Поиски мира

Глава 17

– Где мы? – спросил Тахиос ученика Раммаса, чувствуя, как дрожит конь.

Вокруг них ровными буграми лежал серый песок – до самого горизонта.

– Это междверье, – поёжившись, сказал Малтефон. – Всё, что я успел попросить. Но я не уверен…

– Не уверен?

– Я знаю только одну формулу – она должна открывать дорогу… – послушник запнулся, видимо, понимая, как тяжело это объяснить, – но у меня не было времени произнести её полностью…

– И нас выбросило сюда.

– Да… повезло… демоны забрали слугу и… твоего друга… и ушли, потому что Фрольд отвлёкся…

Малтефон тяжело дышал, повиснув на шее коня. Тот тревожно косил по сторонам налитым кровью глазом. Тахиос склонился в седле и, подхватив послушника под мышку левой рукой, с натугой втащил обвисающее тело впереди себя. Правой он всё ещё держал меч.

– Держись. Куда нам теперь?

– Я не знаю, – прошептал Малтефон. – не знаю ничего об этом месте…

Небо стремительно темнело, вдали появилась клубящаяся полоса тьмы. Песок под копытами коня тонкими струйками потек в разные стороны.

– Беги, – сказал послушник и потерял сознание.

Тахиос не помнил, как выбрал направление. Возможно, за него это сделал вороной. Жеребец мчался, закусив удила, поднимая клубы пыли. Топот его копыт тяжелым гулом раскатывался по равнине. В какой-то момент стало тяжелее дышать, потом словно лопнула какая-то пленка и вот они уже в предвечернем свете скачут по небольшому ущелью. Сверху на сироту упала сеть, и он вскрикнул от неожиданности, пытаясь сбросить её концом клинка, перед конем, продолжавшим свой бег среди валунов, вырос высокий колючий кустарник, и вороной негодующе заржал.

Две приземистых фигуры ловко спустились со склонов ущелья и один из этих человечков, достав припрятанный шест, ловко столкнул всё ещё бьющегося в путах сироту с седла, а второй – бородатый, схватил под уздцы жеребца и повис, прильнув к его шее, чтобы не быть укушенным или растоптанным.

– Что вам нужно? – на анриакском закричал Тахиос. При падении он еле уберег Малтефона, но сам, кажется, вывихнул плечо. У него, ошеломленного падением, выбили меч. И рядом плясал вороной Фрольда, грозя растоптать их обоих копытами.

Тот, кто орудовал шестом, теперь накинул на сироту и послушника крепкую волосяную петлю, и потащил их назад, крепко упираясь ногами. Его более старший соратник успокаивал коня, что-то квохча ему на непонятном языке.

– Мы не сделаем вам зла, – попробовал на бенортском Тахиос. Потом перешел на гейцмундский и индельгеймский. По-ниппиларски он знал всего лишь несколько слов, но тот, кто его пленил, упорно молчал.

Лицо этого коротышки было изрезано морщинами, жесткие черные волосы перехвачены кожаным шнурком, в который вплетена серебряная нить, циановые глаза угрюмо блестели, а ноздри были вырваны.

Добравшись до каменной пластины, боком вылезающей из стены ущелья, карлик остановился и деловито обмотал голову юноши какой-то дурно пахнущей тряпкой. Потом Тахиос почувствовал, как возятся с сетью и петлей, и Малтефона оттащили в сторону. «Самая глупая смерть – задохнуться в руках этих недомерков», подумал Тахиос и снова начал извиваться, несмотря на резкую ноющую боль в боку и затылке. «Кжал, Кжал, не допусти этого! Умереть, когда свобода так близко!»

Юноша почувствовал, что кто-то стоит рядом и смотрит на него, замычал, пытаясь дать понять, что хочет говорить. Услышал шепелявые быстрые звуки и тряпку сдернули у него с головы. Перед ним стоял седобородый старик, одетый в лохмотья, с ожерельем из изумрудов на медной скрученной проволоке, а глаза у него были небесно-голубые.

– Я Тахиос. Где твоё племя? Ты вождь?

Старик цокнул языком и неожиданно легко перебежал к Малтефону, которого его помощник уже успел затащить на плиту и раздеть до пояса. Тахиос завертел головой, увидел, как послушника поят чем-то из сушеной тыквы. Конь смирно стоял в трех шагах от них, поводя головой. По стенам ущелья ползли ночные тени.

– Эй, что вы делаете с ним?

Старик спрыгнул с плиты, на которой распяли Малтефона и склонился над юношей.

– Да демоны вы или люди? – во всю силу легких крикнул Тахиос, и эхо подхватило его голос.

Старец рассмеялся, показав великолепно сохранившиеся зубы, и махнул своему помощнику. Тот склонился над сиротой с другой стороны. Вдвоём они осмотрели Тахиоса, ощупав его, будто он мул на рынке. Потом, силой разжав ему зубы, влили в глотку дурно пахнущее питьё.

