Поиски мира

Глава 5

Возариус неторопливо гулял по своему зимнему саду. Огромная галерея, сделанная из молочно белого абаландского мрамора, который, казалось, излучал из себя свет, была уставлена кадками с различными растениями. Крыша галереи была разборной: сверху дубовые панели, внизу прозрачное стекло, толщиной в два пальца. С утра рабы убирали деревянный кожух, и солнце проникало внутрь, давая свет и пальмам и лимонным деревьям, тепло поддерживалось горячей водой, текущей под полом в специальных трубах.

Император любил здесь бывать.

Такого сада не было ни у кого – ему было лестно думать об этом. Алхимика, который подсказал ему идею со стеклом и теплыми полами он щедро наградил и заточил в отдельной башне – пусть делает свой философский камень, или золото, льёт ртуть, лишь бы не уехал и не проболтался кому-то ещё.

Зима в Ар-Тахасе обычно была мягкой, снег выпадал и тут же таял, но здесь

всегда царило лето. Щебетали птицы, журчала вода, невидимые музыканты играли лёгкие приятные мелодии.

Сегодня Возариус ждал Серого с новостями. Глава шпионов, как всегда в неброской одежде, вошел через дальний проход и двигался неторопливо, иногда притрагиваясь кончиками пальцев к лепесткам цветов.

– Вести с севера, мой император, – сказал он, подойдя на расстояние в пять шагов, и ритуально сложив ладони.

– Говори.

– Вследствие переворота, мы утратили всех своих людей в Алтутоне. Кто-то убит, кто-то уехал в другие страны, кто-то затаился и не выходит на связь. Дева работала в одиночку и выяснила следующее: на престоле сидит младший сын Дрима Наорка – Танкред. Он начал с убийств и не останавливается на этом. Те мои люди, что сидят по окраинам, шлют вести, что герцог посылает отряды к баронам, не спешащим выразить свою покорность, и сжигает их замки. Народ выражает глухое недовольство, жрецы пока безмолвствуют. Мы не сидим без дела и распускаем нужные нам слухи. Самый сильный противник Танкреда – Ульрика, но она занята на севере и предпримет конкретные действия не раньше весны. Отер, который сгинул в Груланде, мы до сих пор не можем найти его, но полагаю, он сидит в тюремной башне в Ангмассалике. Его тоже не собираются выпускать. Если же к лету Танкред объединит герцогство, то есть все шансы, что он двинется на Юг, чтобы выбить козыри из рук Ульрики.

– Почему не Туэркин? – разлепил губы Возариус. Его золотистая хламида с красным подбоем внезапно оказалась бессильна перед сквозняками и император с трудом сдержал дрожь.

– Степняки уже отправили к нему посольство с дарами. Они хотят нагреть руки, ваше величество, стравить нас.

Возариус прикрыл веки, размышляя. Да, это возможно.

– Что она говорит про Зеркало?

Теперь уже Снио помолчал, но потом решился.

– Она говорит, что все сведения о нем могут быть в замке.

– У этого… Танкреда?

– Он мальчишка, мой император. Скорее всего, в архивах или у мажордома…

Возариус открыл глаза.

– Что ты хотел мне предложить?

– Я всего лишь излагаю то, что мне известно, ваше величество, – уклонился от ответа Снио.

«Да, боишься. Видишь, что я сегодня не в духе. Старый Лис, ты хочешь сберечь её, а мне нужно Зеркало. Мне позарез нужно Зеркало, будь оно проклято!»

– Ты предпринял уже что-нибудь без моего ведома?

– Нет, мой император.

– Хорошо.

Возариус прошел к скамье из тиса, что стояла у неглубокого пруда, с чистой, прозрачной, тёплой водой. Сел, опустил ноги в воду и откинулся на спинку.

Музыка мешала сосредоточиться.

– Вели им замолчать.

Сегевел поклонился, и отправился к музыкантам.

Возариус неспешно думал. Здесь ему думалось легче, чем в термах, где вода бурлила и массировала кожу, легче, чем на конных прогулках, легче, чем в своей опочивальне, чем в тронном зале, чем за переносным военным столиком в шатре. Легче, чем за обеденным столом.

