Поединок

1

Над ухом затрещало так неожиданно, что Иван подскочил на месте, мгновенно просыпаясь.

Не сразу понял, что произошло. Спустя полминуты он сообразил, что это звонил обыкновенный телефон.

Аппарат зазвонил впервые с того момента, как он переступил порог этой квартиры, так что ничего удивительного в его растерянности не было. За это время Иван просто забыл, что у него дома может существовать такая штука, как телефон.

Который в эту минуту разрывался на части, требуя к себе внимания. Иван снял трубку и сказал в нее:

— Алло!

И услышал голос Старика:

— Ваня? Будь добр, приди ко мне сегодня. Часикам к пяти вечера. Договорились?

Дроздов сказал ему, чтобы он не появлялся больше в доме Старика. Нужно было как-то выиграть время, чтобы попробовать выйти из щекотливой ситуации, и он не очень уверенно произнес:

— Андрей Егорович? — будто бы не узнал по голосу, впервые слышит его по телефону.

Но Старик его перебил:

— Вот и хорошо, милый.

И положил трубку.

Иван озадаченно уставился на свой аппарат. Он даже не стал его слушать, этот старый хрыч, он даже не поинтересовался его мнением! Что за наглость?!

Иван усмехнулся. А чего ты хотел, спросил он себя. Ты думаешь, их интересует твое мнение? И почему это ты возмущаешься? Почувствовал надежную защиту в лице Дроздова? Быстро ты ориентируешься…

Идти или не идти? Дроздов заявил, что Старик не жилец на этом свете. Не знаю, что он имел в виду, но похоже, что грядут грандиозные разборки. Старик не последний человек в этой организации, его слово много значит. А вдруг он почувствовал? Вдруг он призывает Ивана на помощь? Тогда как? Встать на его защиту? Победить в бою Дроздова? Нереально. А даже если это и получится ни с того ни с сего, что это даст? Кто такой этот Дроздов? Чего хочет? Разобрались там с капсулой или нет?

Снова зазвонил телефон, и снова Иван вздрогнул. Ну вот, то молчал, то остановиться не может. Не было ни гроша и вдруг алтын.

Он снял трубку:

— Алло!

— Иван? — Это был Дроздов.

— Долго жить будете, Глеб Сергеевич. Только вот про вас думал.

— Что так? Решал, докладывать мне о звонке Старика или погодить немного? А?

Вот стервец, восхищенно покрутил головой Иван и ответил:

— Точно.

Дроздов хохотнул.

— Высоко сижу, далеко гляжу, — насмешливо вспомнил он сказку своего детства. — Не боишься прогадать, Ваня?

— Чего мне гадать? — как бы нехотя ответил ему Иван. — Если мне придется драться, Старика я за спиной своей не поставлю.

— Браво! — похвалил его Дроздов. — Лучшего ответа быть не могло.

— Просто другого ответа быть не могло, — поправил его Иван.

— Еще раз браво, — откликнулся Дроздов. — Разговорчик-то я ваш прослушал, конечно. Не печалься, я в отличие от него услышал в твоем голосе сомнения. Так что все в порядке. Не тушуйся.

— Не приучен, — небрежно отозвался Иван. — А что, наш разговорчик-то он тоже слышит?

Дроздов захохотал. Весельчак просто, подумал про него Иван.

— Соображаешь, Ваня, — сказал ему, отсмеявшись, Дроздов. — Просто молодец. Его человек, конечно, сидит на магнитофоне, но это уже мой человек.

— Понятно.

— А ты сходи к нему, как он тебя просил, Ваня. Сходи, правда. Только помни, — голос его стал жестче, — я тебя предупреждал. Только от тебя зависит, как ты дальше жить будешь. И будешь ли вообще.

— Обождите минуточку, Глеб Сергеевич, — попросил его Иван. — Я тут в штаны наложил, подотрусь и переоденусь.

Дроздов захохотал так, словно его черти щекотали.

— Ах-ха-ха-ха! — гремел он в трубку. — Я, Ваня, сейчас сам от смеха наложу. Да ты Жванецкий просто, хоть и не люблю я всю эту братию.

— Это за что же? — поинтересовался Шмелев.

— За пятый пункт в анкете, — чистосердечно признался Дроздов. — Такая я сволочь, понимаешь, что, как только еврея увижу, тошнить меня начинает.

А ведь он хочет чего-то, подумал Иван. Чего это он мне по телефону еврейский вопрос поднимает? Нашел, понимаешь, время!

— Глеб Сергеевич! — немного развязно сказал он в трубку. — Хочешь что?

Это было сказано с той небрежной ленцой, которая отличает тех, кого называют «новыми русскими», когда они интересуются у собеседника, чего тот, собственно, хочет.

— Ах-ха-ха-ха! — снова загрохотал Дроздов. — Ну, ты юморист, Ваня. Ладно, короче! Иди, как просил Старик. Одна только просьба.

— Слушаю, Глеб Сергеевич.

— То представление, которое ты там увидишь, не должно толкать тебя на подвиги. Держи нейтралитет — этого будет вполне достаточно.

— Понял.

— Вот и хорошо, что понял, — удовлетворенно проговорил Дроздов — Радует меня, что ты понятливый такой.

Иван подтвердил:

— Я такой. Понятливый.

