Пожарский-2

06. ПОЕДИНОК С САЛТЫКОВЫМ

СНОВА АРЕНА

На входе во двор Академии меня ожидал Талаев.

— Какие новости?

— Салтыковы от мировой отказались, ваша светлость.

— Замечательно! Во сколько посыльного с ответом прислали?

— Около двух часов дня.

— Прилично, — оценил я. — Думали, значит, ну-ну. Скажи-ка мне, тебя как по имени звать? А то всё по фамилии…

— Игорем.

— Хорошее имя, сильное. Что ж, Игорь. Сейчас подойдём — их доверенный должен к тебе подойти. Будут торговаться — не уступать. Больше скажи: после поединка условия сдачи будут совсем другие. Чтоб до седьмого колена жалели, что на Пожарских полезли. Если кто жив останется.

К Арене мы подошли за десять минут до назначенного времени — не рано, не поздно, вполне достаточно, чтобы выполнить необходимые формальности. Кузьму я нёс в руках. До сих пор нам удачно удавалось разделять в глазах общества разумный меч и странноватого «младшего» помощника князя Пожарского. Пусть как можно дольше так и остаётся.

«Вот теперь я понимаю: вернулась былая слава!» — саркастически отметил Кузя, завидев собравшуюся вокруг Арены толпу.

«Ну, пожалуй, не вернулась, а только возвращается, — возразил я. — Вспомни-ка, какие мы стадионы собирали!»

«И всё же это лучше, чем пять человек, согласись?»

«Это — да, согласен».

«Похоже, здесь почти вся наша группа. Даже ниппонки!»

«Беловой не вижу. Подозреваю, живёт она под жесточайшим контролем».

«Ну, если она Фёдора дочь — что ты хотел?»

«Зато перс пришёл».

«Сегодня Марварид получит привет».

Мы дружно усмехнулись и перепрыгнули через борт. Руку на песок: «Здравствуй!» Пока ждём, можно и вражин поподробнее разглядеть.

Со стороны Салтыковых явилась преизрядная толпа. Помимо всех, кого имел неудовольствие в суде наблюдать, ещё с пару десятков новых рож. Настька Салтыкова вон, сверлит меня злыми глазами.

Талаев с Салтыковским юристом переговорил. Понятно, извиняться они не хотели. Вон, расходятся. А Салтыков через борт лезет. Доспехи приодел, щиты навесил. Движения резковатые — лечилок, должно быть, выпил штуки три.

— А меч-то у него непростой, — пробормотал Кузя.

— Это проблема?

— Да нет. Просто отметил. Дорогой по нынешним временам меч, видел я его в схроне.

— А не по нынешним?

— А по нашим с тобой, бать, с таким мечом каждый третьекурсник бегал.

— Шелупонь, одним словом.

— М-гм. Ты не передумал — быстро делаем, как договаривались?

— Конечно. Ты только помни, что я сейчас букашка, щитов нет.

— Помню, обижаешь. Двигаемся вместе, прикрываю полностью. Ты только слушай, если я тебе что-то орать буду.

— Хорошо, сынок, сегодня ты командир.

— И ещё у меня просьба.

— Говори.

— Должок у меня есть неоплаченный. Можно я посвящение скажу?

Я подумал, что прощальное посвящение сиськам Салтыковой будет звучать чрезвычайно глумливо.

— Валяй!

Но Кузя удивил меня не меньше, чем всех остальных. Меч взмыл над моей головой, заблестев обсидианом. Над Ареной разнеслось, словно гул колокола:

— МАРВАРИ-И-ИД!!!

В ушах у меня загрохотало: «Я несу тебе зеркало!!!» Я успел заметить перса, судорожно тыкающего что-то в своём магофоне и разворачивающего его так, чтобы кто-то с той стороны видел происходящее на Арене.

— МАРВАРИ-И-ИД! Я ЗНАЮ, ТЫ СЛЫШИШЬ! СПАСИБО ЗА ЖИЗНЬ! ЭТУ БИТВУ Я ПОСВЯЩАЮ ТЕБЕ!

Салтыков не выдержал и ударил — молнией, которую Кузя перехватил и скинул в сторону, превратив круг песка в красное стекло. И мы побежали.

Хорошо быть стихийником с разными стихиями. А если она одна, да и та рассчитана на максимальный урон без особой фантазии — ну, такое себе. Трещит громко, толку мало. Поняв, что тормозить мы не собираемся, Салтыков нас всё-таки развлёк парой заготовленных артефактов — стаей самонаводящихся сосулин, которую Кузьма превратил в ледяную взвесь, закрутившись вокруг меня сплошной стеной, и огненным валом — тоже ерундовина. И тут мы добежали.

