Поединок

1

По дороге в кафе «Белый медведь» Калинин заприметил двух муниципалов, стражей порядка, на боку у каждого из которых висело по автомату Калашникова — картинка для современной Москвы вполне привычная. Решение он принял сразу же, как только их увидел.

Остановившись около них, он предъявил свое удостоверение и попросил помощи. Уговаривать грозных муниципалов не пришлось, и без лишних разговоров они сели в салон машины Калинина.

По дороге Олег вкратце объяснил им, что он от них хочет, и встретил полное понимание. Лишние вопросы не задавались. Калинин подумал, что во всех правоохранительных ведомствах работают порядочные люди (в смысле, профессионалы) и только иногда руководители этих всесильных ведомств ведут себя по-идиотски, разыгрывая между собой непонятную войну за сферы влияния.

Ну, да сейчас не об этом.

С помощью двух «подобранных» им милиционеров Калинин препроводил Мишу и Альберта в ближайшее отделение милиции. В родную контору он не стал их везти — на то были кое-какие причины, о которых можно поговорить немного позже…

Объяснив дежурному офицеру, кто он такой и что, собственно, хочет проделать во вверенном тому отделении милиции, Калинин попросил у него отдельный кабинет и помощи в виде простого присутствия рядового милиционера. С муниципалами к тому времени он расстался, искренне поблагодарив их за содействие.

И снова, почти без колебаний, ему согласились помочь. Конечно, дежурный офицер не имел слишком большого выбора после настоятельной просьбы Калинина, больше похожей на завуалированный приказ, но он мог бы выполнять все так формально, что Калинину не было бы к чему придраться, хотя и по-настоящему эффективной помощи он тоже бы не дождался.

Но все получилось как нельзя лучше, то есть нормально — как и должно быть.

Оставив Мишу в комнате наедине со стенами, Калинин приказал привести к нему на допрос Альберта.

Кабинет для него освободили самый обычный. Оператор вошел, огляделся, поморщился, повел носом и, посмотрев на Калинина, грязно выругался.

— Это, конечно, не церковь, — спокойно заметил ему Олег, — но выражаться не советую. Запросто можно по морде схлопотать.

— Слушай, ты, — сказал ему Альберт, — откуда я знал, что у этой девки мент в дружках? Ты знаешь, как она вела себя? Она просто трахнула меня своими глазищами.

— Мне это неинтересно, — сказал ему Калинин. — Точнее — мне интересно не это.

— Так это не из-за телки этой?

— Нет.

— Короче! — воскликнул Альберт. — Я понятия не имею, чего ты от меня хочешь, но предупреждаю: у тебя могут быть крупные неприятности.

— Мне уже страшно, — кивнул головой Калинин. — Теперь слушай меня: если ты не ответишь мне на мои вопросы, у тебя тоже будут неприятности. И мои проблемы покажутся тебе лучшей долей из всего, что может придумать себе человечество. Понял меня?

Альберт смотрел на него с недоумением:

— Чего тебе надо-то от меня, мент?

— Помнишь аварию? Бензовоз с троллейбусом?

— Ну?

— Мне нужна кассета. — Калинин решил идти издалека.

— Видел? — ухмыльнулся тот. — А у меня ее нет. Отдал.

— Кому?

— Гришке, — пожал плечами Альберт. — Он заказал, он заплатил. Мне эти страхи не нужны. Слушай!!!

Он посмотрел на Калинина ошалелыми глазами:

— А ты откуда знаешь, что я снимал там?

— Мы многое знаем, — уклончиво ответил ему Калинин. — Так что за Гришка?

— Воропаев, — удивленно отвечал тот. — Знаешь ты его, наверное. На товарно-сырьевой бирже он второй человек. Слушай, что происходит?!

— Беседуем мы с тобой, — объяснил ему Калинин.

— Это допрос? — не понимал Альберт. — Ты даже фамилию мою не спросил!

— Я же говорю тебе — мы просто беседуем, — еще раз повторил ему Калинин. — Расскажи, как заказал тебе Гришка эту съемку. Давно вы знаете друг друга?

— Одноклассники мы. — Калинин чувствовал, что этот Альберт рассказывает ему всю правду. — Сказал — хочешь подработать? Кто же не хочет? Ну, он мне и рассказал все. И попросил поснимать немного.

— Он знал заранее, что будет авария?

Альберт оживился.

— Я так думаю, что да. Он, сука, всегда со мной что хотел, то и делал.

— Ты по существу говори.