— Ну-ну, — сказал Дроздов. — До вечера, Ваня.

— До вечера, Глеб Сергеевич.

В трубке послышались короткие гудки, и Иван швырнул ее на аппарат.

Что-то будет, подумал он.

Что-то будет…

2

Днем он прошелся во улицам Алтуфьева. Пешком, просто так, без всякой определенной цели.

Он хотел что-то понять. Нехорошие предчувствия не давали ему покоя. Он всегда чувствовал приближение чего-то опасного, темного, но до сей поры думал, что это с ним происходит только тогда, когда дерется. Когда ему угрожает реальная физическая опасность. Эта невероятная, звериная интуиция не раз выручала его, порой спасая от увечий, если не говорить о большем.

Что-то висело в воздухе… Какая-то тревога.

Внимание Ивана привлек мужичонка, который как-то нетвердо шел по тротуару. Не нужно было быть ясновидящим или семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что мужчина был элементарно пьян. Споткнувшись о бордюр, он потерял равновесие, инерция протащила его еще несколько метров, он замахал руками, как ветряная мельница, и из внутреннего его кармана выпала бутылка.

Иван так задумался, что не сразу заметил приближение «патруля». Окна стали почему-то со стуком захлопываться, и этот звук одновременно закрывающихся ставен вывел его из задумчивого состояния.

Три молодых человека в куртках из джинсовой ткани уже подходили к сидевшему на асфальте мужчине.

Иван подошел поближе, чтобы не упустить ни слова.

Молодые люди обступили мужчину

— Эй! — сказал один из них — А ну-ка, вставай.

Если будет нужно — вступлюсь, решил про себя Иван. Нравится мне этот мужчина.

А то, что пьет… Как говорит Олег Калинин — а кому сейчас легко?

Только сейчас он понял, что мужчина до того, как к нему обратились, попросту игнорировал этих парней. Он не мог не заметить, что они подходили к нему, не мог не видеть, что у них по отношению к нему самые конкретные намерения, но не обращал на них ни малейшего внимания! Это порядком заинтриговало Ивана.

Мужчина поднял голову и посмотрел на каждого из членов «патруля» по отдельности медленно, с неожиданным для него достоинством.

— А! — сказал он. — Давно не виделись. Чего надо, господа хорошие?

— Вставай, — повторил тот же самый юноша.

— А зачем? — спросил его сидевший на асфальте. — Мне и тут вполне удобно. Так что идите себе на здоровье. Не волнуйтесь, не простужусь.

Один из парней взял его за подмышки и встряхнул.

— Вставай, пьянь! — сказал он.

Мужчина сощурился, как бы узнавая его.

— Слушай! — сказал он. — Мы с тобой что, пили? Не помню я, извини. Напомни, земляк. Когда мы с тобой пили-то^?

Парень изменился в лице и злобно ответил:

— Я с тобой, пьянь, в одном поле рядом не сяду, не то что пить с тобой. А ну, вставай, кому говорят!

Мужчина вроде бы удивился.

— Да? — сказал он, — А что ж ты тогда мне «тычешь»? А? Знакомы мы разве? Сам говоришь, нет. Да и помладше ты меня будешь годков эдак на двадцать. Вот и не пойму я: чего ты «тычешь»-то мне? Не понимаю!

— Щас поймешь, — пообещал парень.

— А что касается поля, — продолжал мужчина, — так с тобой рядом и садиться не надо. За версту разит.

— От кого разит? — не понял парень.

— Так от тебя же! — объяснил ему мужчина.

И от души захохотал. Да так задиристо и искренне, что молодые люди недоуменно переглядывались — и ничего больше им в голову не приходило.

Наконец тот, кто разговаривал с мужчиной, стал вникать, что над ними элементарно издеваются. Он уже занес над беднягой руку, и Иван приготовился защищать мужчину, как тот стал кричать на всю улицу, не стесняясь более никого и ничего.

— Ох, не могу! — корчился он от душившего его смеха. — Ох, санитары улиц задрипанные. Сами смердят, а туда же — чистоту нравов им подавай! В души свои загляните, ублюдки! Что там? Грязь, мрак и ничего человеческого! Куда кино дели? «Джентльменов удачи» хочу! Аэродромы они строят, самолеты! Куда парк культуры дели? Шахматишки хочу, домино, на девочек смотреть хочу! А вы! Не пей, не верь, проси и бойся! Вот и вся недолга ваша! Плюю я на вас! Слышите?! Плюю!

И он смачно плюнул под ноги молодым людям. По странному совпадению плевок пришелся на ботинок того самого парня, который больше всего и приставал к нему.

— Ах, ты! — замахнулся он на мужчину, но был остановлен Иваном.

— Не трогать! — повелительным голосом крикнул он, и рука остановилась на полдороге.

Парни обернулись на голос. Иван дружелюбно им улыбался самой сердечной улыбкой, на которую только был способен!

Парни в ответ не улыбались. Они не привыкли к тому, что их останавливают.

— Ты кто? — хмуро спросили у него.

— Иван, — весело ответил он и так ж сердечно добавил: — Ваня…

Один из парней узнал его.

— Шмель это, — быстро проговорил он своим товарищам.

Ну вот, подумал Иван. Уже и кличку дали. И какие-то они неоригинальные. Фамилию задействовали. Хотя трудно от них ждать полета фантазии. Это тебе не Олег Калинин. Только он мог дать Ване такую романтичную агентурную кличку — Клен.