Тахиос пришел в себя в неказистой хижине с единственным окном. Солнечный свет падал на пустующую лежанку, на которой валялось шерстяное одеяло и какая-то вытертая шкура в качестве подстилки. У погасшего очага стоял казан и несколько простых глиняных чаш. На двух грубо сколоченных полках, висящих на стене напротив лежанки, лежали инструменты, приличествующие знахарям и врачам. Ещё был запах: резкий, пьянящий, отдающий пряностями и гнилью. Людей в хижине не было. Юноша хмыкнул, посмотрел на себя и увидел, что он до сих пор связан, и даже раздет, но на боку у него была повязка из чистых тряпиц, а затылок больше не болел.

Прислушиваясь, он полежал ещё немного, но ничего кроме незнакомого пения птиц не услышал. «Это не может быть Анриак, – совершенно уверенно подумал сирота. – Куда же нас занесло?»

Размышляя, он услышал шум крыльев и увидел, как на подоконник сел ястреб. Увидя Тахиоса, птица пронзительно закричала, топорща перья. Крик был угрожающим, и юноша отвернулся, приготовившись свернуться в клубок, спрятав лицо в коленях, ибо больше ничего не оставалось.

Однако ястреба заметили, и снаружи раздался резкий свист. Крикнув ещё раз, ястреб сорвался с места, влетел в комнату, и, сделав вираж над юношей, вылетел в окно. «Повелители птиц. Дрим Наорк щедро наградил бы вас за службу».

Через некоторое время дверь с треском отворилась, и на пороге возник молодой прислужник старика. Зыркнув исподлобья, он вперевалку подошел к Тахиосу, отвязал его ногу от кольца, вделанного в пол и жестом приказал следовать за собой. Юноша красноречивым взглядом указал на руки, примотанные к бокам, но коротышка, фыркнув, вышел вон, оставив дверь открытой. С проклятиями Тахиос кое-как встал на колени, потом поднялся на ноги и, пригибаясь, вышел наружу.

Он попал на смотровую площадку – иначе это назвать было нельзя. Хижина стояла почти у вершины скалы, в нише, будто специально для этого сделанной. Камень защищал её от холодных северных ветров, ограда из колючих ветвей акации с шипами в ладонь служила надёжной преградой от хищников, а с обрыва на восточной стороне открывался вид на страну, в которую попали Тахиос и Малтефон.

Юноша, прищурившись, смотрел на извилистую реку, теряющуюся в густом лесном покрове, и никак не мог углядеть хотя бы одно крупное поселение.

Малтефон сидел на камне у самой пропасти, рядом с ним стоял седобородый знахарь, так его про себя окрестил сирота, (в отличие от «вора» с рваными ноздрями), и макушка его еле доставала до плеча послушника. На правой руке, вцепившись в кожаную рукавицу, у него сидел ястреб. Птица, казалось, всматривается в Малтефона, балансируя раскрытыми крыльями, и была готова в любой момент взлететь и вцепиться послушнику в лицо.

Малтефон заметил Тахиоса и повелительным жестом указал ему на незавершенный круг перед собою. Круг был начерчен белым песком. Юноша оглянулся, и «вор» довольно ощутимо толкнул его в спину.

– Ладно, – сказал Тахиос. – Я иду.

Он подумал о том, что если бы их хотели убить, то уже давно убили бы, но Малтефон тоже был жив-здоров, голова замотана, а сверху одета куполообразная плетёная шляпа, наверное, от солнца.

Шаркая ногами, Тахиос подошел к послушнику сбоку.

– Стань в круг, – процедил сквозь зубы Малтефон. – Так им будет спокойнее, и мы поговорим.

Сирота ещё раз посмотрел на старика и на ястреба, потом вошел в круг. Знахарь завершил его, высыпав песок из мешочка на поясе. Потом он склонил голову, словно отдавая дань уважения, и ушел, прихватив с собою помощника.

– Эй, – сказал Малтефону юноша. – А они не хотят развязать меня?

– Увы, нет, – произнес послушник и поморщился. – Мы для них существа иного мира, а потому опасны.

– Почему же тебя не заключили в круг? Нам даже раны перевязали.

– Погоди немного, я всё тебе расскажу. Они должны думать, что я твой хозяин – тогда твоя жизнь вне опасности. Увы, тебе придётся провести здесь ночь.

Тахиос удержался от вопроса и лишь глубоко вздохнул.

– Мы попали куда-то далеко на юг. Я был без сознания, потому не знаю, что нас вытолкнуло. Они – здешние колдуны – охурги. Старик великий лекарь – он вылечил меня, своим колдовством проникнув ко мне в душу и общаясь со мной. Я не могу этого объяснить, но его искусство истинная магия – дух этого старика подхватил мой и поднял его из глубин, где я пребывал. Он показал мне эту страну, мне кажется, это далеко за Икаонией, за Литуранской грядой, за горами Хэгвей… но я не уверен. Маги этого народа сторожат этот проход уже тысячи лет. Он служит для проверки молодых преемников, а так же они следят за тем, кто появляется, и по возможности пленяют «волшебных существ». Или убивают…

Тахиос усмехнулся и послушник замолчал. Потом продолжил, опираясь рукой о камень.