— Я и говорю! — уставился на него Альберт. — Вообще я на свадьбах работаю, свадебные кассеты при загсах, понимаешь? Денег нет катастрофически. А Гришка — как в гору ушел, так всех нас, одноклассников, и забыл. А тут я как-то случайно узнал номер его сотового. Ну, набрался наглости, позвонил. Подсоби, мол, деньгами-то по старой памяти. А он мне говорит, что, мол, принципиально никому не отстегивает, но может дать мне заработать. И встречу назначил. Прихожу к нему, а он меня и спрашивает: «Ты говорил, с камерой работаешь?» А сам смеется. «Да», — говорю. «Ну вот ты это и снимешь. А то я сваливаю». — «Что снимать?» Он и отвечает: «Через три дня, восемнадцатого, на Дмитровском шоссе, в двенадцать сорок троллейбус без проводов поедет. Поспорили мы. А ты снимешь это. Если получится — я тебе пятьсот долларов плачу. Согласен?» А чего мне не согласиться?

Калинин внимательно его слушал. Когда Альберт замолчал и вопросительно на него посмотрел, он спросил:

— Воропаев?

— Да. Я думаю, что он не знал, что там такое несчастье случится, — важно произнес он с видом знающего человека.

— Да? — быстро посмотрел на него Калинин. — А почему ты так думаешь?

— Да кто ж такое знать заранее может? — искренне удивился Альберт.

— Что еще можешь рассказать?

— А что рассказывать? — пожал плечами тот. — Спрашивай. У меня братвы знакомой нет, заложить никого не могу, так что не боюсь я никого и ничего. Про новых этих русских все тебе могу сказать. Кто с кем спит — но тебе же это не нужно?

— Ты думаешь, что среди «новых русских» нет братвы? — усмехнулся Калинин.

— Есть, наверное, — согласился Альберт, — только мне интереснее с интеллигентными общаться.

Интересно, подумал Олег, что ты считаешь интеллигентностью?

— И что интересного вскоре можно ожидать у буржуев? — наугад спросил Калинин, просто так спросил, но потом хвалил себя за этот вопрос неоднократно.

Альберт пожал плечами — в который уже раз. Плечи его словно ходуном ходили.

— А что ожидать? Воропаев недавно приехал, значит, скоро в «Метелице» будет петь Александр Ягодин. Слышали про такого? У него еще телохранитель сорвался с «тарзанки». Недавно.

— Слышал.

— Ну вот. Не то любят они друг друга, не то еще что — не знаю, уж больно часто навещаются. Что еще? Силантьев в «Дубраве», в кабаке, значит, юбилей отцу устраивать собирается. С гладиаторскими боями.

— С какими?!

— Гладиаторскими. Понятия не имею, что это такое. Но я так думаю, что они наймут каратистов там всяких и показательные бои будут устраивать. Кушать-то всем хочется, не только операторам, каратистам тоже.

— Понятно. Все?

— Гришка ничего такого не говорил, — наморщил лоб Альберт. — Черт его знает… А! Вспомнил. Валерия Мизандари знаете? Тоже певец.

— Ну?

— Свадьба у него.

— Все?

— Да вроде все.

— Немного же ты знаешь.

Альберт развел руками:

— Чем богаты, как говорится…

Калинин вдруг понял, что должен очень торопиться. С чем было связано это понимание, почему конкретно он чувствовал, что должен заканчивать этот разговор и отпускать к чертовой матери и этого Альберта, и его друга Мишу, который и так уже пострадал, бедняга, от Лены? Ни за что получить оплеуху от женщины, которая, можно сказать, строит тебе глазки, да еще в присутствии ментов, при которых руки распускать не рекомендуется вообще, а в этом случае в частности, — это, знаете, не большое удовольствие.

— А зря ты фамилию у меня не спросил, — сказал ему неожиданно Альберт. — Вот бы удивился!

— Чем же ты так знаменит?

— Я-то? Да ничем. А вот фамилия моя — знаменита. Только с ним, — он поднял вверх указательный палец, — не родственники. К сожалению. А так его все знают.

Калинин неожиданно развеселился:

— Ленин, что ли?

— Почти, — серьезно смотрел на него Альберт. — Чубайс.

2

Дроздов готовился к бою.

Подготовка шла нешуточная. На поверку вызывались все, кто мог противостоять хотя бы одному сопернику. Проверялись по многу раз списки, проводились тренировки, в которых сам Дроздов и Иван часами занимались с молодыми «бойцами», обучая их всему, чему можно научить в то короткое время, которое осталось у них до самого «последнего и решительного боя».

Глеб Сергеевич выглядел серьезным и целеустремленным лидером, который твердо знает, что хочет и от себя самого, и от своих людей. Глядя на него, Иван в очередной раз убеждался, что был прав, когда решил, что этот сильный и по-своему интересный человек был подготовлен не в районной школе подпольных каратистов, а по меньшей мере в соответствующих подразделениях, если только речь не идет об элитарных школах, где выращивают не просто профессионалов, а роботов-убийц на благо Родины и так далее.

Ивана поразил настрой молодых людей, которые готовились биться «за идею». Это не были игрушки, и каждый, кто проходил перед глазами Шмелева, понимал это. И Иван это видел.