— Точно, — подтвердил Иван. — Я — Шмель. Так что мотайте отсюда по-быстрому.

— Мы дежурим, — возразил ему тот, кто хотел разобраться с пьяницей.

— Вижу, вижу, — успокоил его Иван. — Можете считать, что я принял у вас дежурство А теперь сделайте так, чтобы я вас искал, живо!

— А с этим что? — кивнул на мужчину тот, кто узнал Ивана. — Его нельзя так оставлять. Устав говорит…

— Ну ты, щенок! — сквозь зубы проговорил Иван. — Ты будешь меня уставам учить?! Лекции мне читать?! Про устав он вспомнил, сопля. Автомат-то знаешь, с какой стороны держать?!

Он действительно кипел от переполнявшей его злобы. Знал бы этот салага, что такое настоящий устав!

— Ладно, Шмель, — примирительно проговорил парень. — Мы уходим, если ты приказываешь.

— Не вижу! — отрезал Иван.

Не говоря больше ни слова, молодые люди поспешно удалились. Иван проводил их взглядом и только после этого подошел к сидевшему на земле мужчине.

— Вставай, — приветливо попросил он его. — А то простудишься.

— Руку дай! — протянул ему свою руку тот.

Иван ухватился за протянутую руку и не без труда поднял его.

— Черт! — пожаловался мужчина. — Весь зад отморозил. Не жарко, мать его…

— А что не вставал? — улыбнулся Иван.

Он знал, почему этот странный человек не вставал, но хотел услышать его версию.

— Ага, что я — дурак? Они же дисциплинированные, мать их так… И благородны, в рот им хвост! Они сидячего не бьют. Устав им это запрещает. Они его поднимают, родимого, и калечат за милую душу.

Для Ивана это было новостью. Мало он успел узнать, ох мало. А сколько еще предстоит узнать?

Мужчина вдруг хитро посмотрел на него:

— А тебе чего от меня надо? А, Иван? Или как тебя там? Шмель?

— Иваном меня зовут, — ответил он. — С чего ты решил, что мне от тебя что-то надо?

— А разве ты не из их компании? — удивился тот. — С чего это они тебя так слушаются?

— Меня трудно не послушать, — уклончиво ответил Иван. — Деньги-то есть на другую бутылку?

— А у тебя разве нет? — снова удивился мужчина.

Иван от души расхохотался.

— Как зовут-то тебя? — смеясь, спросил он.

— Николай.

— Иван.

— Известно уже.

— Ничего, что я на «ты»? — продолжал смеяться Иван.

Николай опять удивился.

— Так ты же угощаешь, — сказал он. — Какие тут «вы» могут быть?!

Чтоб купить бутылку, им пришлось пройти километра два, не меньше.

— К тебе или ко мне? — спросил Николай. — У меня, предупреждаю, бардак.

Иван вспомнил свою ухоженную квартиру почти без мебели с огромным количеством «жучков».

— Что я, девочка — бардака бояться, — усмехнулся он. — Или ты из этих? Из голубых?

— Окстись, — сказал Николай. — Я не голубой, не красный и не коричневый. Я простой советский алкоголик.

— Нет уж Советов, — напомнил ему Иван.

— Советов, может быть, и нет, — заметил ему Николай, — а советских алкоголиков — сколько угодно. Хоть лопатой отгребай.

— Философ ты, Коля.

Ответ Николая заставил Ивана вздрогнуть: словно тень Олега Калинина мелькнула неподалеку.

— А кому сейчас легко? — сказал Николай.

3

Полбутылки водки, недавние переживания и задушевная беседа с Иваном сделали свое дело: Николай не выдержал всего пережитого, рухнул на кровать и моментально захрапел, неожиданно мощно для своего тщедушного тела.

Иван посмотрел на часы. Пора было идти к Старику. Как не хотелось сейчас никуда идти! Разговор с законченным, казалось бы, алкашом был для него гораздо приятнее, чем серьезные разговоры со Стариком и полусерьезные беседы с Дроздовым.

Потом он не раз вспомнит то, о чем они говорили с Николаем, а сейчас надо идти. Дело есть дело.

Плевал он на сухой закон, объявленный Стариком и поддержанный Дроздовым, — вот что он им скажет.

Иван подумал просто, что сейчас можно для правдоподобия образа, так сказать, для поддержания его «легенды», как говорят разведчики, совершить «рецидив». Дескать, извините, господа-товарищи, не удержался, увидел на улице симпатичного человека, заступился за него и не мог не выпить, просто душа требовала! Я же не железный — столько терпеть! Мне же и выпить когда-нибудь надо.

И они его как бы поймут. Снисходительнее будут. Ну, пожурят немного, а в душе порадуются: не подставной этот парень, настоящий. А что с недостатками, так это бывает. Кому сейчас легко? — как говорит Николай. Или Олег? Или оба?

Иван понял, что голова его соображает не так, как хотелось бы. Отвратительную все-таки здесь продают водку. Ну да ладно.

Пора собираться.

Он прошел в ванную, которая выглядела на удивление чисто, сунул голову под кран с холодной водой. Обтеревшись полотенцем, он почувствовал себя значительно лучше.

Запах пусть остается, подумал он, не стану закусывать заваркой, унизительно все это. Переживут запах.

