Поединок

1

Подполковник Службы безопасности Олег Романович Калинин, заместитель начальника спецотдела «А», пребывал в некотором замешательстве С одной стороны, то, что рассказала эта симпатичная подруга Лены, довольно странно. С другой — как писал Антон Павлович, «этого не может быть, потому что не может быть никогда» А с третьей стороны — в наше время может произойти все что угодно и иметь при этом вполне реальное объяснение. Количество сторон пусть никого не смущает: любая проблема в определенный момент напоминает граненый стакан с бесчисленным количеством граней. С какой хочешь стороны, с той и рассматривай.

Ладно, думал он, оператора этого странного мы так или иначе найдем. Ведь не только Рита его видела. Обязательно обнаружится еще пара-тройка свидетелей, которые видели, как он снимает. Или, опять-таки с другой стороны, где-нибудь выплывет кассета, на которую он все это снимал а там отыскать его для нас будет делом техники. Найдется, никуда, сволочь, не денется.

А что мы делать с ним будем? Хорошо, допустим, взяли мы его с пылу с жару. И что? Ну хорошо, спросим: «А что это вы, мил человек, по городу гуляете с камерой и штативом в таких местах, где аварии случаются? А как это вы, любезный, загодя оказались там, где бедствие стряслось? А?!» А он-то и ответит «А не пойти ли вам подальше?» И адрес назовет. И прав будет.

Ситуация, конечно, идиотская. Но эта Рита в чем-то права. Лена утверждает, что у ее подруги фантастическая интуиция, а верить Лене можно, просто так она ничего говорить не будет. Значит, есть в словах Риты какая-то сермяга, но какая именно — предстоит выяснить следствию.

В первую очередь нужно… Впрочем, об этом не сейчас, сейчас нужно кое-что другое.

Калинин крепко пожал руку Рите, серьезно, уважительно сказал:

— Спасибо вам большое. Вы, думаю, очень нам помогли. Спасибо.

— Не за что, — откликнулась частный детектив. — Если будет нужно опознать этого подонка — обращайтесь в любое время, Ленка знает, как меня найти.

Ленка молча кивнула в знак согласия. Калинин не стал настаивать на немедленной даче всех координат Риты.

Потом, подумал он. Будет еще время, да и Лену всегда можно будет побеспокоить, свой человек. Есть в этой Рите что-то очень и очень завлекательное, не надо торопить события. Успеется.

— А что Ваня? — спросила Лена. — Мне можно с ним как-то встретиться?

Олег усмехнулся.

— Ты так спрашиваешь про своего Ваню, — сказал он, — можно подумать, что он выполняет ответственное задание Родины где-нибудь в Швейцарии. Твой Ваня вовсе не шпион. Он, если честно, даже не работает у меня в штате. Просто его нет сейчас в Москве. Но вот-вот должен приехать. Как только это случится, он сразу с тобой свяжется.

Лена не поверила ни одному его слову, но головой на всякий случай кивнула.

— Ага, — сказала она.

Олег повернулся к Рите и снова протянул ей руку для рукопожатия.

— Ну, — сказал он, — было очень приятно познакомиться. — Всего хорошего.

— Взаимно, — ответила ему Рита. — До встречи.

— Она состоится непременно, — пообещал Олег.

— Надеюсь, — серьезно посмотрела на него Рита.

2

Калинин ехал обратно к себе в контору и размышлял, насколько порядочно лгать таким женщинам, как Лена и Рита, даже если ложь эта объясняется интересами дела.

Он соврал, когда заявил, что Ивана Шмелева нет в Москве. Кажется, Лена поняла это, но раскручивать тему не стала, и слава Богу. Олег любил понятливых женщин. Точнее сказать, он не любил что-либо им объяснять. Тем более когда правду сказать нельзя, а сейчас был как раз тот самый случай.

Иван Шмелев действительно выполнял особое задание и находился при этом в Москве.

В районе Алтуфьевского шоссе.

С Иваном Шмелевым они когда-то учились в одной школе милиции и были самыми близкими друзьями. Иван тогда встречался с Леной Дейнекой, в которую Олег, как увидел ее, тоже совершенно без памяти влюбился. Но друг — это святое, а женщина его — то же самое в бесчисленной степени. Олег никогда и не помышлял о том, чтобы завоевать расположение Елены. Но одно нелепое недоразумение сломало жизнь всем троим. Встреча очередного Нового года оказалась роковой для них. И они разошлись, причем каждый в свою сторону.

