форсировали Буг на фланге, у поселка Домачево, и бросили против пулеметчика спецгруппу. С тыла.

Алексей выбрался из дупла, припал разгоряченным телом к шершавому, узловатому корневищу дуба. Остро ощутил терпкий запах остывающих в предвечерье и нагретых за долгий день листьев и коры. И вдруг рядом коротко и жалобно пискнул птенец. Порыв сквозящего ветерка колыхнул листву, тени от нее затрепетали перед глазами, как рябь на воде. Снова тихонько и жалобно пискнул птенец. Тогда Алексей присмотрелся и увидел его совсем близко, беззащитного и бесконечно одинокого в этом вдруг изменившемся мире.

На израненной листве, на обгоревшей траве, на огромных просторах Прибужья медленно умирало, истекало кровью солнце.

— Видишь, я тоже один, — пожаловался птенцу Алексей и потянулся к нему. Птенец не сделал попытки бежать, сопротивляться. Ища защиты, шагнул доверчиво в протянутую ладонь пограничника. Покорное доверие птенца умилило Алексея.

— Иди, дурашечка, сюда, тут тебе будет надежней.

Алексей сжался от острой, пронзившей его внезапно мысли. Эта мысль была о матери, что вот так же, как он сейчас птенца, прижимала его, еще крохотного, к груди, оберегала от всех бед жизни.

— Обещал не один приехать после службы. А с чудесной девушкой… привезти вам дочь, мама, а себе жену, подругу… Не будет у вас невесточки, простите…

Вспомнился Алексею маленький домик на окраине деревни, дружная их трудовая семья лесорубов. Вспомнил, как мальчонкой с отцом и двумя братьями валили лес, как усталые возвращались в жарко натопленную хату, где у накрытого стола встречали их радостно мать с сестренкой.

— Прошу к столу, кормильцы, работнички мои дорогие…

До боли ярко привиделся отец, заговоривший почему-то словами из недавно полученного письма:

— Здравствуй, дорогой наш сын Алексей Александрович!.. Скажу тебе, что не было в нашем роду худых работников, и ты, дорогой наш сын, старайся, глядишь, и мне спокойнее будет…

— Не подведу, батя, постараюсь… — шептал Алексей и все вслушивался, вслушивался в родные голоса.

Так бывает, должно быть, когда уж очень устремится душа к прошлому, когда всю память всколыхнет, перевернет…

Его натренированный за годы службы, обострившийся от постоянной опасности слух уловил угрожающие шорохи. Ползли к нему с тыла, окружая. Алексей, не поднимаясь с земли, метнул через голову гранату: после взрыва услышал вопли и стоны. И злая радость охватила его. Он стрелял из пулемета по метнувшимся от него немцам, и жгло его единственное желание: побольше набить фашистов за товарищей, за мамину обиду, за несостоявшуюся мечту — зеленоглазую девушку. Сейчас в этом, простом и жестоком желании заключался весь смысл его жизни — побольше набить. Новиков целился, сам себе подавал команду, нажимал на спусковой крючок и чувствовал, что никакая сила не заставит его уйти отсюда, что стрелять он будет до самой смерти.

Пуля затаившегося где-то на опушке леса снайпера ударила ему в грудь, между сосками. А немцы уже бежали, растворились, как тени в вечерних сумерках. Будто его толкнули — и он рухнул, не удержавшись, на ложе пулемета…

Грудь тупо болела. Он ощупал ее: пальцы стали липкими. Птенец шевельнулся под сердцем, и Алексей нашел силы передвинуть его подальше от крови, от боли.

— Живи, малыш, живи…

Алексей часто впадал в забытье, а когда приходил в себя, тревожило одно: как дома? Держится ли граница? Подошло ли подкрепление?

Немцы, ободренные долгим молчанием пулемета Новикова, попытались еще раз захватить этого непокорного русского. Алексей ухитрялся оживлять оружие. Он не слышал звука своих выстрелов, только по толчкам в руке чувствовал: стреляет. Беспорядочные, неприцельные очереди отпугнули гитлеровцев. Ночью они не посмели подобраться к страшному для них, губительному доту над Бугом — дубу-великану. А пулемет Новикова стрелял последними патронами.

Утром второго дня войны гитлеровцы подобрали беспамятного Алексея, отнесли к лодке. От толчков пришло сознание к младшему сержанту. Волны, ударяя в борт, отдавались острой болью в простреленной груди и разбитом плече. Пограничник сделал попытку приподняться, чтобы выброситься за борт, но не смог оторвать от дна даже головы. Его внесли во двор монастыря Яблечно и положили на траву.

Солдаты толпились вокруг него, кричали друг другу, что это тот самый, с дуба, который перебил целую роту… Через переводчика немецкий офицер попытался допрашивать пограничника.

— Имя, номер части, какие силы в тылу комендатуры?