Кому сейчас легко?

Ровно в семнадцать ноль-ноль он нажимал на кнопку звонка в квартиру Старика. Дверь ему открыл сам Андрей Егорович.

— А-а? — пропел он сладким голосом. — Ванюша! Проходи, милый.

Иван вошел. Ничего себе, подумал он. «Ванюша». Это уж что-то совсем новое.

Старик неожиданно остановился, учуяв что-то.

— Ты что?! — ошеломленно спросил он, поводя носом. — Пил никак?!

— Самую малость, — успокоил его Иван. — Я трезв как стеклышко.

— Мерзавец! — прошипел Андрей Егорович. — Я же предупреждал тебя!

— Андрей Егорович!

— В такой день!

— В какой день? — небрежно спросил его Иван.

Старик замолчал. Иван покосился на него и встретил внимательный пристальный взгляд.

— Вы что, Андрей Егорович? — недоуменно спросил он.

Старик покачал осуждающе головой.

— Эх, Ваня, Ваня, — укоризненно проговорил он. — Подводишь ты меня…

— Да вы не сомневайтесь, Андрей Егорович, — заверил его Иван. — Да я за вас любому глотку перегрызу!

Почему бы не сделать приятное Старику? Пусть тешится…

Старик сказал:

— Ладно. Проходи в комнату. Есть серьезный разговор. Очень серьезный.

Иван разделся и прошел в большую комнату, машинально ища глазами племянниц, чтобы поздороваться.

— Нет их, — сообщил ему Старик, правильно поняв его рыщущий взгляд. — К тетке отправил.

— Что так?

— Дело у меня к тебе, Ваня, — сказал Старик. — Садись. Кофе? — неожиданно спросил он у Ивана.

Волнуется Старик, отметил тот про себя. Кофе предлагает. Сейчас последуют золотые горы, молочные реки и кисельные берега.

Так и случилось.

— Ваня, — тихо проговорил Старик, не дожидаясь ответа Ивана по поводу кофе. — Хочешь заработать сто тысяч долларов? За один сегодняшний вечер.

— Конечно, — не раздумывая ответил Иван.

Было бы странно, если бы он задумался хотя бы на одно мгновение.

— Отлично, — кивнул Старик.

Он подошел к буфету и вынул из него пять пачек стодолларовых купюр.

— Здесь половина, — сказал он. — Ровно пятьдесят тысяч. Это аванс. Бери.

Иван смотрел на деньги, которые Старик положил перед ним на журнальный столик, и не притрагивался пока к ним.

— А что я должен делать? — посмотрел он на Старика.

Тот кивнул и ответил:

— Ваня, — сказал он. — Знаю, что Дрозд сказал тебе, что я не жилец. Он хочет тебя завербовать к себе в команду, а ты, конечно, не сможешь ему отказать — убьет не задумываясь. Я понимаю тебя. Я знаю, что он звонил к тебе сегодня сразу после меня. И зачем, о чем вы с ним говорили. Ты мне нравишься, мой мальчик. И то, что ты выпил с незнакомым тебе человеком, делает тебе, как ни странно, честь. Я все понимаю, Ваня.

— Что вы понимаете? — спросил его удивленно Иван.

— Все! — твердо ответил Старик. — И твои сомнения, и твои опасения по поводу мести Дрозда, и то, что ты не выдержал такого нервного напряжения и выпил с первым попавшимся тебе алкоголиком. Я даже понимаю, почему ты не повел его к себе. Ты профессионал, ты прекрасно разбираешься в подслушивающих устройствах, и тебе противно пить, зная, что тебя слушают. Видишь, Иван, много я понимаю.

Иван во все глаза смотрел на Старика. Тот видел этот взгляд. И у него отлегло от сердца.

Иван видел, что Старик подавил вздох облегчения. Правильно, сказал он себе, все ты делаешь правильно. Так держать, Ваня.

— Что я должен делать, Андрей Егорович? — мягко повторил он свой вопрос.

— Дрозд тут кое-что придумал, — начал Старик. — Признаюсь, мне грозит большая опасность. Я предпринял кое-какие контрмеры, но что это за меры, я тебе говорить не стану. Не потому, что не доверяю, просто не стоит тебя загружать излишними проблемами. Но в решающую минуту ты должен меня поддержать. Когда я крикну «Ваня», ты должен броситься на Дрозда и покончить с ним. Говорят, что он неплохой боец. Но ты с ним справишься.

Знал бы ты, подумал Иван.

— Больше мне ничего рассказать не хотите? — спросил он.

Старик покачал головой.

— Нет, Ваня. Ты и так слишком много знаешь. И слишком много от тебя зависит. Я не могу так рисковать. Да и не нужно тебе знать остальное. Обо всем я позабочусь сам. Ну? Что скажешь?

Иван протянул руку к деньгам и взял их со столика.

— Вот и хорошо, — улыбнулся ему Старик. — Я не сомневался ни минуты.

— Сто тысяч долларов — хороший аргумент, — ответил ему Иван, уверенный, что Дрозд его сейчас слышит так же хорошо, как и Старик.

4

Дроздов появился ровно в восемнадцать ноль-ноль. За минуту до того, как прозвенел звонок в прихожей. Старик почему-то побледнел и схватился за сердце.

