Политическая история Римской империи

IX КРИЗИС РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

В ночь на 1 января 193 г. был убит император Коммод, и это событие послужило началом кризиса. Его первым выражением стала новая гражданская война.

Гражданская война 193–197 гг. Была ли у заговорщиков сразу кандидатура на трон, точно сказать трудно, хотя это и очень вероятно. После убийства Коммода власть предложили старому другу и зятю Марка Аврелия Тиб. Клавдию Помпеяну. В правление Марка он прославился своими военными успехами, а после смерти императора некоторое время считался чуть ли не главным советником юного Коммода. Но довольно скоро тот полностью вышел из-под влияния Помпеяна, а когда выяснилось, что племянник последнего Квинтиан участвовал в заговоре против императора, Помпеян, хотя и остался в живых, потерял свое недавнее влияние. Выдвигая кандидатуру Помпеяна, заговорщики, вероятно, пытались установить связи со «старой гвардией» Марка Аврелия и с поддерживавшими ее сенаторами. Однако Помпеян, никогда не питавший никаких особо честолюбивых стремлений, решительно от предложения отказался. Впрочем, совсем не исключено, что заговорщики и рассчитывали получить отказ, а само предложение явилось лишь публичным жестом или, скорее, отвлекающим маневром с целью легче провести заранее намеченную кандидатуру. Если это так, то такой кандидатурой был 66-летний П. Гельвий Пертинакс. Рассказывают, что он совершенно был не в курсе событий и, когда к нему пришли посланцы, решил, что его явились убивать, а вместо этого его призвали на трон. Если учесть, что Пертинакс, очень вероятно, сам был участником заговора, эта разыгранная сцена была столь же лицемерна, как и речи Августа и Тиберия в начале их правления, и преследовала ту же цель — легализовать свою власть. Важно было и то, что Пертинакс оставался одним из немногих живых ближайших соратников Марка Аврелия.

Он уже прославился на военном поприще и поэтому вполне мог быть принят армией. Пертинакса прежде всего привели в лагерь преторианцев, которые в обмен на обещание денежного подарка в 12 тыс. сестерциев каждому согласились признать его августом, а затем и сенат одобрил это решение. Демонстрируя свою признательность преторианцам, Пертинакс избрал паролем, какой давался каждую ночь преторианцам, слово militemus — «мы вместе сражаемся».

Пертинакс, как уже говорилось, был сыном вольноотпущенника и сделал блестящую карьеру, причем одним из его покровителей, ее обеспечивших, был Помпеян. Ко времени своего провозглашения императором Пертинакс давно был сенатором, а в момент провозглашения занимал пост префекта Города. Однако тот факт, что на троне оказался сын бывшего раба, показывает, насколько изменилась старая система ценностей античного общества. И в сенате Пертинакс повторил свой якобы отказ от власти, ссылаясь именно на недостаточно высокое происхождение. Разумеется, поскольку уже состоялось признание нового императора преторианцами, сенат никакого отказа от него не принял и не только официально вручил ему все полагавшиеся полномочия, но и сразу же объявил его «отцом отечества», хотя обычно этот титул давался новому принцепсу лишь спустя некоторое время. Но характерно, что в сенате все же возникла оппозиция новому императору в лице отдельных представителей старой знати, в том числе консула Кв. Помпея Сосия Фалькона. Не решаясь сразу же выступить против Пертинакса, тот обрушился на Марцию и Лета, обвиняя их в соучастии в преступлениях Коммода, но получил решительный отпор императора. Затем были низвергнуты статуи Коммода. 3 января воины дали Пертинаксу ежегодную клятву верности. Долговременный опыт и личные качества позволили ему в эти новогодние дни 193 г. добиться относительного согласия вокруг своей фигуры и элиты, и воинов, и римского плебса.

Однако это длилось недолго. Став императором, Пертинакс в первую очередь решил заняться финансами, основательно расстроенными при Коммоде. Был организован аукцион по продаже личного имущества бывшего императора, опубликованы списки его вольноотпущенников с суммами денег, ими полученных, и их было рекомендовано вернуть в казну. Принципиально был взят курс на строгое экономное правление в противовес чрезмерной роскоши принципата Коммода. И это принесло некоторые плоды. Пертинаксу удалось добиться повышения пробы серебряной монеты, восстановив стандарт времени Веспасиана. С целью увеличения доходов государства он намеревался пересмотреть таможенные тарифы. Заботясь о снабжении Рима, в начале марта Пертинакс лично посетил римский порт Остию, контролируя поставки в Рим продовольствия. Была разработана целая программа поддержки сельского хозяйства. С целью поднятия земледелия было предложено каждому желающему занять любое количество необрабатываемой в данный момент земли, включая и ту, что была императорской собственностью, и после обработки получить ее в полную собственность.

Другой важной задачей было восстановление дисциплины в армии, особенно преторианцев, также весьма расшатавшейся. Преторианцам это явно не понравилось. К тому же среди них был довольно популярен Коммод. В новогодний день они встали перед фактом — император убит и признали Пертинакса, но недовольство убийством прежнего императора осталось. Уже 3 января они попытались провозгласить новым императором бывшего консула Триария Матерна Ласцивия, но тот бежал из их лагеря и явился к Пертинаксу с рассказом о попытке переворота. Позже недовольством преторианцев пытался воспользоваться Фалькон, и, опираясь на них, он предъявил свои претензии на власть. Однако и эта попытка не удалась. Несколько солдат были казнены, но самого Фалькона Пертинакс, не желая ссориться с сенатом, простил. Однако это помогло ему ненадолго.

28 марта преторианцы подняли очередной мятеж. Лет, которого Пертинакс направил к ним с целью убедить их вернуться в подчинение императора, предал его. Попытка принцепса самому успокоить солдат не удалась — он был убит. И вместе с ним был убит Эклект. Несколько позже Лет был смещен с поста префекта претория. Таким образом, все находившиеся в столице участники заговора против Коммода сошли со сцены. Правление Пертинакса продолжалось 87 дней.

В отличие от убийства Коммода умерщвление Пертинакса не было результатом заранее планировавшегося заговора. За преторианцами в тот момент, судя по всему, не стояло ни одной видной фигуры, и у них не было собственной кандидатуры на трон. И тогда в преторианском лагере начался настоящий аукцион: солдаты без всякого смущения предлагали трон тому, кто больше им заплатит. Таких претендентов оказалось двое — префект Рима Сульпициан и богатый сенатор Μ. Дидий Север Юлиан, одно время коллега Пертинакса по консулату. Сульпициан пообещал в случае его провозглашения выплатить преторианцам по 20 тыс. сестерциев каждому, а Дидий Юлиан — по 25 тыс. И это решило дело. Преторианцы объявили императором последнего. Кроме обещания денег их, по-видимому, привлек и лозунг Дидия Юлиана: восстановление памяти Коммода. Сенат беспрекословно ратифицировал этот выбор. Сульпициан в качестве префекта Города имел в своем распоряжении городские когорты, но повести их в бой против преторианцев он не решился, смирившись со своим положением. Эти события показали полное бессилие сената. Хотя теоретически именно он должен был решать вопрос о будущем принцепсе, реально его роль свелась лишь к формальному утверждению выбора воинов столичного гарнизона.

Казалось бы, фигура нового императора должна была удовлетворить различные круги гражданской и военной элиты[126]. Дидий Юлиан тоже принадлежал к «старой гвардии» Марка Аврелия. Воспитанный матерью Марка Домицией Луциллой, он вошел в ближайшее окружение императора. Занимая ряд военных и гражданских постов, он прославился своими победами над германцами. Будучи проконсулом Африки, Дидий Юлиан, возможно, принимал участие в заговоре против Коммода. Однако его кандидатура, в отличие от кандидатуры Пертинакса, заговорщиками явно не рассматривалась, и поэтому убийство Пертинакса и избрание Дидия Юлиана другие участники заговора сочли сигналом к собственному выдвижению.

Как только известие о гибели Пертинакса достигло провинциальных наместников, те заволновались. В апреле свои претензии на трон предъявили наместники Паннонии Л. Септимий Север, Британии — Д. Клодий Альбин и Сирии — Г. Песцений Нигер. Все они, вероятно, были участниками заговора против Коммода и, естественно, признали Пертинакса. Его убийство создало совершенно новую ситуацию, заговорщиками не предусмотренную. Теперь, освобожденные от принятого ими обязательства поддерживать Пертинакса, они сочли себя, по крайней мере, столь же достойными трона, сколько и Дидий Юлиан. Самым сильным из них был Нигер. В его распоряжении была значительная армия силой в 10 легионов, не считая вспомогательных частей, его активно поддерживали богатые города Востока, господство в Египте позволяло ему контролировать поставку значительной части хлеба в Рим, где он тоже пользовался большой популярностью. Недаром именно его боялся Дидий Юлиан. Он даже подослал к нему убийц, но неудачно. Это покушение только подтолкнуло Нигера к выступлению. Однако ближе всех к Риму находился Север, и он воспользовался этим.

Десять дней потратил Север на военную и дипломатическую подготовку похода. Его поддержал старший брат П. Септимий Гета, легат Нижней Мезии. На сторону Севера перешли также наместники Дакии Кв. Аврелий Пол Теренциан и Верхней Паннонии Г. Валерий Пудент. В Риме сторонниками Севера были его родственники Флавий Плавциан и Авит Алексиан, а также консул-суффект Л. Фабий Цилон, возможно тоже участник заговора против Коммода. Север договорился с Альбином, пообещав сделать его соправителем с титулом цезаря, привлек на свою сторону остальные дунайские и рейнские легионы и затем выступил в Италию. Когда Дидий Юлиан осознал опасность, было уже поздно — армия Севера перешла Альпы. Сенат по поручению императора объявил Севера «врагом отечества», но реально ничего сделать с ним не мог. Многие италийские города приветствовали Севера как мстителя за Пертинакса. Дидий Юлиан направил в его лагерь убийц, но они были разоблачены, и план провалился. Префект претория Туллий Криспин, сторонник Дидия Юлиана, попытался было захватить Равенну, чтобы не допустить перехода на сторону Севера стоявшего там флота, но опоздал: равеннский флот уже признал Севера императором. Криспин отошел в горы Умбрии и очень скоро сдался. После этого переход италийских городов на сторону претендента еще более ускорился. Рим был превращен в укрепленный лагерь, но в нем оставалось все меньше сторонников Дидия Юлиана. В панике он обратился к сенату с просьбой, чтобы все жрецы, весталки и сенаторы явились к армии, умоляя ее поддержать императора. Однако сенат решительно отказался это сделать. В полной растерянности Дидий Юлиан предложил Помпеяну стать его соправителем, надеясь на все еще высокий авторитет этого старого соратника Марка. Но тот снова отказался от какого-либо участия во власти. Последней опорой императора остались преторианцы, но, увидев, что им придется иметь дело с регулярной армией, те предпочли уж очень активно Дидия Юлиана не поддерживать. Предлогом стало то, что император так и не выплатил им обещанной суммы.

Север решил воспользоваться таким настроением преторианцев и отправил им в Рим послание, в котором приказал им либо убить Дидия Юлиана, либо уйти от него. Испуганные воины повиновались, и большинство их покинуло Рим. В этих условиях сенат не только отменил прежнее решение об объявлении Севера «врагом отечества», но и признал его императором, лишив этого положения Дидия Юлиана. Покинутый всеми, он был убит, и 9 июня 193 г. Север вступил в столицу. Как и в гражданской войне 68–69 гг., вопрос о новом императоре решался не столичными гвардейцами, а воинами провинциальных легионов. Первая фаза гражданской войны завершилась, но сама война далеко не закончилась.