Жизнь разбросала их. А спустя пятнадцать лет они встретились. Все трое. В метро. Конечно, все было не случайно, хотя со стороны это выглядело как цепь сплошных совпадений. Олег часто потом думал о том, что жизнь — самая мудрая штука, о которой он только мог слышать. Только она могла создать такую ситуацию, когда в одной точке пространства в одно и то же время могли встретиться люди, которых при других обстоятельствах ни за что бы ничего не собрало.

О той истории еще долго ходили разговоры — когда группа террористов захватила в метро поезд и выдвинула совершенно дикие требования. Ваня тогда и преступников обезвредил, и с Леной встретился после многолетней разлуки, и в итоге помирился с ним, с Олегом.

Шмелев оказался в том поезде случайно, но, как известно, ничего случайного в этой жизни не бывает.

После того, как все закончилось, после того, как они не только обезвредили террористов, но и взяли тех, кто стоял за всем этим, настал момент, когда нужно было решать, как жить дальше. Вопрос о Елене даже не стоял: будущее Ивана и Лены было настолько очевидным, что на эту тому вообще не стоило заговаривать — тем более что Иван, казалось, мог толковать теперь только об этом.

К тому времени Иван долгое время уже был без работы. Абсолютный профессионал, что он доказал в своей битве с террористами на глазах у многих, он был так же абсолютно невостребован. Ему хотелось настоящего живого дела, а самый потолок того, что ему предлагали, — это быть каким-нибудь главным охранником в коммерческой фирме. Или в банке, что, в общем-то, одно и то же.

Калинин предложил ему работать на себя. Ну, то есть на спецотдел «А», суперсекретным сотрудником-оперативником, о существовании которого знал бы только он один, то есть сам Калинин. Даже непосредственный начальник Олега, генерал Угаров, знал бы об этом агенте только то, что он носит кличку Клен. И все.

Это был случай, о котором можно было только мечтать. Иван Шмелев был суперпрофессионалом и не был, так сказать, замечен преступным миром в связях, порочащих его, то есть в связях с органами. К тому же он имел колоссальный опыт, который мог бы привлечь внимание авторитетов. На вершине своей карьеры Шмелев был телохранителем Первого человека страны, который к этому времени практически ушел в политическое небытие. Никто не верил, что этот когда-то влиятельнейший политик сможет снова подняться. И это тоже было плюсом, потому что становилось понятным стремление Шмелева встать хорошенечко на ноги.

«Встать на ноги» — означало иметь большие деньги, которые в наше время могут предложить только криминальные структуры. Так что здесь тоже все сходилось один к одному.

Шмелева не нужно было убеждать. Он и сам понимал всю выигрышность задумки Олега. Ему просто не хотелось «влезать в это дерьмо», как он говорил.

— Ну хорошо, — сказал ему тогда Калинин. — Допустим, дерьмо. Но кто-то должен, правда? А у тебя это получится лучше всех.

— Не факт, — ответил ему тогда Иван, внутренне признавая правоту своего друга.

Олег видел, что Иван в принципе согласен. Оставалось совсем немного, чтобы получить его согласие целиком и полностью.

— Факт! — убежденно оказал он. — И ты сам это знаешь. К тому же…

— Что?

— К тому же, — сказал Олег, — устроиться рядовым охранником ты всегда успеешь.

Здесь он немного лукавил, потому что Ивана любой банк оторвал бы с руками и ногами — и не просто рядовым охранником. Но Иван был задет, и Калинин понимал это. Быть охранником, пусть и самым наиглавным, для профессионала такого уровня, как Шмелев, унизительно.

— Ладно, — коротко кивнул Шмелев. — Ну, и что я должен делать?

Итак, главного Калинин достиг. Он приобрел бесценного сотрудника, перспективность которого трудно было переоценить.

Он попросил Ваню немного подождать и отдохнуть, пока он не приведет кое-что в порядок, не сориентируется и не поймет прежде всего для себя, на каком участке Ваня пригодился бы ему больше всего, другими словами, где бы он мог принести ему и его отделу наибольшую пользу.

— Я согласен, — сказал ему Иван. — Но должен тебе кое-что сказать.

— Слушаю тебя.

— Ты как был проходимцем, так им и остался, — сообщил Шмелев своему другу. — Даже лучшего друга ты собираешься использовать, как использовал бы презерватив.

Олег вздохнул.

— Ваня! — сказал он. — Презервативы выбрасывают за ненадобностью, а я тебя теперь никогда не брошу. Чувствуешь разницу?

— Ты меня не бросишь, — ответил ему Ваня, — только потому, что понимаешь, что я тебе буду нужен всегда.

