Поглупевший от любви

Глава 11 Сон в ночь зимнего солнцестояния

Эсме спала и видела сон. Он подошел сзади почти бесшумно и положил руки ей на плечи. Она, разумеется, сразу узнала его и поняла, что они сейчас одни, в гостиной леди Траубридж. Что ни говори, а она уже много раз видела этот сон.

Который однажды обернулся реальностью.

У него были красивые руки, большие и изящные. Как было бы чудесно прислониться к его груди, позволить этим ладоням сжать ее груди. Но она просто обязана сказать ему. По крайней мере на этот раз.

Она повернулась, и его руки сползли с ее плеч.

— Вы не свободны милорд. Мало того, обручены с моей ближайшей подругой.

— Только формально, — преспокойно ответил он. — Джина влюбилась в своего мужа. Даже я это заметил. Вот увидишь, завтра она объявит, что решила не аннулировать брак.

— Я должна подчеркнуть также, что тоже не свободна.

— Неужели?

Маркиз Боннингтон поймал ее руку и поднес к губам. Эсме задрожала даже от этой скромной ласки.

Будь прокляты его красота, умоляющее выражение глаз, руки, заставлявшие ее дрожать от желания.

— Так получилось, что я тоже возвращаюсь в супружескую постель, — коротко бросила она. — Так что, боюсь, вы упустили свою возможность. Сегодня шлюха, завтра — жена.

Он подозрительно прищурился:

— Надеюсь, возвращение не подразумевает немедленного действия?

Последовала напряженная пауза. Она ничего не ответила.

— Насколько я понял, ты еще не воссоединилась с достопочтенным лордом Роулингсом?

И стоило ей слегка склонить голову, как он бросился к двери и задвинул засов.

— Значит, я был бы последним глупцом, упустив даже тот крошечный шанс, который у меня появился.

Его руки скользнули с ее плеч вниз, оставляя за собой огненный след. Она забыла что-то… забыла сказать ему…

Но он уже успел раздеться. Иногда в этом сне она наблюдала, как он скидывает одежду, а иногда уже появлялся обнаженным среди элегантной мебели.

— Ты не собираешься раздеться? — хрипло осведомился он. У него было большое тело, тело опытного наездника, при взгляде на которое она слабела от желания.

— Себастьян, — начала она и осеклась. И тут сон словно раздваивался. Ее призрачное «я» снова и снова переживало происходившее тогда, а она сама, настоящая, пыталась предупредить Себастьяна. Объяснить, что возвращается в супружескую постель на следующую ночь. Поэтому он вообще не должен питать никаких надежд. Ему следует понять, что их связь ограничится всего одним вечером.

Он целовал ее шею, и она ощутила, как его язык на мгновение коснулся ее кожи. В его волосах играли золотистые отблески мягкого сияния свечей.

Она смотрела в его строгое, знакомое, любимое лицо. Целовать его — все равно что пить воду после долгой жажды. Его губы были такими сладкими и неистовыми, и она жаждала навсегда иметь их в своей власти.

Она провела ладонями по его мускулистым рукам, присыпанным золотистой пыльцой волос, сжала широкие плечи.

— Могу я на миг стать горничной миледи? — осведомился он.

Она на мгновение прижалась лицом к его груди, смакуя красоту момента, легкую шершавость его кожи. От него пахло нагретой солнцем пылью, словно он только что спрыгнул с седла.

Себастьян принялся ловко расстегивать ее платье, одновременно лаская спину.

— Разве тебя не беспокоит, что ты делаешь это впервые? — с некоторым любопытством спросила она.

Себастьян на секунду приостановился.

— Нет. Процесс кажется довольно простым для большинства мужчин, а чем я хуже их? Усилия, требуемые от меня, не кажутся сложными или трудными.

В уголке его губ заиграла улыбка.

— Меня считают превосходным атлетом, Эсме. И поверь, я не подведу.

Эсме из сна отметила его невероятную самоуверенность. Неужели воображает, что ему все позволено?

Но реальная Эсме и раньше бывала в гостиной леди Траубридж и знала, что он сказал правду. Что его мужская доблесть, даже в этот первый раз, окажется куда сильнее, чем у любого другого мужчины, с которым она была близка.

Он стянул платье с ее плеч, оставив ее в нескольких клочках французского кружева, скрепленного вместе крохотными бантами, так и молившими поскорее их развязать.

Его глаза потемнели, став почти черными.

— Ты восхитительна.

