Поиски мира

Глава 11

Тахиос и Кискейлт ехали вместе уже третий день, и юноша ловил себя на мысли, что он не видит врага в простодушном горце. Гораздо большую неприязнь сирота испытывал к подданным империи. Амалер* же знал массу развесёлых песенок, умел устроить ночлег в непроходимой глуши и научил Тахиоса варить целебный отвар из целебных трав и коры осины. Утёсы постепенно сошли на нет, и они ехали среди высоких холмов, прорезаемых руслами речушек, сбегающих со скал и стремящихся на запад, к полноводной Айвисте. Ярко сияющее солнце висело высоко-высоко в кобальтовом небе и смотрело, как два путника движутся охотничьими тропами, избегая отрядов в черно-белых плащах.

– Ты не думай, что у нас так пустынно, иначе бенорты уже давно захватили бы здесь всё и грабили Индэльгейм. Просто я веду тебя в обход замков, а те следопыты, что видят наши следы, не поднимают тревоги потому что я оставляю правильные знаки, – пояснил оруженосец.

Сирота видел зарубки на деревьях и тщательно запоминал их расположение, не расспрашивая Кискейлта, чтобы не вызвать подозрений. В кошеле у него было серебро – Ульрика одарила на прощание, и он рассчитывал напоить горца в Ангмассалике. Тахиос думал о Руо, который обязательно выздоровеет до весны, и соберет проверенных людей, с которыми можно отправиться на любое дело, думал о Ульрике и графе Мельдфандском, и как они воспримут освобождённого Отера, но больше всего он думал о Дахате.

В том, что она была врагом, юноша не сомневался. Но она была больше, чем враг. Её хотелось разгадать. И ещё Тахиос понял, что если они встретятся ещё раз, то он не готов сдать её кому-либо. Ни Руо, ни даже Отеру до того, пока сам с ней не разберётся. «А будешь врать, пажик, я отрежу тебе уши»…

Вот так.

– Ты много путешествовал, – польстил Кискейлту юноша, когда они остановились на ночлег в пустующей хижине пастуха. Земляной пол был покрыт изморозью и наледями, на деревянных полатях не было даже пука соломы, каменный очаг, скреплённый глиной, поначалу чадил, но потом тяга наладилась и стало тепло.

Они разложили свою нехитрую снедь на широком чурбаке, развесили на распорки сушиться свои тяжелые плащи, от которых немедленно пошел пар, и принялись неспешно разговаривать.

– Да, с четырнадцати зим, пройдя испытания, я присоединился к дружине клана… – припомнил горец. – Славные были времена. Мы плавали до самого Гольмгарда, как его называют северяне, не говоря уже о Ниппиларе, Гаурдане и землях Индэльгейма. Везде мы брали добычу. Многие знатные знали наш флаг и звуки нашего рога… Я участвовал в пятидесяти схватках на море, именно там добыл себе первые сапоги, – Кискейлт невесело рассмеялся. – А потом корабли гаурданского герцога зажали нас в узком заливе и мы сцепились с ними, а когда поняли, что не сдюжим, подожгли корабль и ушли сушей. Из ста одиннадцати человек уцелели лишь трое.

Зато мы не стали рабами и за пять зим повидали много-много земель…

– Вам помогли… какие-нибудь чары? – осторожно спросил Тахиос, которого в свете последних событий интересовала магия и люди, связанные с ней.

– Чары? Какие уж тут чары – герцогская спесь помогла нам. Он думал, что мы будем пробиваться на родину и послал весть в Айден, чтобы солдаты перекрыли границу, но Грейвин Лам'карин решил прорываться в сторону Нерда. Мы бежали пять суток, под конец у многих уже были лошади, но нас всё же настигли рыцари герцога… – солдат хлебнул отвара из кружки и неожиданно свернул в сторону: – А про чары… я вот о чём жалею – что мы в конце-концов пошли на северо-запад, а не на юг, и я так и не увидел Гиту Лазурную. Чародейка из моря сгинула прошлой весной и никакое колдовство ей не помогло – её галера солнечным днём вышла из Овеллига держа курс прямо на запад, а через час разразилась страшная буря. После в порт никто не заходил и лишь месяц спустя у Ванзы рыбак видел призрак женщины бредущей по водной глади. Теперь Веонаром правит её сын – Малтерн, а он хоть и плоть от плоти её, не имеет и десятой доли мощи Гиты Лазурной. Лазурная Госпожа… Много сказок рассказывали о тебе, много чудес ты творила, пожалуй, единственная, кто мог показать настоящее колдовство, а я так и не зашел в Веонар…

Тахиос, не зная, что ответить на такое откровение, просто подбросил дров в очаг.

– А ты вот, – после непродолжительного молчания сказал Кискейлт, – ты шёл через земли бенортов. Я знаю – Анриак враждует с ними, как и мы.

– Ты хочешь спросить, какие они? – угадал юноша, внутренне поёживаясь.

– Да. Почему они позволили тебе проехать. У них сейчас война.

Настало черед Тахиоса задуматься.

– Бенорты… – он всё силился подобрать слова, но кроме одного, ничто не приходило ему в голову. – Они бесхитростные. И у них есть благородство – нападать несколько на одного никогда не станут. К тому же – они до сих пор торгуют с нами. Я представлялся приказчиком, чтобы никто не соблазнился богатым выкупом и почти без приключений достиг границ Марки.

– Ты честен со мной, – признал горец, сообразуясь с какими-то своими понятиями. – И это хорошо. Я хотел бы побывать в вашей стране, когда закончится срок моей службы.

– Ты дал слово?

– Сир Домард спас меня. Я его оруженосец, хотя он и снял с меня клятву верности.

Тахиос посмотрел на горца и решил не спрашивать, как это было.

– Я первый на страже, – словно в благодарность за отсутствие вопросов сказал Кискейлт. – Ложись, разбужу после полуночи.

Человек Раммаса действительно нагнал Алвириан и купца в дороге, он ехал на низенькой лошадке и сутулился, что ещё больше привлекало к нему внимание. Шпионка приказала ему сесть на её жеребца и указывать путь, а сама, пропустив купца на полкорпуса вперед, покорно затрусила за ним, разыгрывая из себя верную молчаливую жену. Хлисти ввел послушника в курс дела.

– Мы едем на воды, да. В окрестностях Ангмассалика бьют горячие источники – там даже несколько купален соорудили, я знаю. Вот. Значит едем лечить её бесплодие.

– Что?

– Да-да, – подтвердила Алвириан. – Моё бесплодие, его подагру и твою тупую голову, раз уж ты связался с нами, такими неудачниками.

– Госпожа шутит.

– Да, шучу. Но про бесплодие и подагру ты всё же запомни. А ещё он до сих пор мой дядя и твой господин.

– Да, госпожа.

– Как тебя зовут?

– Малтефон.

– И давно ты уже состоишь в гильдии?

– Магистр нашёл меня в Нуанрете пятнадцать лет назад. С тех пор я при нём.

– Ты хорошо знаешь земли Груланда?

– Я ездил не так уж и много, и почти не ориентируюсь в пограничье, но знаю основные дороги и те пути, что показал мне магистр. Это испытание для меня, такое же, как и для вас.

– Только не для нас, юноша, – пробурчал Хлисти, натягивая капюшон поглубже. – Я занимался этим когда ты под стол пешком ходил.

– Но так и не можете привыкнуть, – буднично заметил Малтефон. – Вам не по себе и это видно.

– Тебе бы тоже было не по себе, если бы ты знал то, что знаю я, – насупился купец, но Алвириан вмешалась.

– Прекратите. Магистр говорил, что нам надо опасаться братьев Лёдхед. Расскажи нам о них поподробнее.

– Лёкхед, – поправил деву послушник. – Их зовут Паэн и Фрольд. Паэн старший – он казначей Марки и часто бывает в Илоне, задерживаясь тут по полгода. Контролирует добычу серебра. Я видел его несколько раз – среднего роста, с брюшком, рыжеват. У него прямой нос, голубые глаза, курчавые волосы, носит короткую бородку. Одевается в дорогие костюмы, должность видно издалека. Фрольд повыше, но какой-то – невзрачный. Его не любят при дворе. Он появляется в Илоне, но только тогда, когда его призывает брат. И делает за него грязную работу.

– Ты его тоже видел?

– Да, однажды. Гильдия не ищет встречи с такими, как он.

– Так каков же этот Фрольд из себя? Или ты не запомнил ничего?

Послушник некоторое время ехал молча, видимо, вспоминая.

– Да, он невзрачный, как я уже говорил. Но когда смотрит, кажется, что ты видишь щуку перед собой – холодную, быструю… и с такими же глазами.