— Я тоже тебе буду нужен, — заметил ему на это Олег. — Всегда.

Иван улыбнулся.

— Это сто процентов! — сказал он.

И их руки встретились в крепком мужском рукопожатии. Они снова понимали друг друга — как когда-то, пятнадцать лет назад…

Дело для Ивана нашлось довольно быстро.

В последнее время внимание спецотдела «А», который занимался чрезвычайными происшествиями на территории Москвы, привлек район Алтуфьевского шоссе. Нет, там не участились террористические акты. Не скакнула резко вверх кривая преступности по столице. Наоборот. Там она резко пошла вниз, эта преступность. Не исчезла, но заметно пошла на убыль.

И это не нравилось спецотделу «А».

Потому что такого не могло быть. Потому что это противоречило всему. В том числе здравому смыслу.

В последнее время между криминальным миром и правоохранительными органами сложился своеобразный негласный паритет, устраивавший обе стороны. Поделившие всю Москву преступные кланы на своей отвоеванной у других группировок территории устанавливали свои порядки. То есть они обкладывали данью все частные предприятия и организации, контролировали игорный и даже наркобизнес. Имена преступных авторитетов были хорошо известны милиции, но никто никого не трогал, а если кто и попадался, то его очень быстро отпускали на все четыре стороны. Взамен от этих банд требовалось одно: не допустить беспредела. То есть чтобы граждане могли сравнительно спокойно ходить по улицам и не бояться, что их в любой момент может пристукнуть какая-нибудь уголовная сволочь. И это соблюдалось неукоснительно.

Бывало, конечно, что случайные подростки кого-то изобьют или ограбят, но это были единичные инциденты. За всем не уследишь. Вот этих-то случайных грабителей и насильников и ловила столичная милиция, оправдывая деньги налогоплательщиков. Но и только.

Итак, милиция не трогала авторитетов, а те следили за тем, чтобы не допустить беспредела. И все были довольны.

Когда в Алтуфьеве кривая преступлений поползла вниз, то поначалу это никого из правоохранителей не насторожило. Только порадовало. Молодцы, мол, ребята, хорошо братва держит свою территорию. Но потом начались вещи странные и необъяснимые.

Предприятия не обкладывались данью. Это было бы отрадно, если бы было объяснимо. Все организации работали без того, чтобы кому-то «отстегивать», как все и везде. Дальше. Снизилось количество не только уличных преступлений, но и бытовых. И это было, наверное, самое странное. Потому что произошло то, чего нельзя было ждать ни от кого в наше время.

Снизилось потребление алкогольных напитков.

Нельзя сказать, что Алтуфьево стало районом трезвенников Но это был единственный район, который не приносил суперприбылей продавцам алкоголя.

Что это? Коммунизм в отдельно взятом районе? То есть не тогда, когда денег нет, а когда все население поголовно сознательно?

Столичная милиция пребывала в шоке. Несколько газет собирались было написать об «алтуфьевском феномене», но, не найдя ничего такого, что могло бы объяснить происходящее, отступились. То, что непонятно, никогда по большому счету газетчиков не интересовало. Журналисты всегда хотят предложить свою версию, но здесь версий не было никаких. А тем газетчикам, которые попытались покопаться в этой проблеме поглубже, почему-то не повезло. Одного нашли у входа в метро «Алтуфьево» избитым до смерти, а другого — у себя дома на Ленинском проспекте с перерезанным горлом.

Столичная милиция не понимала, что происходит. Как будто можно бы порадоваться. Но все знают, что свято место пусто не бывает. Если эта территория никем не контролируется, значит, братва рано или поздно ею заинтересуется.

Никто так и не заинтересовался.

Ходили слухи, что там взяли власть фашисты, из Русского национального единства. Но верилось в это с трудом. Эти ребята со свастикой никогда не молчат. Наоборот — они кричат о своих подвигах до посинения и не преминут похвастаться собственными успехами, если заимеют их. А уж что могло бы послужить для них лучшей рекламой, чем это — поголовная трезвость и отсутствие преступлений.

Не верилось в существование фашистов. Не верилось, что территория никем не контролируется, — в Москве такого не бывает. Не верилось в это сравнительное благополучие. Но что же, что?! Понять было невозможно.

Дело в итоге дошло до спецотдела «А».

Когда Калинин впервые услышал о существе проблемы, поначалу он рассмеялся, надо же, что за жизнь! Преступность падает, а милиция впадает в панику. Это же как надо до жизни такой дойти!