Она отступила, наслаждаясь колебаниями бедер и его участившимся дыханием. Подняв руки, она стала вынимать шпильки из волос. Изящные штучки с тихим шелестом посыпались на пол. Сделав шаг назад, она с великолепным чувством самозабвения опустилась на диван и протянула руку.

— Надеюсь, вы присоединитесь ко мне, милорд?

Не успела она договорить, как он оказался рядом. Похоже, он не оценил ее французское кружево, потому что молниеносно стащил его, оставив Эсме обнаженной. И долго-долго смотрел на нее.

А когда заговорил, она вздрогнула от неожиданности.

— Я люблю тебя, Эсме, — прошептал он, сжимая ее в объятиях.

Какой-то частью сознания реальная Эсме понимала, что на этом месте сон отклоняется от истины. Себастьян не любил ее. Но Эсме из сна спросила:

— Так же сильно, как я тебя?

Вместо ответа он прижался к ней всем телом.

— Джина влюблена в своего мужа. Она даст мне отставку, — пробормотал он наконец, целуя ее плечо и постепенно спускаясь ниже. Для него все происходящее было настоящим открытием, поскольку Себастьян Боннингтон никогда не понимал мужчин, имевших глупость завести любовницу, и до этой минуты никогда не встречал женщину, способную подбить его на подобную глупость.

Пока не познакомился с Эсме.

— Ты не можешь… — бормотала она. — Ты не должен… Настоящая Эсме изо всех сил пыталась припомнить, что хотела ему сказать.

Но он прокладывал языком дорожку к ее ключице… стоя на коленях. А то, что проделывал с ее губами…

Она почти в полуобмороке свалилась на диван, что, похоже, было именно тем, чего он добивался.

— Я желал тебя с того момента, как увидел. Господи, Эсме… ты так прекрасна… каждый кусочек твоего тела…

Ее трясло как в лихорадке. Эти руки никогда не касались тела другой женщины, но словно сами собой знали, что делать.

И коснулись ее коленей, посылая по ногам искры лесного пожара.

— Я должна сказать тебе кое-что, — выдохнула она.

— Не сейчас, — возразил он, снова наклоняя голову. И искры полыхнули настоящим огнем, наслаждение брызнуло в кончики пальцев.

— Се… Себастьян…

Он не ответил, и Эсме из сна, совершенно потеряв голову, жадно прильнула к нему, умирая от желания показать ему то, что он, может быть, и знал, но никогда до этой минуты не испытывал, слышал, но никогда раньше не ощущал. Она задыхалась от нетерпения; язык ей не повиновался.

Но сама Эсме, Эсме Роулингс, вдова Майлза Роулингса, извивалась и металась в постели отнюдь не от страсти. Захваченная сном, она отчаянно пыталась сообщить своему спящему двойнику нечто… заставить ее…

И с криком пробудилась, вернувшись назад в свое тело. Не то гибкое, чувственное тело, которое ласкал Себастьян Боннин-гтон. А в бесформенное тело беременной женщины. Снова она проснулась до того, как успела сказать ему…

Слеза скользнула по ее щеке. Слишком хорошо знала Эсме, почему с прошлого июня этот сон возвращается снова и снова. Что же, на это было много причин. Прежде всего ребенок в ее чреве мог быть плодом той ночи.

Но в то же время ребенок вполне мог и не принадлежать Себастьяну. Потому что на следующую ночь они с мужем делили постель, впервые за много лет, именно в надежде зачать наследника.

Ее руки беспокойно оглаживали холмик живота. Похоже, дитя еще спит. Все спокойно. Никто не колотится в ее живот изнутри, пытаясь дать почувствовать Эсме, что она не одна.

Как унизительно, что во сне она всегда твердила Себастьяну о своей любви, но ни разу не предупредила, чтобы на следующую ночь он держался подальше от ее спальни! Не удосужилась объяснить, что отныне принадлежит мужу.

Потому что Себастьян действительно пришел к ней на следующую ночь. Разбудил их, отчего муж подумал, что к ним забрался вор. И когда Майлз набросился на незваного гостя, его сердце не выдержало.

И снова эти знакомые слезы. Такие же знакомые, как вкус хлеба. Скорбные, виноватые слезы.

Если бы только она не отдалась Себастьяну, не предала своего мужа! Если бы только вышла из гостиной, едва он стал раздеваться! Не покорилась своему желанию…

Эсме села в постели и затряслась от рыданий, словно пытаясь избавиться от угрызений совести.