Итак, Север непредсказуем. Если оставить всё как есть, то юнец чего доброго подгребет всю силу под себя и тогда действительно – бенорты уже восемь лет не ходили походом на юг. За восемь лет, думают они, анриакцы отстроили дома, накупили красивых тканей, сделали много вина, собирали – и не раз! – хорошие урожаи зерна, меняли его на золото и серебро, покупали рабов и невольниц. У них появились лошади и другой скот, грех не воспользоваться тем, что само идет в руки. А туэркинтинцы встанут по правую руку, чтобы в случае неудачи быстро бежать домой, ограбив герцогский обоз, а в случае успеха набить и свои седельные сумки. Ноздри Возариуса расширились, будто уже сейчас вдыхал он дым пожарищ и запах крови.

Нет. Щенок должен умереть, последний из выводка, за что, кажется, даже сами бенорты возблагодарят небо. А Ульрика… никогда женщина не сможет править таким народом. В этом проблема всех женщин, желающих властвовать, даже той, что лежит сейчас на его ложе и строит коварные планы. Они не понимают, что все их ухищрения рано или поздно принесут лишь один плод: одиночество. А одной женщине не выжить никак. О графе же Мельдфандском можно будет позаботиться, но уже ближе к осени, когда будет понятно, на чью сторону клонится чаша весов.

Что же до Зеркала Мира… тут Возариус прикусил губу. О, эта вещь, лишившая империю половины своих владений! Было время, Ар-Тахас правил землями от Рилфейского моря на юге до Гремящего кряжа на севере, на востоке легионы омывали свои копья в великом Фарайре, а на западе непроходимые леса и дикие горы были им преградой. Но явилось Зеркало, и магерландцы перешли реку.

Мне пятьдесят шесть лет, думал Возариус, оглаживая бороду. Двадцать пять из них, я сижу на троне. Я разбил мохаристанцев в восьми войнах, сдерживаю туэркинтинцев, не раз забирал и отдавал Парквел. Старый Ворон знал меня, слышал поступь моих легионов. Но сейчас на моей кровати императрица трахается с военачальником Западной фемы, а вечером тайком ускользнет к наместнику Кавлы, думая поднять против меня мятеж. Совет Пятисот негодует на новые налоги и законы, мешающие им наживаться на торговле и прибирать к рукам земли бедняков, а со всех сторон так и смотрят своими жадными глазами чужеземцы. И первым, чья конница появится под стенами Ар-Тахаса или Аггеха – смотря какой кусок он захочет проглотить, – будет магерландский шуад. А я не для того двадцать пять лет строил, укреплял, и выигрывал битвы.

– Серый, – позвал император.

– Да, ваше величество.

– Эта Алвириан должна войти в замок и выяснить то, что нужно. А Танкред принесет нам больше вреда, чем пользы. Пошли людей.

– Да, мой император. Последнее, что я узнал – зреет заговор. И в день Лига жизнь юного герцога может быть в опасности, некоторые знатные люди едут в Алтутон с наточенными мечами. Мой человек и дева придут на празднество… как гости.

– Даже так. Ты достоин своего сана, Серый.

– Благодарю, ваше величество.

Тахиос всё своё время тратил на поиски и тренировки. Он даже согласился биться затупленными клинками со Стирном, чем вызвал оживление Танкреда. Стирн молотил сироту каждый раз до кровавых синяков на руках и ссадин на рёбрах, но Тахиос не сдавался. А праздник близился, и народу в столице прибывало, хотя все и ходили с опаской.

Раз на юношу напал оборванец с кинжалом и попытался стащить с коня, но только распорол рукав куртки, да поцарапал бляху ремня. Тахиос же отрубил ему голову.

Вечером сирота напился, хотя и не любил пить – он видел, что случается с людьми, потерявшими над собой контроль из-за выпивки. Пить же в обществе чудовища было вдвойне опасно, и потому юноша уединился.

Потом он вспомнил о Барахе.

Дверь, ведущая в библиотеку, была заперта, и Тахиос долго и громко колотил в неё ногами. Когда же он, выругавшись, хотел уже идти обратно, навстречу ему вышел архивариус с лампадой.

