Поединок

1

Шмелев стал настолько своим человеком у Старика, что это начинало нешуточно его утомлять.

Он окончательно поселился в доме Андрея Егоровича и с тоской порой вспоминал свою грязную квартирку, которая, впрочем, уже давно имела вполне приличный вид. Ремонт пошел на пользу стенам, но не принес никаких зримых выгод самому хозяину. Иван всерьез и надолго поселился у Старика.

За день до того, как взрыв потряс всю эту шарагу до основания, Иван стал свидетелем такого, чего он никак не ожидал от Андрея Егоровича.

В пятикомнатной квартире Старика жили две молоденькие девушки. Андрей Егорович представил их Ивану как своих племянниц, и не верить этому у Ивана до поры не было оснований.

В тот день основания не доверять Старику в этом щекотливом вопросе появились.

Несмотря на то что Иван жил здесь, своего ключа у него не было — всегда открывала дверь какая-нибудь из племянниц. Или Юля, блондинка, или Неля, брюнетка. На этот раз дверь была почему-то открыта, и Иван, толкнув ее, вошел в квартиру.

Сначала он не понял, в чем дело. Какие-то крики, стоны. Голос кричавшего был тонким, визгливым, на самой высокой ноте. Девушки? Нет, голос один и не может принадлежать ни одной из этих изящных особ. Старик? Но если он имеет одну из своих «племянниц», то чего орет, как будто его плетью избивают? Впрочем, кто его знает, может, он таковой вот в любви. Немолодой ведь уже человек.

Тут Иван услышал голос одной из девушек, Нели:

— Куда ползешь, пес?! А ну, тварь, раздвинь ноги?!

Интересно, удивился Иван. К кому это обращаются? К мужчине или женщине? Если к женщине — то почему «пес»?! Если к мужчине — то почему «раздвинь ноги»?!

В следующее мгновение он услышал крик, полный боли, но какой-то странный крик, какой-то странной боли: в этом безумном крике слышалось наслаждение. И Иван был уверен, что кричит Старик.

— Тебе мало, скотина?! — слышал Иван голос другой девушки, Юли. — Получи!

Подойдя ближе к двери, за которой творилось непонятное, Иван явственно услышал какой-то свист, а потом противный звук, который получается, когда ремнем бьют по голой спине.

За дверью плакал Старик!

— Пощадите меня, умоляю вас, пощадите! Прошу вас, пожалуйста!

— Ты еще вякаешь, урод! — закричала Юля. — Заткнись, подстилка собачья!

И снова — свист, и снова — удар. И снова — вскрики и всхлипывания Старика.

Его держат, понял Иван. Какие-то бугаи держат, а девочки почему-то изгаляются. Бежать за помощью? Сколько их? Рисковать жизнью из-за Старика? У тебя с головой все в порядке, Иван?!

Но он уже с пистолетом в руке вламывался в комнату.

— Стоять! — что было сил заорал он, ломая дверь.

И в изумлении остановился, словно ему с размаху врезали прямо в челюсть.

Девушки были одеты своеобразно. Обе — в черных чулках и кожаных трусиках. Неля была в черном бюстгальтере, а грудь Юли была полностью обнажена. Обе держали в руках плети. И обе испуганно смотрели на Ивана.

У Старика руки были сзади скованы наручниками, и он был абсолютно голый, только на шее почему-то болтался галстук. Когда Иван ворвался, он

стоял на коленях, но при появлении своего телохранителя резво вскочил на ноги и бешено засверкал глазами.

— Ты что?! — зарычал он на Ивана. — Ты… Кто тебе позволил?! Как ты… Как ты посмел?!

— Старик, — отступая на шаг назад, проговорил Иван, — ты уверен, что ты в порядке?

— Вон!!! — заорал Старик. — Немедленно вон!

Иван пожал плечами

— Я же не знал, что у тебя такие проблемы, — сказал он. — Мог бы и не скрывать, кстати. Я такие вещи вполне понимаю. Пока.

Он повернулся, чтобы уйти, и услышал за спиной голос Старика:

— Обожди там. Я сейчас выйду.

Иван кивнул и закрыл за собой дверь. Почти тут же он услышал, как в комнате, которую он только что покинул, заверещали девушки. Они заплакали, закричали в голос, запросили пощады:

— Андрей Егорович, миленький, пожалейте!

