в февральских маршах высшие чины
осколками ракет посечены
степных аллей вангоговы обрубки
троянски не обдуманы поступки
скребут умы купцы и горлопаны
хрустят во рту азовские рапаны
погружены в прифронтовые дрязги
затвор над их затылками не лязгал
жуют песок бубенчатые тралы
торчат домов кошмарные кораллы
на пепелище города Марии
где сто постов железом заморили
в разгар густой мучительной весны
азовские развилки и кресты
весною обезличенный состав
закатами надломленный сустав
и сколько тут за мужество ни ратуй
мы декабристы каторжане и пираты
идём на штурм бессмысленно горя
без неба в голове и без царя
смертями пустырей неомрачимы
голодно-первобытные мужчины
в безвременной и сладостной тоске
лежим на мариупольском песке
и души обезврежены войной
и кровь как христианское вино
по жилам жизнь размеренно гоня
подальше от купцов и цыганья
выстраивает роту в три ряда
моя новороссийская орда
Он поправляет усы, поднимается на драккар,
Северный ветер, вплетённый в его косу,
Нечто подобное, кажется, предрекал —
И проклятие это клонит его ко сну.
Весь отряд на борту. Командует – не борзеть.
Не привык Ярополк дрёму делить с людьми,
Он проходит к корме, забивается под брезент,
Терпко пахнет смолою корпус его ладьи.
Что смаковать кручину? Западная Двина
Сделает всё сама, верный укажет курс.
В этой седой воде пряжа богов видна,
Вечность сама видна, пряная, как укус.
Ярополк засыпает. В поймах встают леса —
Путаные наречья снова во рту вертеть,
Хвойные комары будут над ним плясать,
Редкие облака будут о нём радеть.
Он всегда был из тех, кто борется до конца,
Но когда их драккар проглотит угрюмый плёс,
Прежде чем утонуть, вспомнит лицо Отца
И тоску по Нему, что с собой унёс.
…и сколько их в дремучей извести
Пропавших без вести —
Тоску по ним из нас не вывести,
Не соскрести.
Нам, первобытным мудакам,
Заточкой пуганым,
Скитавшимся по рудникам,
По шахтам угольным,
Не оценить Кремля угар
И сонмы фраз.
Тоской поставлен наш удар
Не в бровь, а в глаз.
Грядущий вихрь фронтовой
Необратим,
Он нам свобода и конвой
И побратим.
Огонь обрушится на нас,
И мы в душе
Наколем профиль и анфас —
Давай уже.
Лучшая йога есть колка дров.
Если воды наложить в ведро,
Время замрёт и умрёт внутри
Приблизительно в тридцать три.
Будет буйвол тащить свой плуг,
Где мальчишка, убийца, плут —
В небо солнечный катит мячик,
Рядом с лежбищем медвежачьим.
Пусть он съест подгорелый хлеб,
Выживая в холоде и в тепле —
Среди скал, где сигнал «ау»
Есть не более чем аул,
Что сжигали в разгаре дня,
Из бессмысленности уходя.
Эти земли есть всё ничьё —
Их текучести в ночь ручьём
Нет озимее и синей.
Красная армия всех сильней.
Военкор Семён Пегов @wargonzo к 100-летию гибели Н. Гумилёва
То не хлещет толпа разъярённая
От жестокости влажный рецепт,
То музыка ревёт похоронная —
Из отряда ушёл офицер.
Впредь его косогорые контуры
Оголтело съедает земля.
Между клетями вечные конкурсы
Для создания мифа и для
Утверждения прочной геральдики —
Символ Веры и верная степь.
От Урги до кочующей Балтики
Всё пытался потрогать успеть.
Вдоль пути испражнения вечности
Помещались в резервуар
Отчуждённости. В дыме Отечества
Тьму Отечества прозевал.
Его будто на прочность проверили,
Сколько в степь от себя ни беги —
Мы избили природу империи,
Как в походе свои сапоги.
Падаль века легла увертюрами
Прямо в рьяную оперу дней.
Где-то между Китаем и тюрками,
Где-то между зелёных огней —
Кроме чести и знака нагрудного,
Были стать и солдатский анфас.
То, что стало победой для Унгерна,
То не стало победой для нас.
Вот он – правильный мир утопический,
Перемноженный во сто крат
На неправильный крест ученический, —
Это крест твой, аристократ.
Пусть трещат их умы саблезубые
В самый злой и зашоренный век,
Чьё больное тобой самолюбие
Ты в грядущую пропасть поверг.
Алкоголь и военное зодчество —
Твои слабости, штабс-капитан.
Как в отрочестве мучили отчеством,
Так и ходишь теперь по пятам
Ахиллесовым. Сын человеческий,
Получивший в награду значок,
В загорелую будущность нечести,
Орден Мужества, мутный зрачок.
Те враги, что тропиночку сузили,
Не поставив на Родине крест,
Не причиною стали контузии —
Стали памятником этих мест.
Превратились в ухабы и злаки
Там, где наши костьми полегли.
Загорелые эти землянки
Были больше, чем привкус земли.
Не***ческой драки зачинщики
Ловят карий и яростный взгляд —
Улыбаются наши защитники,
Всё путём – и ни пяди назад.
Мы умрём, точно пули свистя,
Как об этом сказал Левитан.
Но уснувшее в люльке дитя
Не буди никогда, капитан.
Бывают такие люди, напоминающие обряд.
Находясь с ними рядом, испытываешь покой.
Возвращаешься к жизни и не помнишь, кто ты такой.
Они возвращают тебе самого тебя.