– Они приняли меня за демона, проигравшего в битве, а тебя за моего слугу. Старика зовут Лён'рас, он сразу увидел руны Чернокнижника на моей голове, несмотря на то, что тот содрал с меня кожу, говорит, они светились. Видя, что я без сознания, он заставил ученика – Ли'и-лэ'е исполнить обряд прямо там, в ущелье, несмотря на то, что местные духи могли воспротивиться.

– Ты же сказал, что старик вылечил тебя, – напомнил юноша.

– Да. Лён'рас вылечил мне рану на голове, увидел мою сущность, преображенную долгими годами обучения у магистра Раммаса, и удержал мой дух от беспамятства, что хуже смерти, но его преёмник блестяще сдал экзамен и обрел личного демона. Я – его личный демон. Он пленил меня в этом мире, он стёр руны, начертанные Фрольдом Паэном, он связал меня духовными узами…

– Это возможно? – перебил потрясённый Тахиос. – По виду это два сумасшедших собирателя трав, ютящихся на скале и приручающих птиц на продажу.

Малтефон печально улыбнулся.

– Дослушай, прошу. Тех, кто не является «волшебным существом», традиция велит делать кменами – безмолвными, послушными, безвольными рабами. Тебя как слугу ожидала такая участь, ибо у пленённого демона не может быть слуги, который поможет ему освободиться от уз. И тогда я сказал Лён'расу, что меня будет искать родня, и что лучше отпустить тебя, чтобы ты отнёс весть о том, что меня спасли от смерти и что я добровольно буду служить Ли'и-лэ'е, пока не истечет срок моего заточения, или тот не отпустит меня по доброй воле. Потому на рассвете, когда добрые силы наиболее сильны, Ли'и-лэ'е пройдет ещё одну, последнюю проверку, после которого получит титул охурга. Он сам откроет тебе проход, и ты покинешь эту землю, забрав с собой свои тёмные предметы – и мою одежду.

– Куда же он отправит меня? – спросил Тахиос, видя, что Малтефон замолчал.

– Он не войдёт с тобой. Тебя, опутанного веревками, привяжут к седлу, сунут в мешок на спине мою одежду, твой меч, и ты попадешь в междверье один.

Порыв горячего ветра толкнул юношу в грудь и он переступил с ноги на ногу.

– Это почти верная смерть. Всё равно, что шагнуть отсюда вниз.

Малтефон тоже посмотрел на простирающийся до самого горизонта лесной массив.

– Доверься коню. Мне кажется, он чует, где безопасно.

– Вроде вот этого места?

– Мы могли выскочить где угодно, – серьёзно сказал послушник. – В кромешной темноте на болоте, под толщей морских вод, где-нибудь на севере в заснеженных льдах. Двери были сделаны в незапамятные времена и не только кхайцы пользовались ими. Скорее они последние из тех, кто знал, как там ориентироваться. Животные же сторонятся земель, непригодных для жизни. Советую тебе думать о доме, как войдёшь. Может, тебя выбросит в ближайшей к нему двери…

Тахиос содрогнулся, представив гудящую огнём пещеру и мертвенный оскал Фрольда.

– Поверь мне, это лучше чем бездумно подыхать здесь. Эти коротышки – могущественные колдуны, они бы стёрли тебе память и ты всю жизнь пас бы скот в деревне или толок лекарственные травы в миске. Если один из нас может спастись – это надо сделать. Только время в том пространстве способно на удивительные вещи, как мне говорили, и лучше там не задерживаться…

– Спастись… – задумчиво повторил юноша.

– Ты ведь знал Дахату?

– И что с того? – насторожился Тахиос.

– Нет, ничего. Судя по тому, что говорил Лёкхед, вы работали в паре, там, в Ангмассалике. Ты уводил от неё погоню, я так понял, и тебя ранили.

Сирота промолчал. «В паре! – надо же».

– Как… прости за любопытство, но ты последний, кого я вижу тут… – послушник замялся, – В общем, я не думаю, что за мной пришлют людей.

Тахиос опять не ответил.

– Я только хочу чтобы там знали – я не предавал. Если тебе удастся попасть в Анриак, скажи своим, что магистр жив, но нескоро подаст о себе весточку. И я не стремился к двери, просто есть мнение, что когда волк на охоте, проще переждать в его норе, чем бегать по лесу. Я сплоховал, да ты и сам видел, что я боялся.

– На что тогда ты надеешься? – спросил сирота.

– Мой учитель вернется. Может… может он найдёт способ, – на бледном, осунувшемся лице с синяками под глазами жила какая-то неуверенная надежда и Тахиос подумал, что не стоит разрушать её какими-либо рассуждениями.