Иван сплюнул от омерзения. Совсем сбрендил старик…

Старик вышел из комнаты раскрасневшийся, но чем-то неуловимо довольный. В руке он сжимал плеть, которую, как только вышел, тут же отбросил прочь.

— О том, что видел, ни слова, — предупредил он Ивана.

Тот кивнул в знак согласия — могила, мол. Старик внимательно на него посмотрел, а потом, вздохнув, сказал:

— Ты молодец, Ваня. Правильно себя ведешь. Если бы ты не произнес тех слов там, в комнате, не быть бы тебе живому. Можно сказать, тебе грозила смертельная опасность, но ты с честью вышел из того испытания. Потом мы с тобой поговорим о сексуальных извращениях, а пока забудь обо всем, что видел. Если хоть слово кто-то от тебя услышит — я тебя по столу размажу. Понял?

— Понял, — кивнул Иван.

— Вот и молодец, — удовлетворенно сказал ему Старик.

Реакция — великое дело. Иван похвалил себя за то, что молниеносно нашел именно те слова, которые успокоили Старика.

До поры до времени его лучше не дразнить. А то, что время это близко, Иван не сомневался.

И оно грянуло уже на следующий день И как грянуло — на всю Москву!

2

Глеб Сергеевич был в ярости.

До этого Иван видел его только один раз. Старик не мог не представить единственному человеку, который имел на него влияние, своего лучшего бойца. Но на Дроздова Иван не произвел впечатления, и Старик с облегчением заявил своему начальнику, что Шмелев будет его личным телохранителем. Глеб Сергеевич пожал тогда плечами:

— Бери его, если надо. — И разговор на этом был закончен

Сегодня же на Дроздова было больно смотреть.

— Они что?! — бушевал он с пеной у рта. — Не понимают, с кем связались? Пугать меня собрались?! Не знают, с кем имеют дело?

— Кого ты имеешь в виду, Глеб^? — спросил его Старик. — Это не братва, и ты хорошо это знаешь

— Вот именно! — не мог успокоиться Дроздов. — Вот именно, что не братва. Братва на такие вещи не пойдет. Ты что, не понял?! Это же показательный взрыв!

— Показательный? — переспросил Старик.

Дроздов уставился на него в недоумении. Вздохнув, он устало проговорил:

— Кажется, ты теряешь квалификацию, Старик. Пораскинь мозгами

— Почему ты решил, что это показательный взрыв? — упрямо повторил свой вопрос Старик.

— Потому что! — заорал на него Дроздов — Пугают они меня, вот что! Чего они добились этим взрывом, кроме того, что пожгли мое горючее? Что я, горючего себе больше не достану?! А?!

— Действительно, — пробормотал Старик. — Странно все это.

— Давят они на меня, понимаешь? — поспокойней заговорил Дроздов. — Как бы намекают: гляди, Дроздов, не блатуй, живо успокоим.

— Кто?

— ФСБ, — совсем уже спокойно отвечал Старику Дроздов. — ФАПСИ, Служба безопасности Президента. Мало ли кто?! Тебе мало?

— Зачем?

Дроздов даже растерялся.

— То есть как зачем? — проговорил он, не спуская со Старика цепких глаз. — Ты что, издеваешься?! Я же говорю — пугают они меня!

Старик покачал головой.

— Нет, — пробормотал он. — Что-то не то здесь. Если бы это ОНИ пугали — нашли бы методы другие. Не они это. Чувствую, что не они.

— Да? — недоверчиво смотрел на него Дроздов. — А кто же тогда? Братья уголовники?

— Нет, — покачал головой Старик. — Подумать тут надо. Пораскинуть мозгами.

— Ну вот ты и пораскинь, — сказал ему Дроздов. — А иначе зачем ты мне тут нужен? Ты сюда для того и приставлен, чтобы мозгами раскидывать.

Старик кивнул.

— Ладно. — Он показал Ивану глазами на выход. — Пошли, Ваня.

— Нет! — сказал вдруг Дроздов. — Шмелев останется со мной. Он мне нужен.

— Как? — растерялся Старик.

— А что? — удивился Дроздов. — Зачем он тебе сейчас? А у меня к нему дело есть.