— Что с вами, Андрей Егорович? — спросил его с тревогой Иван.

— Ничего, — прошептал тот. — Сейчас пройдет. Кажется, идет. Предчувствие у меня, Ваня.

Вот оно как, подумал Иван. У него тоже предчувствия. Сам он не чувствовал ничего. Ощущение опасности почему-то прошло. То ли водка на него подействовала, то ли вид огромных денег… Соберись, сказал себе Иван. Еще ничего не закончилось. Все начинается только.

Интересно, почему это он так настроен? Что за легкомысленность? Усилием воли Иван заставил себя собраться, а в причинах внезапно нахлынувшей на него легкомысленности он разберется потом. Потом он сделает выводы, потом все тщательно проанализирует, а сейчас…

Сейчас — Дроздов и его команда.

Вместе со своим руководителем к Старику пришли четверо молодых людей, которых, впрочем, таковыми можно было назвать с большой натяжкой. Эти люди, каждому из которых было заметно под сорок, осуществляли у Дроздова общее руководство бойцами, «дружинниками», «строителями» и прочим личным персоналом.

Нельзя сказать, что они были слепо преданы Дроздову и не доверяли Старику.

Для людей, которые пришли выяснять отношения, они довольно дружелюбно поздоровались, пожали руки и Старику, и Ивану и прошли в гостиную, где Стариком уже был накрыт стол, на котором отсутствовало только птичье молоко, а также спиртные напитки.

— Ваня! — обрадовался Дроздов, шумно выражая свой восторг. — Рад видеть! Не забываешь старую калошу, заходишь проведывать, а? Молодец!

— К столу! — пригласил всех Старик. В голосе его слышалась нешуточная напряженность.

Все семеро расселись за вместительным столом. Салаты, закуска, мясо, ветчина, сыр, язык, икра — бери все, что хочешь, но гости к предложенной еде не притрагивались. Зато Старик и Иван «отрывались» по полной программе.

— Что же вы? — с полным ртом спрашивал Старик, насмешливо оглядывая окружающих. — Ешьте, гости дорогие, уплачено за все.

Дроздов вдруг стал серьезным. Покачав головой, он неожиданно сурово сказал:

— Это ты зря затеял, Старик. Нечего провоцировать. Знаешь, что пока, — он выделил голосом это последнее слово, — я ничего не могу взять с твоего стола. А ну как не договоримся? И что же? А? Вот то-то и оно!

Старик удивился.

— Непонятен ты мне, Дрозд, — сказал он. — А зачем же тогда за стол садился?

Тот усмехнулся:

— А на тебя хотел посмотреть. Ты же, вражина, прекрасно знаешь, что не можем мы жрать с твоего стола. Ну мне и захотелось посмотреть, как ты жрать будешь, когда гости твои крошки не берут.

Старик пожал плечами.

— Странный ты какой-то, Дрозд, — глядя на него почти веселыми глазами, сказал он. — Соблюдаешь как бы этику, а ведешь себя так, как ни один блатной бы не повел. Хочешь и рыбку съесть, и на кол сесть. Так не бывает, Дрозд.

Иван плюнул на эти уголовно-светские заморочки и, не обращая ни на кого внимания, просто набивал себе живот с энтузиазмом сильно проголодавшегося человека. Не есть просто глупость. Мало ли что там уголовнички напридумывают сгоряча? Что теперь — голодным ходить?

Старик тем временем продолжал:

— Ладно, Дрозд, сам начал, так что давай по существу вопроса.

Он откинулся на стуле, вытирая руки и губы салфеткой, и, выпрямившись, посмотрел на Дроздова:

— Как я ем, ты смотреть не хочешь. Не буду, раз это для тебя так важно. Хотя ты сам говорил, что братва — это отребье.

— Ты собираешься меня цитировать? — поинтересовался у него Дроздов.

Было видно, что настроение у него меняется. Да не просто так меняется — скачет. Иван пригляделся к нему повнимательней. «А не нюхаешь ли ты порошок, милый?» — подумал он вдруг.

— Ладно! — кивнул головой Старик. — Хоть и не близка тебе эта терминология, но разборки нам не миновать, потому что разногласия наши достигли своего предела, кульминации, так сказать.

— Хорошее начало, — одобрил его Дроздов.

— Стараюсь, — в тон ему ответил Старик. — Это закон, и не только у уголовников.

— Что-то слишком много мы о них говорим, — вмешался вдруг Иван. — Не пора ли прекратить сотрясать воздух и перейти к делу?

Все сидевшие за столом изумленно воззрились на него. Это было не то что не принято — встревать в разговор авторитетов, каковыми в данном случае были Старик и Дроздов, порой это было смертельно опасно. Остальным говорить в этой бандитской, но совсем не уголовной компании можно было только тогда, когда им разрешат. А этот, без году неделя в организации, позволяет себе!..

Но Иван знал, что делает. Он знал, что на данный момент является козырной картой — причем как в руках одного, так и другого. Он сейчас не иначе как всеобщий любимец, которого все холят и лелеют. К тому же он просто может не знать каких-то там тонкостей.

Была и еще одна причина того, что он прямо попросил этих людей поторопиться. Почему-то мерзко было наблюдать, как они выделывают друг перед другом словесные кренделя.