Большую щуку. Люди боятся его.

– Он действительно маг?

– Это только слухи, но они ходят уже несколько лет, и магистр склонен им доверять. Он путешествует с десятком своих людей – никто никогда не слышал от них ни слова. Немые угрюмые убийцы, они понимают любое шевеление пальцев своего хозяина.

– Ладно, что ж, будем считать, ты нас предупредил. Ты проверил – никто не следил за тобой, когда ты покидал город?

– Я выехал раньше вас и ждал вон на том холме, чтобы видеть, не едет ли кто за вами, – подчеркнул послушник. – За это время я не видел никого, кто искал бы меня.

Хлисти оттопырил губу и снисходительно покивал головой.

– Неплохой план, парень.

– Да, – согласился Малтефон. – Это значит, что на этой дороге, по крайней мере впереди, нас не ждут неприятности.

Он ошибался.

Они остановились перекусить в придорожной харчевне, в которой было на удивление светло и чисто. Народ здесь толпился разный – илонское серебро привлекало и плутов и честных людей, так что даже вышибал здесь было двое, они стояли с окованными железом дубинами, да и сам хозяин был ещё крепок на вид.

Заказ делал Малтефон, чтобы привлекать меньше внимания.

Они ели в молчании, вполглаза следя за веселящейся компанией, которая праздновала удачное завершение дел.

– Да благословит Единообразный все штольни и шахты Кряжа!

– И ненасытные утробы горняков!

– И их лужёные глотки!

– И менял, менял не забудь, да поджарит им пятки Йарох-Дагг!

– Да провалятся они в преисподнюю Хёрира!

– Ламмаранцы, – шепнул Мелтефон, склоняясь над столом. – Торгуют солью и морской рыбой. Копи закупают их товар целыми подводами. Но гулять выставляют за пределы округа.

– Понятно.

Им принесли темное пенящееся пиво и обжаренные свиные ребрышки с кислой капустой. Они наелись до отвала, хотя Хлисти по привычке поворчал, что не привык к такой грубой пище.

– В следующий раз я попрошу куропаток. Да. И устрою им скандал, потому что куропатки тут, говорят, живут прямо в снегу – просто спят до весны, так неужели их трудно подать к столу, как это делают в просвещённых странах…

– Ох, муж мой, угомонись. У меня от твоих речей болит голова.

В конюшне их ждал сюрприз.

Как только Малтефон вошел внутрь, громко окликая конюха, ему навстречу двинулись две вооружённые фигуры.

– А кто это у нас тут? Так-так-так… это же Малтефон, служка одного магистра, что трусит выйти из дома вот уже сколько лет. Не врал значит медальон, не врал…

– Кто вы такие? – пятясь, спросил послушник, делая за спиной знаки Алвириан.

Та посмотрела по сторонам и увидела, как их неспешно окружают выходящие из-за угла таверны наёмники. Всего их было пятеро и все они были похожи на висельников.

– Ты знаешь, кто мы такие, – ответил тот, что стоял напротив Малтефона, и ударил его ногой в живот. – А если не знаешь, то догадываешься и догадываешься правильно. Меня зовут Рингер, и я думаю, что Фрольд захочет увидеться с тобой. Особенно после того, что вы учудили вчера. Он уже на пути в Ангмассалик, так что мы даже не поменяем ваш маршрут. Так мне кажется. Мы просто поедем рядом.

И он скабрезно улыбнулся, ударив послушника ещё раз.

– У тебя кривые зубы, – сказала Алвириан на гейцмундском.

– Что?

Один из стоящих сбоку убийц попытался схватить её за рукав, но дева ударом ладони сломала ему гортань и швырнула под ноги двум другим. Товарищ Рингера ринулся вперёд и осел с ножом в груди. Рингер был умнее.

Он обнажил меч и приставил его к лопаткам лежащего на земле Малтефона.

– Брось эти шуточки не то я насажу его, как гуся на вертел!

Алвириан достала свою кваддару и плавно отступила, не давая приблизиться к себе двум оставшимся в живых наёмникам. Хлисти уже бежал обратно в таверну за её спиной.

– Что тебе нужно, Рингер?

Вместо ответа главарь взмахнул клинком, и дева молниеносно метнула нож в его сторону. Он с трудом отбил, выругался и тут Малтефон, подсёк ему ноги.

Наёмники напали на Алвириан, зайдя с двух сторон, и она закружилась между ними, ускользая от быстрых, но размашистых ударов. Послушник и Рингер катались по снегу у входа в конюшню, стремясь вырвать рукоять меча один у другого.

Дева стремительным пируэтом вышла за пределы атаки бандита справа и, приняв удар второго наёмника на свой клинок, ударом ноги выбила врагу колено. Он упал, заорав, другой на мгновение остановился, и дева тотчас же бросилась к Малтефону. Она рубанула Рингера по кисти и возвратным движением распорола ему руку до локтя, одним глазом смотря за последним оставшимся в живых наемником. Тот колебался, но когда дева левой рукой достала метательный нож, побежал в сторону дороги.

Малтефон вывернул рукоять и сел на наёмника верхом, прижимая клинок ему к горлу.

– Ты доложил Фрольду, что ищешь нас?

«Молодец!» – подумала дева, подойдя и быстрым ударом прикончив наёмника с поврежденной ногой.

– Нет! – яростно крикнул Рингер. – Кто это с тобой? Сука – я хочу знать твоё имя!

– На том свете оно тебе не поможет, – буднично ответила Алвириан. – Малтефон, убей его.

Послушник заколебался, и в этот момент из харчевни прибежали люди, которых успел всполошить Хлисти. Один из вышибал успел предостерегающе крикнуть, и дева непонимающе посмотрела на него.

– Что такое? На нас напали, и мы сами разберёмся с грабителями. Надеюсь, никто не станет оспаривать наше право?

– Станем, госпожа, – решительно ответил хозяин харчевни, несмотря на возмущённый возглас Хлисти. – Оно конечно другое дело, если вас убивали бы, но только это люди Фрольда – вот этого я точно знаю, и если мы допустим, чтобы их убили, он мою таверну самолично подожжет вместе со мной и слугами, не пройдёт и недели. Так что вы отпустите последнего, и так уже попятнали его. И езжайте, а мы его тут на лечение определим, никуда он два дня и две ночи от нас не денется.

Малтефон с виноватым видом посмотрел на деву и медленно слез с наёмника. Рингер, не вставая, засмеялся.

– Ещё свидимся, девка, я запомнил тебя.

Возариус стоял на самой верхней террасе дворца и смотрел на горизонт. У его ног безвольно лежала белая змейка. Солнце всходило, и провёдший бессонную ночь император был не в духе. После долгих раздумий он решил посоветоваться с сегевелом и вызвал его.

Снио пришёл, слегка сутулясь, и преклонил колено.

– Поднимись. Видишь это? – носком сапога император толкнул змейку по направлению к главе шпионов. – Она влезла ко мне в спальню ночью и если бы не Далла…

Снио уже знал, что император пережил очередное покушение. Погибла наложница и один из двух гепардов Возариуса.

Сам император стоял перед ним, бесстрастный и разъярённый одновременно. Стражники, несущие караул у дверей в эту ночь и их проверяющий были отправлены в камеры пыток. Раб, не вовремя сунувшийся с горячим напитком, потерял руку. Императрица, так и не попавшая в Кавлу, была переведена из своих покоев в маленькую тёмную келью без мебели. А теперь по повелению Снио убийцы помчатся на запад и восток и привезут к стопам Возариуса две головы – наместника Кавлы и военачальника Западной Фемы.

– Ваше величество, я пошлю людей…

– Куда? – развернулся к сегевелу император и Серый понял, что балансирует на лезвии ножа. – Куда ты их пошлёшь и почему не послал раньше?

Снио закашлялся, но сказал правду.

– Мы выжидали, ваше величество, потому что Малим не осмелился бы, а Хеоген – не додумался до такого. А за императрицей мои люди следят днём и ночью.

– Не осмелился и не додумался, – пробормотал император. – И что – ты полагаешь, в их окружении нет людей, способных им это посоветовать? Или взять весь риск на себя? Или ты потерял нюх, сегевел?

– Ваше величество, – Серый вновь преклонил колено. – Вы можете не верить мне, но я приложил все усилия, чтобы самые опасные были или подкуплены, или запуганы. Так или иначе – мне доносят обо всех замыслах что наместника, что главнокомандующего.

– И тем не менее, – ядовито перебил Возариус. – Я потерял Даллу и Свирепого. Твои предположения?

– Я скажу, – осипшим голосом сказал сегевел. – Это может показаться невероятным, но я скажу то, что думаю.