Старик с тревогой посмотрел на Ивана. Тот успокаивающе прикрыл веки: не беспокойся, мол, Старик, не выдам я твои садомазохистские наклонности.

Андрей Егорович пожал плечами и вышел.

Первое время после его ухода Дроздов внимательно изучал лицо Ивана.

— Много слышал о тебе хорошего, — сказал он наконец. — Ты действительно такой отличный боец, как о тебе говорят? Или преувеличивают? А?

— А ты испытай меня, — спокойно посоветовал ему Иван.

Дроздов вдруг широко улыбнулся.

— А что? — сказал он. — Это хорошая мысль. Что поставишь на кон?

Иван пожал плечами.

— Ну, пара штук долларов у меня найдется, — ответил он.

Дроздов засмеялся.

— Пара тысяч?! — переспросил он, вытирая выступившие от смеха слезы. — Большая цифра. Только мне деньги не нужны. Вот ведь какое дело.

— Чего же ты хочешь?

Дроздов подошел к нему вплотную.

— Тебя, — сказал он. — Победишь — проси чего хочешь. Хоть миллион. Долларов, естественно. Проиграешь — будешь моим рабом. Согласен?

Свихнулись они тут все на садомазохизме, подумал Иван. Что Старик, что этот.

— И против кого же я буду драться? — спросил он. — Против паровоза?

Дроздов захохотал.

— Конечно! — воскликнул он. — Конечно, против паровоза, против кого же еще! Кто еще сможет тебе противостоять? А?

Он вплотную приблизил свое лицо к лицу Ивана и внятно ответил:

— Против меня.

Иван удивленно на него посмотрел. Лет Дроздову было где-то за сорок. Движения у него, конечно, легкие не по годам, но чтобы идти против профессионала… Дроздов не мог не знать, откуда Иван в конце концов пришел к нему.

Он ничего не понимал.

— Без оружия? — уточнил он. — Голыми руками?

— И ногами, — кивнул Дроздов. — Ну, как? Согласен?

Иван колебался. Здесь был явно какой-то подвох. Но он никак не мог понять, что именно задумал этот Дроздов. В любом случае выбор у него был небольшой.

— Согласен, — сказал он.

— Отлично! — обрадовался Дроздов. — Просто здорово!

Иван не разделял его радости, но ничем не выдавал своего состояния.

— Слово мое крепкое, — сказал Дроздов. — Но, чтобы ты не сомневался, напишем по записке. Ты пишешь, что с этой минуты принадлежишь мне душой и телом. А я пишу расписку в том, что взял у тебя миллион долларов, который обязуюсь тебе отдать в любое время, удобное для тебя. Кто побеждает, тот становится обладателем обеих записок.

— Хорошо, — кивнул Иван. — Каждый пишет и оставляет записку у себя. Кто побеждает — берет ее у поверженного. Нормально?

— Более чем, — улыбался Дроздов. — С тобой приятно иметь дело, Ваня. Приступим?

— Приступим, — согласился Иван.

Они взяли со стола Дроздова листы бумаги, ручки и быстро написали то, что было нужно. Потом каждый дал противнику прочитать написанное и, сложив листок, положил в карман.

Они освободили место в комнате, в которой, кроме них, не было больше никого. Все было готово к бою.

Дроздов сказал:

— Начнем, пожалуй.

Иван внимательно посмотрел на него и поразился перемене, случившейся с его противником.

Перед ним стоял совсем другой человек: сильный, волевой, жестокий.

Даже больше, подумал Иван.

Перед ним стояло живое воплощение Смерти.

Этот бой Иван будет вспоминать всю свою жизнь…

В самом начале ему пришлось очень плохо. Он едва успевал ставить блоки, перехватывать удары, которые сыпались на него, казалось, со всех сторон. Он вертелся вокруг своей оси со скоростью бешено вращающейся юлы и ошеломленно понимал, что такого противника ему не удавалось встречать никогда. Этот Дроздов умел все. И было такое ощущение, что он умел не просто все, а абсолютно все! И это было так непонятно, так поразительно, что первое время Иван и не помышлял об атаке, а только отчаянно оборонялся, призывая на помощь все свое умение и мастерство.

Это было очень сложно — выдержать напор Дроздова.