Неожиданно для себя он выяснил, что не все эти молодые дроздовцы, как они сами себя называли, жили здесь же, в Алтуфьеве. Подавляющее их число были прописаны совсем в других местах, но сюда они или приезжали каждый день и проводили его здесь с утра до вечера, или просто переселялись, снимая квартиры целыми группами.

Когда Иван спросил Дроздова, зачем ему выходцы из других районов, тот ответил:

— Ваня! Каждый человек хочет реализовать себя, правда? Ты, я, все. Эти парни не знают, куда приложить руки свои и головы. Мы помогаем им определиться в этой жизни, выбрать себе настоящую цель. Мы воспитываем их, а они в конце концов будут воспитывать других — доступными им методами. И так далее, и тому подобное. Почему мы должны ограничивать их деятельность местом прописки, если они сами тянутся к нам — причем всей душой? Ты эти коммунистические идеи оставь на потом.

— На какое «потом»? — переспросил его Иван.

— Всегда есть какое-нибудь «потом», — туманно ответил ему Дроздов. — К тому же, Ваня, есть еще одна причина, по которой мы не можем ограничивать себя в этом вопросе.

— Какая же?

— Я не знаю, что ты должен сделать, чтобы полностью реализовать себя, — сказал ему Дроздов. — Может быть, ценой своей жизни спасти Первого человека в государстве. Понятия не имею, честное слово. Зато я знаю про себя.

Иван молчал, ничего не спрашивая. Он понимал, что раз уж Дроздов заговорил про себя, то не остановится. Не потому, что был слишком честолюбив, хотя это тоже присутствовало, иначе Дроздов не был бы Дроздовым. А потому, что он, Дроздов, не может не закончить свою мысль — это было бы слишком на него не похоже.

И Дроздов сказал:

— Мне, Ваня, нужна власть. Для тебя это — секрет полишинеля. И когда-нибудь я обязательно приду к ней. А время сейчас такое, что нужно придумывать новые формы борьбы. Я своевременно понял, что драться нужно не за места в Госдуме. Нужно кое-что другое.

— Что? — заинтересованно спросил его Шмелев.

Дроздов пристально на него посмотрел и ответил:

— Нужно готовить избирателей, Ваня. Заблаговременно. Вот и все.

Работы было навалом. Иван уставал и с тревогой думал о том, что он не сможет найти время, чтобы встретиться с Калининым и во всех подробностях рассказать своему другу и начальнику о своих открытиях.

Четверо помощников Дроздова, которые присутствовали на последней встрече со Стариком, тоже работали не покладая рук. Иван успел поближе познакомиться с ними. При этом совершенно точно о них он знал только одно — имена: Максим, Сергей, Степан и Аркадий. Впрочем, ни в чем нельзя быть уверенным, когда имеешь дело с подобными людьми, — даже в том, что знаешь их настоящие имена.

Каждый из них имел свой участок работы. И работали все до изнеможения — до битвы оставалось совсем мало времени.

Наконец Ивану удалось урвать несколько часов для отдыха — так он объяснил свое возможное отсутствие. Ему позарез нужно было встретиться с Калининым.

3

Ефим Крянев и Сергей Воронин парились в сауне. Пот заливал глаза, но обоим было хорошо. Они любили сауну.

— А я верю Гамлету, — проговорил Ефим, переворачиваясь с боку на спину. — Хватит терпеть этот беспредел. Где это видано, чтобы целый кусок в Москве пропадал, словно где-то в Костроме.

— В Костроме тоже пацаны работают, — кряхтя, заметил Воронин. — И неплохо работают, можно положить руку на одно место…

— Так тем более! — осклабился Крянев. — Там они могут позволить себе разбрасываться целыми кусками? Целыми районами. Знаешь, сколько людей живет в Алтуфьеве? Чертова куча! Банков там знаешь, сколько? И все пропадает!

— Я узнавал, — сказал Воронин, — дела у них идут совсем не плохо!

— Ну! — откликнулся Крянев. — Работают люди! Бабки гребут. И не отстегивают. Честно работают, мать их… Ты слышал, что новый министр финансов заявил?

— Что?

— «Делиться надо!»

— Он что — из братвы?

— Черт его знает… Если и так, то уж из очень центровых. Но дело не в этом, не о том базар, чувствуешь? Наши наверху уже, не надо прятаться, не нужно уже башки морочить фраерам, можно говорить чё хочешь, всю фигню. На всю Расею, по ящику! Свои поймут, а кто не врубится — поможем. Ты представь: министр финансов, а что базарит? «Делиться надо!» Это же нам знак: чуваки, мол, все на мази, я тут, и вы рылом тоже не торгуйте.

Воронин восхищенно покрутил головой:

— Так и сказал — делиться надо?!

— Ну… Еврей, а с понятием.

— Они все с понятием.

— Это ладно, не о том базар. Что с Дроздом-то делать будем?