В Риме новый принцепс приказал обожествить Пертинакса, и первым жрецом его стал сын убитого императора. Затем он расправился с преторианцами. Старая преторианская гвардия была распущена, и отныне она должна была формироваться из наиболее отличившихся воинов провинциальных легионов. В первый состав новых преторианских когорт преимущественно были включены поддерживавшие Севера иллирийцы. Однако долго оставаться в Риме Север не мог. Нигера к этому времени признал весь Восток. Проконсул Азии Азеллий Эмилиан овладел Византием, и этот захват вместе с владением Египтом позволял Нигеру поставить Рим на грань голода. Еще опаснее было бы, если бы войска Нигера через Египет и Киренаику вышли к Африке и захватили ее. В таком случае Италия и столица оказались бы в полной продовольственной блокаде. В ответ на это Нигер и Эмилиан были объявлены «врагами отечества», и 9 июля Север отправился на войну с ними. Верность войск была подкреплена новой раздачей денег. Для поддержания порядка в столице во время войны был оставлен новый префект Города Г. Домиций Декстер, на которого Север мог рассчитывать. В Африку были отправлены подкрепления, чтобы не допустить ее захвата Нигером.

Попытка Эмилиана овладеть расположенным на берегу Пропонтиды г. Перинфом не удалась. Находившийся там с войском бывший консул Л. Фабий Цилон отбил его атаки, и это дало возможность армии Севера переправиться в Азию. Однако захватить Византий войска Севера не смогли, и он был вынужден разделить свою армию. Часть ее, под командованием Мария Максима, осадила Византий, а другая двинулась далее, в глубь Малой Азии. Сам Север оставался в Перинфе, поручив непосредственное командование своим генералам. Нигер предложил Северу разделить Империю на две части. Ответным предложением Севера было дарование Нигеру жизни, если тот откажется от своих притязаний и отправится в изгнание. При таких позициях сторон никакого примирения, естественно, не произошло. Война продолжалась. Около Кизика армия Севера под командованием Тиб. Клавдия Кандида разгромила войска Эмилиана, и сам Эмилиан погиб.

При известии о победах армии Севера его власть признали Египет и Аравия. После этого он торжественно принял титул «отца отечества».

Попытка Нигера остановить врага на горных перевалах не удалась. Он был разбит в нескольких сражениях в Малой Азии. Решающее сражение произошло осенью 194 г. у Исса, где когда-то Александр Македонский разгромил Дария. И на этот раз победа осталась за Западом. Армия Севера, которой командовал П. Корнелий Ануллин, нанесла полное поражение войскам Нигера, потерявшим 25 тыс. человек. Сам он бежал в Антиохию, но затем покинул и ее и попытался было уйти к парфянам, но был убит, и вступившему в Антиохию Северу была поднесена голова его соперника. Через некоторое время были подавлены последние очаги сопротивления новому императору на Востоке. В 196 г. пал долго сопротивлявшийся Византий.

Север провел ряд изменений в подчиненных землях. Византий в наказание за столь долгое сопротивление был в значительной степени разрушен, лишен городского статуса и присоединен к Перинфу. Правда, позже он был восстановлен и вернул себе положение города, но свое значение потерял надолго. Ряда своих прав была лишена Антиохия. Провинция Сирия была разделена на две, что уменьшало возможности наместников. Во главе этих провинций были поставлены генералы Севера. Зато значительные привилегии были даны Лаодикее, соперничавшей с Антиохией. Позже, одержав победу над парфянами и сочтя обстановку на парфянской границе стабилизировавшейся, принцепс вернул Антиохии, как и Византию, прежние права.

Нигера поддерживали парфянский царь, а также некоторые арабские племена и небольшое царство Адиабеиа. В 195 г. Север организовал против них карательные экспедиции, принесшие ему титулы Арабский и Адиабепский. Воспользовавшись своими победами, он захватил небольшую часть Месопотамии, а затем обратился к Западу против Альбина.

В свое время Альбин был признан цезарем, т. е. помощником, частично соправителем и наследником Севера. Однако, вернувшись с Востока, тот объявил цезарем своего сына Бассиана, что нарушало прежнюю договоренность. В это же время он настоял на обожествлении Коммода, что тоже вызвало недовольство Альбина. Наконец, Север приказал в декабре 195 г. объявить Альбина «врагом отечества». В ответ войска Альбина в январе 196 г. провозгласили его августом, т. е. полноправным императором. Выпуская свои монеты, Альбин поместил на них как свои лозунги aequitas (Справедливость) и clementia (Милосердие). Он явно противопоставлял свое выступление карательным действиям Севера на Востоке. Кроме того, его монеты в значительной степени воспроизводили монеты Пертинакса. Альбин явно показывал, что, хотя Север и настоял на обожествлении Пертинакса, настоящим его преемником является он. Альбин с армией переправился в Галлию, разбил стоявшие на стороне Севера рейнские легионы и был признан не только в Британии, но и в значительной части Галлии и Испании. Однако полностью укрепиться на континенте он не смог. По-видимому, бесчинства солдат, переправившихся из Британии, вызвали сопротивление галльского населения, в ряде мест Галлии образовавшего отряды, которые нападали на войска Альбина. Правда, многие города Галлии и Испании все-таки активно выступили на его стороне.

Север, возвратившись с Востока, тщательно подготовился к западному походу. Кроме укрепления армии он принял и институционные меры. Как только что было сказано, принцепс объявил цезарем Бассиана, а Альбина официально лишил этого титула. Поскольку Север являлся хозяином Рима, этот его акт был поддержан сенатом, хотя там имелось довольно много сторонников Альбина. Это юридически сделало последнего мятежником, что имело определенное правовое и психологическое значение. Кроме того, объявляя Бассиана цезарем, Север гарантировал трон за своей семьей даже в случае собственной гибели, разумеется при условии победы над Альбином. В Риме было довольно много сторонников Альбина, в том числе среди сенаторов. Римская толпа тоже не очень-то поддерживала принцепса. Люди устали от гражданской войны и не хотели ее продолжения. Во время цирковых игр многие криками выражали свое возмущение. Север счел это демонстрацией сторонников Альбина и принял свои меры. Подготавливая поход, он казнил многих из них в Риме, включая сенаторов. Это укрепило его тыл и позволило ему не опасаться удара в спину.

Тщательно подготовившись к новому походу, в том числе перебросив на запад значительную часть дунайских легионов, Север с армией в начале 197 г. перешел Альпы. На этот раз он сам ее возглавил. 19 февраля около Лугдуна произошло решительное сражение. В упорном бою победа сначала склонялась на сторону войск Альбина, и даже сам Север чуть не погиб. Но удар конного резерва решил дело. Армия Альбина была разгромлена, а сам он то ли покончил с собой, то ли был убит по приказу принцепса. Сопротивлявшийся Лугдун был взят штурмом и разрушен. Захватив в качестве трофея переписку Альбина, победитель получил возможность узнать имена сторонников соперника в Риме, чем он вскоре и воспользовался. Для подавления сопротивления тех, кто еще поддерживал Альбина, Север оставил в Галлии Мария Максима, а в Испанию направил Кандида со значительными войсками. В 198 г. последние очаги сопротивления в этих странах были подавлены, гражданская война закончилась.

Эта гражданская война имела большое значение. Нигера поддерживали преимущественно крупные города Востока, и последующий удар пришелся именно на них. На стороне Альбина оказались наиболее романизованные районы западных провинций, ставшие объектом жестоких репрессий. Их результатом были не только казни, но и конфискация имущества, перешедшего в руки императора, его семьи и сторонников. Волна казней и конфискаций прокатилась и по Риму, где было много тех, кто поддерживал Альбина. Было осуждено 64 сенатора, т. е. более 10 % состава сената, причем 29 из них были казнены. Убивали не только сенаторов, но и людей более скромного положения, которыми император по каким-либо причинам был недоволен. Среди казненных был Нарцисс, непосредственный убийца Коммода. Часть конфискованного имущества перешла к сторонникам Севера, но большая часть превратилась в личную собственность императора и его семьи. В результате произошло грандиозное перераспределение собственности за счет мелких и средних муниципальных собственников (и частично сенаторов) в пользу крупной собственности императора и его сторонников.

Война имела и другое следствие. Военные действия потребовали больших расходов. В условиях гражданских раздоров деньги надо было тратить не только на содержание армии, но и на поддержку своих сторонников и подкуп поддерживавших противников. Некоторое улучшение финансовой системы, происшедшее при Пертинаксе, было сведено на нет. Дисбаланс расходов и доходов был ликвидирован или по крайней мере сокращен за счет уменьшения реального содержания в монете драгоценного металла (серебра) до 55–65 %. Но это было только начало. Война запустила процесс инфляции.

Правление Септимия Севера. Уничтожив в сенате своих действительных или мнимых противников, Север не стал продолжать продуманную антисенатскую политику. Он происходил, как уже говорилось, из Африки и до конца дней говорил по-латыни с акцентом, но это не значит, что он чувствовал себя именно африканцем. Север был хорошо знаком с римской и греческой литературой, а проведя значительную часть своей сознательной жизни в армии и частично на гражданской службе, полностью проникся римским духом. Как и все римляне, он продолжал видеть в сенате воплощение римского государства и поэтому не собирался конфликтовать с ним сознательно.

Он даже подтвердил ряд привилегий сенаторов. В сенат Север ввел много своих сторонников и земляков-африканцев и земляков жены — сирийцев. При нем впервые количество провинциалов стало превышать число сенаторов, происходивших из Италии. Введя в сенат, как это часто делали и до него, многих своих сторонников, Север рассчитывал на сотрудничество с этим органом. Хотя должность консула в это время никакого политического значения не имела, она по-прежнему считалась очень почетной, особенно ординарное консульство. И Север делал ординарными консулами либо своих сыновей[127], либо членов знатных сенаторских фамилий, подчеркивая этим свое уважение к сенаторской аристократии, а также ко всем привилегиям сенаторов. Так, принцепс напомнил, что сенаторы освобождаются от обязанности принимать на постой солдат. За ними были сохранены наиболее почетные посты в государстве и в армии. Но его реальная политика оказалась именно антисенатской.

Главными целями Септимия Севера являлись укрепление собственного положения как главы государства и обеспечение внешней и внутренней стабильности империи. В это время открыто утверждалось, что принцепс свободен от действия законов. Такое положение существовало и раньше, хотя «хорошие» императоры старались законы не нарушать. Однако теперь оно было высказано ясно и определенно и стало нормой деятельности принцепса. Это не означает, что Север не обращал никакого внимания на законодательство и юриспруденцию. Наоборот, он много занимался и тем и другим, издав довольно большое количество законодательных актов и часто лично занимаясь судопроизводством. Едва ли случайно, что правление Севера и его преемников было временем расцвета юридической науки.

Север пришел к власти в ходе гражданской войны и, хотя был юридически безупречно признан сенатом, понимал, что для полной легализации своей власти этого было недостаточно. С самого начала стали распространяться слухи о давних предсказаниях астрологов, различных приметах, божественных знаках, предсказывавших будущую великую судьбу Севера. Позже, когда воздвигались статуи императора и выставлялись картины с изображениями его деяний, прибавлялись различные детали, показывавшие божественное покровительство. Оформлялась и другая линия, легитимировавшая, с точки зрения нового императора, его приход к власти. В самом начале своего выступления Север выдвинул лозунг мести за Пертинакса и затем включил его имя в набор своих имен, а вернувшись в Рим после победы над Нигером, провернул юридическую фикцию — посмертное усыновление его Марком Аврелием. После этого он официально стал считаться братом Коммода, внуком Антонина, правнуком Адриана, праправнуком Траяна, прапраправнуком Нервы. Своего старшего сына Бассиана он переименовал в Марка Аврелия Антонина. Таким образом, Север и его семья официально вошли в императорскую семью, правившую Римом уже почти 100 лет, так что он в ходе и результате гражданской войны, как некогда Август, лишь «восстанавливал» государство, разгромив его врагов.