А потом, поразмыслив, понял: правильно делает, что впадает. Сейчас время такое, что лучше переоценить опасность, чем недооценить. Торопить события не нужно, но и медлить особенно нельзя. Действовать нужно с умом. Поэтому первый кандидат, который пришел ему на ум, первый человек, о котором он подумал и который должен был тщательно разобраться во всей этой катавасии, был Шмелев. Друг его Ваня.

— Приехали, товарищ подполковник, — сказал водитель Калинину.

Олег очнулся от своих мыслей и, кивком поблагодарив шофера Леху, вышел из машины.

Через две минуты он был у себя в кабинете.

— Стрельцова ко мне, — приказал он Леночке, следователю его отдела.

3

Квартира Шмелеву не нравилась, но лучше ему найти не могли. Да, честно говоря, и не искали. Главное было — дело, а не личные пристрастия Ивана Шмелева.

Правда, во множественном числе тут говорить не приходится. Все организовал Олег. Только он один и знал, кто на самом деле поселился в этой квартире и с какой целью. Для остальных он был просто Ванька Шмелев, бывший крутой телохранитель, а теперь спившийся или полуспившийся люмпен-пролетарий.

Пить было противно, но приходилось вливать в себя всю эту гадость: русская водка азербайджанского разлива, русская водка дагестанского разлива, русская водка любого разлива, но только не русского.

Сама квартира, которую Калинин нашел для Ивана, была, мягко говоря, странноватой. Однокомнатная, она производила удручающее впечатление. Комната была похожа на пенал: полтора метра в ширину и метров пять в длину. На полу валялся брошенный собственноручно Олегом матрац, в углу стоял драный табурет, и перечисление мебели на этом спокойно можно было закончить.

Кухня, не в пример комнате, представляла собой строгий квадрат. Каждая сторона — два метра. Здесь могли уместиться только плита и худо-бедно еще что-то наподобие крохотного кухонного столика, под который можно было поставить кухонную утварь, коей у Ивана оказалось в приличном количестве: три грязных стакана, чайник с отбитым носиком и на всякий случай чайная ложка. Ну и тарелка с кастрюлей соответственно.

Приехали они сюда с Олегом под утро, когда вот-вот должен был заняться рассвет. Увидев свое временное пристанище, Иван опешил.

— А это не слишком? — еле вымолвил он, растерянно оглядываясь по сторонам.

— Ничего не слишком! — отрезал Калинин. — В наше время никто такой бедности не стесняется, поверь мне.

— Так уж и никто? — не поверил Иван.

— Я имею в виду алкашей, — пояснил Олег. — Привыкай к новому статусу, Ваня.

— Для начала мне нужно привыкнуть к этой свалке, — проговорил Иван и шагнул к двери туалета.

Калинин не успел его ни о чем предупредить, и, открыв дверь, Иван тут же закрыл ее обратно, вытаращив на Олега изумленные глаза.

— Это что такое?! — приглушенным шепотом возопил он. — Это, по-твоему, толчок?! Ты с ума сошел?!

— Привыкнешь, — успокоил его Олег. — Или ходи туда в самом крайнем случае.

— Ага, — кивнул Иван. — По-твоему, крайний случай — это тогда, когда нужно выбирать между тем, что за этой дверью, и собственными штанами. Так, что ли?

— Вань, я понимаю, в нашей работа тоже накладки бывают. Но не сам же я раскурочил этот унитаз. И слушай, так даже интересней. Сам научишься и других научишь.

— Кого это я еще учить должен?! — удивился Шмелев.

— Не знаю, — пожал плечами Олег. — Тебе имена назвать? Понятия не имею. Первое время у тебя тут от алкашей отбоя не должно быть. Не сразу, конечно. Но, в общем-то, пьяницам познакомиться что проститутке за сто долларов отдаться. Легко.

— А не перебор это, Олег? — все еще сомневался Иван. — Алкаши эти…

Олег покачал головой.

— Как только они начнут к тебе приглядываться, а это обязательно произойдет, они должны почувствовать всю глубину твоего падения, так сказать. Чтобы потом, когда они вытащат тебя из помойки, козырять этим. Мы, мол, тебя из грязи вытащили, а ты, значит, нам по гроб жизни за это обязан. Чтобы помнил, как ты из грязи в князи. Да и чего тебе не попить-то на халяву?

— Пошел ты! — послал его Иван. — Только все равно не нравится мне это. А вдруг они вообще на меня не посмотрят, если я постоянно шары заливать буду? Скажут, пропойца, что с него взять? А если я буду нормально себя вести…

Олег прервал его нетерпеливым жестом.