— Ты слыхал — Старика-то, базарят, он замочил?

— Это каждый пацан знает. Ты меня слушать будешь или нет?

— Ну…

— Короче, правильно Гамлет говорит. Брать надо этот аэродром.

— На черта он тебе? Там такие бабки вкладывать надо… Я как услышал об этой фигне, думаю: ну, вообще крыша поехала у чудака. Чё удумал, а? Хочешь самолет — арендуй полосу в Домодедове.

Ефим усмехнулся:

— Ты когда тачки из-за бугра возишь, таможенникам платишь?

— С чего это? — удивился Воронин. — Других путей нет в России, что ли?

— А есть такие, кто платит. И их — тысячи, а скоро миллионы будут. Сечешь?

— Что?

— Он же, помимо всего прочего, и таможню там откроет! Ну? Чего смотришь?

Воронин вздохнул:

— И получится это у него? Позволят? Хотя что я спрашиваю?! Замазать кого надо — и греби!.. Твою мать! Ну и прохвост!

— Ну вот, — сказал ему Крянев. — А ты говоришь… Кончать его надо.

— А чего зря пацанов поднимать? Пару надежных людей в подъезд — и до свидания! Гуляй, Вася!

Крянев покачал головой.

— Пытались уже. Волк тот еще.

— Ты что, Фима? Если приговор вынести — кто выживет?

— Этот! — твердо ответил ему Крянев. — Ты просто не при делах. Вообще…

Воронин замолчал, пытаясь переварить услышанное.

— Зяма! — крикнул Крянев. — Пару поддай!

— Я сдохну сейчас, — пожаловался Воронин.

— Терпи. Что-то ты в последнее время странный какой-то, Серёга. Постоянно не догоняешь чего-то. Вроде умный такой.

— Ты на что намекаешь?

— Я просто ответ услышать хочу: идешь ты на Дрозда или нет?

— Думаю я.

— Тут и думать нечего. Надо идти и брать то, что плохо лежит. Ты при социализме родился или где?

Воронин возразил:

— У него как раз хорошо лежит все, у Дрозда. Просто темнит он что-то. А что — понять не могу.

— А тут и понимать нечего, — сказал Крянев. — И незачем. На фиг тебе его понимать? Вломил, взял все то, что тебе надо, — отвали! На фиг тебе понимать его?

— Интересно…

— Интересно в театре девочек за коленки хватать. А здесь дело делать надо.

— А что остальная братва говорит?

— Остальная братва в разброде, но в основном мнение едино: дальше Дрозда терпеть нельзя. Хрен его знает, откуда взялся, непонятно, что делает. Братва недоумевает — слышал про такое слово?

— Не умничай, Фима…

— Ладно, — вздохнул Крянев. — Короче, братва в непонятке полной. И это положение вещей надо кончать.

— Так, знаешь, кто говорит? Политики.

— Город и деревня должны сближаться, Серёга..

— Это ты о чем?

— Все о том же. Последний раз спрашиваю: поддерживаешь ты меня? Или так и будешь девочку из себя строить?

— Фима, — сказал ему Воронин, — базар-то фильтруй.

— А чё ты жмешься? Говори: да или нет?

— А братва тоже поднимется?

— Уф! — опять вздохнул Крянев. — Ну ты и упертый. Скажу честно: не все, но поднимутся. Народ будет. Мы их сделаем, Серёга.

— Отвечаешь?

— Когда я туфту гнал?! — обиделся Крянев.

— Ну смотри, Фима. Все сделаю. Но слова свои помни.

— Достал ты меня, Серёга.

— Я сказал.

— Я тоже.

4

Разговор с Калининым состоялся в квартире Лены. Шмелев понимал, что рисковал, но по зрелом размышлении понял, что это наилучший вариант. Слежки за ним не было — или тот, кто следил, был невидимым призраком. Иван тщательно проверил, нет ли за ним «хвоста», — все, по его мнению, было чисто. На всякий случай он проделал несколько трюков, которые могли бы запутать филеров, если бы они были, но, как он считал, все это было напрасно — никто за ним не следил.

Что касается квартиры Лены, то это действительно был наилучший вариант. Если бы даже кто из нежелательных знакомых и увидел, можно было бы объяснить тем, что здесь живет его женщина. Хотя даже и в этом случае он не стал бы что-то объяснять. Слишком много чести.

А встречаться где-то на нейтральной территории — вызов.

Не поймут. Ну, и еще была одна причина…

И причина эта — Лена.

Что странного, что мужчина скучает по женщине, которую любит? Правда, объяснить это он никому не сумел бы.

И не захотел бы. Это только их дело — его и Лены.

Когда Иван вошел в квартиру, Калинин уже ждал его.

Они разговаривали в комнате, а Лена, словно восточная женщина, сидела на кухне и только подносила мужчинам чай и кофе.