А тот не без удивления повторял время от времени:

— Неплохо! Совсем неплохо! Ты хорошо учился, Ваня! Очень неплохо!

И с новой силой возобновлял атаки.

Иван понял, что мало что может противопоставить Дроздову. Главное — не пропустить, не позволить тому нанести решающий удар. Дроздов пьет и много курит, и Иван надеялся, что рано или поздно тот встанет. И тогда…

Но надежды Ивана не оправдывались. Дроздов был неутомим. Он работал словно машина, и Шмелев с отчаянием подумал о том, что вот и на него нашелся человек. И вдруг…

Вдруг Дроздов отпрыгнул в сторону и с ходу крикнул:

— Предлагаю ничью!

Это было так неожиданно, что Иван почти что опешил. Быстро взяв себя в руки, не спуская с Дроздова глаз, он осторожно спросил:

— Это ловушка?

Вместо ответа Дроздов сел на пол и невинно посмотрел на Ивана:

— Ты же не будешь бить сидячего? Можешь разорвать свою записку.

Иван сделал шаг назад, вынул из кармана записку и, разорвав ее на мельчайшие, не восстанавливаемые кусочки, развеял их по сторонам. Дроздов тем временем свою просто сжег в огне зажигалки.

Иван подошел к Глебу Сергеевичу и сел напротив него. Он смотрел на Дроздова совершенно круглыми глазами.

— Ты откуда все это умеешь? — спросил он.

Дроздов погрозил ему пальцем.

— Хамите, мальчиша, — певуче проговорил он. — Могут же быть у босса от подчиненного маленькие тайны, а? Соблюдай субординацию, приятель.

Иван как бы понял свою ошибку и резво вскочил на ноги.

— Прошу прощения, босс, — быстро проговорил он.

— Да ладно, — махнул тот рукой. — Я же все понимаю. — Он тоже встал на ноги. — С сегодняшнего дня ты у меня в подчинении. На Старика наплюй. Бедняга доживает последние дни. К сожалению.

— Как так? — не понял Иван. — Болен он, что ли?

Дроздов кивнул.

— Болен, — согласился он. — И очень тяжело болен. Я тебя предупредил.

— Понял, — сказал Иван.

3

До этого дня Иван только урывками слышал что-то о Дроздове. Старик, как правило, не говорил ничего, а сам Иван не пытался расспрашивать его.

Все, с кем ему приходилось иметь дело, практически каждый, хоть раз, но упомянул в разговоре с ним это имя, похожее на кличку, — Дрозд. И все называли себя почти гордо — дроздовцы.

Дроздовцы гремели в Алтуфьеве, но Иван голову давал на отсечение, что в остальной Москве о них мало кто слышал.

Ну разве что те, кому на своей шкуре довелось испытать, кто такой Дроздов и его команда.

Команда…

Чем больше Иван оглядывался вокруг себя, тем больше убеждался в том, как мало он, в сущности, знает. Вот уж и в голову ему никогда бы не пришло, что в наше время живут современные гайдаровские «тимуровцы». Эти молодые люди, дроздовцы, как они сами себя называли, помогали совсем уж нищим старикам, причем помогали без дураков — те были им искренне благодарны.

Они искореняли пьянство, и этим тоже недалеко ушли от своих литературных прототипов. Но в отличие от Тимура и его команды делали это со всей жестокостью, на которую способна современная молодежь. Замеченных на улице пьяных избивали до полусмерти, до тех пор, пока на губах у них не выступала кровавая пена; кстати, тот самый алкаш, в квартиру которого переехал Иван, не в последнюю очередь съехал именно из-за террора, который учинили ему и остальным любителям «зеленого змия» дроздовцы.

Они ходили парами, тройками и в любую погоду носили куртки, сшитые по особому крою из джинсовой ткани зеленоватого цвета. Это была своеобразная дружина. Самое поразительное, что отличал в них Иван, — это их лица. Они никогда не улыбались, эти парни. Они словно были озабочены судьбами всего человечества и каждого человека в отдельности — так они были серьезны. Прохожие в Алтуфьеве вообще стали редкостью, и когда какой-нибудь припозднившийся человек сталкивался с таким «патрулем», он старался как можно быстрей и незаметней пройти мимо него.