Салтыков рубанул мечом — хорошо так вложился, от души. А Кузя тупо отсёк его клинок, почти у самой рукояти.

— Уно*!

*Меч считает по-итальянски.

Много разных щитов было у Салтыкова. А вот от мёртвой энергии не было. Да и те, которые были, против Кузиной силушки не играли никак.

Кузьма мелькнул вокруг Салтыкова:

— Дуэ!

На красный песок Арены упала половинка эфеса от боярского меча и несколько разом почерневших пальцев в чешуйках латной перчатки.

Салтыков оскалился и попытался выбросить культей молнию. А ещё его лечилки заработали, потому что я почувствовал текущую в мою сторону ману. Ну, не может обычное ле́карство мёртвой энергии сопротивляться. Тут живая нужна, а специалистов по ней и в прежнее время по пальцам пересчитать было…

Кузьма блеснул антрацитовой петлёй.

— Тре!

Теперь у Салтыкова не было кисти. Обрубок чернел из рукава, прижжённый мёртвостью. Боярин отступал, придерживая левой рукой культю, рыча и плюясь сквозь ощеренный рот. Толпа ревела. Девчонки визжали.

— Тебе не сможет помочь ни один лекарь, — холодно сказал я. — Так же, как маленькому Диме Пожарскому, которого ты не пожалел.

— Куаттро!

Следующий пласт отрубленной руки с несколькими пальцами левой полетел на песок Арены. Заблестели срезанные металлические ошмётки доспеха.

— Мой меч хорошо считает. Ты будешь умирать долго.

— Чинкуэ!

От предплечья правой руки осталась совсем короткая культя. Меч развернулся, ударил боярина яблоком рукояти в скулу и завис над тушкой, скребущей по песку ногами:

— Сэ́и?

Меч издевательски засмеялся, и это сломало Салтыкова.

— Я сдаюсь! Сдаюсь!

— Что ж, — я подошёл и встал над ним, — значит, настало время Салтыковых-младших. Кто там первый? Иван?

— Нет! Не надо! Отступные заплачу! Ка… как до… говаривались.

— А мы договаривались? Что-то не припомню. Прощения проси за род свой гнилой, мразь вонючая.

Честно говоря, смотреть, как боярин ползает и бьётся лбом в песок Арены, было отвратительно. Да и плевать я на его извинения хотел. Это была картинка для тех, кто ещё подумывал клюв на мой род разинуть.

Когда Салтыков в своих излияниях пошёл на второй круг, я оборвал:

— Хватит! Мои условия. Первое и главное. Покаяние за грехи рода чтоб завтра же во всех газетах были прописаны. Второе. Возврат всех Суздальских земель Пожарских, со всем имуществом. А теперь вира. За тебя и за каждого из твоих вымесков — по деревне в триста дворов, со всеми людьми, и по двенадцать талантов серебра. Чтоб вы, сквернавцы, дальше землю могли топтать. А не согласен — всех щенков твоих по очереди на твоих глазах на лоскуты порежу. Считаю до трёх. Раз… Три!

— Согласен, — сквозь скрежет зубовный выдавил Салтыков.

— Тогда на ноги поднимайся да к борту ступай, зови своих людишек. Покуда серебра и бумаг на зе́мли не увижу — поединок наш не завершён, а лишь приостановлен.

В РАМКАХ, ДА…

Надир ар-Умар ибн Фуад ибн Шафи Хаким, главный управитель учебных заведений Великого Ирана, а вслед за ним круг чиновников всё выше и выше рангом, присоединяющихся по сети экстренных вызовов, следили за слегка дрожащей картинкой разворачивающегося поединка.

Когда над красной Ареной громыхнуло имя Великой Марварид, Надир Хаким чуть не уронил своё зеркальце. И ещё раз! Надир приник к экрану самым носом, не веря своим ушам.

— За жизнь? Он благодарил её за жизнь?..

Всё кончилось очень быстро. Талантливый мальчик Фарид ар-Рахим ибн Сулейман ибн Абу Бакр Калын повернул магофон лицом к себе и пробормотал:

— Тут, кажется, никто ничего не понял. Некоторые спрашивали друг у друга… — Фарид вытер пот со лба: — «А кто это — Марварид?» — зеркальце задрожало в его руках. — Сейчас бой остановлен, идут какие-то переговоры. Ближе подойти нет возможности, но я буду наблюдать до конца и сообщу всё, что смогу узнать, оставаясь в рамках приличий.