То ли Николай! Как у него все легко, просто и понятно! А эти…

Шестеро мужчин смотрели на него гневно-удивленно, а Иван спокойно отправлял себе в рот еду с хозяйского стола и в который уже раз просил себя успокоиться. Иногда ведь так получается, что могут нашлепать и любимца. Это у них запросто.

Он посмотрел на Дроздова ясными глазами и безоблачно улыбнулся:

— Я что-то не то сказал? Извините.

Дроздов перевел взгляд с него на Старика и заговорил:

— Вообще-то Ваня прав. Пора переходить к делу. Ты намекал, что что-то против меня имеешь. Что я не так чист, как хотелось бы по идее, — ты именно так выразился. Я требую, чтобы ты выразился поточней. Что конкретно ты имеешь в виду?

Старик тут же ответил:

— Я имею в виду факт, что ты вводишь всех нас в заблуждение. Это мягко говоря.

— Это не ответ, — твердо смотрел на него Дрозд. — Это всего лишь подтверждение моим словам. Но если хочешь, я повторю: что конкретно ты имеешь в виду?

— Я имею что сказать, — Старик бледнел на глазах. — Я заявляю при всех, что ты, Дрозд Глеб Сергеевич, являешься не тем, за кого себя выдаешь. Твоя фамилия, имя, отчество — настоящие, но вот остальное про себя ты придумал. Ты врал нам всем с самого начала.

— И кто же я, по-твоему? — На губах Дроздова играла ухмылка.

Старик перегнулся через стол в сторону Дроздова и тихо проговорил:

— Ты — верный пес Коммунистической партии Советского Союза.

У Ивана отвисла челюсть. Такой поворот событий не мог предугадать никто. Даже он, когда-то действительно верный пес КПСС. Правда, тогда это называлось по-другому — Родина, у которой было другое имя — СССР.

Ну да ладно. Сейчас не до воспоминаний. Перед Иваном разыгрывалось захватывающее представление. Дроздов не обманул, представление стоило его внимания. И опять же он прав был, когда просил не вмешиваться. Куда там вмешиваться! Не пропустить бы чего!

— То есть как это? — Ивану показалось, что никогда не терявшийся Дроздов на этот раз растерялся.

— То, что слышал, — спокойно ответил ему Старик. — Ты прошел секретную школу армейской разведки. Ты служил в секретных частях. Ты выполнял самые ответственные поручения партии. Достаточно?

— Как интересно! — усмехнулся Дроздов. — А доказательства?

— Ты еще послушай, Дрозд. Мне много что сказать нужно. Ты не представляешь даже, как много.

— Ну-ну.

— Ты зачем создал здесь нашу организацию? — Старик тяжело дышал, казалось, ему не хватает воздуха, волнение душило его. — Я писал тебе устав, я думал, что ты действительно хочешь построить в отдельно взятом районе гармоничное общество. Мы знали все, что будет трудно, нужно только увлечь молодых, это главное, и мы разработали целую идеологию, правда? Мы смогли привлечь огромное по нынешним временам количество сознательной молодежи, которой небезразлична судьба России, которая готова на все, чтобы избавить Россию от жидов, буржуев и коммунистов. Они поверили нам, и тебе в том числе, что мы сторонники Российского государства для русских, где всякие чучмеки и прочие инородцы станут нашими работниками, а хозяевами будем мы — русские! Нужно только немного потерпеть, говорили мы, нужно иметь железную дисциплину, и со временем у нас все получится, мы — первые — пионеры, мы построим образцово-показательное общество, мы станем примером, за нами пойдут остальные. Это была красивая идея, она остается такой, но пока ты с нами, пока ты нами руководишь, она остается мертворожденным ребенком, потому что ты, Дрозд, не сам все это придумал. Ты просто опять выполняешь задание твоей партии, которая никак не может успокоиться, вот что я про тебя знаю, и ты не сможешь это опровергнуть, Дрозд, и даже знаешь, почему ты не сможешь этого сделать.

— Да у тебя просто словесный понос! — удивленно смотрел на него Дроздов. — Ты сам-то веришь тому, что говоришь, Старик?

Андрей Егорович устало улыбнулся и покачал указательным пальцем.

— Ты прекрасно все знаешь, — сказал он. — Ладно Я перехожу к доказательствам. Предупреждаю: как только Дрозд начнет меня перебивать или по каким-то другим причинам я не смогу говорить, это значит, что Дрозд понял, что карта его бита, и хочет мне помешать. Повторяю, как только он начнет мешать мне говорить — это первое доказательство, что я прав и он боится того, что я буду про него говорить.

— Пока ты еще ничего не сказал, — сказал ему Дроздов с угрозой в голосе. — Но я готов тебя немного послушать, Старик. Валяй.

Все остальные выглядели так, словно их гвоздями прибили к стульям. Головы пятерых мужчин синхронно поворачивались из стороны в сторону, когда замолкал один собеседник и начинал говорить другой.