Но все эти двойки, тройки, все эти патрули были не самой основной ударной силой человека с птичьей фамилией Дроздов. Немалое количество молодых людей трудились на строительстве личного, как думал Иван, аэродрома Дроздова: они строили взлетно-посадочную полосу, терминалы, склады — все, что нужно для современного аэродрома. И делали это, казалось, не за деньги, а во имя какой-то только им известной идеи.

Иван пробовал вызвать на откровенность Старика, но тот отвечал уклончиво.

— Ты, Ваня, не лезь пока в это дело, — говорил он, — оно от тебя никуда не уйдет. Когда понадобится, мы тебе все расскажем и покажем, а до той поры ты делай то, что тебе говорят, и никуда не суйся. Понял?

— Но как же так? — удивлялся Иван. — А может, я им помочь хочу? А?

— Каждый хорош на своем месте, — нравоучительно отвечал Старик. — Поверь, если мы решим, что тебе будет лучше на другом месте, мы тебя туда обязательно направим. И вообще — у нас, если ты понял, дисциплина. А это значит, что твоим мнением, конечно, интересуются, но главным и определяющим остается наше мнение. Понял, спрашиваю?

— Понял…

Больше он вопросов Старику не задавал. Но чем больше Иван присматривался к тому, что делается в этом районе, тем больше было его недоумение. Однако он всегда помнил совет Калинина: ничего не пытаться понять до конца, все равно выводы могут быть ошибочными. Нужно только собирать информацию, думать, вникать. А выводы будут делать другие люди. Сам Олег, например.

После битвы с Дроздовым прошло, наверное, минут сорок. Все это время Глеб Сергеевич приходил в себя. Иван поневоле отдал своему недавнему сопернику дань уважения: Дроздов выложился до конца и до определенного момента ни сном ни духом не давал понять Ивану, что устал. Как самый настоящий профессионал, он, Дроздов, в какой-то момент понял, что на большее его не хватит, и волевым решением объявил ничью. Ивану во время боя и в голову не приходило, что его соперник устал. Молодец этот Дроздов, ничего не скажешь.

Дроздов снял с себя все, не стесняясь Ивана, облачился в пошлый китайский халат с драконами и нажал на кнопку под журнальным столиком.

Почти сразу же в комнату вошел дроздовец крупного сложения.

— Шампанского! — приказал ему Дроздов.

Тот кивнул и так же, как вошел, молча вышел Дроздов повернулся к Ивану.

— Надо отметить это событие, — сказал он и пояснил: — Нет в природе человека, которого я бы не сумел уложить голыми руками, — вот как я думал до сегодняшнего дня. Оказалось, что это не так, и, знаешь, как ни странно это слышать, я рад этому. Был когда-то человек, который мог бы составить мне конкуренцию, но… Но его уже с нами нет, и не будем об этом.

Ивану на мгновение показалось, что босс пустится в воспоминания, и приготовился уже было слушать — уж очень интересен ему стал этот Дроздов, но тот быстро пришел в себя.

Иван не стал докучать ему расспросами. Не хочет говорить — его дело. Хотя послушать он бы, конечно, не отказался.

А выпить хорошего шампанского — почему бы и нет?

Но на всякий случай предупредил Дроздова:

— Андрей Егорович посадил меня на диету.

Тот посмотрел на него с недоумением:

— На диету? Тебя?

— Сухой закон, — поспешил объяснить ему Иван.

— А! — понял тот. — Ничего, не переживай. Ты в хорошей форме, могу засвидетельствовать лично, так что бокал шампанского пойдет только на пользу. А что касается Старика… Я уже сказал тебе, что его ждет. Он человек конченый, а жаль.

— Можно вопрос? — осторожно поинтересовался Иван.

— Нет! — решительно отрезал Дроздов. — Что это за вопрос, я примерно догадываюсь, а отвечать на него у меня пока нет ни малейшего желания. Больше того: я думаю, что тебя не надо предупреждать о том, что все, что ты от меня слышишь, не подлежит огласке ни под каким видом. Не так ли, Ваня?

— Конечно, — заверил его Иван.

Все-таки ему это порядком надоело. Но приходится терпеть, другого выхода нет. А дела, судя по всему, предстоят нешуточные. Этот Дроздов — штучка преинтереснейшая!

В соседней комнате зазвонил телефон, и Дроздов досадливо поморщился.