— А как ты, собственно, собираешься заявить о себе? — спросил он. — Будешь ходить, кланяться прохожим и заодно спрашивать их: не знают ли они, мол, никого из местной братвы, кому мог бы пригодиться бывший телохранитель Президента СССР? Так, что ли?

— Вряд ли, — признался Иван.

— Ну, вот и слушайся старших, — кивнул ему Калинин. — А если ты в пьяном виде будешь изо дня в день повторять одно и то же, это рано или поздно дойдет до нужных нам людей. Тебя, естественно, проверят, но там все чисто. Отмоют, предложат работу. Не всегда же ты был алкоголиком, значит, подумают они, есть надежда, что ты возьмешься за ум, бросишь пить, станешь на них работать. Ну а дальше совсем уже просто. Неужели не понимаешь?

Иван кивнул.

— Кажется, понимаю, — сказал он. — В любой удобный для меня момент я могу… — он запнулся.

— Уйти в запой, — закончил за него Олег. — И нечего тут стесняться. Что естественно, то не безобразно.

— Понятно, — сказал Иван.

— А потом они обставят тебе квартиру или, еще лучше, купят новую.

— А эта мне как досталась?

— Хороший вопрос. До тебя здесь жил другой алкаш, не хуже тебя. Его квартиру купил один бизнесмен средней руки и поселил его в своей коммуналке, а у тебя купил твою квартиру и поселил тебя здесь. Нормальный обмен, сейчас многие так делают.

— Понятно.

— Комар носа не подточит.

— Понятно, — повторил Иван.

Олег посмотрел на него с подозрением.

— Что тебе понятно? — спросил он. — Что ты задумал, Ванечка? — В голосе его звучала угроза.

— Я собираюсь починить этот долбаный унитаз, — сообщил ему Иван.

— Ну вот, — кивнул тот. — Я так и знал. И не думай, Иван.

— Да не могу я на него садиться в таком виде! — зашипел на него Шмелев. — То есть когда он в таком виде, а не я.

— Это-то понятно, — кивнул Калинин головой. — Только все равно — и не думай даже!

— Да почему же?!

— Потому. А потом, после унитаза, ты решишь обои наклеить, да?

— Почему бы нет? — слабо сопротивлялся Шмелев.

— Ваня! — зло смотрел на него Олег. — Может быть, ты еще ремонт затеять хочешь?

Шмелев сдался.

— Ладно, не блатуй, — сказал он. — Захлопни пасть и катись.

Олег чуть не рассмеялся.

— Ну вот, — сказал он. — Наконец я слышу речь не мальчика, но мужа. Ты только с этим не перебарщивай. Все-таки не в зоне чалился, а на государевой службе. Чувствуешь разницу?

— Нет, — сказал Иван. — Не чувствую.

4

Телевизора нет. На газеты как бы нету денег, газеты как бы баловство. Книги — непозволительная роскошь. Было от чего выть, необязательно же напиваться в одиночку в этой каморке, которую он обязан называть своим домом.

Целая неделя прошла в бесплодных шатаниях из стороны в сторону. Что за чертовщина?!

Шмелев ничего не понимал. Во всей округе он не мог найти для себя подходящего алкаша-собутыльника. От него шарахались даже те, кто, судя по их внешнему виду, должен был на четвереньках ползти за ним, едва он только показал бы им горлышко от бутылки. Нет, как отрезало!

Чтобы русский человек отказывался от халявы? Чтобы внешне нормальный забулдыга отказывался составить компанию бесплатно?!

Скорее Америка откажется от денег, чем русский мужик от водки.

Где-то на третий день после того, как он вселился в свою квартиру-конуру, он предложил мужчине не слишком интеллигентного вида, красноречиво показывая на бутылку «Русской»:

— Раздавим?

Тот даже отшатнулся:

— Пошел ты!

И, с испугом оглядываясь, поспешил прочь. Иван долго еще недоуменно смотрел ему вслед, озадаченный.

Он сделал еще несколько попыток и в тот день, и на следующий — и все с тем же самым результатом.

Все было бесполезно. Никто не собирался выпивать вместе с ним.

Это было уже не странно — какой-то холодок чувствовал Иван внутри живота, когда задумывался над непонятным поведением своих сограждан.

Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда, — но это было!

Он возвращался в свою каморку и часами изучал потолок, пытаясь понять, что происходит. Ничего конструктивного в голову не приходило. К Олегу сейчас обращаться за советом нельзя. Засмеет, не поверит и будет прав. Или поверит, посочувствует и спросит: чего, мол, пришел? И опять будет прав. Что же ему делать?