– Можешь рассчитывать на меня.

– Спасибо.

Тахиос услышал, как упал камень и посмотрел вверх. На вершине скалы стояли старик и его преемник и смотрели на них. Ястреб кружил высоко в небе.

– Как ты думаешь, они накормят меня ужином?

– Вряд ли, – шляпа сползала Малтефону на глаза, но он не делал попыток поправить её, вероятно, считая, что так даже лучше. – Мы нечисты для них.

– В таком случае, ты действительно протянешь здесь не дольше, чем я там, – сказал юноша.

Солнце освещало внутренний двор замка, и было видно то, что ранее зима скрывала за пеленой снега. Ланье, прохаживаясь по каменным плитам, брезгливо отворачивался от брошенных сломанных телег, нечищеных навозных куч у стены конюшни, каких-то очистков и грязной жижи, что текла чуть ли не в ворота, сворачивая в сторону лишь в пяти шагах и образуя зловонную лужу в тени сарая с припасами.

Танкред впервые за месяц рано утром покинул свои палаты и выехал с охраной на охоту, что, подумал расчетливый Ланье, не прибавит ему популярности в народе.

Скримири, вышедший из привратной башни, лениво сплюнул скорлупу лесного ореха и направился к мажордому.

– Эй, Ланье! До меня дошли слухи, что вчера вечером прибыл Байла?

– Прибыл, – подтвердил мажордом, гадая, что может понадобиться такому верзиле. – Он и его люди остановились в зеленых казармах, как и всегда.

– Ты видел его? – продолжал допытываться капитан стражи, подойдя вплотную.

– Э-э, да. Они вчера держали совет с его величеством…

– Что? Без нас? Ты не лжешь?

– Это, скорее, была приватная беседа… – попытался выкрутиться мажордом, понимая, что попадает в неприятную ситуацию.

– Он сам не ранен? Потерял много воинов?

– Я не знаю всех подробностей, но вроде бы Байла здоров.

Скримири что-то досадливо прорычал себе в бороду.

– Я хочу в поход, – прямо объявил он. – Засиделся в этом каменном мешке. У нас война или что? – Белон и остальные рыщут по стране, состоялось уже два сражения, а мы сидим тут, лакаем прогорклое пиво и щупаем опостылевшие задницы всё тех же курносых шлюх по кабакам. Я устал давить крыс в подворотнях, и хочу на волю.

– Если бы это было в моих силах… – попытался улыбнуться Ланье.

– А это в твоих силах, лизоблюд, – рыкнул Скримири. – Скажи повелителю, что пора собрать совет вновь. Большой совет. Гвардия хочет в поле. Я знаю, Красавчик собрал много недовольных на Юге, которые не могут простить Отеру того, что тот вторгся в страну с имперцами, и нам нужно быть с ними…

– Повелитель будет действовать так, как сочтет нужным, – повысил голос Ланье, которому вовсе не улыбалось тащиться непонятно куда по весенней распутице и принимать участие в кровавых схватках. Слава богам, или Единообразному, что Танкред был воистину безумен, и пока такая мысль не приходила ему в голову – он слишком боялся города, и боролся с ним, забывая о своей собственной стране.

Перепиской же с Белоном Красивым ведал Ланье и это давало ему иллюзию управления военными делами.

Капитан рывком придвинулся, и навис над мажордомом, а тот испуганно отступил, кипя от злости.

– А никто и не заставляет, – внушительно сказал Скримири, дыша перегаром и фундуком. – От постельничего я узнал, что герцог хочет послать меня на север, к Ульрике, так вот – будь я проклят, если стану лясы точить с этой бабой, когда мечи звенят на Юге! Пусть Красавчик окручивает её, или прирежет Байла – туда этой суке, в общем-то, и дорога, а я своё слово на совете скажу!

– Что касается вашего желания, – насколько мог холодным и презрительным тоном выдал Ланье, – думаю, его величество не станет препятствовать…

Если у вас с Отером свои счёты…

Скримири воззрился на мажордома в немом удивлении, а потом просто развернулся и молча ушел.

«Будь ты проклят, седой ублюдок», – подумал Ланье и направился через двор к воротам, а оттуда на внешнюю стену замка.

Он смотрел на призамковую площадь, в которой месили грязь несколько лоточников и редкие прохожие отворачивались от них, как от заразных, смотрел на четыре канала, отведённых от реки ещё при империи, на выжженное место с грудами битого камня, которое осталось на месте «Червоточин» и квартала «забытых». И там тоже бродили люди.

«Они как сорная трава, – мажордом наблюдал за далёкими фигурками, почти неразличимыми, двигающимися медленно-механически, – они упорно цепляются за жизнь. Зачем? Если Танкред узнает, что кто-то оказал помощь „забытым“ – того ждет виселица или дыба. Зачем? Как они спаслись?»

Потом он услышал звук рога. Это означало, что герцог возвращается с охоты.