Старик начал:

— Дроздов Глеб Сергеевич, пятьдесят первого года рождения, закончил секретную школу при Главном разведывательном управлении, сокращенно ГРУ. В восьмидесятых годах принимал участие в секретных карательных экспедициях на территории Афганистана, причем карал он, нужно сказать, не только мирных жителей. Вернее, карал он всяких там афганских курбаши. Кроме этого, он выполнял самые суперсекретные поручения. Что это за поручения — не скажу, мой информатор не знает об этом, а судя по тому, что он, я имею в виду информатора, знает очень много, это может означать только одно: Дрозд выполнял самые ответственные задания и принадлежал к элите профессионалов. А элита — элита и есть. Она не изменится никогда. И что бы она ни делала, она всегда будет работать на реставрацию коммунизма в России. И наша организация, которую он создал, была испытательным полигоном для идей Дрозда и его комтоварищей, или чем-то еще. Мне трудно понять логику коммунистов.

— Уф! — выдохнул Дрозд. — Еле выдержал, чтоб по шее не накостылять. Ты закончил?

— В общих чертах, да, — ответил ему тот.

— Я не понял, — покачал головой Дрозд. — А доказательства-то? Все это — пустые слова.

Вместо ответа Старик швырнул в него острейший кухонный нож. Он неизбежно попал бы Дроздову прямо в горло, если бы не отменная реакция последнего. Он на лету перехватил нож, причем не за лезвие, а за рукоять. Это умение обращаться с оружием восхитило даже Ивана.

— Ты что?! — заорал на Старика один из четверых спутников Дроздова.

Но тот не мигая смотрел на своего врага.

— Ну? — сказал он. — Какие еще доказательства вам нужны? Кто еще может так запросто поймать нож, который летит прямо в горло? Кто-нибудь ожидал, что я брошу? Уверен, что никто. Дрозд тоже не ожидал. То есть его сознание не ждало. А подсознание — еще как ждало! Его слишком долго учили всегда быть готовым к опасности. Руки Дрозда работают раньше мозгов. Это хорошо для боя или тогда, когда в тебя летит остро наточенный нож. И это плохо, потому что не успевает человек подумать. Любой другой просто попробовал бы уклониться, убрать голову, а вы видели, что сделал Дрозд? Он просто поймал его. Он не мог не поймать — мышцы его зомбированы. Какие еще доказательства вам нужны? Документы? Их никто вам не предоставит. Мой информатор может много, но он не может всего.

Иван понимал, что все, о чем говорит Старик, правда. Дело даже не в этом остроумном доказательстве, которое Андрей Егорович придумал, хотя и в этом он где-то прав. Иван помнил свой бой с Дроздовым. Так драться мог только хорошо подготовленный человек. Не просто подготовленный, а суперподготовленный. Старик прав, безусловно. Если б он еще про информатора рассказал бы подробнее…

Дроздов словно подслушал эти мысли.

— Да, документы было бы неплохо посмотреть, — сказал он. — Но вы хоть назовите своего информатора, Андрей Егорович. А то как-то несерьезно получается, ей-Богу. Все это лирика, бред сумасшедшего. Раз нет документов, так назовите хоть информатора. Пригласим его, спросим, и если подтвердит убедительно — застрелюсь на ваших глазах: не вру, ей-Богу. Ну? Назовите имя!

Не назовет, понял Иван. А Дрозд проговорился. Мужики эти не поймут, но ошибка очевидна: стреляться может только офицер, для которого честь — превыше всего. Это было неотъемлемой частью тех, о ком как раз говорил Старик. Волей-неволей Дрозд выдал себя. Впрочем, это сложно. Так что мужики ничего не поймут.

— Нет, — отрицательно покачал головой Старик. — Информатора своего я не назову. А ты просто попробуй доказать, что я не прав.

— Э, нет, — невозмутимо отвечал ему Дроздов. — Как бы там ни было, мы все-таки не уголовники и строим, как ты правильно говоришь, общество справедливости. И в нем презумпция невиновности будет незыблемо присутствовать. Я не стану доказывать, что не виноват. А ты не сможешь доказать, что я виноват. К сожалению, это так. Нож? А что нож? Ну, поймал. При чем тут мышцы какие-то?

— Ты знаешь, что я прав, — в упор смотрел на него Старик. — Знаешь, Дрозд.

— Ничем не могу помочь, — невозмутимо гнул свое Дроздов. — Доказательств у вас, любезный, нет. А у меня — есть.

Все, как по команде, повернули головы и уставились на него.

Дроздов всем тонко улыбнулся.

— Да, милые мои, — сказал он. — Мне тоже есть что предъявить уважаемому Андрею Егоровичу.

Он замолчал и внимательно осмотрел всех, медленно поворачивая голову и взглядом фиксируя каждого. Выглядел он убедительно.

— Видите ли, милые мои, — начал Дроздов. — Я прекрасно знаю, зачем Андрей Егорович начал всю эту не слишком убедительную бодягу. Дело в том, что ему самому известно, что я знаю про него кое-что весьма любопытное, и заранее стал предпринимать ответные меры. И наворотил невероятную историю. Афганистан, секретные поручения, задания какие-то. В принципе чем невероятнее ложь, тем охотнее в нее поверят. Все это знакомо так, что даже противно становится.

Дроздов пристально посмотрел на Старика и тихо спросил у него:

— Значит, я — верный пес КПСС, Андрей Егорович? А вы диссидент? Инакомыслящий? Политзаключенный? Просто пострадавший за убеждения?