Решение пришло просто, естественно и отчетливо, как это бывает тогда, когда проблема надоедает настолько, что перестаешь о ней думать. И как только думать перестаешь, к тебе приходит то самое решение, простота которого заставляет тебя удивиться: как же ты раньше не мог дотумкаться?

Сообразив это, Шмелев закрыл глаза, удовлетворенно улыбнулся, повернулся на правый бок и заснул.

На следующий день, дождавшись, когда начинало темнеть, он купил две бутылки водки, распил, не отходя от киоска, одну из них и, зажав в кулаке горлышко другой, пошел вдоль по улице, горланя во все свое «пролетарское» горло.

— Ну вы! — орал он таким дурным голосом, на который только был способен. — Ублюдки высокомерные! Чего окна-то позакрывали?! Боитесь, сволочи?! Открывайте! Брезгуете, суки?! Мною брезгуете?! Я за вас спину подставлял, а вы, значит, так со мной? Да?! А?! Открывайте окна, падлы, а то я вам их просто раскурочу!!!

Замышляя эту акцию, Иван больше всего боялся, что целая бутылка водки подействует на него не лучшим образом и он просто не сможет сделать все как надо. Пол-литра водки — не шутка.

Но все было, к удивлению Ивана, именно так, как нужно. Он и вправду почувствовал вдруг в себе дикую ненависть к тем, кто, ничего ему не объясняя, избегал его общества И чем больше он орал, тем сильнее чувствовал, что ненависть в нем живет и, слава Богу, побеждает. Он и не контролировал себя, и периферией своего сознания отмечал, что все идет как надо. И что он все делает правильно.

Он орал и орал:

— Гады! Кто храбрый — выходи! Выходи!!! Любого замочу! Не хотите пить со мной — х… с вами! За человека меня не считаете? Да?! Ну нет, тварюжки! Я заставлю вас меня уважать! Заставлю!!!

Он подобрал с земли камень и запустил им в ближайшее окно. Стекло разлетелось на мелкие кусочки, раздался испуганный женский вскрик, кажется, даже заплакал ребенок, но это уже не могло остановить Ивана.

Он стал подбирать камни и швырять их в окна. Стекла разлетались как миленькие, и, казалось, это приносит Ивану неслыханную радость.

— Вот вам! — кричал он, бросая очередной камень в очередное окно. — Вот! Брезгуете?! Вот! Сволочи! Ублюдки! Скоты вонючие! Получайте! Вот вам! Вот!

— Эй, ты! — услышал он вдруг чей-то требовательный голос у себя за спиной.

Он повернулся на этот голос и прямо перед собой увидел четверых аккуратно одетых молодых людей.

Иван даже задрожал от радости.

— А-а-а-а! — пропел он. — Кого я вижу! Здравствуй, племя! Это… молодое, незнакомое!.. вашу мать! — выругался он. — Чего надо?

— Выброси камни! — приказал тот, кто стоял к Ивану ближе всех.

Иван недоуменно уставился на свои руки, в которых еще было зажато по камню. И медленно выпустил их. Те со стуком ударились об асфальт. Четверо молодых людей обступили его со всех сторон. Бессознательно Иван отметил, что ни у кого из них в руках нет никакого оружия. И правильно: что они — с одним пьяным не справятся?

— Ребятки, — предупредил он, — вы со мной лучше не связывайтесь. Я приемами владею. Я Президента охранял. А вы гнилье против меня. Чувствуете?

Это была в высший степени удачная речь. Позже, когда Шмелев не без труда восстановил ее в памяти, он восхитился самим собой. В ответственнейшую минуту он нашел те самые слова, которые чуть позднее сыграли едва ли не решающую роль.

Это была действительно удачная речь.

Во-первых, сделана заявка: он не лох, он профессионал, и потом это можно будет всегда проверить, если кто захочет. А они захотят, в этом Шмелев был уверен на сто процентов.

Во-вторых — он задел их гордость. Этих молодых так легко задеть… Они должны были клюнуть на это и постараться его воспитать.

Ну, и в-третьих, он их предупредил. Претензий к нему никаких, пусть сами на себя обижаются

Разумеется, ребятки тут же бросились его воспитывать. Профессионализм Шмелева заключался в том, что в пьяном состоянии он работал не хуже, чем в трезвом. Наверное, потому, что действовал он на почти подсознательном уровне. И смотрелось это красиво.

Он почувствовал, что первый будет бить тот, который сзади, — это логично в такой стае, как эта. Кожей почувствовав замах, он только немного отклонился в сторону, перехватил руку парня и в ту же секунду сломал ее. Чем круче меры, тем сильнее будут последствия. Он понимал это и с этой минуты поставил на карту все. Он рисковал, но другого выхода у него не было.