— Черт! — сказал он. — Никак не проведу второй телефон. В этой комнате он бы не помешал.

— Неужели у вас нет сотового? — удивился Иван.

— Есть, — кивнул Дроздов. — Только на то он и сотовый, чтобы не каждому давать его номер.

Иван кивнул в знак согласия, а Дроздов скрылся в соседней комнате.

Знаю я, почему ты не сделаешь здесь параллельный аппарат, подумал Иван. Как же, не соберешься ты никак провести сюда второй телефон… Просто иногда лучше, если тебя не слышат, — вот и весь секрет.

В комнату неслышными шагами вошел ординарец Дроздова. В руках он держал поднос, на котором стояли бутылка шампанского, два неодинаковых бокала, один из которых даже издалека производил впечатление: было видно, что это бокал старинной работы, инкрустированный золотом; дополнением ко всему на подносе стояла ваза с фруктами.

Зачем-то я ему нужен, подумал Иван. Иначе зачем все эти вина и фрукты?

Ординарец поставил поднос на журнальный столик и выпрямился:

— А где Глеб Сергеевич? — спросил он.

— Разговаривает по телефону, — ответил ему Иван. — Что это на тебе лица нет, любезный?

Лицо молодого человека выражало полнейшую растерянность.

— Да вот, — пробормотал он, — глупость какая-то… Ничего понять не могу.

Одним из самых сильных качеств Ивана было то самое чувство, которое не раз выручало его из самых сложных переделок. Едва в его жизни только начинало возникать что-то очень важное, как внутри него словно поднималась какая-то волна, происхождение которой он никогда толком не умел объяснить. Но ее приближение Иван чувствовал совершенно определенно. Так было и на этот раз.

Иван понял, что должен сделать так, чтобы закончить все до появления здесь Дроздова.

— А что такое? — небрежно спросил он у ординарца. — Ты поделись, брат, легче станет.

Молодой человек, казалось, облегченно вздохнул.

— Там, — еле выговорил он. — В бокале…

Иван даже не раздумывал над тем, каким бокалом именно ему следует немедленно заняться. Он тут же заглянул в тот, с золотым тиснением.

На дне бокала что-то лежало. Он вытряхнул это «что-то» себе в ладонь и увидел черную, как смола, капсулу.

И все.

Он не знал еще, что это такое, но что-то изнутри подсказало ему, что все его мытарства в этом паршивом Алтуфьеве стоили того только из-за этой черной штучки, что лежала теперь на его ладони.

Решение пришло сразу же. Он поднял на ординарца страшные глаза.

— Ты хотел отравить Дрозда?! — тихо спросил он.

Бедняга тут же переменился в лице.

— Что вы! — И истово перекрестился. — Вовсе нет! Я же сам…

Договорить он не успел. Иван, на ходу выталкивая из зуба ампулу со смертельным ядом и пряча капсулу в карман, взлетел вверх и нанес сокрушительный удар. Парень даже не всхлипнул. С перебитым горлом он упал замертво на пол.

Самое обидное будет, если эта смерть ни к чему не приведет, подумал Иван, доставая изо рта ампулу с ядом, которая была всегда при нем все это время — на всякий случай.

— Что такое?! — с порога увидев тело своего ординарца, тихо спросил Дроздов. — Он сделал тебе непристойное предложение?

Иван мерзко усмехнулся, ненавидя себя за это.

— Если бы! — сказал он. — Но, кажется, я уже начал на тебя работать.

— Как это? — заинтересованно спросил Дроздов.

Вместо ответа Иван протянул ему ампулу с ядом, которую вытащил из собственного рта.

Дроздов взял ее в руки и повертел, осматривая.

— Цианид?

— Кажется, — кивнул Иван. — Как я понимаю, этот финдиперсовый бокал — твой лично?

— В общем, да, — смотрел на него Дроздов цепкими глазами. — Я пью из него только сам. Об этом многие знают. Ну и что?

Иван кивнул на распростертое тело ординарца.

— Этот парень, — сказал он, — уже собирался раздавить эту ампулу в твой бокал. Он думал, что я на него не смотрел. Пришлось помешать.

— Зачем? — быстро спросил у него Дроздов.