Впрочем, она не переживала по этому поводу. Нисколько.

— «Дубрава», говоришь? — переспросил Калинин. — Это на Минском шоссе?

— Точно, — сказал Иван. — Там еще поля такие, знаешь?

— Это там, где твой Дрозд аэродром строит?

— Точно, — снова сказал Иван.

— А почему ты сказал — «Дубрава»? — спросил Калинин.

Его что-то мучило, а что — он никак не мог понять. Какая-то мысль, которая вот-вот должна была превратиться в гениальное открытие, но никак не хотела превращаться. Олег почувствовал, что у него раскалывается голова.

Иван тем временем отвечал ему:

— Один из ближайших помощников, некий Аркадий, сказал: вот, мол, кто в этой «Дубраве» сидеть будет, бесплатное представление посмотрят. Битву титанов, так сказать.

— Гладиаторов, — вспомнив, тихо поправил его Калинин.

Мысль его наконец обрела плоть и кровь. Конечно! Что там говорил оператор Альберт? Они будут отмечать какой-то праздник в кафе «Дубрава» и наблюдать за боем гладиаторов. Именно так.

— Как ты думаешь, Ваня, — медленно проговорил Олег, — это будет яркое зрелище?

— Да уж, — кивнул Иван головой. — Эта штука будет посильнее «Фауста». Отвечаю.

— Ну, вот и все, — глядя перед собой пустыми глазами, произнес Калинин. — Скоро мы встретимся с этим гадом.

— Это с которым же? — спросил Иван.

Калинин посмотрел на друга внимательными глазами и решительно проговорил:

— Мне надо с тобой крупно поговорить.

— А мы что делаем? — усмехнулся Иван. — Чаи гоняем?

Когда Калинин ушел, Иван посидел еще некоторое время, осмысливая услышанное. А потом встал и отправился на кухню.

Лена сидела за столом и смотрела на него огромными своими глазами.

— Ну, — сказала она, — наговорились?

— Досыта, — ответил Иван, улыбаясь ей.

— Что ты лыбишься? — усмехнулась она — Ты сразу уйдешь или чай останешься пить?

— Чай.

— Не напились? Я вам три чайника принесла.

— С Олегом пить — одно, а с тобой — совсем другое. Чувствуешь?

— А ты?

— Что — я?

— Ты — чувствуешь? — спокойно смотрела она на него.

Иван понял.

— Лена…

— Ваня! — сказала она. — Я же ни на что не претендую. Я, если хочешь, могу и помолвку нашу разорвать…

— Лена!

— Да понимаю я, Ваня, — неожиданно сникла она. — Все понимаю. Но… Протестует во мне что-то.

Иван молчал. Лена посмотрела на него еще раз и тяжело вздохнула.

— Мне ведь, по существу, много не надо, — сказала она, глядя мимо Ивана, куда-то в стену. — Один раз позвони, скажи: жив, здоров, чего и тебе желаю. И все. Много? Да?

— Лена… — начал он, но она снова его перебила.

— Подожди, Вань, — сказала она, — подожди… Я все понимаю. Вас с Олегом учили, государство на вас деньги тратило, чтобы выучить, чтобы вы стали теми, кем стали, и правильно: кто, если не вы с Олегом, с этой поганью бороться будет? Но… Вот Олег: работает, ему всегда позвонить можно, по пейджеру позвать, если случится что. А ты? Где у тебя пейджер?

— Лена… — в который раз начал он, но она закрыла ему рот ладошкой.

— Не надо, Ваня, — попросила она. — Не говори ничего. Я знаю, что ты можешь сказать. Я вот про себя думала: какая я молодец, как правильно я думаю и чувствую! Какая я прогрессивная женщина… И что?

Ваня вопросительно смотрел из-под ее руки. Лена грустно улыбнулась.

— И что? — повторила она. — Вот я и закатила скандал. Это я-то! Видела бы меня сейчас Рита… Не слушай меня, Вань. Я просто мещанка и до сегодняшнего дня умело это скрывала. Но у меня есть оправдание. Я думала, что я нормальная женщина. Я и есть нормальная. Думаю о простом бабском счастье.

Иван хотел убрать ее руку, но она так отчаянно замотала головой, что он оставил все как есть.

— Не говори ничего, не говори. — Из глаз ее медленно катились слезы. — Я все знаю. Ты замечательный, хороший, и я буду тебя все время ждать, потому что ты этого заслуживаешь. А я — я просто люблю тебя и поэтому говорю непонятно что. Когда любят, иногда говорят глупости. Ты не слушай меня, Ваня, и сам ничего не говори, а только знай, что я так люблю тебя, что, если с тобой что-нибудь случится, я этого просто не переживу.

Он взял ее руку, которой она закрывала ему рот, и поцеловал.

— Все будет хорошо, родная. — Глаза его сияли неподдельным счастьем. — Обещаю.