Ланье неторопливо прошелся по стене, похлопал ладонью по прохладному камню и, прищурившись от слепящего солнца, посмотрел на главную улицу. Там уже можно было различить знаки на штандартах. Герб Наорка, три узких коричневых флажка и цвета восьми баронов, примкнувших к Танкреду с подачи Белона Красивого. Впрочем, сами бароны, как и Белон были на Юге герцогства, организовывая сопротивление, а при дворе присутствовали их сыновья или доверенные лица, чтобы разузнать обстановку.

Часовые на воротах среагировали на призыв рога, и отворили створки. Медленно опустился подъёмный мост. Ланье стоял до последнего, высматривая герцога в лицо, увидев, облегченно вздохнул – тот даже не был ранен, значит, всё обошлось. «И всё же, – лезла в голову упрямая мысль, – Надо подсунуть ему письмо к Ульрике. Не может граф Мельдфандский остаться в стороне, когда нашей земле грозит опасность. Нам надо выяснить там обстановку… Дэл давно должен был вернуться с головой этого щенка и принести добрые вести…»

Ласточка с писком пронеслась у его ног и Ланье торопливо начал спускаться навстречу скачущим охотникам.

Всадники заполонили внешний двор, сдерживая коней. За ними чуть поодаль трусили оруженосцы и слуги. Телеги с добычей были скорее всего пустыми, так как не сильно отстали от конных и грохот колес можно было слышать на призамковой площади.

Танкред заметив Ланье, стоящего на нижнем ярусе, внезапно спрыгнул с седла и направился к мажордому, махнув ему рукой, чтоб оставался на месте.

Они поднялись на самый верх и два угрюмых телохранителя сопели рядом, как большие псы. Ланье про себя отметил, что герцог сильно возбужден, таким он его не видел с той грозовой ночи, когда Танкред отдал свой безумный приказ.

«Пес Тьмы, – припомнил он крики людей, которых избивали копьями гвардейцы, – и доля правды в этом есть».

– Ты тоже вышел поглядеть, как стало теперь? – быстро спросил его герцог. – О, я знаю, ты становишься умнее, мой верный Ланье. Скоро я обучу тебя, как хорошую гончую и ты начнёшь брать след по щелчку моих пальцев.

– Как будет угодно вашему величеству, – неожиданно сухо ответил мажордом, удивляясь, что это на него нашло.

– Хе-хе, будет, будет, не беспокойся, мой обиженный слуга. Сегодня не время, нет, не время. Скажи мне, что же ты увидел?

– Я… – замялся Ланье. Не говорить же юнцу, в самом деле, что ему не нравится вид этих пустырей.

– А должен был увидеть мятеж! – резко сказал Танкред. – Да будут боги свидетелями – они напали на меня!

– Неужели они осмелились? – с опаской спросил мажордом, косясь на телохранителей, которых никак не мог запомнить по кличкам. Этих могучих бойцов привез Белон несколько недель назад и усмехаясь, объявил, что «парни лучше собак – не лают, за ноги не хватают, убивают сразу».

Танкред проследил его взгляд, и глаза его чуть посветлели.

– Эти бестолковые горожане, ты только представь себе, оторвали свои жирные задницы от лавок в тавернах, где они упиваются дешевым пойлом, и решили устроить засаду. Засаду! Мы наткнулись на них в низине за рекой. И они пытались атаковать!

– Но, ваше величество… – Ланье потёр переносицу. – Как они могли знать, куда вы направляетесь? – ведь это же охота, вы могли быть где угодно…

– Когда мы подвесили последнего вниз головой и развели под ним костер, он нам сказал, что их было много. Только представь себе – они разделились по десять человек, вооружились арбалетами, ножами и топорами, а у кого-то были и копья, и разошлись по всей округе. Они должны были подать сигнал, что увидели нас, и остальные бросились бы на помощь. Сучьи дети! А знаешь, кто дал им сведения, что я покину замок?

– Кто же, мой повелитель? – спросил Ланье, против воли ощущая холод внизу живота.

– Этот толстый боров, проклятая тварь, шепчущая молитвы в нашем храме.

Помнишь того старика, что приходил посмотреть на меня и узнать, крепок ли я в вере? Он сегодня появился снова. Как раз подкинул веток в костер, чтобы поджарить этого приверженца Единообразного. И остался там, в лесу, выслеживать остальных.

– А они что же… не пришли? – осторожно спросил Ланье.

– Эти трусы? – фыркнул герцог. – Лишь один отряд бросился на выручку, но они натолкнулись на барона Радзара и тот со своими людьми разогнал их, как зайцев, а ещё одного приволок ко мне. Остальные, увидев столь большое число рыцарей, отступили. На воротах я приказал Фэрру наведаться в дома тех, кого назвал наш пленник, а потом вернуться в лес и перебить тех, кто там засел, если они ещё не бегут, теряя остатки чести, в сторону границы.