— Как зачем? — удивился Шмелев. — А что, надо было оставить все как есть? Пусть травит?

— Конечно, — без улыбки смотрел на него Дроздов. — А потом рассказать все мне, и мы заставили бы его выпить из бокала. Разве это так трудно?

— Не догадался, — признался Иван, разводя руками.

— Странно, — проговорил Глеб Сергеевич. — Очень странно, что ты не догадался о такой простой вещи. И еще одно странно.

— Еще — что? — в упор рассматривал его Иван. — Не хочешь ли ты сказать, уважаемый Глеб Сергеевич, что я убил этого парня просто так? Только потому, что до сих пор не выпустил пар после боя с тобой?

— Нет, — покачал головой Дроздов, — этого я сказать не хочу, но согласись, Ваня, много в этом деле странного.

— Что, например?

— Почему он пытался раздавить эту ампулу именно здесь? Разве он не мог сделать это там, за дверью? Он ведь понятия не имел, что меня в комнате нет, не правда ли?

— Это я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Все просто, Ваня, — сказал Дроздов. — Если он собирался меня убить, то яд бы он подлил мне не в этой комнате, а там, где готовил этот поднос. Но там он этого не сделал. Почему? Как ты думаешь?

— Головой я думаю! — обозленно ответил ему Иван. — Что хочешь думай обо мне, только все было так, как я тебе говорю. И никак иначе.

Дроздов покачал головой, и на губах его зазмеилась тонкая улыбка.

— Нет, Ваня, — сказал он. — Все было совсем не так, как ты рассказываешь.

Иван подумал, что это конец. Это была ловушка, проверка, которую он не прошел. Но этот парень действительно был растерян! Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не знал, что ему делать. Жаль, конечно, что пришлось ликвидировать его, но тут уж ничего не поделаешь. Родственникам этого парня заплатят, хотя, конечно, дело не в этом. О чем это ты думаешь, Иван^? Дроздов ждет…

Приготовившись ко всему на свете, он пожал плечами.

— Если ты все знаешь, можешь рассказать, как все было на самом деле.

Нужно только выждать, только уловить момент, когда можно будет прыгнуть на него. А там как повезет. Ничего. Прорвемся.

Дроздов кивнул и начал:

— Я давно знаю этого парня, Ваня. Он бы не стал на меня покушаться. К себе я приближаю только тех, кто мне лично предан, душой и телом. Он не стал бы меня травить, поверь мне. Но имей в виду, что я тебе не верю.

— Твои проблемы, — пробормотал Иван.

— Эта ампула твоя, Ваня, — спокойно сказал ему Дроздов.

Иван напрягся. В его распоряжении минута, не больше.

Нужно попробовать максимально эффективно ее использовать. На все сто, так сказать…

— Только не надо мне говорить, что ты ее впервые видишь, Ваня, — спокойно продолжал Дроздов. — Она твоя, и этим все сказано. Ты слишком долго был первым телохранителем Первого человека страны, Ваня. Это и погубило Эдика, — и Глеб Сергеевич кивнул на тело ординарца.

Иван насторожился. Что он имеет в виду, этот странный человек?

А тот продолжал:

— Ты слишком привык быть ближе всех к тому телу, которое защищаешь. Эдик не был тебе соперником, поверь мне. Но ты почему-то решил, что он конкурирует с тобой за право находиться рядом с боссом.

Иван был ошеломлен и не скрывал, не мог скрыть этого физически: он раскрыл рот от потрясения. Он думал: он что — совсем свихнулся, этот Дроздов?! Что он мелет?!

— Все это трогательно, но достаточно глупо, Ваня, — говорил Глеб Сергеевич с тонкой усмешечкой, — ты достал изо рта ампулу, вырубил этого паренька и сообщил мне, что он пытался меня отравить, а ты, такой решительный и смелый, меня спас. И все это только для того, чтобы повысить свои дивиденды в моих глазах.

Иван с трудом подавил в себе вздох облегчения. Все могло быть гораздо хуже. А у этого Дроздова явная мания величия.

Иван вздохнул.

— Жалко парня, — кивнул он на Эдика. — По существу, ни за что погиб

— Не жалей, — заметил Дроздов. — На его счету восемь убийств — это только те, что известны мне, потому что убивал он по моему приказу. И судя по той жестокости, которая сопровождала все эти убийства, дело ему это нравилось. Так что не жалей.