Из всех Антонинов только Коммод не был обожествлен. Объявив себя «братом Коммода», Север заставил сенат обожествить ненавидимого им этого принцепса[128]. Еще раньше он настоял на обожествлении Пертинакса, так что теперь все его фиктивные родственники были divi.

Этим Север не ограничился. Обожествление было распространено и на него самого, и на всю его семью, причем объектами обожествления являлись живые люди. Такого в римской истории еще не было. Хотя почитался живой император уже при Августе, официальное обожествление осуществлялось сенатским постановлением после смерти правителя и, как показывала история, не было автоматическим актом. При этом обожествленный император все же становился не богом (deus), а божественным (divus), и разницу между этими понятиями римляне (в отличие от греков) ощущали довольно четко. В I в. обожествить себя при жизни и именно в качестве богов, а не божественных пытались Калигула и Домициан, но эти попытки рассматривались как яркие и несомненные признаки деспотизма и тирании, чуждых римскому сознанию. Естественно, эти акты отменялись после устранения названных принцепсов (кстати, все они были убиты, так что прижизненное обожествление им не помогло). Теперь же обожествлялся даже не только живой император, при жизни становившийся divus, но и вся семья. Возникает понятие domus divina — божественного дома, в котором объединялись правящий, т. е. еще живой, император, его умершие предки и все живые ближайшие родственники. Им всем ставились статуи, их портреты появлялись на геммах и даже монетах. Среди статуй были фигуры первой жены Септимия Севера — Пакции Марциалы, умершей еще до захвата им власти и не оставившей детей. Правда, в отличие от второй жены, Юлии Домны, она в состав божественного дома, как кажется, не включалась. Дворец, в котором проживала семья императора, официально становится sacra (священный). Такое название появилось еще при Коммоде, но тогда оно воспринималось как признак чуть ли не безумия императора, теперь же вполне принималось обществом. В официальную титулатуру вводится слово dominus — господин, и жители империи обращаются к императору dominus noster — наш господин.

Слово dominus всегда означало господина в противоположность рабу. Это в свое время подчеркнул Тиберий, говоривший, что он для солдат — император, для рабов — господин (dominus), а для сената и народа — принцепс. И еще Август решительно отвергал всякие попытки назвать его «господином». В этом отношении Овидий противопоставлял его первому римскому царю Ромулу, говоря, что Ромул носит имя господина, а Август — принцепса. Правда, позже тот же Овидий, находясь в ссылке, называл Августа богом и господином земель, но ясно, что это был лишь зов отчаяния в надежде на прощение. А позже Тацит, выражая традиционную точку зрения, выразительно противопоставлял dominatio (господство) libertas (свободе), одной из основных ценностей римского общества. Однако и в это время можно было обратиться к кому-нибудь domine, но такое обращение являлось всего лишь вежливой формой, если имя человека было неизвестно. После убийства «господина и бога» Домициана Нерва и Траян подчеркивали возвращение к принципату от «господства». И все же уже тогда время от времени к принцепсу стали обращаться «господин», но, как утверждал Плиний Младший, не как рабы к господину, а как дети к отцу (отец семейства — pater familias — тоже издревле был господином своих домочадцев). Позже такое обращение использовалось все чаще. Антонина Пия уже называли «господином земли и моря», но это было сделано только в восточной, греко-язычной, части империи, где традиции монархизма были очень сильны. Включение в число приближенных Септимия Севера представителей Востока, о чем пойдет речь немного ниже, способствовало распространению восточных монархических традиций и в верхах римского общества, особенно в императорской семье. Теперь приложение слова dominus к императору, в отличие от времен Калигулы и Домициана, не вызывало отторжения в римской среде. А это ясно свидетельствовало о радикальных изменениях в самой системе римских ценностей.

Таким образом, поднимая себя над обществом и наделяя не только себя, но и своих близких божественным ореолом, Септимий Север стремился укрепить свою власть, идеологически ее обосновать и в известной степени обезопасить от покушения других претендентов.

Всячески подчеркивая и даже преувеличивая свои победы, Север воздвигал в их честь различные памятники. На форуме была сооружена величественная триумфальная арка. Арка в честь императора украшала вход и на другую площадь Города — Бычий рынок. В Риме строились и иные помпезные здания, восстанавливались старые. Вернувшись после долгого пребывания на Востоке в Рим, Север устроил себе пышный въезд в город. При этом римлянам было роздано огромное количество денег — не менее 200 тыс. сестерциев. Это, конечно, нанесло существенный урон казне, но принцепс пошел на это, чтобы привлечь на свою сторону население города, до сих пор весьма настороженно к нему относившееся, и прославить величие своих побед. Даже после весьма скромных успехов в Африке, где военных действий почти не велось, Север устроил себе так называемый малый триумф. В этом же направлении шло и торжественное празднование Секулярных игр летом 204 г. Принцепс воспользовался тем, что в этом году исполнилось 220 лет, т. е. ровно два 110-летних промежутка (для проведения этих игр Август установил промежуток в 110 лет). Он при этом полностью игнорировал подобные игры и Клавдия, и Домициана, ведя счет непосредственно от игр Августа. Все это должно было укрепить власть Септимия Севера и его дома.

Будучи реальным политиком, Север отдавал себе отчет в том, что одной идеологической базы для власти мало и нужны еще конкретные шаги по ее укреплению. Здесь он во многом шел по пути, проложенному его предшественниками. Сохраняя сенат в качестве официального партнера власти, принцепс ему все же не доверял, а его аппарат счел неэффективным. Север почти исключил этот орган из управления империей. Были ликвидированы должности эдилов и народных трибунов, избираемых сенатом, а консулов и преторов император стал назначать сам, только сообщая ему об этом. Старая государственная казна — эрарий, которой управлял сенат, была превращена в городскую казну Рима. Так сенат оказался почти полностью отстраненным от всякого влияния на финансовую политику государства. Даже управление сенатскими провинциями осуществляли лица, назначаемые императором по жребию. В силу обстоятельств Север порой назначал всадников на сенаторские посты. Так, прокуратор Гилариан после смерти проконсула Африки на какое-то время встал во главе этой провинции. Все это привело к тому, что сенат, несмотря на свое внешнее почетное положение, все более превращался в городской совет Рима. Его место фактически занял совет принцепса.

Север продолжил линию на использование в качестве советников юристов, которых он назначал и на должность префекта претория. Среди них был крупнейший юрист того времени Эмилий Папиниан. Префект претория не только председательствовал в совете принцепса, но и фактически замещал императора во всех делах управления государством во время его отсутствия. Долгое время при Севере имелся лишь один префект претория — Г. Фульвий Плавциан, даже выдавший свою дочь замуж за Бассиана и получивший официальный титул «родственника августов». Правда, император все же попытался сделать коллегой Плавциана бывшего префекта Египта Кв. Эмилия Сатурнина, но тот в скором времени был убит. Однако возвышение Плавциана вызвало страх и ненависть жены Севера Юлии Домны и его собственного зятя. Бассиан обвинил тестя в подготовке убийства императора. За это Плавциан 22 января 205 г. был казнен. Бассиан развелся с Плавциллой, которая вместе со своим братом Г. Фульвием Плавтом Гортензианом была сослана на Липарские острова, где они оба позже были убиты. После казни Плавциана эта должность снова стала коллегиальной. Префектами претория были назначены известный юрист Эмилий Папиниан и бывший префект Египта Кв. Меций Лет. И префекты претория, и другие члены совета принцепса были преимущественно (хотя, конечно, и не только) юристами, и надобность в сенаторских советниках отпадала, так что они вовсе исчезли.

Основная тяжесть непосредственного управления государством теперь падала на императорский бюрократический аппарат. Создавалось большое количество разнообразных управлений, в том числе департаментов императорской канцелярии, руководимых прокураторами из числа всадников, и резко увеличилось число работавших в них чиновников. Север и его наследники создали 50 новых прокуриторских постов, причем если при Коммоде только один прокуратор получал в год 300 тыс. сестерциев, то теперь таковых стало трое. Созданная Севером провинция Месопотамия, очень важная в стратегическом отношении, управлялась, как и Египет, префектом из числа всадников. Создав три новых легиона, он поставил во главе их не легатов-сенаторов, как это было с незапамятных времен, а всаднических префектов. При Севере большую роль стала играть бюрократия.

Как это обычно бывает при господстве бюрократической системы, непомерно возрастает значение личных связей. Огромную роль в управлении государством играет сама императорская семья. Септимий Север провозгласил августами своих сыновей — сначала старшего Бассиана (Антонина), а затем младшего Гету. В момент своего провозглашения Бассиану было всего 12 лет. Гета, правда, стал августом уже в 20 лет, хотя цезарем был много лет до этого. Так что официально во главе государства встали три равноправных императора. Конечно, сыновья полностью подчинялись отцу и даже не пытались играть самостоятельную роль, но само их провозглашение подчеркивало роль семьи как высшего органа власти, стоявшей и над сенатом, и над всеми другими органами управления.

Большое значение в семье и соответственно в управлении имела жена Севера Юлия Домна. Она имела титул не только августы, как это было у прежних императриц, но и «матери августов», «матери отечества» (как сам Север — «отца отечества»), «благочестивой», «счастливой» и даже «матери сената» и «матери лагерей». Все эти титулы приравнивали ее к высшим носителям власти, подчеркивая, что во главе империи стоит вся семья Северов — сам Септимий Север, его два сына и жена. И то, что власть в государстве должна перейти к сыновьям Севера, подтверждалось фактом, что Бассиан еще раньше стал «назначенным императором» (imperator designatus). До сих пор designatus был консул, при республике избранный, а при империи назначенный на следующий год. Теперь такое положение занял будущий император.

«Второй круг» властвующих образовывали личные друзья императора и люди, которым он особенно доверял. И это были прежде всего земляки его и жены. Септимий Север, как об этом не раз говорилось, происходил из Африки, а Юлия Домна — из Сирии. И именно оттуда вышло большинство ближайших соратников императора. Из 76 высших постов в государстве 35 занимали африканцы, а 15 — выходцы с Востока, в основном сирийцы, в то время как уроженцев Италии, ранее занимавших первенствующее положение, было всего 16, а представителей западных провинций — 7. Следовательно, две трети всех людей на высших должностях в империи были земляками императора и императрицы. Приблизительно такое же соотношение сложилось и среди наместников провинций. На 34 легата, родившихся в Африке, приходилось лишь 12 италийцев.