Отвратительный хруст сломанной кости прозвучал как гром среди ясного неба, к тому же он буквально слился с отчаянным воплем несчастного парня, который, впрочем, почти сразу же потерял сознание от болевого шока.

— Ах, ты! — Все трое одновременно бросились на Шмелева, и тот стал методично обрабатывать всех сразу и каждого по отдельности.

Это продолжалось не более минуты. Руки и ноги Шмелева двигались в заданном четком ритме, и с интервалом в несколько секунд остальные трое попадали рядом со своим первым товарищем по несчастью. У одного из них была сломана челюсть, у второго — нога, у третьего — ключица. Телесные повреждения были серьезными.

Методы жесткие, но других, к сожалению, не было. Все четверо были безнадежно побиты.

Шмелев бегло осмотрел их и подивился про себя одному обстоятельству: на всех были надеты джинсовые курточки, несмотря на то, что было довольно прохладно. Словно форма какая-то, успел он подумать. Но тут же забыл об этом, потому что услышал еще один голос:

— Встать! Руки за голову!

Иван выпрямился и посмотрел в ту сторону, откуда раздался голос. Перед ним стояли самые обыкновенные милиционеры. Тоже почему-то четверо. И с автоматами.

Иван поднял руки и сцепил их за головой.

— Ух ты! — сказал он. — Понятно, ребята. Против лома нет приема.

Уже произнося эту фразу, он понял, что должен делать. И как только понял, ему стало действительно плохо. Водка взяла свое. Он хотел упасть и потерять сознание. Он упал и потерял сознание.

Один из тех, кто был ближе всех, сержант Копылов, подошел к Ивану, распростершемуся на земле, склонился над ним и тут же выпрямился:

— Да он пьян как сапожник! — воскликнул он. — Черт!

— Ничего себе, — сказал рядовой Родин. — Это он пьяный так их обработал?

Четверо молодых людей постепенно приходили в себя. Улица огласилась криками боли.

— Вызывай «Скорую», — приказал сержант Копылов одному из рядовых. — А этого грузим.

Они подхватили Шмелева и потащили к «воронку».

5

Очнулся Иван через несколько часов. И почувствовал себя выспавшимся. Но за секунду до того, как очнуться окончательно, он приказал себе держать глаза закрытыми.

Он чувствовал, что в помещении находится кто-то еще.

— Может быть, укол какой-нибудь? — услышал он густой бас незнакомого мужчины.

— Не стоит, — ответил ему довольно высокий дискант. — Он должен вот-вот проснуться.

Интересно, откуда он это знает, удивился про себя Шмелев и решил, что пора просыпаться.

— О-о-ох! — застонал он громко и открыл глаза.

Над ним тут же склонились двое: высокий хорошо одетый мужчина средних лет и человек неопределенного возраста с лицом любопытной крысы.

— Как вы себя чувствуете? — спросил бархатным голосом хорошо одетый.

Шмелев тупо на него уставился. Он все прекрасно помнил, но он знал, как должен себя вести.

— Ты кто? — спросил он у мужчины.

— Я? — усмехнулся тот. — Ну, допустим, Алексей Михайлович. А вы?

Документы Шмелева были в карманах, и, конечно, они уже с ними ознакомились. Это была игра, но Иван играл в свои правила.

Он пощупал свой карман и убедился, что документы, разумеется, вынули.

— Я? — в тон мужчине сказал он. — Ну, допустим, Иван. Дальше что? Где я?

— Вы в милиции, — сообщил ему Алексей Михайлович. — И надо признаться, юноша, что вам грозит приличный срок, как ни прискорбно это сообщать.

Ну что ж, подумал Иван. Начало положено. Могло быть и хуже.

— Вот что, дядя, — сказал он, пальцами растирая свои виски, которые разламывались от невыносимой боли. — Если я — юноша, то вы — финалистка конкурса «Мисс Алтуфьево». Я уже вырос из порток.

— Я прошу прощения за бестактность, — мягко проговорил «дядя», — но, судя по вашему поведению, нельзя сказать, что вы ведете себя как взрослый человек.

Иван посмотрел на него и сморщился, словно съел лимон.

— Черт! — сказал он. — Я в этом состоянии не все слова понимаю, которые ты говоришь. Я так и не понял, где я все-таки нахожусь.

— В милиции, — терпеливо напомнил ему Алексей Михайлович

Иван кивнул.