Алексей с презрением смотрел на врага и не отвечал ни на один вопрос. Он еще и сейчас чувствовал толчки в руке, как при стрельбе из пулемета. Чувствовал, что истекает его последняя кровь. Ждал смерти спокойно, при ясном сознании. Он сделал все, что мог. Немцы позвали местных жителей — Александра Мамчура и Евгения Горбовца — и велели оказать помощь раненому. Но боец умирал. Мамчур наклонился над умирающим и услышал шепот:

— Как там… у нас?

— По всей границе стреляют, — поспешно бросил Мамчур.

Пограничник нашел в себе силы улыбнуться. Держатся! Стоят его друзья, непокоренные!

К Алексею подошел настоятель монастыря архимандрит Христофор.

— Облегчи свою душу. Исповедуйся, сын мой…

— Я комсомолец, — ответил пограничник. Потом, в забытьи, шептал непонятные слова, называл какие-то имена, медленно, но четко произнес:

— Из Дубицы я… Новиков… Алексей… Кого увидите из наших — передайте… Я честно…

То ли шепот умирающего был едва слышен, то ли подвел древнего архимандрита слух, но запомнилось Христофору имя Александр, вместо Алексея. Это на долгие годы затруднило поиски, но легенда о подвиге пограничника «с дуба» родилась еще тогда, на рассвете 23 июня 1941 года.

При последних словах Алексей рванул слабеющей рукой ворот гимнастерки. И тогда случилось то, что и по сегодня в монастыре называют чудом: из-под гимнастерки пограничника выпорхнул птенец. К жизни!

— Птицей вознеслась прекрасная душа убиенного… — печально и торжественно перекрестил тело советского солдата, комсомольца, безбожника, героя архимандрит. Он был очень старый человек, много смертей повидал на своем долгом веку, но с таким мужеством, силой непокоренного духа встречался впервые.

Пораженный мужеством солдата, немецкий офицер приказал похоронить его на монастырском дворе. Захоронили по старому славянскому обычаю, опустив тело воина без гроба в могилу посреди цветочной клумбы, под печальный перезвон колоколов.

А за Бугом, над Брестской крепостью, гремели орудия, отдавая прощальный салют младшему сержанту пограничных войск Алексею Александровичу Новикову.

Заботливые и благодарные руки местных жителей высадили на могиле советского солдата алые розы. Цвета его горячей крови.

Был он младшим сержантом 15-й заставы, 1920 года рождения. В Центральном архиве погранвойск сохраняется характеристика: «В политических вопросах разбирается отлично. Морально устойчив. Идеологически выдержан. Дисциплинирован. Вежлив. Аккуратен. Авторитетен.

Активно принимает участие в общественно-массовой работе. Физически развит хорошо. Школу младшего начсостава окончил с оценкой „отлично“. Стажировку прошел отлично…»

За мужество, проявленное в бою с немецко-фашистскими захватчиками, Алексей Новиков посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени. Его имя присвоено одной из пограничных застав над Бугом. Возле дуба-исполина воздвигнут памятник воинам-героям. На заставу имени Алексея Новикова приезжали его мать, сестра, братья Василий и Анатолий. На эту встречу пришли и польские пограничники. Вместе они посетили братскую могилу советских солдат близ города Бяла-Подляска Польской Народной Республики, где захоронены и останки Алексея Новикова. У костра дружбы семья Новиковых передала орден Отечественной войны на вечное хранение пограничникам. Братья Алексея Новикова, передавая погранзаставе дорогую реликвию, заявили:

— Пусть орден Алеши постоянно напоминает молодым воинам о мужестве павших, зовет на подвиг.

Каждый год 22 июня бьют колокола старого монастыря над мирной пограничной рекой. Призывают: помните!

К ставшему легендарным дубу со всех концов нашей страны, из дружеских нам пределов идут люди, чтобы поклониться героям, сильным духом, верным Отчизне до последнего, смертного часа. Чтобы из живительных родников легенд и сказаний, рожденных благородной памятью народов, обновить запас сил, мужества, любви.

Я знал Алексея Новикова. Служил с ним в одном пограничном отряде — 17-м Краснознаменном. Вместе кончали школу младшего начсостава. Рядом, над Бугом, встретили кровавый рассвет…

Каждый, кто прошел войну, носит в себе свой нерукотворный музей. У каждого есть хранилище совести, пережитого, есть свои мемориалы и дорогие до конца дней места.

Для меня одно из таких святых мест до последнего дыхания — роща над Бугом и дуб-великан, более трехсот лет стоящий в окружении своих сыновей, внуков и правнуков.

Ныне — дуб Алексея Новикова.

Александр ПОДОБЕД

Александр Иванович Подобед родился в 1930 году под Минском. С 12-летнего возраста связным принимал активное участие в партизанском движении в Белоруссии.

В комсомол принят в 1945 году. В послевоенной школе стал секретарем бюро ЛКСМБ. Являлся комсомольским активистом и на фабрике, где работал, а вечером учился.

Награжден медалями «За отвагу», «За Победу над Германией в 1941―1945 годах» и другими. Окончил Московское Краснознаменное военное училище имени Верховного Совета РСФСР, юридический институт. Юрист, член Союза журналистов СССР.

Печататься начал с 1947 года. Автор двух книг и многих публикаций.