Типичный представитель новой, северовской знати — уже упомянутый Г. Фульвий Плавциан. Он был довольно низкого происхождения, но зато являлся земляком, другом, а по некоторым слухам, в молодости и любовником Севера; сыграл большую роль в войне с Нигером, а в 197 г. он — префект претория. В скором времени Плавциан стал одним из самых богатых и влиятельных людей Рима. Он выдал свою дочь Фульвию Плавциллу замуж за старшего сына Севера Бассиана, войдя тем самым в семью императора, и даже получил официальный титул «родственника августов». Его имя наряду с именами членов семьи принцепса было включено в ежегодную присягу, даваемую в знак верности императорскому дому. Статуи Плавциана ставились по всей Империи. Он был сделан сенатором, консулом, понтификом, сопровождал Севера в походе против парфян и практически рассматривался как второй человек в государстве. Стремясь укрепить свое положение, он любыми средствами устранял тех соратников Севера, которых считал опасным для себя. Так, жертвой его интриг пал один из самых способных полководцев Севера — Кандид. Однако в Риме Плавциан был очень непопулярен. Этим воспользовалась Юлия Домна. Как уже говорилось, интриги ее и Бассиана привели не только к падению, но и к казни Плавциана и убийству его дочери и сына. Казнены были и его сторонники (или те, кого император и его жена считали таковыми) в сенате. Задним числом на казненного Плавциана была свалена вина за прежние жестокости. Его даже обвинили в том, что он кастрировал молодых людей, чтобы сделать их евнухами при дворе своей дочери.

Долгое время Плавциан (естественно, с учетом времени и происхождения) занимал при Севере приблизительно такое же место, как Агриппа при Августе и Сеян при Тиберии. Агриппа успел умереть до своего возможного падения (хотя в конце жизни и не играл первоначальной роли), а Сеян рухнул со своей высоты и повлек за собой многих других людей. Так что можно сказать, что главной причиной гибели Плавциана были даже не козни Юлии Домны и Бассиана, а его положение как второго человека в государстве. В том государственном устройстве, какое существовало в Римской империи, прочного места для второго человека не было. В этом плане падение Плавциана было неминуемо, а активность императрицы и его зятя лишь ускорила неизбежный исход.

Плавциан был не единственным провинциалом в непосредственном окружении Септимия Севера. То ли из Африки, то ли из Сирии происходил Эмилий Папиниан. Начав свою карьеру в качестве адвоката фиска, т. е. лица, защищавшего интересы казны, он затем стал помощником префекта претория, возглавил департамент a libellis, занимавшийся преимущественно прошениями частных лиц, и, наконец, в 203 г. получил пост префекта претория. Выходцами с Востока были и видные юристы того времени, активно используемые Севером Юлий Павел и Домиций Ульпиан, помощники (assessores) Папиниана как префекта претория. Африканцев и сирийцев Север охотно включал и в сенат. Так, сенатором стал муж сестры Юлии Домны Юлий Авит Алексиан. При Севере, как уже упоминалось, в сенате доля выходцев из провинций превысила долю уроженцев Италии, и среди новых сенаторов большинство было африканцами.

Другой силой, на которую Септимий Север опирался (она обеспечивала защиту Империи от внешних врагов, и ее он мог бы в случае необходимости противопоставить своим врагам внутри) была армия. Он пришел к власти при поддержке легионов и всегда помнил об этом. Но помнил он и о другом — о тех огромных трудностях, с какими был дан отпор недавним вторжениям варваров. Гарантом и внешней, и внутренней безопасности в его глазах была именно армия. Суровыми мерами Север восстановил воинскую дисциплину (и его прославляли за это), что позволило сделать армию надежным инструментом власти. Недаром, умирая, он завещал сыновьям заботиться о солдатах и не обращать внимания на остальных. И сам он, действительно, проявлял такую заботу.

Север увеличил армию на 3 легиона, возросла и численность вспомогательных частей, так что общее количество воинов составило более 400 тыс. человек. Сама по себе эта цифра не очень большая, не более 5 % всего взрослого мужского населения империи. Но это был еще один шаг к милитаризации государства. А с другой стороны, эти 400 тыс. солдат представляли собой огромную организованную силу, чей вес оказывался гораздо большим, чем процент в населении.

Один легион был расквартирован в Италии недалеко от Рима. И это была его постоянная квартира, а не временное местопребывание, связанное с гражданской войной. Таким поступком Север порывал с традицией империи. Официально легион рассматривался как подкрепление преторианцев и, как и те, находился под командованием префекта претория. Вместе с некоторыми вспомогательными частями, также размещенными в Италии, численность находившихся в Риме и под Римом войск увеличивалась вчетверо. В результате в Италии оказались расквартированными 30 тыс. воинов. И это было гарантией от любой попытки мятежа в столице.

Император принял полномочия проконсула не только по отношению к провинциям, как это было со времен Августа, но и к Италии, что давало ему возможность командовать войсками и здесь. Этим был сделан важный шаг к уравнению статуса Италии и провинций. Преторианская гвардия была реорганизована и увеличена, впредь она должна была формироваться из наиболее отличившихся воинов провинциальных легионов, и такое ее пополнение уничтожило привилегии италиков и давало возможность воинам легионов провести часть службы не на далеких границах, а в благоприятных условиях столицы. Естественно, что первыми новыми преторианцами стали солдаты Севера, отличившиеся в гражданской войне. Одновременно он па треть увеличил солдатское жалованье, не увеличивавшееся со времени Домициана, хотя стоимость жизни за это время значительно выросла[129], сверх этого не раз раздавал воинам деньги. Победы над внешними и внутренними врагами приносили богатую добычу, и значительная часть ее попадала в руки солдат.

Север стал активно привлекать профессиональных военных к службе в гражданских учреждениях. Он рассчитывал на присущее им чувство дисциплины и ответственности, но объективно это вело к милитаризации государственного аппарата. Отличившимся центурионам император предоставил право носить узкое золотое кольцо, полагавшееся всадникам. Само по себе это право еще не означало всаднического ранга, а во время службы являлось лишь знаком отличия. Но после ухода с военной службы и вступления в службу гражданскую такой бывший центурион мог получить всадническую должность и в этом качестве продолжить свою карьеру. И это в принципе открывало путь во второе сословие империи любому способному центуриону (а в общем, и солдату, поскольку центурионами обычно становились наиболее заслуженные солдаты) независимо от его происхождения[130]. А в период правления Северов среди центурионов, как уже было сказано, резко увеличилось число провинциалов, причем теперь среди них преобладали уроженцы менее романизованных провинций. Среди всаднических должностей важное место занимала прокуратура. Прокураторами могли стать бывшие центурионы и трибуны преторианских когорт. И до Септимия Севера солдатам и офицерам легионов этот путь был фактически закрыт, но он реорганизовал и преторианскую гвардию, сформировав ее из отличившихся воинов легионов. Все это вело к тому, что бывшие солдаты провинциальных легионов могли в перспективе претендовать на самые высокие посты в государстве.

Субъективно этим актом Север хотел, вероятно, не только отблагодарить воинов за поддержку, но и увеличить привлекательность военной службы. Хотя римская армия со времени Августа стала полностью профессиональной, формировалась она на добровольной основе. С течением времени желание римлян и италиков служить в армии иссякало. Легионерами все больше становились провинциалы, причем уроженцы наименее романизованных провинций из наиболее низких социальных слоев. Для этих людей военная служба являлась практически единственной возможностью вырваться из заколдованного круга все увеличивавшейся нищеты. Для них путь в элиту Империи был полностью закрыт. Дарование права ношения золотого кольца таким лишь слегка романизованным воинам давало им ощущение равенства с природными римлянами и возможность реального включения в имперскую элиту. Объективно этот шаг Севера вел не только к милитаризации правящего слоя Империи, но и к его варваризации. Конечно, центурионы, прослужившие в армии большую часть жизни, и даже рядовые солдаты за время службы не только усваивали латинский язык и римский, хотя и армейский, образ жизни, но и проникались римским духом, правда через призму солдатского восприятия.

Другим важным шагом Севера была легализация солдатского брака. До этого времени связь солдата с женщиной, как было сказано, считалась простым сожительством, не дававшим сторонам никаких прав, а их дети были незаконнорожденными. Теперь эта связь была легализована, солдатские жены получали все необходимые права, а сыновья становились наследниками отцов и римскими гражданами, особенно если они вступали в военную службу. Семейным солдатам император разрешил жить не в казармах, а в особых поселках — канабах и арендовать участки на лагерной земле. Это привело к возникновению солдатских средних хозяйств размером до 400 югеров, т. е. 100 га. Армия стала более оседлой и меньше зависимой от центра, усилились ее экономические связи с окружающим населением. Этот акт Севера тоже был направлен на повышение привлекательности военной службы. Но его долговременные последствия оказались весьма тревожными. Став более оседлой и связанной в большей степени с окружающим миром, армия могла потерять (а позже фактически и потеряла) чувство причастности к Империи в целом. Происходит регионализация армии. В общеисторическом же плане создание солдатских поселений на принципах, близких к античным, должно было помочь выйти из кризиса путем распространения античных структур на легионные земли, ранее изъятые из социально-экономических связей. В том же направлении должны были идти такие мероприятия Севера, как продажа на льготных условиях земельных участков из государственного фонда.

Наконец, вручение командования тремя вновь созданными легионами префектам всаднического ранга означало первый шаг к разделению военной и гражданской службы на высшем уровне и к профессионализации высшего военного командования.

Из верхушки всадничества, армейских верхов и личных друзей и земляков Север фактически формирует новую знать, оттесняющую старую сенатскую.

Септимий Север положил начало созданию res privata. Под ним подразумевалось личное имущество императора, отделенное от государственного. Оно формировалось из имущества, конфискованного Севером после победы над своими соперниками. Создавалась специальная служба для управления этим имуществом. Тем самым имущество принцепса как государя отделялось от имущества того же принцепса как частного собственника. Принципат, таким образом, получал собственную экономическую базу, независимую от личности императора.

Основная тяжесть непосредственного управления государством падает на императорский бюрократический аппарат. При Севере он увеличивается, пополняясь за счет всадников и даже простых солдат. Это происходит и на общегосударственном, и на провинциальном уровнях. Создается большое количество разнообразных управлений, в том числе департаментов императорской канцелярии, руководимых прокураторами из числа всадников. Север и его наследники, как уже было сказано, создали 50 новых прокураторских постов. Созданная Севером провинция Месопотамия, очень важная в стратегическом отношении, управляется, как и Египет, префектом из числа всадников. Ее первым префектом стал африканец Тиб. Клавдий Субациан Аквила, позже префект Египта. В это же время его брат Прокул являлся префектом претория. Характерно, что оба брата происходили из Нумидии и явно принадлежали к тому африканскому клану, который выдвинулся при Септимии Севере.

Таким образом, внутренняя политика Севера при всех ее противоречиях была направлена на создание нового государства как в социально-экономическом, так и политическом плане.

Север, как уже было сказано, происходил из Африки. После смерти своей первой жены он женился на знатной сириянке Юлии Домне, так что по своему происхождению и родственным связям был типичным представителем провинциальной знати. Более того, он был первым настоящим провинциалом, занявшим римский трон. И Траян, и другие Антонины, происходившие из Испании или Галлии, являлись потомками италийских колонистов, когда-то перебравшихся в эти провинции. Семья же Севера была романизованной туземной. Приход к власти этого императора можно рассматривать как триумф политики романизации, начатой при республике, активно проводимой Цезарем и неравномерно продолженной императорами. И к власти Север пришел в результате гражданской войны. Чтобы легитимировать свою власть и войти в римскую среду, он, как говорилось выше, после возвращения в Рим из восточной кампании провел свое посмертное усыновление Марком Аврелием и включил в число своих имен имя Марка Антонина, объявив себя братом Коммода. Эта фикция была, естественно, одобрена сенатом. После этого Антонинами считали себя и дети Севера.