Император внимательно посмотрел на Снио и наконец заметил, что у главы шпионов ввалились щёки и посерело лицо, и виной тому вовсе не лучи рассвета.

– Что с тобой? Тебя пытались отравить?

– Нет, мой император. Раммас нашел меня с помощью своего магического стола. Мы поговорили.

– Не тяни, Серый, – по чуть дрогнувшему голосу сегевел понял, что Возариус на миг отвлёкся от своих проблем и готов внимать.

– На севере происходят невероятные вещи, ваше величество. Раммас сказал, что пробудились некие силы. Алвириан добралась до Илона, на пути ей встретились великаны-людоеды, в гостинице под Алтутоном она убила оборотня, недавно мне передали, что на замок графа Мельдфандского напали демоны, в Нуанрете убивают каких-то пернатых тварей, которые следят, в Гейцмунде народ бежит на юг и на запад, бросая дома, туэркинтинцы уходят от своих северных границ ближе к Фарайру и Мохаристану.

– И ты считаешь что вот это, – император кивнул на змейку-альбиноса. – Знак оттуда?

– Да, ваше величество.

Император презрительно оттопырил нижнюю губу.

– Дева в Илоне?

– Скорее всего, уже в Ангмассалике, – сегевел болезненно сморщился. – Связь угасает, по мере того, как Раммас переваривает, но я знаю, что он отправил её и купца со своим человеком туда. И открыл ей, где находится дверь, чтобы она выкрала Отера и доставила его нам, если получится.

Возариус помолчал, сопоставляя, что сказал ему Снио.

– Ты считаешь, она справится?

– Она может справиться, ваше величество. Или, освободив Отера, она не станет рисковать, выпытает у него, где Зеркало Мира, если он что-то знает, и уйдёт другой тропой на поиски.

– Ты поступил на свой риск и страх, не посоветовавшись со мной, но если Отер будет у нас… можешь идти.

Снио Серый поднялся, вновь поклонился, прижав руки к груди и покинул террасу, оставив императора одного.

Слуги в коридоре проводили его боязливыми взглядами.

Вблизи Ангмассалика Малтефон не хотел рисковать и предлагал вновь заночевать, съехав с тропы, но у шпионки были свои планы.

– Мы должны кое-что сделать.

– Что же?

– Увидишь.

Они остановились на ночлег на постоялом дворе в дне пути от Ангмассалика. Алвириан, прищурившись, оглядела подводы, что стояли под навесом.

– У меня будет задание для тебя, – сказала она Хлисти, когда они поднялись в комнату, за которую уплатил купец.

Он повернулся к ней, дуя на покрасневшие пальцы.

– Да? Что я должен сторговать у Йарох-Дагга на этот раз? Наши бессмертные души?

– А я слышала, что купцы умеют шутить, – без улыбки сказала дева, подходя к окну. – Завтра мы разделимся. Тебе ни к чему знать, где находится дверь. Ты останешься здесь и до вечера должен купить мне подводу и несколько бочек доброго вина и пива. Не торопись, выбирай с толком. На следующий день въедешь в город и найдешь нас в том месте, которое тебе назовёт Малтефон. Я буду ждать тебя там.

– Да будет милостив ко мне Единообразный, – пробормотал Хлисти и почесал свою бороду. – Мы собираемся опоить весь замок? – по-моему, это глупая затея.

– Твоё дело – достать то, что я сказала…

В дверь тихонько постучали и на пороге возник Малтефон, задержавшийся с лошадьми на конюшне. Он принес поднос с едой.

– Ну? – спросила его Алвириан. Послушник покачал головой.

– Я не заметил ничего необычного. Никто не расспрашивал о нас и никаких наёмников из тех, что водят компанию с такими, как Рингер.

– Хорошо. Но ты всё равно будешь спать на конюшне. И будь готов ко всему. Тебя, оказывается, многие знают в лицо.

– Может и так, но это в Илоне, – потупился Малтефон. – Всё же я нечасто ездил с поручениями и в Ангмассалике последний раз был два года назад. Я не думаю, что меня… нас с вами ищут специально.

– Будем надеяться, – сухо обронила шпионка. – Давайте поедим. Хлисти, твоя стража первая и будь добр – подкрась свою бороду – смоль уже прорезается сквозь хну.

– Госпожа, – решился послушник.

– Что такое?

– Простите меня, но… да, я видел странные сны. И времена нынче странные. Магистр учил меня подмечать в людях многое и видеть их внутренние устремления. Я же… вы не замечали… просто после этого случая с Рингером… у вас есть кости, я знаю.

– И? – подняла бровь Алвириан, упрекнув себя за то, что была недостаточно внимательна к своему поведению. «Он действительно может заглянуть глубоко. Или ему об этом сказал Раммас. С другой стороны – таиться даже от своих…»

– Я не могу применять свои способности в Ангмассалике – там много служителей Единообразного. Но, мы рискуем своими жизнями, и если можно получить совет…

«А ведь он ни разу не чувствовал острие меча на своей шкуре, до того дня, – внезапно поняла дева. – Ни разу не был настолько беззащитен. Он не струсил, но теперь ему нужно больше уверенности».

– Я брошу кости в Ангмассалике, – мягко сказала Алвириан. – Обещаю тебе, перед тем, как начать, я спрошу их.

Сегодня она хотела позволить себе вспомнить всё, что было между ней и ведьмой в пещере, не загораживаясь и не прогоняя прошлое.

Её схватили возле Парквела и отвезли в город. Алвириан ехала с мешком на голове и не могла видеть улиц, но представляла их себе – высокие шестиэтажные дома из обожженного кирпича и блоков песчаника, с толстыми тисовыми балками, торчащими из стен, мощеные базальтовыми плитами улицы, крытые рынки с торговцами со всех концов света, казармы на Калмовом холме, храмы Единообразного, переделанные в языческие капища… Ещё сто лет назад Парквел был владением империи и до сих пор Анриак раз в десятилетие пытался отвоевать его.

Когда с неё сняли мешок, дева осмотрелась и поняла, что, скорее всего, она находится во дворце наваба, потому что на тюрьму это не походило никак.

Перед Алвириан стоял гепард, обнюхивая её колени, а на просторной террасе юноша в белых одеждах, с платком на голове, невозмутимо жонглировал тремя ножами. Потом он метнул их один за другим и клинки с грохотом вонзились в толстую доску, висящую слева от шпионки. Она почувствовала как дрожат лезвия, как злые осы.

– Ты доставила неприятности моему отцу, – с сильным акцентом сказал юноша, проходя в комнату. – Мы ждали тебя.

– И вот я здесь, сильный сын славного отца, – ровно ответила Алвириан. – Ножи твои остры…

– О, нет, – рассмеялся сын наваба, – нет, наш род не враждует с женщинами, разве только они сами возымеют желание напасть. Но законы для всех равны, а ты преступила закон. Отец доверил это дело мне и я долго думал, как тебя наказать, не сомневаясь, что ты поедешь обратно через наши края. И вот что я решил…

– Скажи, я красива? – неожиданно перебила его дева.

Юноша двумя пальцами левой руки обвел свои губы, присматриваясь к шпионке.

– Ты тонка, как исчезающий сумеречный свет… похожа на гибкую виноградную лозу, что растет на склонах близ Йоргоя…

– Так вот, – дерзко сказала Алвириан, раздувая ноздри. – Знаешь, как я лишилась девства? Был один очень похожий на тебя красавчик, к тому ж солдат. И сманил он меня на берег реки, выбрал уютное местечко, подпоил, разложил поудобнее и давай наяривать. А я лежу, лежу под ним, а ничего не чувствую. Ну вот ничегошеньки, то ли хмель, то ли перехотелось мне. И говорю значит этому солдату: ты давай что ли двигайся побыстрее, а? Кончим это дело да разойдемся. Так этот дурачок разозлился, руку мне хотел сломать… Я к чему – ты таков же в постели как и всё это мужичьё?

– Тебе не разозлить меня, – ровным голосом сказал юноша. – Я знаю, чего ты добиваешься и этого не будет. Я не убью тебя, нет. У меня есть наказание пострашнее.

Дева искренне расхохоталась, склонив голову на левое плечо.

– И что же это? Мыть полы в вашем гадюшнике? – это и вправду унизительно.