Она кивнула и тыльной стороной ладони утерла слезы.

— Я верю тебе, Ваня.

— Я люблю тебя, Лена.

— А я тебя.

Он улыбнулся.

— Ничего со мной не случится. Мне везет.

Она уже улыбалась — печальной светлой улыбкой.

— Нет, — сказала она. — Это мне везет.

Компромисс нашелся легко.

— Нам везет, — сказал Иван.

Они медленно начали подниматься из-за стола.

— Я соскучилась, — проговорила она. — А ты?

— Не то слово, — ответил он.

Они шагнули друг к другу навстречу, он подхватил ее на руки и понес в спальню.

Примерно через час он выходил из квартиры Лены. Поцеловав на прощанье невесту, Иван закрыл за собой дверь и шагнул к лифту.

Он ехал вниз и улыбался своим мыслям.

Все-таки он невероятно везучий человек. Его любит самая прекрасная женщина на свете. И хотя это старо как мир, это всегда будет удивлять и наполнять душу простым чувством, которое называется счастьем.

У него друг, о котором можно только мечтать. Что еще нужно человеку? Любимая работа? Она у него есть. Трудная, опасная, но любимая работа, потому что приносит удовлетворение.

Короче: с таким счастьем — и на свободе, живой и здоровый.

Лифт опустился до первого этажа, и двери его медленно стали разъезжаться в разные стороны. И тут Иван почувствовал ЭТО.

Это чувство всегда его выручало, не раз спасало ему жизнь. Тело вдруг начинают колоть миллионы иголок, и одновременно с этим в области живота появляется холодок: опасность, словно сигнализирует ему организм.

Напротив раскрывающихся дверей лифта мелькнула какая-то тень, и, еще не отдавая себе в том полного отчета, Иван понял, как нужно действовать.

Резким движением он нырнул вниз, и в то же мгновение раздался глухой щелчок пистолетного выстрела, слившийся с ударом посланной в Ивана пули о стенку. И тело Ивана уже летело в ноги стрелявшего.

Мощным ударом всего тела он сбил человека с ног и покатился с ним по лестничной площадке, на которой, естественно, никого не было. Одной рукой Иван перехватил руку с пистолетом, не давая киллеру выстрелить во второй раз. Другой рукой он попытался ударить человека ладонью в горло, но неожиданно натолкнулся на умело поставленный блок.

«Что же это такое? — машинально подумал Иван. — Одни профессионалы, понимаешь…»

На его счастье, он удачно перехватил руку с пистолетом и смог так ее вывернуть, что оружие упало на цементные плиты, которыми был уложен пол в подъезде.

Оба мужчины боролись молча, понимая, что каждое движение может быть последним для него.

Иван все еще держал руку незнакомца, когда тот вдруг другой рукой ударил его в область предплечья. Рука, державшая подонка, ослабла, и Иван невольно выпустил из рук то, что держал. Мужчина отскочил и встал в боевую стойку.

Лицо его было закрыто маской. Иван посмотрел в глаза своему противнику и понял, что это не просто нанятый киллер, — перед ним стоял убийца по призванию. С соответствующими глазами. Иван вспомнил, что глаза — зеркало души, но развивать эту мысль дальше у него не было ни времени, ни желания.

Внезапно хлопнула подъездная дверь. Незнакомец кошкой повернулся и, сбивая с ног вошедшего в подъезд, бросился прочь.

— Рехнулся?! — возмущенно крикнул пострадавший от падения жилец.

Но тот уже выскочил наружу.

Иван бросился за ним, и жильцу снова не повезло. Как раз в это время он вставал, но был вынужден снова сесть прямо на холодный пол, потому что Иван непроизвольно задел его, проносясь мимо.

— Да вы что?! — взъярился жилец.

— Извините! — крикнул на ходу Иван и выскочил на улицу. Оглядевшись во все стороны, он увидел тень незнакомца, который как раз в эту секунду огибал угол дома. Иван бросился следом.

Здесь ему не повезло. Он снова столкнулся с жильцом, уже другим. Прямо на самом углу дома он всем телом налетел на человека, да так «удачно», что оба покатились по земле, а Иван еще вдобавок головой сильно ударился о булыжник, лежавший на тротуаре. Когда он вскочил, человека, напавшего на него, и след простыл.

Мужчина, которого Иван сбил с ног, кряхтя и проклиная все на свете, поднимался с земли.

— Совсем офонарели, — ворчал он. — Что один чуть не зашиб, что второй… С ума все посходили.

— Извините, — сказал ему Иван.

Больше ему нечего было сказать.

Моисея всего колотило. Его трясло так, словно он только что был вытащен из ледяной проруби, в которой он пробыл сутки, не меньше. Частая крупная дрожь буквально сотрясала его тело.

Он мчался на машине не разбирая дороги. Если бы кто сейчас попался ему на пути — задавил бы не задумываясь.