Ну и монстр, внутренне удивился Иван. Так спокойно обо всем этом рассказывает…

— Но ведь он же был вашим приближенным, — напомнил ему Иван, снова переходя на «вы» — Что-то я не пойму…

— А тут и понимать нечего, — ответил ему Дроздов. — И вообще, лучше тебе не стараться меня понимать. Тебе же будет спокойней. Поверь мне.

Он так часто говорит это «поверь мне», подумал Иван, что скоро скажет просто: «Поверь в меня, как в Господа своего!»

Дроздов взял бутылку и стал наливать шампанское в бокалы.

— Ну, что? — сказал он, поднимая свой драгоценный сосуд. — За мной тост. Не возражаешь?

Иван поднял свой бокал.

— Нет, конечно, — сказал он. — Только…

— Что только?

— Мы что, будем пить при нем?

И он кивнул на тело Эдика.

Дроздов кивнул.

— Привыкай, — пристально посмотрел он в глаза Ивана. — Очень может быть, что отныне вся твоя жизнь будет проходить среди трупов. Тебе будет не до эстетства, поверь мне. Тебе придется пробираться сквозь трупы, если ты хочешь добиться чего-то в этой жизни.

— Звучит угрожающе, — криво усмехнулся Иван.

— А ты не бойся, — так же говорил ему Дроздов. — Ты, главное, не бойся. И вот за это я и хочу произнести свой тост.

— За что?

— За отсутствие в нас страха, — тут же ответил ему Дроздов. — Эти, которые взорвали наши бочки с горючим… Чего они добивались? Чтобы в наших душах поселился страх. Тогда нас можно будет брать голыми руками. Понял мою мысль?

— Кажется, да, — кивнул Иван головой.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно произнес Дроздов. — Главное, Ваня, — не бояться. Ничего! Ни Бога, ни Сатаны, ни Страшного Суда, ни суда людского. И только тогда ты станешь настоящим хозяином своей судьбы. Только одного ты, Ваня, должен бояться.

— Чего же? — спросил его Иван.

— Меня, — ответил ему Дроздов. — Только меня. Но этот страх — страх во благо. Твое благо, Ваня. Поверь мне.

— Я не понял, — сказал Иван. — За что пьем-то?

— За страх, Ваня, — ответил ему Дроздов. — Пей!

Иван залпом выпил, словно не задумываясь ни о чем.

Дроздов внимательно следил за тем, как он это делает. А потом кивнул довольно головой и тоже выпил — залпом.

4

Впервые за много дней Иван оказался в своей квартире. Он понимал, что его прослушивают, понимал, что он весь как на ладони, но сейчас он радовался тому, что мог хоть немного побыть в одиночестве.

И подумать.

Он лег на матрац и достал из кармана капсулу, которую забрал у убийцы Эдика. Аккуратная штучка…

Металл как будто редкий, хотя, разумеется, это не золото. Похож на небольшой патрон, но это, конечно, не патрон.

Иван повертел ее в руках и обнаружил, что капсула как бы состоит из двух частей, которые отвинчиваются. Отвинтив верхнюю часть, он обнаружил в капсуле полое пространство, в котором находилась небольшая пластинка. Иван вытряхнул ее себе на ладонь.

На пластинке были выгравированы буквы, причем не русские, а латинские. Иван прочитал:

«Spartak-1984. К-2».

Что это означало, он понятия не имел. Спартак какой-то…

Калинин разберется, решил он. Нечего сейчас забивать себе этим голову. Должен же Олег хоть что-то делать.

А сейчас — спать, спать, спать.

Слишком много впечатлений. Спи, Иван.

Интересно, а что все-таки случилось со Стариком? Почему Дроздов решил его убрать? И почему так спокойно говорит об этом ему, Ивану?

А может быть, это ловушка? Хочет посмотреть, побежит ли он, Иван, к Старику с этим сообщением?

Нет, глупость какая-то. Все, что связано с этим Дроздовым и его командой, будь они неладны, — все странно и не поддается обычной логике. Или я устал?

Устал…

Спи, Ваня. Они прослушивают тебя? Ну так захрапи во всю мощь своих легких! Пусть слушают!

Спи, Ваня.

Спи…