— При чем тут… — начал Старик, но Дроздов его жестко перебил:

— Молчать, Старик! А то я подумаю, что ты боишься выслушать мои доказательства. Итак, ты стойкий борец с коммунистическим правительством? Нет, Старик. Нет. Ты всю жизнь работал канцелярской крысой в Библиотеке имени Ленина. Ты был не крысой, нет, я ошибся. Ты был мышью. Но это мелочи. Ты выдавал книги. Знакомился с читателями. Среди них иногда встречались действительно диссиденты. Ты разговаривал с ними. Ты внимательно выслушивал их, иногда говорил о том, что все мы немного лошади при этом строе — или что-то в этом роде. Причем это были не обязательно настоящие диссиденты. Иногда это были просто молодые образованные люди, студенты, которым, конечно, не все нравилось в коммунистической системе, но так, чтобы активно протестовать против нее и уж тем более портить себе жизнь, борясь с ней, — этого не было. Ты знакомился с ними, разговаривал, слушал. Зачем? Искал единомышленников? Упаси тебя Боже. Ну? Что молчишь? Продолжать?

Старик снова бледнел, но теперь, как понимал Иван, от страха. Даже больше — от самого настоящего ужаса.

— Ну что, Святой? — ухмылялся Дрозд. — Так и будем играть к молчанку? Говори, разрешаю.

Старик не мог вымолвить ни слова. Было видно, что он испытывает сейчас настоящий шок: он явно не ожидал чего-нибудь в этом роде.

Наконец он открыл рот. И произнес только одно слово:

— Иван!

Это значило, что Иван, согласно их уговору, должен немедленно начать зарабатывать свои сто тысяч долларов. То есть вскакивать с места и крошить челюсти всем присутствующим.

Но ничего этого не произошло. Иван смотрел на Дроздова.

— Если я правильно понял, — спокойно проговорил он, кивая на Старика, — он был стукачом? Да?

Дроздов кивнул.

— Свои донесения он подписывал: Святой. Знаете почему? Потому что фамилия его — Святский. Не так ли, Андрей Егорович?

Один из спутников Дроздова спросил:

— Это точно?

— Тебе нужны доказательства? — Дрозд улыбнулся и головой кивнул в сторону Старика. — Посмотри на его лицо. Разве это не есть лучшее доказательство тому, что я вам рассказал?

На лице Старика действительно было написано самое неподдельное отчаяние.

— У меня и документ имеется, — добавил Дрозд. — Собственноручно написанный Святским Андреем Егоровичем, где он обещает сотрудничать с органами.

— Иван!!! — простонал Старик.

Тот покачал головой.

— Ты что-то путаешь, Старый, — сказал он. — Тебе не меня призывать надо сейчас, а Господа нашего Иисуса Христа. Покойся с миром.

Дрозд засмеялся.

— Молодец, Ваня, — проговорил он. — Впрочем, я на тебя с самого начала полагался. Я же знаю, что твое имя — условный знак к нападению на меня, и рад, что не ошибся в тебе.

— Взаимно, — ответил ему Иван.

Дроздов кивнул и снова повернулся к Старику. Тот окончательно понял, что проиграл.

— Откуда ты мог узнать, откуда? — бормотал он, цепляясь за соломинку. — Я же говорю — ты сам в органах работаешь! Только откуда ты мог узнать?

— Нет, Старик, — с жалостью смотрел на него Дроздов. — В отличие от тебя я могу назвать своего информатора. Назвать?

Старик молча кивнул — ему уже было все равно. Внимательно наблюдая за лицом Андрея Егоровича, Дроздов медленно проговорил:

— Веденеев. Союз патриотов России.

Старик так округлил глаза, что Ивану показалось, что они могут вообще вылезти из орбит:

— Что?!

— Я так и думал, — сказал Дроздов. — У нас один и тот же информатор. Только про меня он выдумал, а про тебя — нет. Нас просто хотели сшибить лбами.

На лице Старика появилось выражение невыразимого облегчения.

— Да, — согласился он. — Так и есть. Нас хотели поссорить. Но ведь у них ничего не получится, Дрозд? Правда?

Иван посмотрел на мужчин рядом с Дроздовым. На их лицах, казалось, было написано разочарование.

— Нет, — ответил Дрозд Старику. — Ничего ведь не изменилось. Ты же не перестал от этого быть в прошлом стукачом. К тому же… — Он замолчал, словно обдумывая каждое свое дальнейшее слово.

— Что, Дрозд?! — взмолился Старик.

— Ты так ненавидишь жидов, что я сам тебе поверил, — вздохнул Дроздов. — Я даже представить не мог, что такую классную программу по уничтожению в наших рядах евреев могла написать обыкновенная жидовская морда.

— Что?! — воскликнул Иван.

Это было неожиданно, мягко говоря.

Не сводя глаз со смертельно испуганного Старика, Дроздов ответил Ивану:

— Да, Ваня. Наш идеолог и мой непосредственный заместитель, можно сказать, комиссар, тот самый, который ненавидит евреев всеми фибрами своей ничтожной душонки, — самая настоящая жидовская морда. Как зовут вашу маму, Андрей Егорович?

Старик встал и медленно побрел в сторону кухни. Иван сделал движение, чтобы встать, но Дроздов остановил его взмахом бровей.

Старик скрылся на кухне.

Иван спросил у Дроздова:

— А в чем дело? Как зовут его мать?

— Ее зовут, — ответил тот, — Бела Ивановна Шульман.

И в это же мгновение со стороны кухни громом прогремел одиночный выстрел.