ЛИЗОНЬКА

Особняк Трубецких

Настя Салтыкова так рыдала в магофон, что Лиза ничего не могла разобрать.

— Настюша, тише, тише… Я не понимаю… Тебе нужна помощь? Ты можешь сейчас приехать? Или мне прислать за тобой машину?

Настя вытерла слёзы тыльной стороной запястья:

— Пришли. Я в Академии.

— Жди, дорогая, пять минут!

Лиза отключила магофон и бросила за спину:

— Слышали? Машину за боярышней Салтыковой.

— Будет сделано!

Из коридора глухо донеслось, как кто-то по рации передаёт приказ шофёру. Лиза хмыкнула. Почти ведь магофон, только без магии и без картинки. Для простолюдинов. Окна Лизиных комнат выходили во внутренний двор, даже и не услышишь, как машина подъедет. Мысли перепрыгнули на звонок. Интересно, что Настька так поздно в Академии делала? Лиза решила, что будет выглядеть добродушной хозяйкой, велела накрыть столик к чаю, но явившаяся Настя, кажется, даже ничего не заметила.

— Светел месяц! — всплеснула руками Лиза. — Да что случилось⁈ Ты опухла, как подушка!

— Наплевать!!! — Настя упала в кресло и снова зарыдала. Пришлось истратить на неё две бутылочки успокоительных зелий, прежде чем удалось выжать из подружки что-то удобоваримое.

Итак, Салтыковы поставили — и проиграли. По словам Насти выходило — потому что меч Пожарского (ТОТ САМЫЙ МЕЧ!!!) оказался гораздо круче лучшего меча из фамильного Салтыковского схрона. И он что-то сделал с Салтыковым-отцом… Видимо, что-то неприятное, потому что Настя не могла толком ответить — что? — и только истерически кричала: «Янемогуянемогуянемогу!!!» Но сам боярин остался жив. И даже договороспособен, судя по тому, что прямо сейчас шло оформление документов о компенсационном соглашении. Как это по-русски? Лиза брезгливо перебрала в голове варианты. Отступная, кажется.

— И эти мерзавцы!.. — орала Настя, имея в виду своих братьев. — Никто не вступился за отца! Ни один! Если бы я была мужчиной…

— Но, возможно, он сам запретил им?.. — начала Лиза.

— Ну и что! Ну и что! Меня бы это не остановило!!!

А твоих братцев остановило, — подумала Лизонька. Всегда подозревала Салтыковых в трусоватости. Выступить против кого-то — только если уверен в превосходстве сил раза в три, а иначе — ни-ни. Пф! То ли дело поляки! В прошлом году, пока по обмену в Речи Посполитой училась, Лиза посмотрела: правду брат говорил. Шляхта польская — не чета русским боярам! Цену себе знают, лишний раз даже перед королём голову не склонят! Гордые, уверенные в себе…

— Да ты не слушаешь меня! — прорвался сквозь мысли отчаянный Настин вопль.

— А! Извини, извини, я задумалась.

— Можно мне у тебя остаться? Я не хочу ехать домой, смотреть на рожи этих…

— Конечно, дорогая, о чём речь! Я распоряжусь, чтобы тебя разместили в гостевых покоях.

Хорошо всё-таки, когда родители надолго уехали к родственникам, и вы с братом сами себе хозяева.

Едва Лиза осталась одна, в дверь коротко стукнули условным сигналом.

— Входи, Юра!

Брат уселся в то же кресло, в котором недавно рыдала подружка.

— И по какому поводу истерика?

— Кажется, меч Пожарских оказался реально стоящим артефактом, — Лиза коротко пересказала брату новости.

Помолчали.

— Кур-рва, как он не вовремя его вернул, а! — Юрий с досадой стукнул по подлокотнику. — Ведь почти сложилось, почти!..

— Да-а… — протянула Лиза, — если бы не этот меч, Димка Пожарский ни за что против историка не вытянул бы. Видела я его — он же малосильный! Еле-еле на подмастерье тянет. Весь план по швам пополз!

— Мда, если бы место наверху расчистить, то Фёдора можно было бы и не убирать. Дожать, чтобы аристократия получила достойные права!

Лиза испуганно обернулась на дверь в коридор.

— Нету никого, — успокоил её брат, — я всех отослал, чтоб поговорить спокойно. Так что там Настя? Ещё что-нибудь интересное сказала?

— Кажется, Пожарский с её отца большие отступные стребовал… Она так ревела, я не всё и разобрала.

— Опять неприятности… Пожарский в силу войдёт — глядишь, и союзников на свою сторону притянет, а это нам зачем?