Посмертное вхождение в правившую до этого фамилию имело еще одно большое значение. Этот акт должен был снова продемонстрировать непрерывность римской истории. Основатель принципата Август тоже был посмертно усыновлен Цезарем. Правда, то усыновление было все-таки реальным, а не фиктивным. Но после официального акта усыновления Севера Марком Аврелием этот нюанс уже не имел в глазах ни самого Севера, ни, видимо, даже большинства его современников особого значения. С другой стороны, этим актом подчеркивалась непрерывность не только Рима, но и правящей династии. И с этой точки зрения никакой разницы между Севером и, например, Адрианом уже не было. Объявив себя родственником и Марка Аврелия, и Пертинакса, Север демонстрировал, что, кроме очень кратковременного и, с его точки зрения, незаконного правления Дидия Юлиана, никакого перерыва в правлении одной фамилии в Империи не было. Династический характер императорской власти был, таким образом, резко подчеркнут.

Резко поднимая императорскую власть над обществом, Септимий Север не только удовлетворял свое честолюбие, но и видел в этом ее усилении единственное средство стабилизации внутреннего положения в государстве. А оно было довольно тревожным. Как говорилось выше, гражданская война запустила маховик инфляции. На треть сократилось содержание серебра в денарии, и даже золотой аурей, о качестве которого император особенно заботился, ибо он предназначался преимущественно для даров военным, потерял не менее 9 %, хотя в целом соотношение между золотой и серебряной монетой, установленное еще Августом, сохранилось. Это, естественно, повышало стоимость жизни и ухудшало положение низших слоев населения. Гражданская война и последующие репрессии, приведшие к массовому перераспределению собственности, имели неизбежным следствием разорения, грабежи, убийства. Несмотря на все старания правительства, обстановка оставалась нестабильной, развивался бандитизм. На севере Италии некий Феликс Булла организовал разбойничий отряд, и на его разгром пришлось направить целую армию. Вспыхивали восстания в Малой Азии, Африке, Галлии. Для их подавления тоже использовались порой целые легионы. Волнения происходили на Дунае. Были они связаны с новыми варварскими вторжениями или чисто народными выступлениями, неизвестно.

Внешняя политика Севера в целом была оборонительной. Уже создание более оседлой и менее подвижной армии обрекало империю на такую политику, поэтому большое внимание уделял император укреплению границ. Была проведена модернизация существовавших валов и отдельных укреплений в Германии, на Дунае и в Африке. Это позволило стабилизировать положение на Рейне и Дунае, бывших самыми опасными во времена Марка Аврелия. Теперь же более опасным стал Восток.

Во время войны между Севером и Нигером парфянский царь Вологез V поддерживал Нигера, что привело к военным действиям между римлянами и парфянами после разгрома последнего. Римляне одержали победу, но прочного мира это не принесло. В 197 г. Вологез решил использовать войну Севера против Альбина, которая, как он думал, затянется, и вторгся в римские владения. Вопреки ожиданиям парфянского царя Север быстро закончил войну на Западе и сразу же снова отправился на Восток[131]. Армия была пополнена новыми легионами и под командованием самого императора вторглась в Парфию. Римляне овладели многими городами Месопотамии, в том числе парфянской столицей Ктесифоном, где устроили среди населения кровавую бойню, но полностью разгромить парфян не смогли, так как те упорно уклонялись от решительного сражения.

Неудачной оказалась осада г. Хатры, являвшегося важным экономическим и стратегическим центром региона. И Север решил пойти на заключение мира, удовлетворившись лишь сравнительно небольшим расширением римских владений за счет северо-западной части Месопотамии, где была создана одноименная провинция, поставленная, как и Египет, под управление всаднического префекта. До этого времени, не считая короткого промежутка в конце правления Траяна, границей Римской империи в данном регионе был Евфрат, а расположенные восточнее этой реки небольшие клиентские царства составляли своеобразное предполье Империи. Теперь граница переместилась за Евфрат и с военной точки зрения стала гораздо более уязвимой. Чтобы сдержать возможное новое вторжение парфян, Север увеличил восточную армию, доведя ее численность до одиннадцати легионов (не считая вспомогательных частей), а Сирию еще сразу после победы над Нигером разделил на две провинции — Келесирию и Сирию-Финикию. Несмотря на довольно скромные результаты, Север счел границу укрепленной, война была объявлена чрезвычайно успешной, Парфия завоевана, в честь победы на форуме была сооружена триумфальная арка, а император присвоил себе титул Парфянского Величайшего.

О завоевании Парфии Север объявил 28 января 198 г. Эта дата для торжественного провозглашения победы была выбрана неслучайно. Именно в этот день 100 лет назад (точнее, 101 по римскому счету) всю власть в Римской империи принял Траян. Север явно сравнивал себя с этим чрезвычайно популярным императором и подчеркивал, что его парфянская кампания была столь же успешна, как и восточный поход Траяна. Это, конечно, было не так, но в данном случае видимость оказалась важнее реальности.

В 208 г. внимание Севера привлекла Британия. Вскоре после победы над Альбином он разделил ее на две провинции, чтобы, с одной стороны, в руках одного легата не сосредотачивалось слишком много сил, а с другой — сделать более гибкой защиту римских владений на острове от северных варваров. Северная часть Британии так и не была покорена, и северные племена стали все чаще нападать на римские владения. Одно время северяне даже прорвались через вал Адриана и разрушили многие римские укрепления. Наместник одной из британских провинций Л. Альфен Сенециои успешно отбивал эти нападения и даже как будто сам вторгся на территорию независимых племен. Север решил воспользоваться этим и организовал экспедицию. Он рассчитывал задействовать в этой, казалось бы, не очень опасной войне значительную часть армии, чтобы та не стала в условиях мира слишком ленивой и малодисциплинированной. Не исключено, что Север хотел полностью завоевать остров и завершить, таким образом, кампанию, начатую более полутора веков назад. Он направился туда в сопровождении всей своей семьи.

Кампания Севера была успешной, северяне признали римскую власть, но вскоре вновь восстали. В конце 210 г. император заболел, и военные действия практически остановились. На материк Север так и не вернулся. Там, в Британии, в г. Эбураке, Септимий Север 4 февраля 21 1 г. умер. Бассиан, вставший после смерти отца во главе армии, заключил мир с северянами и вернулся к прежней границе по валу Адриана.

Каракалла. Constitutio Antoniana. Своими наследниками Септимий Север оставил сыновей Бассиана и Гету, уже считавшихся августами, т. е. полноправными императорами, так что никаких проблем с их признанием не было. После того как Септимий Север провел свое фиктивное усыновление Марком Аврелием, его сыновья также официально вошли в прежнюю императорскую фамилию. Бассиан принял имя Марк Аврелий Антонин, а императором стал под именем Император Цезарь Марк Аврелий Антонин Август. Он был прозван Каракаллой по названию плаща с капюшоном, который любил носить, и под этим именем вошел в историю. Умирая, Север призвал сыновей жить дружно. Но оба брата ненавидели друг друга. Эта ненависть еще более возросла после устранения Плавциана. В течение долгого времени тот фактически оттеснял на второй план сыновей императора, и это заставляло последних как-то солидаризироваться друг с другом в противовес всемогущему префекту претория. Казнь Плавциана выдвинула на первый план обоих сыновей, официально занимавших равное положение, и это подтолкнуло их к еще большей взаимной вражде. Первое время они были вынуждены скрывать взаимную ненависть, да и мать Юлия Домна всячески пыталась их примирить. Однако внешнее дружелюбие долго скрывать взаимную нелюбовь не могло. Оба императора жили в одном дворце, но в разных его концах и по возможности не общались друг с другом. Каракалла и Гета даже попытались было разделить Империю на две части, в которых каждый правил бы совершенно самостоятельно. Но этому плану решительно воспротивилась Юлия Домна. Невольное сосуществование усиливало напряженность.

Позиции Геты в Риме казались более прочными: на его стороне были префект Рима, старый соратник Септимия Севера Фабий Цилон и по крайней мере один из двух префектов претория — Папиниан. Это заставило Каракаллу торопиться. И 26 декабря 211 г. он убил Гету, а матери даже запретил носить траур по погибшему сыну. Убийство одного из императоров могло вызвать недовольство преторианцев, и первым делом Каракаллы стало их успокоение. Он явился в преторианский лагерь и объявил воинам, что брат пытался его отравить и был при этом убит. Солдаты II Парфянского легиона, расквартированного под Римом, возмутились было убийством одного из сыновей любимого ими Септимия Севера, но Каракалла, явившись и к ним, пообещал большой денежный подарок, и они успокоились. Он привлек на свою сторону и воинов городских когорт, находившихся под командованием его врага Цилона. Следующим его шагом была речь в сенате, куда император явился вооруженным и в сопровождении гвардейцев. Там он заявил, что брат составил против него заговор, за что и поплатился. После этого по Риму и всей империи прокатилась волна казней. Было казнено большое число людей, которых император считал сторонниками брата, и в их числе Папиниан, другой видный юрист того времени, Патруин, Фабий Цилон[132], Гельвий Пертинакс (вина его, видимо, состояла только в том, что он был сыном бывшего императора) и многие другие[133].

Хотя Юлия Домна любила Гету больше, чем старшего сына, пойти на убийство матери Каракалла все же не решился. Более того, императрица-мать оставалась весьма влиятельной фигурой при дворе. Во всем остальном Каракалла был довольно последовательным. Все, что напоминало о Гете, было запрещено: уничтожались его статуи, его имя вычеркивалось из официальных документов, даже монеты с его портретом изымались из обращения.

С убийством Геты, по-видимому, связан и вопрос об ординарном консульстве 212 г. Уже давно было принято, что император становится од ним из ординарных консулов года, следующего за его вступлением на трон. При этом, даже если второй консул умирал или попадал в опалу, год все равно назывался по именам их обоих. Поскольку равными принцепсами стали оба сына Септимия Севера, то было бы естественным, если бы оба они стали и ординарными консулами 212 г. Были ли они действительно назначены (может быть, уже отцом, находившимся на смертном ложе) консулами этого года, неизвестно. Но в любом случае Каракалла встал перед серьезной, с его точки зрения, проблемой: как быть с консульством и соответственно наименованием года. И он сделал совершенно нетривиальный ход. Ординарными консулами 212 г. стали отец и сын Юлии Асперы — Г. Юлий Аспер и Г. Юлий Галерий Аспер, причем отца он назначил и префектом Рима вместо казненного Фабия Цилона[134]. Отец Аспер был «новым человеком» и профессиональным юристом, введенным в сенат или Марком Аврелием, или Коммодом. При последнем он достиг должности консула-суффекта и затем был приближен Септимием Севером[135]. Разыгрывая из себя справедливого императора, Север поручил Асперу защиту обвиняемых провинциалов. Несомненно, что император был уверен в полной лояльности такого адвоката. И теперь Аспер второй раз стал консулом, и на этот раз ординарным. И только уже в 213 г. Каракалла, как это и было заведено, стал ординарным консулом вместе с будущим императором Бальбином. Правда, вскоре оба Аспера попали в опалу и фактически были изгнаны из Рима, но 212 г. назывался годом двух Асперов. Этот эпизод показывает нетривиальность мышления Каракаллы, его умение находить устраивавшее его решение, не останавливаясь перед нарушением установившегося обычая.

