Поединок столетия

ДОПРОС

— Итак, господин Димитров, — сказал следователь Фогт, удобно устраиваясь в своем глубоком кожаном кресле, — вы решили избрать самую пагубную тактику, которая отнюдь не свидетельствует о вашей проницательности. Отрицание очевидной вины не помогло еще ни одному преступнику. По обыкновению, оно только усугубляет его положение, затягивает следствие и причиняет подследственному излишние страдания.

Он говорил, любуясь самим собой, гладкими, округлыми фразами, которые выдавали в нем человека, привыкшего к нравоучениям и сознающего свою власть над беззащитной жертвой. О том, что на этот раз перед ним сидит не совсем обычная жертва, вовсе не чувствующая себя ни подавленной, ни беззащитной, он все еще не мог догадаться.

— Вот, скажем, кандалы… — продолжал Фогт. — Разве они не обременяют вас? А ведь достаточно вам правильно себя вести на следствии, и вопрос о применении к вам столь суровой меры может быть пересмотрен.

Димитров слушал следователя не перебивая. Он даже помолчал несколько мгновений, чтобы убедиться, что Фогт закончил очередную порцию своих поучений и ждет ответа. Потом сказал:

— Тот, кто приказал заковать меня в кандалы, нарушил германские законы. Теперь вы сами признали, что это неспроста: таким путем хотят вырвать у меня признание в том, чего я не делал. Я категорически протестую!..

— Вы слишком хорошо знаете законы германского рейха, господин Димитров, — язвительно заметил Фогт. — Уж не готовились ли вы заранее к роли подследственного?

Он сощурился и, впившись глазами в Димитрова, перегнулся через стол, не в силах скрыть торжества от своей находчивости.

Димитров улыбнулся:

— Заранее, заранее, вы правы. Когда имеешь дело с заклятыми врагами своего класса, приходится быть готовым ко всему. Мой протест основан на параграфе сто шестнадцатом, часть третья, уголовно-процессуального кодекса.

Он протянул руку к лежавшему на краю следовательского стола тому свода законов, но в ту же секунду щелкнула какая-то пружина, и острые шипы вонзились в кожу. Так бывало каждый раз, когда он делал слишком резкое движение или, не рассчитав длину цепи, пытался одной рукой взять далеко лежащий предмет.

— Вот видите… — участливо сказал Фогт. — Кандалы — штука препротивная. Лучше, когда их нет.

— Тронут вашим сочувствием… Я особенно оценил его сегодня утром, когда по вашему поручению некий господин явно высокого ранга проверил, достаточно ли крепко завинчены кандалы, и на всякий случай завинтил их потуже. Вы не доверяете даже тюремщикам, господин советник Имперского суда!..

Фогт взглянул на Димитрова с ненавистью. Елейно-издевательская улыбка сползла с его лица.

— Благоволите ближе к делу, — проскрипел он. — Я вижу, у вас есть уже опыт общения со следственными властями. Ведь на путь заговоров и бунтов вы вступили добрых тридцать лет назад, не так ли?

— Вы хотели сказать — на путь революционной борьбы?..

Фогт великодушно согласился:

— Если этот термин вам более приятен.

— Тогда не тридцать, а тридцать восемь лет назад, — уточнил Димитров.