– Пять сотен лет мы враждуем с вами. Мы повергали в прах ваши города, захватывали ваши провинции, империя платила дань Магерлану. Наверное, Возариус отдал бы обе руки, появись у него возможность стереть нашу державу с лица земли. Но ведь есть племена, с которыми вы враждуете ещё дольше, чем с нами… Мы тоже граничим с Пущей, и тоже ничего не можем поделать с её обитателями. Воевать с легионами легче, чем выискивать в дебрях леса быстрые и неуловимые отряды. Эти арагнашцы наверняка в родстве с демонами – я знаю, что они не приняли веру в Единообразного и поклоняются тем идолам, которым тысячи лет назад возносили молитвы и франны и ниппилары…

С возрастающей тревогой Алвириан слушала наследника Приграничной области. Относительно дикарей она никаких иллюзий не питала. Эти убивали чужаков всегда.

– Мы провели три карательных похода, но только зря потеряли воинов, а на месте сожженных деревьев вновь зеленеет подлесок. Но один подарок отцу наши охотники всё же сделали.

Юноша помолчал, наблюдая за реакцией девы.

– Это арагнашская ведьма. Самая настоящая. Старая карга ворожит, лечит, искусна в составлении ядов и порче. Мы намеренно держим её в подвале – чтобы не обернулась птицей и не улетела. Ты придёшься ей по вкусу.

Алвириан непроизвольно вздрогнула.

– Да, она снова сделает тебя маленькой девочкой, боящейся темноты. А потом мы с тобой снова поговорим, – покивал головой сын наваба, обещая шпионке скорую встречу. – Ты же сильная, ты же не откусишь себе язык…

– Что со мной сделают?

– Она вытянет на свет твою истинную сущность, а так как по природе своей женщины слабы и беззащитны, то ты тоже станешь такой. Истинной женщиной, усладой для глаз и для рук. А потом, когда ты научишься бояться, она выпьет твою молодость, украдет красоту и заберет твою душу. Уберите её!

Алвириан вытолкали в коридор, не дав сказать и слова, вновь набросили мешок на голову и повели по бесконечным гулким переходам навстречу безумию. Она хотела сказать… и почти задохнулась. «Свет рассудит нас. Во имя Анриака я проникла в этот дворец и отняла жизнь у пятерых военачальников, принеся им отравленное вино. Что такое моя душа, когда они водили в бой тысячи солдат?… Серый всё поймёт».

Её везли как вещь, как торбу с овсом, перекинув через седло, и дева ощущала, как движется под ней конь, как ходят его напряженные мышцы, как он меняет тряскую рысь на скорый шаг, фыркает и мотает головой.

Алвириан остро кольнуло сожаление, что она так и не получит кваддару бабушки, тем временем её сняли с седла, продели под мышки веревку, – она слышала скрежет отодвигаемой решетки, протащили на заплетающихся ногах несколько шагов и толкнули вперед, в пустоту, отчего Алвириан не сдержалась и вскрикнула.

Она падала вниз, больно ударившись плечом и локтем, пробороздив затылком по стене, с которой стал осыпаться то ли песок, то ли известняк. Сверху что-то кричали опускающие её на веревке воины. Должно быть, звали ведьму. Едва ступни шпионки коснулись холодного пола пещеры магерландцы бросили веревку, с грохотом водрузили решетку на место и торопливо убрались, бормоча охранные заклинания.

Алвириан оскользнулась, попыталась сохранить равновесие, но упала на правое колено. Инстинкт подсказал ей, что за спиной кто-то стоит. Дева дёрнулась, но было поздно. От удара чем-то тяжелым по голове её сознание померкло.

Алвириан очнулась в большой пещере. Пахло сыростью и затхлостью, несмотря на большой костер, разожженный в середине. В его свете дева увидела кости, много костей на полу, какие-то шкуры и пучки трав, развешанные по стенам, а так же бронзовые чаши и инструменты, лежащие неподалёку. Это, наверное, как и травы, доставляли ведьме доверенные люди наваба. Ведьмы не было видно, но она сопела у Алвириан за спиной, отчего у девы побежали мурашки по всему телу. «Как же она живет здесь столько лет… как же она всех ненавидит…» Вот рука рывком запрокинула ей подбородок вверх, дёрнув за волосы. Слёзы боли показались у Алвириан на глазах, она глухо крикнула, вызвав злобный клёкот.

Потом ведьма заглянула ей в лицо, и тогда деве действительно стало страшно.

Седые космы обрамляли бледную морщинистую кожу, под которой, казалось, копошились груды могильных червей, нос, провалившийся внутрь, безгубый рот с ощеренными желтыми редкими зубами и светящиеся во мраке глаза. Отблески пламени то высвечивали полностью её черты, то скрывали в полумраке.

– Дочь солнца, – прошипела ведьма ей на ухо на плохом магерландском. – Мне говорили о тебе.

Она облизнулась, пустив нитку слюны.

– Сказали, что ты храбрая. Сказали, что ты вкусная. Я чую, да. Чую горячее сердце. Ваши воины приходили в наши леса, в своих блестящих шлемах, с копьями… И все оставались там – все до одного – слышишь? Потому что даже те, кто ушел, видели по ночам наши тени.

Холодные скрюченные пальцы ощупали тело Алвириан – деловито, жадно, ничего не упуская.

– У тебя тело воительницы, – бормотала старуха, – чистые глаза, крепкие руки… хороша, очень хороша…

– Я убью тебя! – от бессилия крикнула дева, и услышала свой жалкий, срывающийся голос.

– Да, моя девочка. Конечно убьёшь, – захихикала ведьма. – Старую Низри все хотят убить… – внезапно она опрокинула деву на спину и левой рукой зажала ей нос, вынудив открыть рот. Алвириан извивалась, но легкий удар по трахее заставил её широко открыть рот. Ведьма склонилась и приникла к её губам.

Дева почувствовала непонятный сладкий вкус, головокружение, потом накатила горечь.

– Вкусная, да… сладкая… – карга засуетилась у костра, собирая в чашу какие-то ингредиенты. Потом поставила её на камень возле огня, и, помешивая, косилась на Алвириан.

Дева лежала смирно, в полуобморочном состоянии. Мысли метались как смятенные птицы. «Она выпила мою душу, выпила – душу!» В пальцы правой руки упиралось что-то острое, но дева не обращала внимания, настолько она была испугана. Она хотела предложить ведьме выкуп, посулить золотые горы, но открыв рот, была способна лишь стонать.

Безумный взгляд Низри не сулил спасения.

Ведьма колдовала над зельем, шептала наговоры, кружилась в танце, подвывая, размахивая горящей веткой, плевала в чашу.

Потом сняла её с огня, держа куском кожи, и подошла к Алвириан, заворожено смотрящей на бронзовый нож в её руке.

– Пей, – прохрипела ведьма. – Пей, пока я не пустила тебе кровь, – и силой заставила деву проглотить зелье.

От густого, терпкого варева шпионка едва не захлебнулась, потом на неё снизошло состояние подавленности и покоя. Безразлично смотрела она, как ведьма вновь кружится у костра, разрезая ножом невидимые нити. С каждым взмахом что-то происходило внутри у девы – она ощущала странную пустоту и заполняющее её неведомое, скрытое покровом тайны. «Она набивает меня, как куклу соломой, – поняла дева. – Я теряю волю». Правая вывернутая ладонь до сих пор ощущала острое, хоть и занемела. Алвириан непроизвольно сжала руку в кулак, подумав, что лежит на костях. «Может, кто-то тут сгнил до меня. Здесь пахнет смертью и безумием. Но она скажет мне – пойди, и я пойду».

Слезы показались у Алвириан на глазах. Увидев это, Низри победоносно рассмеялась.

– Ты плачешь, дева, несущая смерть. Ты была преданной ученицей и тебя научили забывать. А теперь память возвращается. Эти мужчины глупы, они лгут, но женское сердце не обманешь… вот тут у тебя всё – вот всё хранится… помнишь своего первого мальчика, свою чистую, самую светлую любовь…

Алвириан в прострации кивнула. Крапи стоял перед глазами как живой – в белоснежной тоге, кудрявый, со свитком каких-то законов, которые только что вынес на обсуждение Совета, и из-за которых его следовало убить…

– Я вижу – помнишь. И мать, и отца, и всю несправедливость, и то как кричала в темноте… в тебе есть тьма, девочка, и сейчас я позову её на свет.

Ведьма вновь поцеловала её и отстранилась, а Алвириан словно со стороны наблюдала, как выгнулось дугой её тело и что-то хлынуло изо рта.