Правление Каракаллы ознаменовалось изданием знаменитого эдикта 212 г., называемого еще constitutio Antoniana, разработанного явно видными юристами того времени, в том числе Ульпианом[136]. Едва ли эдикт был составлен на скорую руку, его подготовка явно шла некоторое время. Вполне возможно, что он начал постепенно разрабатываться еще при Септимии Севере. Этот эдикт предоставил римское гражданство почти всем свободным жителям Империи. Исключение составляли так называемые дедитиции (dedititii)[137]. Как бы ни решать о них вопрос, ясно, что после эдикта подавляющее большинство свободных жителей Римской империи стали римскими гражданами. Трудно сказать, каковы были конкретные мотивы, подвигнувшие Каракаллу издать свой эдикт. Возможно, что целью императора было распространение на всех провинциалов единой налоговой системы, позволявшей, с его точки зрения, эффективнее наполнять казну. Не исключено, что это могло быть благодарностью римским богам, которые упомянуты в начале эдикта, за выздоровление больного Каракаллы или даже за помощь в убийстве брата. Возможно еще одно объяснение. По эдикту гражданами становились наименее романизованные в социальном и культурном плане люди, а таковых было довольно много в северобалканских и придунайских землях, откуда происходило большинство солдат, активно поддерживавших Северов. И если сами солдаты через свою службу гражданство получали, то их родственники, оставшиеся в своих общинах, таких привилегий не имели. Так что эдикт мог быть и жестом благодарности легионерам. Наконец, император и его юристы могли иметь в виду превращение большей части свободного населения Империи в относительно однородную массу подданных. Но важны не столько конкретный мотив действия принцепса, сколько реальное значение данного акта.

Constitutio Antoniana завершала долгий процесс романизации подчиненных Риму территорий, интеграции их в единое политико-правовое пространство. Если не считать отдельных случаев дарования римского гражданства в награду за заслуги перед римским народом, то реальным началом данного процесса стала Союзническая война, в результате которой (хотя на деле и не сразу) римскими гражданами стали практически все жители Италии. Значение принятых в конце этой войны законов заключалось в том, что впервые римское гражданство давалось не отдельным лицам в качестве награды, а целым общинам и народам на основании закона. С Цезаря началась активная романизация провинций. С переменным темпом политику романизации продолжали и принцепсы. Этот процесс резко ускорился после гражданской войны 68–69 гг., когда в Риме были устранены все препятствия для полной интеграции провинций в единое государство, и, как говорилось выше, к середине II в. почти завершился. Теперь речь шла о его полном завершении. Гражданство распространялось и на тех, кто до сих пор его, несмотря на все успехи романизации, не имел. Эти люди, как правило, получали официальное родовое имя Каракаллы, становясь Аврелиями. И если, например, среди преторианцев, бывших ранее солдатами дунайской армии, в 210 г. Аврелиев было меньше 5 %, то в 227 г. таких было уже около 95 %. Все новые солдаты, появившиеся в 214 г. в гарнизоне в Дура-Европос в Месопотамии, были уже Аврелиями. В римском обществе имена служили в значительной степени показателем социального статуса. И в западной части Империи новые граждане принимали обычные римские три имени. Стремление этих людей показать свою «романность» вело иногда к тому, что они упоминали в системе своих имен несуществовавшие римские трибы, например трибу Флавию. В восточной части положение было несколько иным. Становясь римскими гражданами, местные жители вместо римского когномена сохраняли старый патронимик, т. е. имя отца в родительном падеже.

С другой стороны, издание эдикта нарушало не только основные принципы власти Рима над подчиненными народами, но и некоторые весьма существенные аспекты римской имперской идеологии. Теперь рах Romana представал не как мирное и благополучное существование вселенной под благодетельной властью римского народа, а как общее бытие всех (точнее — почти всех) свободных жителей Империи под властью римского императора. И в этом акте, может быть, выразилась нетривиальность мышления Каракаллы, позволившая ему найти выход из ситуации, созданной убийством Геты, когда он, отказавшись от давнего обычая, назначил ординарными консулами не себя и еще кого-то, а Асперов.

Политического значения римское гражданство уже давно не имело. Комиции, даже если еще и сохранялись, никакого влияния на политическую жизнь государства не оказывали. «Право голосования» (ius suffragium) исчезло полностью. Но остальные права римских граждан сохранялись, в том числе ius commercium — право вести экономическую жизнь под защитой римских законов, ius conubii — право вступать в законный брак, обеспечивавший сохранение гражданства и за всеми потомками, ius militiae — право служить в римских легионах, а не во вспомогательных частях. Последнее право, в частности, давало возможность выходцам из наименее романизованных территорий, добившись ранга центуриона, в будущем войти в правящую элиту государства. После проведения эдикта Каракаллы в жизнь изменилась в некоторой степени структура Римской империи. Исчезло разделение всех общин на муниципии (полисы), колонии, города латинского права, перегринные общины, а среди последних — «свободные» разного ранга. Все стали общинами римского права. Большинство городов превратилось в муниципии (municipia civium Romanorum). Наряду с ними продолжали существовать колонии римских граждан. Почти исчезло и разделение свободного населения на римских граждан, латинских граждан и Перегринов (иностранцев). По существу, произошла унификация правового статуса общин и отдельных людей (разумеется, только свободных) в рамках как всей Империи, так и отдельных городов. Фактически все превратились в подданных императора. А поскольку Римская империя теоретически мыслилась как вселенское государство, то столь же теоретически создавалось всемирное гражданство. Это означает, что окончательно исчез один из основных принципов античного общества — противопоставление гражданского коллектива всем остальным.

Одним из следствий создания всеобщего гражданства явилось изменение в судебно-правовой сфере. Одним из старинных прав римского гражданина было ius provocationis — право обращения в случае несогласия с вынесенным приговором. Во времена республики гражданин обращался к народу, во времена империи — к императору, который и выносил окончательный приговор[138]. Но когда численность граждан достигла десятков миллионов человек, реальное осуществление этого права стало немыслимым. И для граждан, живших в провинциях, оно фактически было отменено, и право окончательного решения передавалось провинциальным наместникам. Другим следствием стала частичная, по крайней мере, унификация налоговой системы. Конечно, она была неполной, ибо не учитывать местные особенности при сборе налогов было невозможно, но все же разнообразие в этой области было сокращено.

Создавая практически вместо римского общеимперское гражданство, constitutio Antoniana тем не менее не отменяла вовсе местное гражданство. Люди по-прежнему могли быть не только римскими гражданами, но и гражданами своих городов, общин, племен. Однако внутри этих городов, общин, племен создавалось юридическое равенство людей одинакового гражданского состояния (при сохранении, естественно, деления на «почетных» и «низких»). И все-таки нивелировка по общеримскому образцу понравилась далеко не всем. Особенно недовольство проявлялось на Востоке, где существовала своя давняя эллинистическая правовая традиция.

Глубинной целью издания эдикта, явно не осознаваемой самим императором, была новая попытка выйти из кризиса путем расширения сферы античного уклада на территории внутри империи, ранее находившиеся вне ее. Но этой цели эдикт, конечно, не достиг, ибо в социальном отношении многие окраинные народы, такие как испанские васконы или африканские берберы, были очень далеки от античного общества. Более того, разрушая имманентно свойственный античному обществу принцип ограничения гражданства, эдикт наносил новый удар по античному строю, углубляя его кризис.

Вскоре после издания эдикта Каракалла отправился в поход против германских племен. Он стремился приобрести славу полководца и сильнее сблизиться с армией. Это было тем более необходимо ему, так как среди гражданского населения он приобрести опору так и не смог. Римский плебс его не любил. Сенат терпел и повиновался, но при этом глухо ненавидел. Еще при устранении сторонников Геты было казнено много сенаторов, что не прибавило любви этого сословия к императору. Упиваясь своей властью, Каракалла порой делал жесты, явно оскорблявшие римское сознание. Так, направляясь на Восток, он оставил практическим правителем Рима евнуха Семпрония Руфа, которому полностью доверял, но такое назначение не могло быть воспринято в Риме иначе, как пощечина. В этих условиях роль армии как поддержки императора становилась все более значимой. Она по-прежнему находилась в центре внимания императоров. Каракалла еще раз на 50 % увеличил жалованье солдатам, что, естественно, подняло его авторитет в легионах. Поведение императора, своим простым и близким к солдатскому образом жизни всячески подчеркивавшего связь с армией, тоже способствовало укреплению его популярности. Каракалла стал любимцем армии. Под его командованием римские войска перешли границу в Реции и двинулись по германской территории параллельно Рейну. Среди германских племен, с которыми Каракалла воевал, впервые упоминаются аламаны, позже ставшие одними из самых опасных врагов Рима. Аламанский племенной союз возник в результате перегруппировки и объединения нескольких германских племен и теперь впервые выступал на исторической арене. В этом походе победы чередовались с поражениями, но Каракалла, возвратившись, представил его как грандиозную победу, присвоил себе титул Германского, сам уверился, что он — новый Александр Македонский, и задумал повторить поход своего кумира и подчинить Парфию. Для начала он вызвал в Рим царей Эдессы и Армении и арестовал их, а затем в сопровождении матери отправился на Восток.

Для финансирования этого грандиозного похода нужны были немалые средства, каких явно не хватало. В денарии содержание серебра снизилось до 50 %. В большой степени обесценился и золотой аурей, ставший стоить вместо прежних 25 денариев только 17 (и это при обесцененном денарии). Долговременная нестабильность в нижнедунайском регионе привела к уменьшению поступления золота из Дакии. Серебряные рудники Испании истощались. Денег в казне становилось все меньше, а требовалось их все больше. В результате в 215 г. Каракалла стал выпускать новую монету — антониан. Официально было установлено, что он равен двум денариям. Но серебра там было меньше, чем было объявлено, и реально антониан стоил полтора денария. Такая нехитрая операция позволила императору выпустить довольно большое количество новых монет, чтобы обеспечить свое предприятие. Было многократно увеличено и число монетных дворов, особенно в Сирии, дабы успешнее и легче финансировать восточный поход. Но все это привело к новому витку инфляции. Каракалла пытался выйти из затруднительного финансового положения и другим способом, издав специальный эдикт, согласно которому все вымороченные имущества обязательно поступали в фиск. Это делалось и раньше, начиная, по крайней мере, с Тиберия, но каждое такое действие рассматривалось как конкретный случай. Теперь же это становилось практикой.

Находясь на Востоке, Каракалла не сразу выступил в поход. Парфянский царь Вологез, помня свое недавнее поражение, был готов к любым переговорам. Император этим воспользовался, чтобы провести некоторое время в разъездах по различным городам. Побывал он и в Египте, где сурово расправился с александрийцами, в свое время поддержавшими его брата. Возможно, те были также недовольны его эдиктом, с одной стороны, нарушившим их правовую традицию, а с другой — даровавшим такие же гражданские права коренным египтянам, на которых александрийцы привыкли смотреть свысока. Каракалла устроил в Александрии совершенно дикую резню, стоившую жизни многочисленным гражданам. Затем он потребовал от Вологеза, чтобы тот отдал ему в жены дочь, надеясь таким образом получить в приданое всю Парфию. Это требование Вологез отверг, и Каракалла весной 216 г. во главе армии вторгся в Парфию. На этот раз римляне не стали захватывать Месопотамию, а двинулись прямо в Мидию, где заняли г. Арбелу и разрушили находившиеся там могилы парфянских царей. Но парфяне снова уклонились от решающего сражения, и Каракалла увел армию на зимние квартиры в Эдессу. Хотя война еще была не закончена, император принял титул Парфянского Величайшего. Он уже имел этот титул за свое участие в парфянском походе его отца Септимия Севера и теперь стал именоваться Парфянским Величайшим дважды. Сенат постановил торжественно отпраздновать победу.