«А сам, значит, не стал искушать судьбу. Будешь отсиживаться в замке до последнего, надеясь, что кто-то принесёт тебе победу на блюдечке», – злорадно подумал Ланье, и, чтобы Танкред не прочел этих мыслей у него на лице, снова повернул голову в сторону разрушенных кварталов.

– Ты правильно смотришь. Этот мертвый город следит за мной. Пришла весна, но пахнет гнилью и разложением. Я выйду в поле и погибну в битве, если придется.

– Простите, ваше величество? – переспросил Ланье, думая, что не расслышал.

– Белон Красивый оставил войско на Рогира, а сам прибыл сюда на совет. Он в дне пути отсюда – нас нагнал его гонец в городе. Я даже не стану ждать его – сам выйду навстречу, и Хёрир с ним, с этим неблагодарным городом, – ноздри герцога затрепетали, а глаза чуть выкатились из орбит. – Когда я вернусь с победой, я сожгу тебя дотла, слышишь? Ты слышишь?!

Когда от того, что он смотрел вниз начала кружиться голова, Тахиос счел за лучшее сесть, поджав ноги. Солнце медленно уходило за скалу, и вскоре сирота оказался в густой тени, слушая, как из хижины доносятся звуки тростниковой флейты ритмичное глухое пение. «Южнее Икаонии, подумал Тахиос, южнее Хэгвейских гор… Этого не было на твоих картах, Барах». Южный ветер гладил его лицо, приносил прохладу надвигающейся ночи. Юноша представил себе Руо, уже оклемавшегося, натянувшего кольчугу, стоящего у амбразуры в высокой башне, представил Ульрику Мельдфандскую, медленно едущую на кобыле белой масти среди рядов воинов, пришедших под её знамена, представил Танкреда, мечущегося по своим покоям в бессильной ярости и отдающего глупые приказы. Только чем занимается Дахата он представить не мог. «Если они начали войну, они уже не остановятся от того, что я скажу им, что тот двойник не Отер. Скорее даже убьют меня. Но я знаю, что ей нужно на самом деле, и знаю, что об этом знает настоящий Отер и она это тоже скорее всего знает. Значит, эта… попытается вновь проникнуть в Марку? Это опасно. Не опаснее, чем всё то, что она до этого проворачивала, – возразил себе юноша. – Но она ещё может быть в империи. Отдыхать. Или готовиться. Подбирать себе людей – ведь купца убили, Малтефон теперь здесь, и надолго, магистр же пропал. Я попрошусь в отряд, он не может быть большим. Скажу, что выбрал свою сторону. Им пригодятся сведения о Танкреде, которых двойник просто не может знать. Они возьмут меня, потому что я знаю бенортский, знаю обычаи и знаю людей. И ещё потому, что я прикинусь тем, кто хочет почестей и славы. Должны взять. А по пути в Марку я дам знать Руо, или графине – куда мы идем, и они пошлют за нами лучших разведчиков. Когда же Отера освободят, подойдут наши, и я расплачусь с ней за всё».

Тахиос не знал, о чем поётся в песне, что пели в хижине охург и его ученик, но подозревал, что это заклятия против него. Глаза его смыкались, и он, помянув всех святых, свернулся клубком на остывающем камне и мгновенно провалился в сон.

Утром ястреб с визгливым криком спикировал на юношу, вцепился когтями в плечо, а потом отлетел и, совершив круг над его головой, резко снизился направив свой полет в сторону леса. Солнце выкатывалось из-за горизонта, медью окрашивая змеиные извивы реки, что проглядывали сквозь густую толщу деревьев.

Тахиос, которого так грубо разбудили, закашлялся, проклиная злобную птицу, и услышав смех за своей спиной, не спеша повернулся. Ли'и-лэ'е изучал сироту своими циановыми глазами и губы его до сих пор кривились в недоброй усмешке.

Потом он сходил за волокушкой и, разметав пяткой песок, бесстрашно вступил в круг, подсовывая под Тахиоса ручки, но избегая касаться «демона» руками. Со стоном юноша перекатился на волокушку, только сейчас осознав, как у него затекло всё тело.

Молодой колдун деловито примотал его ещё одной веревкой к волокушке поперёк груди, и сирота стал похож на веретено. Загородка из колючих веток была отодвинута, ничто не мешало продвижению, сопя, Ли'и-лэ'е начал спуск со скалы.

– Эй, – гнусаво позвал Тахиос. – Ты, недомерок. Ничего не забыл? Например, мой меч или мою лошадь, а? Где ты их оставил?

Коротышка некоторое время слушал голос юноши, потом выпустил ручки, и волокушка упала на тропу. Тахиос стукнулся головой и прикусил язык. Ли'и-лэ'е некоторое время с чем-то возился вне границ видимости, потом склонился над юношей и старательно запихал ему в рот самодельный кляп.

«Он напоит меня зельем перед дверью, – понял Тахиос. – Чтобы я не видел его жестов, не слышал заклятий и ничего не унёс на ту сторону. Они очень осторожны, эти человечки».