Правда, Господь и без того наказал ее. Вдова. Беременна. Не знающая, кто отец ее ребенка.

И совсем одна.

Она всегда держала у кровати стопку платков, чтобы было чем утирать слезы. И сейчас прижала к лицу самый верхний.

Она любила Майлза так же мягко и ненавязчиво, как он любил ее. С полным пониманием слабостей друг друга. Они не жили вместе десять лет, но не стали врагами. Наоборот, не испытывали друг к другу ничего, кроме симпатии.

Поэтому она плакала еще и от тоски по мужу.

Соучастница в его убийстве… вот она, главная причина. Ну почему она не сказала Себастьяну, что немедленно возвращается к мужу? Он, разумеется, предположил, что это произойдет в неизвестном будущем. И не мудрено: все приглашенные на домашнюю вечеринку леди Траубридж знали, что Майлз и леди Рэндолф Чайлд обитают в смежных комнатах.

Кто бы подумал, что Майлз с женой воссоединятся с единственной целью родить наследника? Что Майлз решит действовать, не медля ни одной ночи? Себастьян, возможно, решил, что они примирятся после возвращения в Лондон.

Если бы только, если бы только, если бы только, если бы только… Эти слова бились в голове с каждым глотком воздуха, который она жадно втягивала в легкие.

И снова слезы, такие обильные, что заныла грудь. Но даже самые горькие рыдания не могли заглушить постыдного чувства.

Безумной тоски по Себастьяну.

Не только из-за той ночи. Ей не хватало его надежного, здравомыслящего, благородного присутствия. Всех тех раздражающих вещей, которые доводили до умопомрачения ее подругу Джину, в то время помолвленную с ним: его непреклонности, силы разума и характера, обостренного чувства чести. Манеры сразу переходить к сути дела. Неизменного самообладания и практичности… за исключением тех случаев, думала Эсме со смесью удовольствия и стыда, когда речь шла о ней. Только в ее присутствии он сгорал от страсти. Только ради нее презрел все приличия и этикет.

Но Себастьян исчез. Покинул Англию. Отправился в Европу на волне разгоравшегося скандала. Объяснил всем, что ошибся комнатой, когда вошел в спальню Эсме. Что собирался той ночью навестить свою предполагаемую жену Джину, но перепутал коридоры.

Правда, он признался, что Джина вовсе не была его женой, Что он пытался обмануть герцогиню Гиртон фальшивым свидетельством о браке только потому, что хотел переспать с ней, а жениться и не помышлял.

Как это похоже на ее дорогого благородного Себастьяна: одним ударом он спас ее репутацию и позволил Джине вернуться к мужу, чего она на самом деле хотела. Джина отплыла в Грецию со своим возлюбленным Кэмом. Эсме удалилась в провинцию, скорбеть по мужу. А Себастьян, непреклонный, порядочный, честный Себастьян, опозоренный, уехал в Европу. Вся Англия считала его архизлодеем, так отчаянно жаждавшим затащить герцогиню в постель, что его не остановили никакие препятствия. Он даже не постеснялся заверить герцогиню в наличии специального разрешения на брак.

После этого общество несколько месяцев не толковало ни о чем другом, кроме счастливого избавления герцогини от назойливого поклонника. Да ведь если бы Себастьян Боннингтон не ошибся комнатой, репутация несчастной герцогини навеки погибла бы. И что бы стало с ее браком?!

В этом и заключалась грустная ирония. Именно Эсме была распутницей, заслуживавшей самого жестокого осуждения, которой сейчас следовало бы жить на континенте, в позоре и одиночестве.

Но Себастьян принес себя в жертву и сам сделал себя парией в глазах соотечественников. И теперь ему приходилось скитаться по миру в разлуке с друзьями и родными.

А может, и нет. Теперь, когда он познал желание и наслаждение, легко найдет красивую женщину, на которой можно жениться. Женщину, которая мгновенно поймет всю степень его благородства, диктовавшего ему столь решительные поступки и приведшего к бессрочной ссылке.

Женщину, которая, возможно, будет безмерно счастлива тем, что этот скандал привел его к ней.

А если Себастьян и вспомнит о распутной Эсме Роулингс, то лишь с гримасой отвращения и презрением к собственной глупости, ибо, соблазнив ее, он навеки испортил себе жизнь.

Эти слезы были горькими, как хина, и отдавали сердечной болью.