Перезимовав в Эдессе, Каракалла весной 217 г. двинулся в новый поход. На парфянском троне находился уже не Вологез, а свергнувший его Артабан V. В ожесточенном сражении парфяне было разбиты. В это время в штабе Каракаллы возник заговор, направленный против него. В нем участвовали префект II Парфянского легиона Трикциан, командир флота Марций Агриппа и некоторые другие. Руководителем заговора стал префект претория Μ. Опелий Макрин. Но во время одного из переходов — 8 апреля 217 г. Каракалла был убит своим телохранителем Марциалом. После убийства Макрин какое-то время выжидал, не зная, как отнесется к этому армия. Одновременно он направил отдельным частям письма с просьбой об их содействии в провозглашении его императором. 11 апреля, получив, по-видимому, поддержку некоторых воинских частей и увидев спокойствие остальных, Макрин объявил себя императором, и армия это признала. Сенат покорно передал ему все полномочия принцепса. Узнав об этих событиях, мать Каракаллы и вдова Септимия Севера Юлия Домна покончила с собой.

Макрин и последние Северы. Макрин стал первым императором, не принадлежавшим к сенаторскому сословию. Происходил он из Африки и был романизованным бербером. Свою карьеру он начал под покровительством Плавциана, но Макрина спас Цилон, и на дальнейшей его карьере катастрофа покровителя не отразилась. Он продолжал занимать ряд всаднических должностей, пока не достиг высшей из них — префектуры претория. Деятельность Септимия Севера и Каракаллы привела к тому, что начало формироваться новое качество политического устройства Империи, отразившееся в признании всадника Макрина императором. Правда, он, следуя своей политике консолидации общества, попытался установить новые отношения с сенатом. Придя к власти, он направил специальное письмо в сенат, обещая сенаторам полную безопасность и заверяя их, что в государстве будет царить не единовластие, а некий вид аристократии. Были прекращены процессы по обвинению в оскорблении величества, являвшиеся юридической формой преследования прежде всего сенаторов. Чтобы успокоить солдат, любивших покойного императора, Макрин объявил, что он намерен добиться обожествления Каракаллы. Став императором, он назначил новых префектов претория. Это были Юлиан Нестор и Ульпий Юлиан. Оба они входили в окружение Каракаллы, как и сам Макрин. Нестор при этом руководил тайной полицией Каракаллы. Не исключено, что они участвовали в заговоре, приведшем к убийству последнего.

В течение всего года своего правления Макрин ни разу не был в Риме, находясь постоянно в Антиохии. И ничего неизвестно о том, представлял ли кто-либо его особу в столице, как незадолго до этого Каракалла оставил в Риме править от его имени своего друга Матерниана.

Нестор находился в Сирии вместе с Макрином. Юлиан же вскоре умер и был заменен Басилианом, занимавшим до этого пост префекта Египта. Судя по ходу дальнейших событий, тот так и не успел прибыть в Рим. Возможно, что в это время сенат на деле осуществлял в какой-то форме руководство государством, что, правда, не мешало сенаторам свысока смотреть на «выскочку» и выражать свое недовольство приходом к власти всадника. Население Рима привыкло, что прибытие нового императора сопровождалось щедрыми дарами и денежными раздачами, и столь долгое отсутствие Макрина, а следовательно, и ожидаемых даров вызывали его возмущение. Во время одного из цирковых представлений римляне довольно громко выражали свое недовольство. Стремясь закрепить трон за своей семьей, Макрин объявил своего 9-летнего сына Диадумена соправителем и дал ему титул цезаря. Одновременно он включил в набор имен сына имя Антонин, показывая этим свое стремление войти в семью убитого Каракаллы и явно подражая Септимию Северу, посмертно введшему себя в дом Антонинов.

Враги Макрина распространяли слухи о нежелании императора прибыть в Рим из-за любви принцепса к роскошной жизни в Антиохии. В действительности же столь долгое пребывание его в этом городе было вызвано, вероятнее всего, сложным положением на Востоке. Сначала он продолжил парфянскую кампанию. Но скоро стало ясно, что она будет тяжелой и неплодотворной. Амбиций Каракаллы Макрин не имел, и весной 218 г. он заключил мир, не изменивший существовавшую границу. При этом он выплатил парфянскому царю 200 млн сестерциев и восстановил независимость Армении, сделав ее царем Трдата II. После этого ему было нужно решать внутренние дела.

Положение Макрина было трудным. Хотя он пытался договориться с сенатом, тот его ненавидел. Скудость средств заставила нового императора сократить различные раздачи, что вызвало недовольство населения и, что было еще важнее, солдат, а его попытки укрепить дисциплину в армии еще более озлобили легионеров. Этим воспользовалась родственница Септимия Севера (сестра его жены) сириянка Юлия Меса, развернувшая пропаганду в сирийских войсках. В частности, был распространен слух, что ее внук Варий Авит Бассиан в действительности внебрачный сын любимого солдатами Каракаллы. И 16 мая 218 г. сирийские солдаты подняли мятеж в пользу Авита, которого восточная армия поддержала. На стороне Макрина остались только преторианцы и вспомогательные отряды. В решающем сражении около Антиохии 8 июня он был разбит, бежал и затем убит. Еще раньше, предвидя почти неминуемое поражение, император отослал своего сына в Парфию, но по пути тот был застигнут воинами Авита и тоже убит. Победители расправились и со сторонниками Макрина. Обоих префектов претория, Нестора и Басилиана, казнили. Ту же участь испытали и другие выдвиженцы бывшего императора. Зато убийца Макрина Клавдий Элий Поллион был возведен в сенаторский ранг, хотя был простым центурионом.

Сенат с удовольствием воспринял весть о свержении и смерти не столько ненавидимого, сколько презираемого им Макрина. И 13 июля Авит был признан императором под именем Императора Цезаря Марка Аврелия Антонина Августа. Это имя точно повторяло официальное имя Каракаллы и подчеркивало, что после печального перерыва во время правления всадника власть вернулась к прежней династии.

Авит был наследственным жрецом сирийского бога Эл-Гебала. Не очень-то разбиравшиеся в восточных культах римляне приняли имя бога за собственное имя нового императора и прозвали его Элагабалом (или Гелиогабалом). Новому императору было всего 14 лет, и бразды правления сосредоточились в руках бабушки и нескольких любимцев. Бабушка и мать даже присутствовали на заседаниях сената. Любимого танцора, вольноотпущенника и бывшего солдата П. Валерия Комазона Эвтихиана император сделал префектом претория.

Семья нового императора не была чужда Риму. Его отец С. Варий Марцелл являлся одним из соратников Септимия Севера и Каракаллы и при первом стал сенатором. Он исполнял ряд важных должностей, и будущий принцепс до 217 г. находился и воспитывался в Риме и только после убийства Каракаллы уехал с матерью в сирийскую Эмесу. Однако, несмотря на это, Элагабал и в Риме чувствовал себя больше жрецом своего бога, чем главой римского государства. Уже признанный императором, он не торопился прибыть в столицу. Лишь осенью 218 г. Элагабал покинул Антиохию и медленно стал двигаться в Италию через Малую Азию и Балканский полуостров. Только в июле следующего года новый император прибыл в Рим. Часто останавливаясь, он в первую очередь решал там культовые проблемы, явно занимавшие его больше всего. Уезжая в Рим, он взял с собой конический черный камень, воплощавший солнечного бога, и еще по пути издал эдикт, объявлявший Непобедимое Солнце Элагабала высшим богом всей Римской империи, и все ее жители отныне должны были чтить этого бога выше всех других божеств, включая Юпитера Наилучшего Высочайшего.

Тотчас же в некоторых малоазийских городах началось строительство храмов новому богу, а когда Элагабал прибыл в Рим, то и там было возведено два храма (один — находился на Палатине рядом с императорским дворцом, а другой — в садах, доступных всем горожанам). В обоих храмах совершалась служба по чисто восточному обряду, непонятному римлянам и ими непринимаемому. В летний праздник совершалось торжественное шествие из палатинского храма в садовый, во главе его на колеснице, запряженной белыми конями, двигался сам император, бывший главнейшим жрецом бога, а изображения всех других божеств сопровождали шествие, образуя свиту Элагабала, что подчеркивало верховенство последнего в новом пантеоне. На некоторых монетах появилось изображение конического камня на колеснице с легендой CONSERVATOR AUG(usti) — Хранитель августа. Сирийские оргиастические ритуалы вершились и в самом дворце, откуда различные слухи, порочившие императора, распространялись в городе.

Чисто восточный культ, не имевший никаких корней в римском сознании, навязанный властью, вызвал резкую оппозицию во всех слоях римского общества. Желая как-то смягчить ситуацию, император объявил о браке Элагабала со старинной римской богиней Вестой, а сам женился на одной из весталок. Это было воспринято римлянами как святотатство, ибо весталки давали обет безбрачия. «Брак» божеств был расторгнут, а второй «женой» Элагабала была в конце 220 г. объявлена пуническая богиня Целестис (Небесная), отождествленная с Афродитой Уранией.

Популярность правительства быстро падала, и, чтобы спасти династию, Юлия Меса возбудила преторианцев, распустив слух, что император решил убить своего двоюродного брата Александра, к тому времени официально усыновленного своим кузеном. 11 марта 222 г. солдаты подняли мятеж. Они убили Элагабала, его мать, а заодно обоих префектов претория и префекта Рима. Прах убитого императора был брошен в Тибр. Попытка введения официальной генотеистической религии на основе чуждого римлянам сирийского культа провалилась. Преторианцы провозгласили императором внука Юлии Месы от второй ее дочери Юлии Мамеи Александра, который, естественно, был признан и сенатом.

Подлинное имя нового императора было Алексиан. Его отца Юлия Авита Алексиана Септимий Север сделал сенатором сразу после захвата власти, и после этого Авит постоянно оставался рядом с ним и его сыновьями. Умер он в 217 г., и будущий император воспитывался своей бабушкой Юлией Месой, настоявшей на его усыновлении двоюродным братом и даровании ему при этом титула цезаря. Тогда же он получил имя Марк Аврелий Александр. Став императором, он включил его в свою официальную номенклатуру. Другое имя, принятое юным императором в набор своих официальных имен, было Север[139]. Характерно, что Антонином он стать не захотел, так как имя теперь прочно ассоциировалось уже не с Антонином Пием и другими императорами прежней династии, а с Каракаллой и Элагабалом. И бабушка нового императора, и он сам явно считали такую ассоциацию нежелательной.