– Я заснул в своей каморке, юноша. А эти переходы довольно темны, так что пришлось искать ещё и лампадку.

Тахиос молча протянул ему один из кувшинов. В карманах у него были хлеб и ветчина. Так же молча они разожгли камин и уселись возле него, смакуя напиток. За окном шумел ветер, но к утру вьюга должна была прекратиться. Барах поглядел на синяки под глазами у сироты и покачал головой.

– Ты узнал что-нибудь о Зеркале?

– Юноша, я могу рассказать тебе, кто владел этим Зеркалом и кто его сделал, но как это поможет тебе?

– Это правда, что оно от сиарров?

– Нет. Летописи говорят, что Зеркало сделали кхайцы, а кхайцы никогда не были добры к людям.

– Добры… мы и сами как звери, – Тахиос изрядно захмелел. – Видишь. Ты говоришь, что боишься писать при Танкреде, я видел тех, кто боится при нём дышать, но что ты написал, чтобы бояться? Ведь ты же не знаешь ничего.

– Я…

– А я знаю.

Барах быстро огляделся по сторонам и поднял руку.

– Давай оставим этот разговор. Вино просто чудесное, выпьем ещё за твоё здоровье.

– Что ж, давай.

Огонь трепетал за решеткой, освещая сидящих. Старик архивариус с испугом и состраданием смотрел на сироту.

– А ведь этого могло и не быть, да? Стоило лишь Гильому отпустить Танкреда туда, куда тот хотел – на юг. Мы бы сгинули там, имперские легионы беспощадны. Но Гильом хотел исполнить последнюю волю Старика. Да? Вот и стал отсылать младшего братца на запад, нашел ему этого Ланье, который якобы введет Танкреда в курс дела, собрал всех людей… ох и дурак же ты был, Гильом Наорк, ох и дурень.

Барах сидел, выпрямившись, и слушал, сжимая в руках кувшин.

– И мы поехали, да. Просто пока мы выезжали, герцог успел уехать на охоту со своими любимчиками, а мы завернули в ближайшую тюрьму, чтобы «забрать отбросы на границу». А за городской стеной Танкред привел их к присяге и раздал мечи. Там был один браконьер – он хорошо читал следы… А, я забыл самое главное: мы же выпили. Заехали в кабак, пока уезжали, в эту, как её – «Золотую осу», там напились, и нам пришла в голову идея заехать в тюрьму. А после этого мы гуляли в трактире под Алтутоном, и кто-то сказал нам, что Гильом второй день, несмотря на дождь со снегом, охотится в ближнем лесу. А хоть бы и в дальнем. Мы последовали тайными тропами и видели, как уезжают те, кто не любит пировать после охоты. Таких было большинство и они уцелели… Мы нашли его лагерь в сумерках,

– Тахиос отставил свой кувшин и уперся подбородком в ладонь. – Там горело три костра, скорее дымило, чем горело, и пьяные голоса распевали песню о Счастливом Джаде. Ну, вот эту:

Нас было тридцать, и их примерно столько же, в основном слуги, загонщики, три или четыре рыцаря – я не помню. Танкред выехал вперед и спросил, где его брат. А его брат спал в своём шатре. Тогда мы напали на лагерь.

Слышишь? – мы напали на лагерь и убили законного герцога Бенорта, Гильома Наорка. Мы. Писал ли ты такое? А потом мы перебили тех из своих, в ком Танкред по какой-либо причине засомневался. Так нас осталось двенадцать. Ланье – мажордом, Стирн и Касс, Даз Галли, Дэл, у которого сейчас своя свора, Байла – он тоже бегает по равнинам на севере, собирая баронские головы. Хэрск – дознаватель. Скримири, Фэрр и Виздимур – эти уже капитаны стражи. Танкред. И я. Остальные появились потом. Даз Галли мёртв. Запиши это, Барах. Люди болтают, что герцог Пёс Тьмы, а я думаю, что всё дерьмо рано или поздно собирается в одну кучу. И от него смердит. Запиши это. Гильом Наорк добыл вепря, двух пятнистых оленей и тура, а мы добыли его голову. Кровавая охота.