Потому что Моисей был зол.

Впервые в жизни он так опростоволосился. Впервые в жизни он не выполнил поручение, которое ему дали. Впервые в жизни он не сделал дело, которое ему доверили. Это было так немыслимо, что он отказывался верить самому себе. Этого не могло быть!

Но это было. Он только что не смог убить человека, которого полчаса назад сам считал уже покойником. Собственно, он уже никем его не считал, он уже просто не думал о нем как о живом человеке — вот и все. Для него просто оставался объект, которого он проследил до определенного дома и позвонил куда надо. Получив обычные для таких случаев указания, он остался ждать. Естественно, он проделал кое-какую работу, чтобы обезопасить себя от незапланированных случайностей.

Кто же мог предположить, что у объекта окажется такая невероятная, нечеловеческая интуиция? Его, Моисея, предупреждали, что объект непрост, что у него и подготовочка что надо, и всякое такое, но что эти предупреждения для Моисея. И не таких убирали с дороги. Нет, не ожидал он, что так все выйдет.

Да и кто такое мог ожидать?!

Моисей был вне себя. Впервые жизни он не смог убить человека, которому его хозяева вынесли приговор. И виноват в этом только он, Моисей. И никто другой.

Но — ничего еще не закончилось. Как там пелось в старой песенке?

«Все опять повторится сначала»?

Уваров слушал Калинина молча, внимательно и перебил его только один раз, когда захотел уточнить важную для себя деталь.

— Сколько, вы сказали, человек предполагается арестовать? Если я правильно понял — то в этой битве собирается участвовать не меньше ста человек.

Калинин покачал головой:

— Вы не совсем поняли, что я хочу вам предложить, товарищ генерал.

И стал излагать свою точку зрения подробнее. Больше Уваров не перебил ни разу.

Когда Калинин закончил, он сказал:

— Не знаю, нравится ли мне это. Но, как я понимаю, лучшего варианта вы предложить не можете?

— Лучший вариант, может быть, и есть, — пожал плечами Олег. — Но я его не знаю. Этот же вариант мне представляется весьма перспективным.

Уваров кивнул.

— А теперь послушайте немного меня, — сказал он. — Я тут навел кое-какие справки.

Калинин насторожился.

— По своим каналам, — добавил Уваров.

Калинин понял, что генерал собрался сказать ему что-то очень важное.

— Товарищ генерал… — сказал он, глазами показывая Уварову на стены кабинета.

Тот понял его и усмехнулся.

— Когда я говорю, что навел справки, — проговорил он, глядя на Олега веселыми глазами, — это иногда означает, что я общался с некоторыми людьми. Я же не в архивах копался, а встречался кое с кем.

Олег облегченно вздохнул и кивнул головой, давая Уварову понять, что он понял.

Сказанное генералом могло значить только одно: отныне он знал, что не один. И дело не только в Стрельцове, Шмелеве и Уварове.

Наверху есть люди, которые заинтересованы в том, чтобы дело, над которым они работали, было раскрыто. Приятно работать, зная, что борешься не с властью, которая дает тебе эту работу, а только с отдельными ее представителями, возомнившими себя всесильными.

— Так вот, — продолжал Уваров. — Я навел кое-какие справки. Говорит ли вам что-нибудь такое имя — Монахов Игорь Николаевич?

Олег отрицательно покачал головой.

— Нет, — признался он.

— Так вот. Это — «К-2».

— Что?!

— Некому Монахову Игорю Николаевичу принадлежал когда-то такой знак: «К-2».

— Не понимаю.

— Он принадлежал к спецназовской элите, — объяснил Олегу Уваров. — Мой человек не знает, что конкретно входило в состав задания той группы, в которую входил Монахов, когда погиб, но знает, что группа эта называлась — «Спартак».

— «Спартак»?! — вскрикнул Калинин.

— Причем писалось это почему-то латинскими буквами.

— «Спартак» — латинскими буквами?!

— Совершенно верно.

— Так! — пробормотал Олег, будто уходя в себя. — Мне нужно подумать. Мне нужно подумать.

— Думайте, Олег Романович, думайте, — поощрил его Уваров.

Калинин поднял на него глаза и признался:

— Мне не думается в вашем кабинете, Константин Григорьевич. Тем более вслух.

— Как вы думаете, Олег Романович, — небрежно спросил у него генерал, — может ли измениться место, время и, извините, способ встречи дроздовцев и уголовной братии?

Калинин твердо ответил:

— Нет.

— Значит, машина заработала?

— Да.

— Так чего же вы боитесь? Думайте вслух, говорите, не бойтесь.

— Ладно, — кивнул Олег, понимая, что Уваров преследует какую-то цель и, если была бы вероятность, что прослушивание их хоть в малой степени им навредит, он не стал бы настаивать. — Монахов, говорите вы? Не знаю, но вполне допускаю. Элитарный спецназовец? Принимается. Значит, многое умеет. Так?