– Глупые, жадные мужчины, пауки с мохнатыми лапами, да поразит их проказа, – бормотала у неё над ухом Низри. – Они хотят сделать тебя рабой, но ты послужишь мне, мне, и никому другому. Сегодня ты выпила мою слюну, завтра мы отведаем крови друг друга… завтра тьма укоренится в тебе, завтра я приду в твои сны навсегда… они поставили решетку – думали, что я превращусь в птицу и улечу… но Низри умна, она знает тайны леса. Деревья растут в тишине, деревья разрушают скалы, деревья всё помнят…

Так и ты будешь копать для меня, грызть камень, а когда придёт время, и они заберут тебя у меня, угрожая, что я умру с голоду, ты вернёшься. Вернёшься на третий день луны, где бы ты ни была и откинешь эту проклятую решетку… Я свяжу тебя самым крепким заклятьем – заклятьем крови, рода и смерти. Сам Арагнаш будет свидетелем нашей свадьбы – о, сколько свадеб сыграла я на своём веку… и здесь – здесь тоже, – лежащая в прострации дева наблюдала как старуха делает хищные движения, – они умерли все – храбрые и трусливые, богатые, жалкие глупцы – ты лежишь на их костях. Я каждого заставляла работать в расщелине, каждого! – а эти харроуки сверху думали, что это призраки звенят своими железяками. Грязные свиньи, чужеземцы, жрущие свои испражнения…

У Алвириан закатились глаза, и ведьма перевернула её на живот. Последнее, что слышала шпионка своим отстранённым слухом, было:

– Ты поможешь мне выбраться отсюда, так или иначе. Тебя я ждала…

Дева очнулась рывком – будто кто-то вышвырнул её из холодной воды. Но это пробуждение словно отняло у неё последние силы – Алвириан тяжело водила покрасневшими глазами из стороны в сторону, крупная дрожь пробегала по её телу, она чувствовала себя разбитой. «Это смерть, – равнодушно подумала дева. – Я не выдержу всего…»

Костер прогорел. На дно пещеры сверху падали тусклые лучи. Их было ничтожно мало, но в их свете Алвириан смогла разглядеть свернувшуюся клубком фигуру. Ведьма спала на человечьих кожах, но деве уже было всё равно. Она лежала и думала, что надо собраться с силами, привстать и размозжить себе голову о каменный пол. Потом поняла, что не сможет сделать этого и опять слёзы показались у неё на глазах. «Ты добилась своего, ведьма. Ты…»

Дева перевернулась на спину и опять что-то кольнуло её в ладонь. Алвириан вспомнила, как вчера подобрала какой-то обломок среди костей. Ощупывая предмет, дева догадалась, что это наконечник стрелы. Как он оказался здесь? Может, воин носил его в своем теле, может, ведьма излечила его или наоборот – убила, может… Наконечник был достаточно остер.

«Я умру, – подумала Алвириан. – Я точно умру»…

Она представила, как берет губами прохладное железо и глотает его. Это гораздо легче, чем биться головой о камни. И тут голос Серого сказал ей: «Помни, отныне ты не принадлежишь себе. Твоё дыхание – дыхание Анриака. Империя потребует от тебя жертвы – жертвуй. Убийства – убивай. Подкупа, слежки, похищения – не останавливайся ни перед чем. Ибо это теперь твоя жизнь. Наградой будет признание избранных и покой».

– Покой… – прошептала Алвириан.

От этих звуков старуха пошевелилась, а потом проворно соскользнула со своего ложа.

– Ты что-то сказала, сестричка? Или Низре послышалось? Я видела сон о тебе, хороший сон: лес шумел, совсем как у нас в пуще, и тьма клубилась меж мертвых стволов… Там была ты – голая, тощая, бледная как саван, прикрытая только волосами. Змеи скручивались у твоих ног, псы с пенными пастями ели с твоих рук, хотя ты висела, принесенная в жертву, как велит Арагнаш… Велик наш бог – его знаменья – жизнь пиурринов…

Ведьма подошла совсем близко, склонилась, обнюхивая тело шпионки.

– Грядет великая ночь. Они и не знали, эти харроуки, что будет, когда отдавали мне тебя на семь дней… Есть цветы, что раскрываются в этих краях при свете полной луны, и от их запаха слабые сходят с ума, а сильные видят демонов, которые выходят из-под земли… Великая ночь, ночь танца с духами, ночь обретения тайн… О чём ты плачешь, моя маленькая? О бесцельно пролитой крови? Скольких ты убила, а в итоге не можешь помочь себе ничем. Где твои большие друзья? Где те, что посылали тебя на смерть? Где те, что издевались над тобой? Низри не будет заставлять тебя копать, нет… там твердый камень – кости и ножи ломаются, пленники сходят с ума. Я выпью твою душу и мы выйдем отсюда вместе, обещаю…

Алвириан попыталась отодвинуться, но ведьма прижала её коленом и пальцами подняла веки.

– Смотри на меня, поганая слизь изо рта Варьавула! Что ты замышляешь? Что? Думаешь, я развяжу тебя, до того, как закончу обряд? Нет, Низри не столь глупа. Пусть руки твои посинеют и онемеют, я знаю, чем растереть их потом, когда это будут уже мои руки.

Проверив узлы, ведьма отступила на шаг, удовлетворенно приглядываясь.

– Плачь, дитя, плачь. Вспоминай. И прощайся. Ночь близится.

Дева лежала в забытье, рассматривая качающуюся на недосягаемой высоте решетку над головой. Она видела, как последние солнечные лучи скользнули по стене. Наконечник стрелы был острым, но недостаточно, чтобы разрезать прочную веревку. Однако Алвириан с тупым упорством, пользуясь им, как крючком и спицей разделяла веревку на волокна, пытаясь ослабить узлы.

Ведьма ходила в стороне от неё, горбясь, чертя на полу таинственные знаки, её плечи и голова были покрыты летучими мышами, пролезшими сквозь прутья решетки на закате и скалившими свои гнусные мордочки в сторону шпионки.

Перед внутренним взором Алвириан часто появлялся Крапи. Глупый, наивный мальчишка, мечтающий переделать империю и её саму. Алвириан не знала, какая из этих фантазий раздражала её больше. Его отец был крупнейшим владельцем земель на Севере, и опаснейшим противником Возариуса. Именно он объединял вокруг себя оппозицию. И когда его любимого сына нашли посиневшим, со вздувшимся животом, всё развалилось. Дева смотрела в синюшное лицо Крапи и видела, как шевелятся его губы. «Ты тоже можешь поцеловать меня. Теперь мне не страшно это…»

– Любила ли ты? – спросил он, и сукровица капала на пол из расцарапанных глаз.

– Любила.

Мыши хлопали крыльями. Некоторые сорвались и кружились под решеткой, потом пролезли на волю и стали возвращаться, неся в своих лапках цветы с дурманящим запахом.

Низри, раскачиваясь, гортанно пела. Это было жуткое зрелище – согбенная старуха, осыпаемая цветами, выкрикивающая заклятья с пеной на губах.

Алвириан каталась по полу против своей воли – невидимые силы тащили её.

Зелье в чаше брызгало, обжигая мышей. Низри стремительным движением поймала пару крылатых тварей и выжала над варевом. Потом сбросила с себя одежду, показав своё костлявое страшное тело, в старческих пятнах и бородавках. Она взывала по-пиуррински к своим демонам и её услышали.

Алвириан было больно смотреть в её зажегшиеся красноватым светом глаза. – Добыча… – плотоядно прошептал ей кто-то на ухо.

Алвириан хотела позвать на помощь, но слова не шли. Ужас затапливал её естество, она дергалась в путах как пойманная рыба, вызывая глумливый смех вокруг.

Ведьма приблизилась и оседлала её, вознося двумя руками чашу над головой.

– Тьяр мархок длай пурнаш Архиваганна! Тьяр мархок длай пурнаш Ирвукарон! Тьяр мархок салай нарьс Низра макь'и!

«Сейчас», – сказал Крапи и поцеловал её.

Дева резко села, ударив головой ведьму в грудь. Та пошатнулась и пролила зелье себе на голову, кое-что досталось и Алвириан.

Визжа, Низри с размаху ударила её чашей, хохот вокруг сменился воем, поднялся настоящий ветер и как знать, может его порывы позволили Алвириан освободить левую руку?

Она воткнула наконечник прямо в горло ведьме – так, как учили в Доме. Рев вокруг грозил расколоть голову, но шпионка нутром чуяла, что в чём-то духи бессильны.

Низри судорожно душила её, но в старческих руках уже не было силы. Дева встала, пошатываясь, и оторвала от себя хрипящую старуху, испытывая гадливое ощущение.

– Жрите! – сказала она, зная, что её услышат. – Это вам.

И бросила ведьму в костёр.

Потом села подле и, обхватив трясущимися руками колени, закрыла глаза.

Алвириан лежала на кровати, впервые за эти месяцы спокойно воспринимая то, что было. «Я могу об этом думать… Магистр, да продлит Единообразный дни твоей жизни – я действительно излечилась!»