— Если бы не этот меч! — снова с раздражением выкрикнула Лиза.

— Если бы не меч… — эхом откликнулся брат, потёр подбородок опаловым перстнем. Порывисто поднялся: — Вот что, Лиза, ты меня не теряй, я кое-куда съезжу.

— На Польское подворье? — с придыханием спросила Лизавета.

— Н-нет. Не могу пока тебе сказать, прости, обещался.

— Как — даже мне?..

— Не сердись, сестрица. Как только будет возможность — ты первая узнаешь. Уверяю, это для нашего общего дела.

ДЕЛО К НОЧИ

Нет, всё-таки хорошо, что я юриста нанял, иначе эти ушлые Салтыковы и тут бы меня облапошили. Что за родова такая торгашеская, будто не бояре, а мелкие лоточники? Однако Талаев дело знал крепко и быстро вызвал каких-то нужных людей, принесли столы, начали составлять бумаги — и укладывать этакой лесенкой в порядке должного подписывания.

Мы ждали. Я с мечом — и Салтыков со своими чёрными культями. Купол Арены продолжал держаться закрытым — ни наружу, ни внутрь.

Время клонило к вечеру. Часть студентов разошлись, часть были разобраны приехавшими родовыми безопасниками. Сразу стало видно, что в толпу нзамешалось довольно много людей в одинаковой форме — похоже, академическая служба охраны. Между группами бродили отдельные преподаватели, на трибунке для руководства сидел совершенно растерянный ректор с нахохлившимся секретарём.

Подошёл Илюха, остановился напротив — разговаривать-то купол позволял.

— За воротами, говорят, чуть не вся Салтыковская безопасность собралась.

— А что, сюда их не пускают?

— Ты чего, на территорию Академии только ограниченное число личной охраны можно провести!

— Не знал. И что они хотят? Бренного тельца князя Пожарского?

— Я тебе интереснее вещь скажу. Мне батя велел не уходить, щас наши тоже подтянутся. Против Салтыковых встанем. И не только наши. Шуйские, слышал на подходе. Басмановы тоже.

— Интересно девки пляшут… Это что же — войнушка намечается?

— Непонятно, но, я так понял, несколько родов заявили, что… вроде как, то ли поддержать тебя собираются, то ли прикрыть?

Так-так. Похоже, Болеслав мою схемку до кого-то донёс-таки. Главное, чтобы эти благородные господа не сочли, что лучший способ меня защитить — это посадить под замок.

Ещё полчаса продолжались какие-то телодвижения. Потом появились люди в мундирах, знакомых мне по столичным улицам — Государева служба присмотра за общественной безопасностью. Их было много, и этим бойцам никто на территорию Академии входить не возбранял. Командующий ими объезжий голова подошёл к барьеру Арены и потребовал объясниться: почему до сих пор не прекращён поединок, хотя никаких видимых действий поединщики не совершают?

С обеих сторон бросились юристы. И если Талаев ответил, что сторона Пожарских ожидает совершения оговорённых действий, то Салтыковский сходу заявил, что князь Пожарский отказывается признать поединок завершённым по единоличному произволу.

— Хитрые, слышь, какие! — почти восхитился Кузя. — Надеялись, что государевы охранники всех разгонят, и виру платить не придётся?

— М-м, — согласился я и нашёл глазами старшего Салтыковского сына: — Ванька! — тот, услышав столь презрительное обращение, вздрогнул и исказился лицом. — Я гляжу, вам батя-то не дорог! Продолжаем поединок. Смотри. Как от него тушка с четырьмя обрубками останется — твоя очередь.

Салтыковские сразу заорали, что про них не так подумали, да они не так подумали… На что Талаев — молодец, премию ему надо за этот день выдать — отрезал, что никого не волнует, что они там думали. Договорённость или немедленно исполняется — или немедленно расторгается.

Ещё пятнадцать минут всеобщего ора — и меня уверили, что груз с серебром выдвинулся со склада Салтыковых в сторону Академии, а также что за дьяком Земельного приказа послали, и будет он с минуты на минуту.

— Ну что, у нас появляется надежда, что тебе даже удастся поспать сегодня в своей постели, — усмехнулся Кузьма.

— Да уж, — я тоже сел на песок и привалился к тёплой стенке Арены — ноги-то не казённые! — С-с-сука, пить как охота. Не подумал хоть бутыль с водой с собой взять.

— А лёд не подойдёт?

Я уставился на меч:

— Слушай, точно! Снежок небольшой скастуй мне.

Я принял упавший в руку снежный шарик и с удовольствием его откусил.

— Живём!