— Умел, — поправил его Уваров. — Он погиб, я же говорил тебе.

Калинин возбужденно заговорил:

— А если на минуту предположить, что он не погиб? Что он жив и здоров? Не уверен, что ваш информатор, Константин Григорьевич, видел его хладный труп. Ведь не видел?

— Нет, разумеется.

— Ну и вот. Давайте-ка предположим, что он жив, хорошо? Так-так… Знаете, товарищ генерал, с самого начала этого дела я просил своих подчиненных подбрасывать мне совершенно безумные идеи, чтобы попробовать хоть как-то объяснить совершенно непонятные, дикие вещи, происшествия. И когда версия была совершенно сумасшедшая, когда мы предлагали такую абсолютно невероятную, безумную версию для обсуждения, вдруг выяснялось, что нам становится что-то понятным. Во всем этом безумии выстраивалась беспощадная логика.

Он замолчал, тупо глядя мимо генерала. Тот нетерпеливо напомнил о себе:

— Продолжайте, подполковник.

Олег вскинул на него глаза и взволнованно взъерошил себе волосы:

— Итак, он жив. И многое знает и умеет. А вокруг все летит к черту. Организации, которые он привык уважать, разваливаются. Он плюнул. Разозлился. На коммерческие структуры он тоже плевать хотел. Гордый, как версия, товарищ генерал, как версия! Итак… Что ему делать? Как применить свои знания и умения? Вспомним, что он элитарный спецназовец. Это, товарищ генерал, необязательно означает беззаветную преданность Родине — тем более если Родина обижает его. Мы говорим о безумии, да? Вот и представим себе на минуту безумного спецназовца, который в обиде на всех. Что он захочет сделать? И, главное, — что сможет?

— Террор, — ответил ему Уваров, — террористический акт. Правильно?

— Точно, как говорит мой друг Иван Шмелев. Правильно, террористический акт. Он это может. И вот в один прекрасный день нашему террористу приходит в голову безумная мысль — а мы уже выяснили, что только безумие помогает нам раскрыть это дело, да? Так вот: безумная мысль Монахова состоит в том, что он понимает, что может сделать террористический акт в любое удобное для себя время. И что он делает? Он продает свое умение! Он организовывает зрелища! И показывает их богатеньким Буратино, которые с жиру бесятся. А таких много, товарищ генерал, уверяю вас.

— Стройная версия, — задумчиво произнес Уваров. — И красивая, надо признаться.

— Потому что безумная.

— И ты говоришь, что неподалеку от того места, где состоится битва века, кто-то из этих Буратино будет отмечать какой-то праздник?

— Представляете, какой спектакль они себе заказали? И представьте, какие возможности у этого человека, если он может организовать такое?!

— Да уж, — пробормотал Уваров. — Но это слишком, тебе не кажется?

— Товарищ генерал, напоминаю! Как только мы начнем оперировать простыми логическими предпосылками, мне хочется застрелиться от бессилия. А как только я начинаю сходить с ума, мне многое кажется понятным!

— Ну, хорошо, — вздохнул Уваров. — Попробую принять эту версию и не сойти с ума. Но мне еще кое-что надо тебе рассказать в связи с этим делом.

Олег изумленно вытаращился на него. То, что генерал рассказал о Монахове, было, выражаясь языком газетчиков, сенсационно. Но если он оставил еще что-то на потом — значит, информация эта будет покруче предыдущей.

— В той операции, о которой мне рассказал мой информатор, — сообщил Уваров, — выжил только один человек. Его личный знак был — «К-1». Звали этого человека — Глеб Сергеевич Дроздов.

— Ну вот видите, — сказал Олег. — Он давал знак этим Дрозду. Только с какой целью — еще не знаем. Но узнаем.

— Дай-то Бог! — сказал Уваров.

Вдруг на столе Уварова заговорил селектор голосом секретарши генерала:

— Константин Григорьевич! Тут какая-то женщина разыскивает подполковника Калинина. Говорит, что это срочно.

— Фамилия женщины? — резко спросил Уваров.

— Дейнека. Елена Дейнека.

— Что?! — вскрикнул Олег и побежал к двери.

Выскочив из кабинета Уварова, он прямо в дверях столкнулся с Леной.

— Что? — закричал он. — Что с Иваном?!

— Все в порядке, — спокойно ответила ему Лена, хотя глаза ее выдавали встревоженность. — Он жив. Но на него покушались. Он сказал, чтобы я ехала к тебе немедля. Он попросил тебя, чтобы ты меня спрятал. — Все это она говорила совершенно спокойным голосом. — Он сказал, что вы встретитесь там, где договорились.

Она наконец посмотрела прямо на него, и ее глаза стали стремительно наливаться слезами.

— Его хотели убить, Олег, — заплакала она наконец. — Что происходит?!