Барах сглотнул, помолчал, но видя, что сирота впал в оцепенение и ничего не собирается добавлять, осторожно спросил.

– А почему ты не сбежишь?

– Куда?

– Твои предки родом из Анриака…

– Мои предки родом отсюда! И отец мой, и дед, и прадед – все шесть поколений, с тех пор как империя отступила – все они рождались и умирали в этом городе. Мир огромен, я знаю. Ты учил нас этому. Но мне придётся сменить занятие, прежде чем удрать. Вряд ли кому нужны слуги, убивающие своего господина.

– Твой господин Танкред – все знают…

– Не говори мне этого! Думаешь, я сам себе этого не говорил? Что он приказал мне, что я был пьян, что всё случилось так быстро? А самое главное – знаешь? – я же ни чуточки не боялся этих скотов, что ехали с нами. Ни Ланье с его слугами, ни Танкреда, ни воров, что мы вытащили из тюрьмы. Даже если бы я не был пьян – всё равно не боялся бы. И я не понимаю, зачем достал секиру. У меня не было меча – кто даст меч безродному попрошайке? – но я добыл себе меч. Тот рыцарь в серо-красных одеждах был мой. Зачем я это сделал? Какую власть он имеет надо мной? Я дал себе клятву не пить после той расправы, и вот, посмотри на меня.

– Священные тексты говорят, что человек слаб.

– Да. И лишь в вере он обретет спасение. Я слаб. Я перебил кучу народа, но я слаб как тростник под порывами ветра. Да! Но мне кажется, что скоро я буду свободен. Так или иначе. Так, или иначе. Ты понял меня?

– Да.

– Напишешь об этом, если останешься в живых?

– Напишу.

И оба невесело засмеялись.

Первым Храбреца всё же углядел Карс, и когда Алвириан взобралась на чердак, мальчишка уже распутывал нитку на лапке у воркующего голубя.

– Смотрите! От него кожа и кости остались! Кто так загнал его?! – негодующе спросил будущий истребитель чудовищ, зажав в кулаке записку.

– Полно, полно, Карс. Главное, что он вернулся. А дальше всё будет хорошо. Только отдай мне послание.

– Только когда вы мне скажете, что там написано и от кого оно! А то съем! – и упрямый мальчишка поднёс кулак ко рту. – И поклянитесь больше никогда не трогать моих птиц! Сейчас же!

Глаза девы сверкнули, но она сдержалась.

– Хорошо. Вот, смотри: я, Дахата, клянусь Тремя Святыми, что не прикоснусь более к голубям Карса, сына Барна. Давай записку.

– Вы должны сказать мне, что там.

– Я прочитаю при тебе. Садись.

Мальчишка сел, поджав ноги, и с недоверием посмотрел на шпионку, которая вчитывалась в тайнопись.

– Ну, что там?

– Дорогая Дахата, мой приказчик в пути, дождись его.

– И всё?

– Всё. Думаешь, можно больше уместить на таком клочке?

– И ради этого стоило так издеваться над Храбрецом? Больше никогда не подходи к моим голубям!

– Больше никогда, я же поклялась. Держи монету, купишь сладостей у того купца из Тсалька.

Да, торговые гости постепенно прибывали в Алтутон. Алвириан ежедневно наблюдала, как ехали обозы из Франии, Эольса, Веонара, Анриака, Ниппилара, были даже из купцы из далёкого Саллия и Магерлана. Ковры и лошади, хлопковые ткани, атлас, бархат, грубое сукно, кожа, сёдла, соль и сахар, медь и железо, бочонки с пивом и вином, оливковым маслом…

Поймав у отхожего места анриакца, везущего на продажу парчу и шелк, Алвириан сунула ему под нос кольцо с печатью, и проморгавшийся купец понуро ждал вместе с ней вот уже третий день неизвестного «приказчика».

Он приехал в первый раз, по поручению партнеров, которые были много старше, богаче и могущественнее его и очень нервничал.