Путь вниз был нелёгким. По спине колдуна, катился пот, мышцы на тщедушном теле вздувались и опадали, когда он, балансируя, не давал волокушке столкнуть себе вниз на резком повороте или сильном перепаде высот. Тахиос испытал невольное уважение к тому, с каким упорством маленький человечек, не останавливаясь, тянул волокушку по узкой тропе. Словно почувствовав его настроение, Ли'и-лэ'е чуть не опрокинул волокушку и перед глазами сироты качнулась отвесная стена, а потом небо. Он шумно задышал ртом, видя, что колдун с довольным видом косится на него. Так было ещё пару раз, причем в последний волокушка едва не сорвалась вниз и Ли'и-лэ'е с трудом удержал её. Расширившимися глазами Тахиос смотрел в его исказившееся от натуги лицо, когда он за одну ручку вытаскивал носилки, наполовину зависшие над пропастью. Под конец Тахиос толкнулся коленом и помог забросить своё тело на тропу, свалив при этом карлика, что доставило ему немало удовольствия. Ли'и-лэ'е поднялся на ноги, сплюнул, и вновь потащил его вниз. Задрав голову, юноша наблюдал, как ястреб провожает их, и странным образом чувствовал присутствие ещё одного человека. «Это старик. Его душа здесь. Что ж, смотри. Кто поручится, что через несколько лет на тебя не будет смотреть учитель Малтефона?»

У подножия скалы их ждал необычно смирный вороной, который жалобно заржал, вызвав довольное квохтание Ли'и-лэ'е. Меч Тахиоса был приторочен к седлу, а в полотняном мешке, наверное, хранились все вещи Малтефона.

Колдун встал перед жеребцом и жестом заставил его преклонить колени. Потом накинул на него заранее припасенные вожжи и, привязав их к ручкам волокушки, слегка похлопал коня по крупу. Вороной покорно пошел. Тахиос, цедя проклятия, трясся в пыли за ним.

Когда стены ущелья нависли над ними, Ли'и-лэ'е пытливо посмотрел на юношу и сирота отчётливо представил себе, как ему перерезают горло тяжёлым бронзовым кинжалом, сжигают тело, и начертав на костях магические знаки, отправляют такое послание «живущим извне». «Надеюсь, Малтефон убедил их не делать этого. Или старик запретил…» Молодой маг внезапно показал указательным пальцем вверх, на неспешно скользящие облака. Жест этот можно было истолковать по-разному, Тахиос же просто прикрыл веки.

Они медленно двигались среди колючих кустов, расцарапавших сироте всё лицо, и он предпочел рывком перевернуть волокушку, и теперь почти бежал за конем на коленях, таща на своей спине носилки. Вороной дергал вожжи, убыстряя шаг, и сирота падал носом в пыль, но так, по крайней мере, можно было не бояться за глаза.

Когда содранные колени всё чаще стали подводить его, они наконец остановились. Долгое время ничего не происходило, потом Тахиос услышал треск ветвей и понял, что Ли'и-лэ'е разводит костер неподалеку, а значит можно было перевернуться обратно на спину, что он и сделал. Дым, идущий в его сторону, показался ему сладковатым. Он напомнил ему дым тех костров, что жгли кочевники, осадив Алтутон десять лет назад. Самому Тахиосу тогда было шесть зим от роду и его никогда бы не пустили на стены, если бы не Танкред, который хотел посмотреть, что за люди напали на страну его отца. Он взял Тахиоса с собой, и сироте казалось, для того, чтобы сбросить его вниз, на поживу страшным чужеземцам. Они тогда шли, Танкред держался за плащ Отера, а он, ругаясь сквозь зубы, обещал, что самолично подрежет жилы Кранглеху, который давно уже должен был привести ополчение с западных границ герцогства. Рядом теснились огромные воины, облаченные в доспехи, со щитами – любой был на два вершка больше стоящего Тахиоса, и на лицах их было ожидание резни. Тахиос, плетущийся среди всех, как побирушка, внезапно был подхвачен сильными руками и водружен на плечи.

– Что, малец, охота посмотреть? А может, будешь биться вместо нас?

Вокруг захохотали. Вознесенный на необычайную высоту сирота увидел далекий горизонт за зубцами стены и небо, а далеко внизу – шатры, костры и конные отряды пришлых.

От топота копыт дрожала земля. Тахиос видел огромный обоз, расположившийся полумесяцем напротив городских стен, в полулиге от них, как раз за рядами палаток. Бесчисленные дымы висели в небе, иногда со стороны становища доносился слитный вой сотен глоток и Тахиос подумал, что армия туэркинтинцев похожа на огромную ожившую шкуру медведя – и это было любопытно и страшно одновременно.

