Поединок столетия

ВСТРЕЧА В МОСКВЕ

Вечерами, после изматывающих судебных заседаний, когда нервы напрягаются до предела и гудит голова, хотелось лечь, уснуть. Ведь завтра надо быть снова готовым к бою — отдохнувшим, собранным, мгновенно оценивающим обстановку. Солдатом, который в одиночку сражается с всесильными…

Не совсем в одиночку, конечно. Это было бы невыносимо тяжело — в одиночку. Рядом друзья — Попов, Танев, они тоже воюют, как умеют и могут. Но предал Торглер, он думает только о себе, отбивается так, как учит его фашистский адвокат: смирением, «скромностью», открещиваясь от своих идей, от своих убеждений. Да были ли они у него вообще — идеи и убеждения? Что ж это за идеи, если можно от них отречься при первой беде?!

Однажды, раскрывая пакет с бельем, который принесли из прачечной, Димитров между складками простыни нашел записку: «Восхищаемся вашим мужеством. Держитесь и дальше!» Подписи, естественно, не было, но зачем она — подпись?..

В другой раз из пакета с бельем выпала еще одна записка: «Молодец, товарищ! Рот фронт!» Почерк был другой, мысли и чувства — те же.

Нет, он не одинок. И никогда одиноким не будет.

Как ни старались фашисты скрыть от него новости с воли, они, эти новости, проникали в его застенок. Дороже всех были новости из Москвы: там гордятся им и борются за его спасение.

В эти дни мысли Димитрова часто возвращались к Москве. Он вспоминал о встречах со старыми боевыми друзьями: болгарами и французами, югославами и итальянцами, немцами и англичанами — ведь Москва была тем местом, куда стремились и где встречались коммунисты со всего света. Но особенно часто Димитров вспоминал о разговорах с русскими большевиками. С Лениным — прежде всего.

…Это было в конце февраля 1921 года. Второй конгресс Коминтерна давно закончился, Третий еще не начался. Но, как только представилась возможность, Димитров, сделав изрядный крюк через несколько стран, добрался до Москвы.

Увидеть Ленина, поговорить с ним — эту мечту он вынашивал уже не один год. Едва устроившись в гостинице «Люкс», где жили обычно иностранные коммунисты, Димитров сказал сопровождавшему его работнику Коминтерна:

— Помогите мне, товарищ, встретиться с Владимиром Ильичем.

Товарищ пообещал. Но не успел он уйти, как в гостиницу позвонили из Кремля: Ленин, оказывается, узнал о приезде Георгия Димитрова и вечером следующего дня хотел бы его повидать.

Задолго до назначенного часа Димитров подходил к Боровицким воротам Кремля. По московским понятиям уже было тепло, весна началась необычно рано, а его товарищи-южане с непривычки жаловались на холод. В другое время и он поежился бы от налетавшего порой студеного ветерка, но сейчас ему шагалось легко в пальто нараспашку…

Миновав красноармейский пост, Димитров поднялся по лестнице, которая вела к кабинету Владимира Ильича, и вошел в приемную. Секретарь, молодая женщина с очень приветливой улыбкой, попросила его подождать: до срока, назначенного Лениным, осталось еще пятнадцать минут.

…Начали бить настенные часы, и дверь, ведущая в кабинет, тотчас же распахнулась. Ленин сам вышел в приемную, чтобы пригласить болгарского друга.

— Большой вам привет, Владимир Ильич, от болгарских рабочих… — Это были первые слова, которые произнес Димитров.

Ленин крепко стиснул его руку:

— Спасибо, товарищ… Ваш народ я знаю, хороший, храбрый народ… Очень рад встрече с вами.

И сразу стало легко, напряжение от ожидания этой встречи пропало, и показалось, что он и Ленин знакомы давным-давно.

Кабинет Ленина представлял собой небольшую, просто обставленную комнату, в которой, кроме широкого стола, загроможденного книгами и бумагами, кресла, нескольких стульев и одной-двух картин, не было ничего другого. На стене висела еще карта Советской России, утыканная флажками и испещренная карандашными стрелочками.

Сидя в глубоком кожаном кресле, Ленин внимательно разглядывал Димитрова.

— Значит, это вы угодили на лодке к румынам? — прищурившись, улыбнулся Ленин. — Отчаянно вы тогда поступили, ничего не скажешь. На лодке — через море! Смело, очень смело… Молодцы…

И тут же заговорил о том, что его волновало: о положении в Болгарии, об условиях, в которых живет и борется болгарский рабочий класс. Ленин сказал всего несколько слов, а Димитрову невольно подумалось: «Как хорошо он знает Болгарию, наши нужды и проблемы…»

Но Ленину, видимо, казалось, что он знает об этом не все, гораздо меньше, чем ему бы хотелось. Он всегда стремился получить информацию из первых рук, и притом самую последнюю, самую точную.

Димитров едва успевал отвечать на вопросы. Ленин слушал его с неподдельным увлечением, жадно ловя каждое слово. Когда Димитров стал рассказывать о том, как партия готовится к революции, Владимир Ильич вышел из-за стола и сел рядом с Димитровым.

— Многие наши товарищи считают, что час болгарской революции недалек, что скоро народ поднимется на восстание и завоюет власть, — закончил Димитров свой рассказ.

— Мой совет — не увлекайтесь, — предупредил Ленин. — Вам на месте, конечно, виднее, но будьте осторожны. Народ так страдает, что поднять его на восстание, пожалуй, не очень трудно. Но если нет еще подходящих условий, это может ему дорого стоить.

Ленин боялся, что слишком нетерпеливые, недостаточно стойкие и дальновидные революционеры решатся на преждевременное выступление и этим обрекут себя на чрезмерные жертвы, а победа революции станет делом еще более отдаленного будущего.

Здесь было над чем задуматься. Ведь и Димитрову не раз приходилось на родине остужать слишком горячие головы.

— Мы не забудем ваших советов, Владимир Ильич, — сказал он. И, чувствуя, что время уже на исходе, добавил: — Товарищи просили узнать, поможет ли нам Россия, если возникнет необходимость?

— На помощь Советской России вы можете рассчитывать всегда, — заверил Ленин.

«На помощь Советской России вы можете рассчитывать всегда…» Эти слова Ильича Димитров не забывал ни на минуту. Конечно, они относились не только лично к нему, а ко всему болгарскому народу. Но и к нему тоже: ведь он был частицей этого народа. И сейчас на фашистском судилище он боролся не за себя, а за немецкий народ, попавший в гитлеровское ярмо, за болгарский, живущий в нищете и бесправии, за все народы земли, у которых одна цель, одна мечта: свобода.