Они ехали весь день, с трудом пробираясь по узким тропинкам. Деревья мерцали снежным покровом вокруг них и сирота иногда думал, что это путешествие похоже на бесконечный путь двух призраков позабытых богами и людьми. Он не удивился бы, выведи его назавтра горец к ледяному городу, в котором живут только ходячие мертвецы, и лишь энергичное упорство Кискейлта и его широкая улыбка заставляли сомневаться в таком результате похода. И всё же Тахиос опасался.

– Послушай. Тебе не кажется что вокруг слишком тихо?

Кискейлт обернулся к юноше и прищурился из-под капюшона, пока его конь неторопливо пробирался сквозь сугробы, утопая по брюхо.

– Ты думаешь, впору волкам появиться, пока мы здесь увязли? Ничего, сейчас взберемся на вон ту вершину и осмотримся.

Тахиос посмотрел, куда он показал и чуть слышно вздохнул про себя. Это было близко.

Ветер сдул снежную шапку с каменной головы холма, обнажив сухую траву и выбитые копытами диких коз ямки, в которые они укладывались отдыхать.

Кискейлт спрыгнул с седла и прошел к отвесному выступу, высматривая, что творится на дороге позади них.

– Не туда смотришь, – севшим голосом позвал его Тахиос.

Горец подошел к юноше и встал за его плечом.

– Вон там.

– Лопни мои глаза… – ошарашено пробормотал Кискейлт. – Ты видишь то же что и я, друг?

– Кажется, да, – таким же напряженным голосом ответил Тахиос.

А видели они скользящее тело снежного змея, длинной наверное в тридцать шагов. Чудовище уползало на запад.

– Он пересекает наш путь, – прошептал горец. – Если бы я не поверил тебе и мы не поднялись сюда, он мог нас учуять… Но ведь Ангмассалик в двух днях пути отсюда! Как такое могло пробраться незамеченным?

– А ты не верил в Зеркало Мира, – упрекнул его сирота.

– Хёрир забери мою душу, теперь я поверю даже в священного ежа гейцмундских королей! – пробормотал Кискейлт. – Подождём здесь немного, я обдумаю, безопасен ли ночлег там, где я хотел остановиться.

Тахиос проснулся на рассвете. Костер догорал, мерцая угольями, и тепла от него практически не было. Сирота выбрался наружу и с удивлением воззрился на следы рыси, которая прошла совсем близко от места их ночлега, не потревожив лошадей. Или? Он обернулся, но оба коня стояли, как ни в чём не бывало под пихтой, потряхивая заиндевевшими гривами.

Кискейлт, почувствовав, что его спутник уже встал, завозился на лапнике и тоже покинул укрытие.

– Это последняя ночь в лесу – сегодня прибудем в Ангмассалик. Уж там-то ты сможешь залезть в бадью с горячей водой, смуглолицый.

– Я надеюсь, в городе ты позволишь мне угостить тебя? – спросил Тахиос, потягиваясь.

– Я солдат, мне надо быть в замке, – покачал головой Кискейлт. – Мы везем странные вести, боюсь, мне не позволят отлучиться из Мриэрмеля.

– Это тоже странно – вот глянь на следы. Похоже, зря мы не стали дежурить, понадеявшись на лошадей и на то, что змей уполз…

Горец пристально рассмотрел следы, присев возле них.

– Да, ты прав, это тоже странно. Она ушла туда, – показал рукой в сторону города. – Не тронула коней, и они не заржали. Мой приучен поднимать тревогу, если рядом чужие.

– Что будем делать?

Оруженосец сира Домарда некоторое время думал, потом встал и, оглядываясь по сторонам, подошел к лошадям.

– Я проверил, никто не касался их, – подал голос Тахиос.

– Ладно. Тогда мы продолжим путь, только будь начеку.

– Хорошо.

Дева и послушник выехали рано утром, сугробы серели в темноте неясными волнами, ветра не было.

– Ты найдёшь дорогу?

– Моя госпожа, мы сделаем крюк, чтобы не видно было, что свернули прямо с основной дороги, и пока туда доберемся – станет светло.

– Разумно, – пробормотала Алвириан и оглянулась через плечо.

«Ну, купец, не подведи меня. Не вздумай опять сбежать без оглядки в какой-нибудь Гаурдан».

Они промчались мимо невысокой каменной осыпи, и Малтефон показал, что надо поворачивать.

– Среди этих холмов кончается, вернее, начинается Кряж! – крикнул он. – Сейчас мы заберемся повыше и оттуда увидим стены Ангмассалика и даже башни Мриермэля.

Петляющая тропа вскоре ушла в сторону, и дева с послушником поехали по снежной целине, иногда лошади проваливались по брюхо, преодолевая заносы.

– Скажите мне, госпожа, если мы откроем дверь – вы сумеете справиться сами? Магистр приказал мне проверить, что там, на той стороне… но сумеете ли вы запомнить заклинание…

– Я понимаю твои опасения, Малтефон, но тебе придётся делать то, что сказал Раммас и вернуться к нему, потому что в Ангмассалике наверняка тебя уже ждут. Ты назовешь мне гостиницу, где мы должны были остановиться и я поеду одна, Хлисти будет ждать меня там, да помогут ему в этом Трое Святых. Прости, но то что скажут мне кости ты не узнаешь.

Малтефон посмотрел на неё, потом на лице его появилось выражение замкнутости, и он толкнул свою лошадь каблуком.

Они выехали на небольшой пятачок, свободный от зарослей бересклета, перед ними зияла узкая расщелина, по бокам беспорядочно громоздились огромные камни в три-четыре человеческих роста.

– Это Венец, – прошептал послушник. – Его так называют, потому что издалека это полукружие камней напоминает корону.

– Нам что, придётся спешиться и лезть в эту расщелину?

– Нет, госпожа. Мы спустимся вот здесь, по направлению к городу, и там будет пещера внизу. Иногда пастухи ночуют в ней, если застала гроза. Вот там придётся попотеть.

– Что ж, веди.

Высоко в небе над ними парил канюк, изредка оглашая небо своим пронзительным кличем. В восьми милях к северу на равнине возвышались мощные стены и башни Ангмассалика.

В пещере было сухо и бесснежно – удобный выступ препятствовал проникновению снега даже при неблагоприятном ветре. В одном из закутков лежал нарубленный еловый лапник для подстилки и куча хвороста.

Малтефон вытащил из седельной сумки припасённый факел и зажег его. Они дошли до самого конца пещеры и послушник, посветив, стал отскребать ножом грязь со стены.

– Нам придётся разжечь костёр.

– Здесь? Посмотри – тут же просачивается вода, все разводят огонь у выхода. Мы задохнёмся от дыма.

– Так надо. Пойдемте, госпожа, поможете мне.

Они перетащили весь хворост к стене, и послушник сноровисто высек искры кресалом. Пламя вытянулось вдоль камня и принялось жадно лизать его. Очищенные от грязи письмена тускло засияли. Стоящая слишком близко Алвириан отступила на шаг.

– Теперь вы видите.

– Да.

– Если вы не хотите, чтобы я пошёл с вами, я буду ждать вас здесь.

– Да, так будет лучше. Ты проводишь меня до поляны и покажешь путь к городу. А сам готовься, я долго не задержусь.

Послушник разбросал ногой прогоревшие уголья и поспешил к выходу.

Они выбрались к Венцу и Малтефон показал Алвириан, как проехать к южному тракту.

– Хорошо, я поняла. У тебя есть припасы?

– Да, госпожа.

– Жди меня три дня, если на третью ночь я не появлюсь, смотри, не зажжётся ли над городом зелёный шар. Тогда ты поймешь, что мне нужно ещё время. Если не увидишь ничего – уходи.

Не дожидаясь ответа, дева пришпорила лошадь и начала спускаться к подножию Венца.

Она проехала между двумя холмами и неожиданно услышала ржание слева от себя. Её лошадь заржала в ответ, и дева привстала на стременах, пытаясь определить, кто движется с той стороны.

«Нас отыскали люди Фрольда? Так быстро?» Ножи сами скользнули ей в руки, она посмотрела через плечо, но Венец закрывали от неё сосны, а значит, Малтефон, даже если и остался на площадке, всё равно ничего не увидит сверху. «Они могут пойти по следам. Надеюсь, он услышит шум и догадается убраться оттуда».

Появившиеся позади неё всадники не были похожи на наёмников – на одном был черно-белый плащ, что носили солдаты марки, а во втором Алвириан с удивлением узнала Тахиоса.

Он тоже узнал её, и посмотрел так, будто догадывался, зачем она здесь. Мальчик повзрослел за эти недели, отметила про себя дева. И стал опасен.