Дева же гадала, какие выводы сделает Серый из её послания. Наверняка у него есть ещё глаза и уши, где-нибудь поближе к границе, но всё же. И чем больше времени проходило, тем более уверялась Алвириан в том, что навестят её трое или четверо убийц с холодными глазами и обаятельными улыбками. Потому что если бы империя послала посольство, то вести о нём никак не миновали бы стен трактира.

Она ждала, смотря как пируют знатные в общей зале, как едут простые охотники и земледельцы, чтобы купить что-нибудь к праздникам подешевле, как бродячие труппы каждый день показывают своё мастерство в обмен на ночлег. Трактир был набит битком в эти дни.

Милра, при всей суете, что творилась в здании, всегда держала деву в поле зрения, даже завтрак и обед приносила сама, удостоверяясь, что всё в порядке. Шпионка встречала её неизменной улыбкой.

День Лига близился. Купец ныл под дверями, знакомый десятник завтра должен был заступить на пост, что сулило быстрый въезд с минимальным досмотром и без всяких утомительных вопросов.

– Успокойся ты. Завтра с утра мы поедем, иди, предупреди своих возниц и вышибал. И не надоедай мне больше.

Нужно было оставить послание. Конечно, достаточно рискованно входить в замок одной, но она давно научилась изменять внешность, и её цель добыть сведения о Зеркале Мира, а не покушаться на жизнь герцога. Где же они так задержались?

Милра встретила её холодно.

– Нет, миледи. Мы, кажется, поняли друг друга при нашей последней беседе. Если вам нужно уехать – уезжайте, это ваше право. Но ничего ни я, ни мой муж никому передавать не будем. И вы знаете почему.

Алвириан очень хотелось плюнуть, оседлать Мышку и выехать, на прощанье начертав особой краской небольшой знак на воротах, но она внутренним чутьём угадала, что хозяйка после её отъезда проверит всё и обязательно найдет эту весточку. Словно прочитав её мысли Милра покачала головой.

– С севера грядет метель. Она принесет с собою морозы. Уже этой ночью наши дома может замести по самую крышу. Так что если хотите попасть в город…

– Мы подождем, – любезно сказала Алвириан. – У нас ещё есть время.

– Тогда я велю принести вам ужин, – после паузы сказала хозяйка.

– Благодарю вас.

Метель действительно пришла. Ещё до темноты на улице завыло, вихрь снежинок стал влетать в дверь с каждым входящим, и Милра послала слуг проверить сеновал, амбар и конюшню.

– И отберите у этих дармоедов факела! А то они спалят всё хозяйство! – она имела в виду слуг купцов и обозных людей, получивших приют на конюшне. – Пусть играют в кости у очага!

Музыканты ловко двигались между столами, наигрывая «Танец на льду». Алвириан стояла у дверей, слушая незнакомые ей прежде звуки волынки. В этой протяжной музыке было какое-то дикое очарование.

Сам король шагал по льду

Искал упавшую звезду…

Лира, костяная флейта вступали попеременно, поддерживали друг друга, волынка вела основную тему. Получалось настолько завораживающе, что когда громко хлопнула входная дверь, шпионка вздрогнула от неожиданности.

– Оборотень разворотил конюшню!

Истошный крик разом заставил умолкнуть весь первый этаж. Только на кухне покрикивал на неповоротливых поварят повар.

Потом мужчины разом вскочили.

Алвириан бросилась вместе со всеми в кружащую тьму. Как ни странно, Милра оказалась рядом, сжимая в руке посеребрённый серп, и выражение её лица не сулило ничего хорошего. Двери в конюшню были распахнуты, оттуда постоянно выбегали взбесившиеся лошади и несуразно кричащие люди. Их крики тут же глотал ветер. Огромный двор заполнился мельтешащими фигурами. Проталкиваясь, дева одной из первой ворвалась в здание и увидела длинного, гибкого, невероятно тощего медведя, который к тому же был весь белый – с головы до пят. Когти его отливали синим. Он ворвался в конюшню с заднего входа, растерзал мальчишку, ещё нескольких человек и горбился в углу, у самого очага, над трупом тяжеловоза, которого вытащил из стойла.