И один воитель отделился от массы степняков и поскакал к воротам, зычно требуя поединка. Его копьё было нацелено прямо в зрачок сироты, и тот слышал, как сзади злорадно смеётся Танкред, а топот всё нарастал, как и вой кочевого мира и комья земли летели юноше в лицо. Тахиос прикусил губу, чтобы удержаться от крика, солоноватый вкус крови пробудил в нем некое отличное осознание ситуации: сейчас юноша видел, что над его головой кружат перевитые пути, как мосты, отраженные в глади реки под многими углами. Задохнувшись от этой картины, Тахиос приподнялся на локтях и опять бессильно откинулся назад, уяснив, что его медленно и неотвратимо тянет в вязкую коричневую пелену. Пелена пошла рябью, по ушам полоснул неприятный голос карлика и сирота вяло повернул голову, чтобы посмотреть, что творится в той стороне.

Ли'и-лэ'е был высоким, невероятно красиво сложенным мужчиной. Он смотрел на Тахиоса, прекрасно осознавая, какая участь того ожидает и его спокойные, мудрые циановые глаза подбадривали юношу.

Неожиланно Тахиос почувствовал, что не держит зла на колдуна.

– Малтефон такой же, как и ты, – сказал он Ли'и-лэ'е, и знал, что тот понял его.

– Шафэ'нья `туэ-c квалина лэст, – ответил маг, и это было не напутствием, а приветствием расы куда более сильной, чем род человеческий.

Тахиос приказал себе запомнить эти слова, прежде чем вороной утащил его в развёрстую трещину двери.

Междверье ударило Тахиоса словно обухом по голове. Всё стало необычайно осязаемым и резким, словно он смотрел через волшебное увеличивающее стекло, каким на ярмарках иногда фокусники разжигают костры. На холмах амарантового цвета стояли столбы, будто нарисованные густыми белилами. Насыщенный воздух колебался между ними. Вороной тихо заржал и сирота, капая кровью, которая успела стечь из прокушенной губы на подбородок, с ужасом подумал, что они могут видеть совсем разные реальности. «Откуда мне знать, что это не у меня в голове? Кжал, смилуйся надо мной – как мне управлять конём?»

Жеребец сапнул носом и стал тихонько набирать ход, что ввергло Тахиоса в ещё большую панику. Картины вокруг сменялись с феерической быстротой.

Бах! – и они провалились в холодную воду.

«Выгребай! – кричал Тахиосу Фали. – Выгребай, криворукий!» Осеннее солнце освещало коричневую гладь канавы, в которой бултыхались трое мальчишек. А ближе к вечеру Тахиос, порезав пятку о невесть как взявшуюся в грязи ракушку, поплелся домой, изредка подпрыгивая на одной ноге, и тётка перевязала рану чистой тряпкой, приговаривая:

– Дождёшься у меня, доживешь до того, что надо будет идти подаяние просить, безголовый ты сорванец…

– Тётушка, расскажи лучше о Ар-Тахасе, – просит Тахиос, зная, что в молодости та бывала там один раз – её отец, дедушка Тахиоса по отцу, неслыханное дело! – хотел выдать свою дочь за тамошнего уроженца. Будущий муж был воином, охранял купца, торгующего кожами, и познакомился с Оресией на рынке.

– Чтоб ты понимал, – отмахнулась тётка, но потом всё-таки начала.

– Там очень красиво. Дворец императора стоит на скале, оттуда видно весь город. Дома там не такие как у нас, а большие и из светлого камня, и крыши не такие крутые, а ещё много где растет виноградная лоза и много широких улиц, на которых стоял статуи и растут деревья. Там на площадях фонтаны, такие, как говорят в замке у нашего герцога, а может и побольше. И всё такое красивое…

Вороной скакал изо всех сил, всё время забирая вправо. Тахиос не хотел даже думать, что ему мерещится. Он закричал изо всех сил и удивился, поняв, что может это делать.

– Анриак!!!

Пространство изгибалось, осыпая их каплями, справа и слева проносились высоченные столбы, жеребец лавировал между ними на огромной скорости, некоторые, стоящие на склонах холмов – покосились, грозя упасть.

– Чему учит нас Лиг?! – во всё горло заорал Тахиос. Он не понял, каким образом оказался на спине жеребца, погоняя его – видимо, таково было желание. И он не стал задумываться о том, что, возможно, сейчас его безвольное тело волочится за вороным, а разбитая голова бьётся о камни.

– Смотрите на меня! Вы! Забравшие Камесину! Вы, создавшие это место! Смотрите! Кто бы вы ни были! Я умру свободным!

Дворец императора вставал из-за белесых колонн – он был далеко, но отчётливо виден. И они скакали прямо туда. Сердце Тахиоса переполнилось свирепой радостью.

Со всего маху вороной вырвался на землю, от этого удара левая сторона волокушки треснула, юноша кувыркнулся вместе с ней вокруг своей оси, даже не успев толком осознать, что произошло – только перехватило дыхание, да вроде левой руке стало посвободней, чем правой, потом волокушку заклинило среди выпирающих корней каких-то деревьев, вороной оборвал постромки и умчался прочь.