– Что вы делаете здесь, миледи? Вы заблудились? – меж тем спросил подъехавший ближе солдат.

Шпионка улыбнулась ему, краем глаза видя, как осматривается по сторонам слуга Танкреда, положив руку на рукоять меча. «Его я не застану врасплох, это точно. Но стоит ли драться?»

– Я вижу, это моя соотечественница. Позволь обратиться к ней, – сказал Кискейлту сирота и прищурился, словно предлагая Алвириан поиграть.

– Да? – недоверчиво сказал горец. – Что ж, попробуй.

– Что ты делаешь здесь? – переходя на анриакский, спросил Тахиос.

– А что ты здесь делаешь? – вопросом на вопрос ответила дева, снова улыбнувшись. Тахиосу не понравилась её улыбка.

– Тебе не сладить с нами, – мы в кольчугах и я знаю, чего от тебя ожидать.

– Что ж, хорошо, тогда езжайте своею дорогой, – легко согласилась Алвириан. – Или можете заночевать здесь, а я подамся в город – очень уж намаялась в пути.

– Нам придётся поговорить, – спокойно сказал Тахиос. – И ты знаешь это, Дахата, охотница за Зеркалом Мира и один Кжал знает, кто ещё.

– Хорошо, – дева легонько пришпорила свою лошадь. – Мы будем говорить здесь, или выберем местечко поуютнее? Зачем ты едешь с этим солдафоном, Тахиос?

– Он спрашивал, не заблудилась ли ты, – без тени усмешки сказал сирота.

– Я знаю, что он спрашивал. А вы – не заблудились? – южный тракт как раз впереди.

– Нет, мы едем напрямик.

Тон юноши встревожил Алвириан. «Догадался ли он? На приёме в день Лига он стоял за троном, видел ли он, что я была с Залми?»

– Уж не хочешь ли ты сказать, что искал меня?

– Что она говорит? – вмешался Кискейлт. – Вы что – знаете друг друга?

– Вроде того, – кивнул Тахиос. – Смотри за ней в оба, солдат. Она тоже охотится за Зеркалом Мира.

«Тоже? – вот это да, да ты быстро учишься, мальчуган!»

– Да что у вас тут – сбор всех спятивших? – фыркнул горец и сплюнул на снег. – Если ей не нужна помощь – мы едем дальше. Но можем и проводить её до города, – он бросил откровенный взгляд на деву.

Алвириан смутилась.

– Я не смею вас задерживать, господа.

– Но мы настаиваем, – раздельно сказал Тахиос. – Очень. Здесь, знаете ли, небезопасно. По ночам можно натолкнуться на волков, а они очень свирепы этой зимой.

– Да что вы говорите. Что ж, придётся проехать с вами до тракта.

– Она согласна? – осведомился Кискейлт.

– Да.

– Госпожа, вы под нашей защитой. Скажите, вас тоже привели сюда поиски Зеркала Мира? Тахиос – переведи.

– Что ты здесь делаешь, Дахата?

– Ищу Зеркало Мира, разве не ясно?

– Ты была у Бараха, почему он сказал тебе, где хранится его книга? – задал волнующий его вопрос сирота.

Дева помедлила, прежде чем ответить. «Он поймает тебя на лжи».

– Старик был очень мудр и как все мудрецы – провидел будущее. Я предложила увезти его в Маравенхарр, в обмен на правду о Зеркале – он отказался. Он знал, что за ним придут. Когда стражи стали стучаться в дверь Барах взял с меня клятву, что я отдам его труд графу или графине Мельдфандской. Но я видела, что творилось в зале и мне нужно было спасать себя, потому когда появился ты… в общем, я решила, что так будет лучше. Ты привёз им книгу?

– Да, – помедлив, сказал Тахиос. – Я привёз им книгу.

– Что она говорит?

– Говорит, что приехала ненадолго. Потеряла след.

– Неправда. Я знаю, что мне нужно. А вот ты – ответь мне, зачем ты здесь?

Сирота некоторое время смотрел Алвириан в глаза, и она увидела, что юноша действительно повзрослел. «Он набирает силу. Но что-то мучает его».

– Я ушёл от Танкреда.

– Что? – не поверила дева. – Почему?

Но в действительности она всё поняла. Образы вставали один за другим: поиски шпионов, какое-то недоразумение со стражниками, суд на пиру, а потом смерть библиотекаря. Он там лишний.

– Так ты что же теперь – сам по себе? Ищешь друзей среди бывших врагов?

– Я никогда не враждовал с Маркой.

– Но ты один из «забытых», – подчеркнула шпионка последнее слово. – Мог бы уйти в империю, там нашлось бы применение твоим талантам.

– Империя бросила нас, – сухо ответил юноша. – Оставила всё как есть, потому за триста лет анриакцы растворились, как будто их и не было. Остался только наш квартал в Алтутоне, но и тот Танкред, я думаю, прикажет выжечь калёным железом, когда у него освободятся руки. И все знают об этом.

– И ты думаешь, что быть прислугой какого-то рыцаря лучше, чем искать своей судьбы?

– Я свободный человек, – не поддался на её подначку Тахиос, хотя и покраснел от гнева. – И я не стану никому служить.

– Ну-ну, не ссорьтесь, – уловил напряжение в их голосах Кискейлт. – Что это вы? Спроси, где она остановилась?

– Если ты не хочешь никому служить, – прищурилась дева, – то дай я угадаю, зачем ты здесь. Я здорово угадываю, Тахиос.

– Ну, – буркнул сирота. – Только не зарывайся.

– Да что ты, мне просто интересно. Ты повез книгу графу, может, даже прочитал её по пути, ты же у нас вырос при герцоге как-никак. А в замке графиня предложила тебе немного пошпионить в её пользу – потому что никто в Марке не подумает, что беловолосые варвары додумаются до такого. Так что ты уже служишь, да, Тахиос? Только знает ли об этом твой товарищ?

– Что она говорит?

– Говорит, что её пугают города, не похожие на те, где она привыкла жить.

– Отважная девушка. Спроси, почему она путешествует одна?

– Потому что ищет неприятностей на свою голову.

– Пока вы мне не встретились, было достаточно спокойно, – съязвила дева, поправляя капюшон, который зацепила низко нависающая ветка.

– Что она говорит? Ты спросил, где она остановилась?

– Так где же? – поинтересовался Тахиос. – Ты слышала.

«Они решили, что я уже живу в городе, а здесь обшариваю окрестности. Что ж – так лучше».

– В… «Диком поросёнке».

– В «Диком поросёнке». Ты слышал о таком?

– Нет, но я нечастый гость в Ангмассалике. Последние пару лет я пропадал на границе, не видел ничего кроме деревьев, камней, да птичьего дерьма на них. Ещё иногда звериные следы.

– Ну да, славная жизнь. А где ты остановилась на самом деле?

– Вот уж нет, милый, вот уж не думай, что я захочу поболтать с тобой за кружкой пива.

– Но ведь придётся, Дахата. Ты конечно думаешь, что я шпионю для графини Мельдфандской, а я знаю, что ты шпионишь для империи.

– Но у обоих у нас нет никаких доказательств, – вновь улыбнулась Алвириан. – Или ты предлагаешь обличать друг друга, стоя в воротах, на виду у стражи? – Нет, – ответил Тахиос. – Я хочу поговорить с тобой о Барахе. И о том, кто такой был Кесковит. Я не попытаюсь притянуть тебя к ответу в чужой стране.

– Это так осмотрительно с твоей стороны. Когда ты избавишься от своего дружка, мы сможем немного поболтать, а до тех пор, будь добр – не приставай ко мне.

– Что она говорит?

– Немного расстроена.

У ворот Кискейлт церемонно попрощался с Алвириан, махнул рукой Тахиосу, пообещав ему встречу в таверне «ближайшей к замку – „Золотой лось“ – такую не пропустишь, дружище!» и умчался в сторону Мриермэля видного отовсюду – так велик он был.

Сирота подхватил лошадь Алвириан под уздцы, хотя она насмешливо засмеялась, и они медленно поехали по улице, смотря, как шныряют тут и там лоточники, угольщики, продавцы дров и простой люд.