При виде мужчин с оружием он заревел, широко раскрывая окровавленную пасть. Кто-то метнул тяжелое копьё, но оборотень с легкостью увернулся и метнулся прямо в толпу, раздавая оплеухи и расшвыривая тех, кто не успел убраться с его пути. Алвириан ловко вскочила на переборку и проследила взглядом Мышку – тот лягал задними ногами запирающую его калитку, но та пока держалась. Медведь в это время раскидал всех у входа и ринулся во двор. Чуткое ухо девы услышало, как тренькнула тетива арбалета, полный ярости рёв и она, соскочив на пол, побежала к своему жеребцу, подхватив по пути брошенный кем-то пучок дротиков.

Мышку Алвириан, с трудом успокоив, вывела через задние ворота. Можно было с места в карьер одолеть невысокий забор и оказаться на склоне холма среди домов, но куда бросится оборотень? Деве не хотелось бы очутиться с ним один на один в узком проулке, где сугробы по брюхо лошади. Потому она направила жеребца во двор, жестко сжимая ему бока коленями. Можно было надеяться, что всё ж зверь не выдержит такого скопления народа и удерет, или кто-нибудь даже прикончит его ценой собственной жизни.

Однако, когда она обогнула конюшню, всё оказалось ещё хуже. Судя по доносящимся крикам и вылетающим ставням, медведь заскочил в трактир.

Прямо под ноги Мышке сунулся человек, и Алвириан, перегнувшись в седле, ловко вздернула его за шкирку. Это оказалась Милра. Меховая безрукавка на её спине была располосована, но она всё ещё сжимала серп.

– Пусти меня!

Алвириан разжала руку и хозяйка, пригнувшись, стала продвигаться в направлении трактира. Дева подумала о мальчике, который наверняка бросился к своим птицам, держа маленький метательный нож перед собой.

Потом пнула коня.

– Пошёл!

Алвириан въехала в прихожую, пригнувшись и держа дротик наготове. И увидела Милру, стоящую у стены, рядом с секирой. Кровь струилась у неё по левой руке, в зубах она держала несколько травинок и горловое её урчание перекрывало даже те крики, что неслись из общей залы. На миг в проёме мелькнуло тело медведя, и дева изо всей силы метнула дротик, попав в заднюю лапу. Зверь поскользнувшись, развернулся и ринулся в проход, в щепы разнеся подвернувшийся табурет. Алвириан погнала коня к коридору, ведущему в кухню, и с размаху кинула ещё два дротика, целясь в пасть. Прильнув к шее Мышки и повернув голову, она увидела, как оборотень с ревом перекусывает дротик, застрявший у него в нёбе, и лапой выковыривает наконечник. Потом время замедлилось для неё.

Вот они влетают на кухню и она, извернувшись, опрокидывает кастрюлю с кипящим чем-то прямо на лапы чудовища, на волосок разминувшиеся с задними ногами жеребца. Мышка взбрыкивает, она поворачивает его и они взлетают по дрожащим ступеням на второй этаж, дева достаёт ещё один дротик швыряет, но тот отскакивает от широкого лба, вот они несутся по второму этажу, прыгают на лестничный пролет, ещё прыжок, туша оборотня взвивается над ними, Алвириан вновь слышит щелчок арбалета от входной двери, жеребец должен бежать в сторону общей залы, там есть возможность выскочить в самое большое окно, если они успеют избежать когтей, прыжок, вновь дротик, оскаленная морда медведя внезапно вскидывается в муке. Алвириан железной рукой останавливает коня, он оседает на задние ноги, оскальзываясь в крови и разлитом пиве, а оборотень распростёрт посреди прихожей с разрубленным хребтом и возле него на коленях стоит Милра, так и не сумевшая вытащить секиру мужа из спины чудовища. В двери же осторожно заходит усатый человек, держа в левой руке тянущийся за ним плащ, а в правой вновь снаряжённый арбалет. Он смотрит на оборотня, потом равнодушно на Милру, а затем улыбается Алвириан.

– Приветствую вас. Я Залми – приказчик вашего дядюшки.

С колотящимся сердцем дева спрыгнула с храпящего жеребца и, успокаивая, похлопала его по шее.

– Да. Вы приехали очень вовремя. Завтра засветло мы уже должны быть в городе.