— Тебя послушать, дядя, — проговорил он, — так я — в пансионате благородных девиц каком-нибудь, а ты в нем — зиц-председатель.

Что это я несу, думал он. Да ладно, схавают. В конце концов, я с похмелья, мне можно и должно мучиться и нести бред сивой кобылы

Он посмотрел на Алексея Михайловича чуть смягчившимся взглядом и спросил

— Послушайте, зиц-председатель. У вас случайно похмелиться не найдется?

Все это время человек с лицом крысы стоял чуть сзади Алексея Михайловича и в разговор не вмешивался. Иван увидел, как он при его последних словах недовольно поморщился, бросил на него быстрый взгляд, но снова промолчал, ничего не сказал.

Вообще-то Шмелев молил в эту минуту Бога, чтобы водки не оказалось. Ему было бы даже смотреть на нее противно, но он должен был придерживаться своей «легенды».

Водка нашлась. Причем, как заподозрил Иван, это была та самая вторая бутылка, которая принадлежала ему.

Теперь нужно было с достоинством открыть эту посудину. Он, разумеется, «алкаш», но у него, конечно, были и лучшие времена. Хотя скорее всего они уже знают об этом — иначе чего так волноваться из-за какого-то хулигана?

Что это не работники милиции, было видно за версту.

— Спасибо, — с достоинством поблагодарил Иван Алексея Михайловича и, легко открыв пробку, припал к бутылке.

Великая вещь сила воли. Он заставил себя, он убедил себя, что эта водка для него сейчас — живительный родник.

Кадык на его горле ритмично двигался вверх-вниз. Алексей Михайлович и его спутник как зачарованные смотрели на него — на кадык.

Иван отпил добрую треть и, задыхаясь, остановился. Отдышавшись, он с еле слышным стоном сказал, ни на кого не глядя:

— Божественный напиток…

Посмотрев на Алексея Михайловича совершенно трезвым взглядом, он утвердительно проговорил:

— Значит, зашиб я этих пацанов?

Тот кивнул.

— Несколько лет тюрьмы, к сожалению, вам обеспечены, Иван, — сказал он.

— Черт! — сказал Иван — Хотя… Все к этому шло.

— Что шло? — быстро переспросил его Алексей Михайлович.

Не удостаивая его взглядом, Иван ответил коротко и лаконично:

— Все, — и снова припал к бутылке.

Алексей Михайлович тут же отобрал ее у него, Иван не протестовал — он как бы со всем смирился.

— Скажите, Иван… — спросил его Алексей Михайлович. — А вас не удивляет, как с вами в милиции обращаются? Не допрашивают, похмелиться дают. Не кажется вам это несколько странным?

— Странным? — переспросил Шмелев. — Черт его знает. Я уже вообще ничего не понимаю. Тут все словно с ума посходили. Граждане не пьют, а менты похмеляют. Нормальный дурдом. В стране бардак, а что в этом Алтуфьеве происходит — вообще Книга Гиннесса. Чтобы русский человек от халявы отказывался? Говорю же, дурдом.

— Вообще-то это не ответ, — сказал Алексей Михайлович, — но общее ваше состояние я уловил. Ну что ж, господин Шмелев, должен вам сообщить, что вами заинтересовались очень серьезные люди.

Иван широко распахнул глаза.

— Послушай-ка, как тебя там, — сказал он. — Кажется, я не говорил тебе своей фамилии, а?

«Фамилию они, естественно, в документах посмотрели, — подумал он. — А быстро работают, сволочи. Я был в отключке всего несколько часов, а они уже проверили всю мою подноготную. Они уже все обо мне знают, это ясно как Божий день. Быстро работают, быстро. Если у них такие возможности, кто ж они такие, черт возьми?!»

— Я же говорю, — терпеливо ответил ему Алексей Михайлович, — мы — серьезные люди.

— И вы знаете, где я работал?

— Знаем, — заверил его тот. — Но никому не скажем. И вам, Иван, особо распространяться на эту тему я настоятельно не советую.

— Понял, — кивнул Иван.

— Вот и хорошо, — довольно проговорил Алексей Михайлович. И, взглянув на Ивана повнимательнее, спросил: — А что же вы не спросите, кому служить будете, а, Иван?

— Не люблю задавать лишних вопросов, — ответил он. — Не приучен.

Все складывалось как нельзя лучше. Но все-таки Иван чувствовал какой-то дискомфорт. Глянув на человека с лицом крысы, он понял, почему не может быть доволен до конца.

Старик за весь его разговор с этим Алексеем Михайловичем и словом не обмолвился.

И это почему-то очень не нравилось Шмелеву.