Город казался более упорядоченным, чем Илон, возможно, потому, что он превратился в столицу совсем недавно – две сотни лет назад только Илон мог похвастаться крепкими стенами и внушительным количеством жителей. На равнине перед ним разыгрывалось бесчисленное количество сражений, всякий бенортский вождь, а потом – герцог, считал своим долгом осадить и взять столицу Груландской Марки, а потом ограбить серебряные копи по соседству. Всё изменилось, когда маркграфом стал Каттан, принц Эврандский. Вынужденный бежать из своего королевства он прибыл в Марку и пять лет служил простым солдатом, пока во время очередного набега бенортов и обороны Илона не проявил себя. К концу осады Каттан принял из рук казначея перстень маркграфа и золотую цепь. Он упорядочил структуру войска, систему сбора налогов и стал окружать Гремящий Кряж крепостями и замками, куда сажал ветеранов, давая им под надзор целые округа. Через десять лет правления Марка являла собой грозную силу, которая на равных могла соперничать с войсками Ниппилара, тогда ещё свободного Гаурдана, Гейцмунда и Индэльгейма. Решив возвратить себе трон Эвранда, Каттан перенес столицу ближе к границе с королевством, преследуя несколько военных и политических целей.

При нём Ангмассалик стал вторым городом Груланда и единственным, построенным по чёткому плану.

Мриермэль же был шедевром оборонного искусства. Одиннадцать башен, уступами возвышающиеся один над другим ярусы обороны, крытый внутренний двор… Алвириан смотрела на замок и подумала, что такого ей совершать ещё не приходилось.

– Ну, – нарушил молчание Тахиос. – Поговорим, наконец?

Он смотрел неё, запоминая каждую черточку лица, изучая её движения, вбирая её всю, целиком, без остатка.

– Поговорим, если перестанешь так пялиться на меня. Я тебе не шлюха.

На лице сироты мелькнуло сомнение, но он не спешил его высказывать.

«Если мальчишку натаскать – из него выйдет толк».

– Скажи мне, как ты втёрся в доверие к солдату?

– Я ехал через границу и наткнулся на разгромленный форт и… мёртвых великанов. Потом пришли пограничники. Командир не хотел, чтобы я распускал слухи в Илоне, и отправил меня сюда, взяв клятву, что я не нападу на его гонца.

– Мёртвые великаны, – задумчиво сказала Алвириан, покачиваясь в седле. – А он не сказал – часто ли у них происходят такие чудеса?

– Чудеса, – повторил за ней Тахиос, вспоминая что-то своё. – Нет, не сказал. Скажи мне, что тебя сюда привело?

– То же, что и тебя, раз ты назвался охотником.

– О, нет. Ты слишком изворотлива. Ты миновала земли графа Мельдфандского и границу раньше меня, хотя была в замке во время Длинной ночи. А я ушел от Танкреда на рассвете. Ты сумела поговорить с Барахом, а он не каждому доверится. Ты что-то искала у Кесковита и вообще – все следы должны были привести тебя к Отеру, а Отер, как известно… – тут юноша осёкся, но Алвириан уловила ход его мыслей.

– Ну что ж, поздравляю, наконец-то ты начал думать, – насмешливо сказала она. – Да ты и сам приехал сюда – не за этим ли? А? Хочешь стать героем? Привезти от настоящего герцога вести сестричке? Только как ты собираешься это сделать, как? Бродить под стенами этого Мриермэля и выть по-волчьи? Перестукиваться?

Жители города бросали любопытные взгляды на странных чужеземцев, говорящих на своём латунном языке и сверкающих друг на друга глазами.

– Отпусти мою лошадь, ты привлечёшь внимание патруля, а твоего друга-солдата уже нет с нами. Кто за тебя поручится, если я сейчас закричу, что ты грабитель?

Тахиос нехотя отпустил повод.

– Если ты сменил хозяина, это твоё дело. Но не надо пытаться отыграться на мне за все свои неудачи.

– Я и не пытаюсь. Но раз ты так заговорила, знай – в Бенорте тебе делать больше нечего. Я запомнил тебя, и, кому бы я ни служил, не думаю, что ему будет полезно твоё присутствие в герцогстве.

– Ты славный малый, Тахиос, но выбрал себе опасную работу. Прощай.

Дева дернула за поводья, стремясь поскорее раствориться в толпе. Сирота соскочил с седла, приметив расторопного мальчишку, и схватил его за плечо.

– Видишь вон ту женщину, что поскакала сейчас вниз по улице? Беги за ней, проследи, где она остановилась, и получишь ещё один такой же, – в руке у пацана пропал серебряный тертарион. – Я буду ждать тебя в «Золотом Лосе», только смотри – не попадайся ей на глаза!

– Я понял, господин, – мальчишка проворно заскользил по обледенелым булыжникам и вскоре скрылся за спинами прохожих.

Тахиос медленно вдохнул, посмотрел на занесённые снегом черепичные крыши, врезающиеся в сизое небо, и подумал о том, что ему повезло.

Мальчишка нашёл его ближе к вечеру, когда Тахиос цедил свою третью кружку пива и думал, как разговорить Кискейлта. Горец должен был назвать ему хоть кого-нибудь в гарнизоне Мриермэля, кто обладал нужными Тахиосу сведениями. «Хотя, конечно, мне нужен не он, а кто-то из города, кто знает всё не понаслышке. Придётся остаться, присмотреться, а деньги тают…»

Когда юношу озарила хмельная мысль постучаться в замковые ворота и изъявить желание записаться в войска Марки, представившись знатным имперцем, его потеребили за рукав. Обернувшись, сирота увидел подростка, который заговорщицки ему подмигнул.

– А, это ты. Ну что, всё узнал?

– Да, господин, – зашептал мальчишка, приникнув к уху Тахиоса. – Та госпожа остановилась в «Речной короне», я сам видел.

– «Речная корона»? – что ещё за название такое?

– Это старая легенда, господин. Жила в реке фея, и приглянулся ей один парень, который был до того беден, что топиться пришел. Полюбила она его и дала свой венец, который власть над всеми речными существами имел, и стал тот парень богаче самого короля, потому что и жемчуг у него начал водиться и золотишко утопленников, и все баржи, суда, и лодочки рыбаков дань ему платили, если хотели хорошего улова и доброго плавания по реке. Только вот…

– Ой, ладно, понял. Пойдём, покажешь мне, где это, а заодно я спрошу тебя ещё кое-что.

– Да, господин, конечно. Вы не забыли про монету?

– Не забыл.

Алвириан сидела на втором этаже и обдумывала новости, которые принёс ей Хлисти. Вместо подводы он купил сани, но это ничего, может, так даже удобнее. Бочки с вином были, и это хорошо – купец уже вернул часть потраченных денег, откупорив пару из них и наливая чашу за медяк (хозяин, разумеется, был в доле, хотя ворчал, не понимая, почему ему не желают продать товар, раз всё так дёшево). Граф Бенегер из Левиона тоже гостил в замке – эврандское влияние всё ещё было сильно в Груланде. Ночью же Хлисти обещал повидаться Нигелем – тюремщиком, что служил в замке уже несколько десятилетий, и за большую мзду мог устроить свидание с узниками, вверенными его попечению. Связной купца, предоставивший ему эти ценные сведения, уже ушел, щедро вознаграждённый, Хлисти надрывал глотку, поминутно чокаясь с оборванцами и честными людьми, а Алвириан смотрела на кости, лежащие перед ней на столе и думала.

«Обман, север, мужчина», – вот что они ответили на вопрос девы, удастся ли задуманное ей. Возможно ли, что Чернокнижник успеет прибыть в город и…

Время было против неё.

Алвириан устало откинулась на спинку стула, потом решительно убрала кости в кошель и пошла вниз поужинать. Так или иначе: прикрываясь именем графа, или с помощью тюремщика, она должна вызволить Отера и доставить его в Анриак.

Мальчишка привел Тахиоса к «Речной короне», по пути разболтав ему все городские новости, которые казались ему важными. Юноша бросил ему ещё одну монету, а сам обошел квартал, запоминая дорогу к трактиру. Потом обернулся и нашел взглядом стены Мриермэля – при бледном свете звёзд замок казался больше. К нему определённо стоило прогуляться – запомнить, как выглядит всё вокруг ночью и при свете дня.

Первое, что бросилось Тахиосу в глаза – ров и речка, питающая его. Фундамент западного крыла замка уходил в воду отвесными плитами. Сирота прикинул, как весной поднимается вода до рваной белой черты на камне и что Отер наверняка играючи переплывёт раздувшуюся от дождей весеннюю речонку, а ещё лучше – последует вниз по течению, к самой решетке, там его может ожидать подмога… Встряхнув головой юноша криво усмехнулся. Об этом может подумать и Руо – он наверняка имеет опыт в таких делах, сам же Тахиос должен выяснить, действительно ли Отер сидит здесь и что с ним намерены делать – может, все ограничится выкупом и подписанным договором, который впоследствии никто не станет соблюдать.

Патрули ходили регулярно, и сирота не стал задерживаться у рва.

Возвращаясь в трактир, он не заметил женскую фигуру, остановившуюся в проулке, чтобы пропустить его.