К моменту прихода к власти Александру не было еще и 14 лет. Он был образованным юношей, обладал мягким и добрым характером, но был безволен и охотно подчинялся другим. Сначала это была бабушка Юлия Меса, а после ее смерти в 226 г. — его мать Юлия Мамея. Большую роль играл также видный юрист Домиций Ульпиан, происходивший из Финикии. Свою карьеру он начал при Септимии Севере, будучи помощником Папиниана, а затем занимал ряд постов в императорской канцелярии. Александр Север назначил его сначала префектом анноны, занимавшейся снабжением Рима, а очень скоро префектом претория. В этой должности Ульпиан официально был признан советником императора. Первым (или одним из первых) мероприятием нового императора, а точнее — фактически властвовавшей Юлии Месы, стало создание особого совета из 16 сенаторов. Точная компетенция его неизвестна, и, возможно, речь идет о новом составе совета принцепса. Но важно, что он создавался именно из сенаторов, и очень вероятно, что те активно участвовали в выборе его членов. Эти советники постоянно находились при особе императора, и тот постоянно советовался с ними по самым разным делам. Это резко повысило реальную роль сената в управлении государством, особенно при решении различных кадровых вопросов. Даже одного из префектов претория Александр назначил с согласия сената (что противоречило обычной практике принципата), а новых членов он вводил в сенат только после совета со всем его составом и его голосования, а также по совету своих приближенных, т. е. членов того же совета. Речь шла, по-видимому, о возвращении к августовской модели принципата, основанного на паритете принцепса и сената. Стремление правительства наладить дружеские отношения с сенатом проявилось и в назначении новых консулов. С 223 по 226 г. постоянно одним из ординарных консулов был сенатор, который уже занимал ранее эту магистратуру и, следовательно, хорошо сенаторам известный. После годичного перерыва снова на этом посту находятся люди, уже его занимавшие. В 229 г. консулами, давшими имя году, были император и вторично Кассий Дион Кокцеян, знаменитый историк, в своем произведении ясно выражавший сенаторскую точку зрения на римскую историю. И это с несомненностью говорит о том, что все эти люди, вторично назначаемые консулами, отражали интересы сената, и их назначение означало сотрудничество правительства с этим органом. Это же выразилось и в назначении консулов-суффектов, хотя о них известно мало.

Правительство пыталось провести и другие реформы. В частности, был отменен введенный Септимием Севером запрет на частную торговлю маслом. С целью решения финансовой проблемы еще правительством Элагабала была прекращена чеканка все более девальвировавшегося антониана, и основной серебряной монетой снова становится денарий. Однако проба его все ухудшалась. При Александре вес денария был не больше половины антониана, т. е. не более 75 % прежнего.

Предпринимались попытки упорядочить законодательство. После экстравагантного насильственного введения сирийского культа Александр взял курс на религиозное объединение Империи. В своем домашнем ларарии он поместил статуи Орфея, Авраама, Христа, а на половине императрицы-матери собирались видные интеллектуалы. Все должно было создавать впечатление просвещенного и традиционного просенатского правления.

Однако положение оставалось довольно сложным. Беспорядки происходили в Африке. В центре преторианцы были недовольны Ульпианом, считая его виновником более скупой, чем они рассчитывали, раздачи им денег. Они подняли мятеж и убили Ульпиана па глазах императора. После этого видную роль в правительстве стал играть другой известный юрист, Юлий Павел, хотя пост префекта претория он, кажется, не занимал. Тесть императора Саллюстий Варий Максим пытался воспользоваться недовольством преторианцев и свергнуть зятя, но заговор был раскрыт, и его зачинщик поплатился жизнью.

В это время резко изменилось положение на восточной границе Римской империи. В 227 г., разгромив последнего парфянского царя Артабана V, короновался Арташир из рода Сасанидов, создав на месте одряхлевшего Парфянского царства новую мощную Персидскую державу Сасанидов. Римское правительство сначала не обратило внимания на эти изменения. Упоенные недавними успехами в войнах с парфянами, римляне не поняли, что в Иране произошла не просто смена династий, а было создано новое государство с новыми амбициями, опиравшимися на свежие и более значительные силы. Сасаниды претендовали на наследование Ахеменидам и стремились восстановить прежнюю Персидскую державу, в свое время уничтоженную Александром Македонским. А это означало выдвижение ими претензий и на все азиатские владения Рима, и на Египет. И уже в 230 г., после того как Арташир установил свою власть на всей территории бывшей Парфии, персы вторглись в римские владения. После неудачной попытки дипломатическим путем остановить их вторжение Александр был вынужден во главе армии отправиться на Восток.

Война шла с переменным успехом, и хотя в отдельных сражениях чаша весов чаще склонялась на сторону персов, в целом Александру удалось выбить их из Месопотамии и Сирии, а волнения в Персии, где Арташир еще не сумел окончательно утвердиться, заставили персидского царя на время отказаться от стремления захватить азиатские владения Империи. После возвращения в Рим Александр отпраздновал пышный триумф и принял победные титулы Парфянского Величайшего и Персидского Величайшего. Однако решительных побед одержано не было, а поведение императора во время войны было таким, что подорвало его авторитет в армии.

Приблизительно в это же время германцы, воспользовавшись занятостью римской армии на Востоке, начали прорывать римские границы на Рейне и Дунае, угрожая даже Италии. Еще во второй половине II в. в Германии завершился период стабильности, и началась новая полоса передвижений. Многие прежние племена и союзы племен распадались и формировались новые. Так, на Рейне появились аламаны («все люди»), с которыми уже воевал Каракалла, и франки («свободные»). Завершение периода стабильности привело и к возобновлению германского натиска на Рейне и Дунае. Аламаны прорвались через Рейн и Верхний Дунай и начали разорять территорию Верхней Германии и Реции. Для войны с персами Александр снял ряд частей из этого региона, и теперь эти воины, взволнованные нападениями германцев на оставленные ими семьи и имущество, потребовали не только прекратить войну с персидским царем (что стало одной из причин прекращения персидской кампании), но и вернуться на Рейн и Дунай. Этого требовала и стратегическая обстановка. Готовясь к новой кампании, Александр собрал огромную армию, произвел новый набор воинов и поручил подготовку новобранцев Максимину. Были проведены и определенные инженерные работы с целью обеспечить войскам переход через Рейн. Император даже как будто начал какие-то военные действия, но совершенно неожиданно отказался от них и повел переговоры с германцами, стремясь купить мир за большие деньги.

Хотя после поражения в Тевтобургском лесу Август отказался от завоевательной политики и даже завещал потомкам заняться лишь охраной имперских границ, идея установления рах Romana во всей вселенной не исчезла ни из сознания римлян, ни из официальной идеологии империи. И римское общественное мнение, особенно армейское, болезненно воспринимало отказ следующих императоров от прежних завоеваний или их части. В свое время отказ Коммода от продолжения войны с варварами стал первым шагом в его конфликте с сенатом, да и значительным числом римлян вообще. В римских правящих кругах явно прослеживаются два направления внешней политики: одно, более реалистическое, стремилось в духе завещания Августа ограничиться сохранением существовавшего положения, а другое, опиравшееся на уже ставшую традиционной имперскую идеологию, ставило целью подчинить Риму весь мир. Последнее наибольшую опору находило, естественно, в армии. Отказ от вторжения в Германию поставил под угрозу нового нашествия провинции, где находились участки солдат и их семьи. Падение авторитета императора, жадность и скупость его матери, опасения за благополучие и жизнь оставшихся на родине близких, жажда наград и добычи, особенно сильная у еще не воевавших новобранцев, — все это нагревало атмосферу. И нужно было только найти человека, которого можно было бы противопоставить слабому и изнеженному императору. Им стал Г. Юлий Вер Максимин, закаленный воин, всегда, несмотря на занимаемое им высокое положение, разделявший все труды и опасности с подчиненными ему воинами, грубый и необразованный, но зато рослый, сильный и отважный, да к тому же еще и земляк. Лучшей противоположности Александру найти было нельзя. В это время Максимин командовал специальным легионом новобранцев, тренируя их для германской кампании. Именно новобранцы подняли мятеж и провозгласили его императором. Он сначала отказывался от этой чести и лишь под угрозой убийства согласился. Действительно ли этот мятеж стал для Максимина неожиданностью и он некоторое время не решался его возглавить или он разыграл комедию, будучи сам инициатором выступления, — сказать невозможно. Как бы то ни было, провозглашение Максимина состоялось, а через некоторое время к мятежу присоединились и солдаты основного лагеря с находившимися там Александром и Мамеей. Император и его мать, а также часть приближенных были убиты. Вся армия признала императором Максимина. Это произошло между 18 февраля и 9 марта 235 г.

Это событие положило начало так называемой военной анархии.

Общие черты кризиса. Время от убийства Коммода до убийства Александра Севера стало периодом жесткого кризиса.

В политическом плане кризис означал крушение старой политической системы и вызревание новой. При Коммоде было разорвано согласие между императорской властью и сенатом, установившееся в конце I в. Как и при Юлиях-Клавдиях, эти две силы вступили в конфликт, еще более усилившийся после убийства Коммода, но природа его теперь была другой.

До гражданской войны 68–69 гг. сенат был в огромной степени органом собственно римской знати, и конфликт разгорался внутри нее. Ко времени Коммода и его преемников сенат был иным, в это время в значительной степени представляя муниципальную знать Италии и провинций. Почти все провинции были представлены в сенате. Исключения составляли Египет, Палестина и такие малороманизованные провинции Запада, как Британия и обе Германии. В результате конфликт между императором и сенатом оказывался конфликтом между государством и правящим слоем этого же государства. А это означало, что начала меняться сама суть римского государства.

Теряя социальную опору в лице муниципальных собственников, императорская власть поневоле должна была во все большей степени использовать государственный аппарат и армию. К этому времени было завершено формирование бюрократического имперского аппарата, приобретшего определенную стройность и независимость от республиканско-полисных институтов. Однако при всей своей разветвленности он не был столь значительным, чтобы обеспечить администрацию всех частей империи, поэтому в Римской империи сосуществовали бюрократическое государство и самоуправление гражданских коллективов. Однако последнее теперь приходит в упадок, и результатом этого оказывается увеличение неуправляемости государства, особенно на местном уровне. Императоры пытались выйти из такого положения, увеличивая количество чиновников, желая дойти до самых низов управления. Но разраставшийся государственный аппарат требовал огромных расходов, а это увеличивало налоговую тяжесть и еще больше ослабляло основные ячейки римского общества — города. Именно городская экономика больше всего страдала от ухудшения качества монеты и начавшейся инфляции. Многие представители местной знати теперь предпочитали не исполнять весьма почетные, но чрезвычайно обременительные должности в городе, а украшать свои загородные виллы, выводя туда свои богатства. В окрестностях городов появляются богатейшие виллы, пышно украшенные различными произведениями искусства.

Определенное значение имело и продвижение части местной знати в сенат. Владения сенаторов исключались из городских территорий, что резко ослабляло городскую экономику. Кроме того, местные вельможи, ставшие сенаторами, должны были не меньше четверти своего состояния вкладывать в Италию, и это тоже наносило ущерб местной экономике.

Раньше значительную часть городской элиты составляли ветераны. Пока воины набирались преимущественно из Италии, а затем из более романизованных районов провинций, ветераны с удовольствием селились в городах, занимая в них почетное положение. Когда, начиная с Адриана, солдат стали все чаще набирать из местного населения, в армии увеличилось число выходцев из менее романизованных сельских районов, и эти люди, выйдя в отставку, предпочитали уже не города, а их сельскую округу. Эти явления тоже очень негативно влияли на положение городов. Назначение императором особых кураторов, которые должны были помочь городам выйти из тяжелой ситуации, нарушало принцип самоуправления, но практически не давало реальных плодов.

В еще большей степени опорой императоров была армия. Ее значение возросло с усилением опасности на границах. С ростом нестабильности внутри государства увеличивалась роль армии и во внутренних делах Римской империи. Солдаты всегда привлекались для поддержания порядка в провинциях, в которых они квартировали. Иногда они использовали свое положение для грабежа, захвата имущества и другого произвола. Эта сторона активности армии особенно наглядной была во время гражданских войн. Недаром бесчинства воинов Альбина привели к переходу на сторону Септимия Севера значительной части гражданского населения Галлии. Но армия в это время тоже изменилась. В ней, как только что было сказано, увеличивалась доля провинциалов, причем набирались в легионы в основном обитатели менее романизованных регионов, таких как северная часть Балканского полуострова и Дунайский регион, что вело к варваризации войска. Со времен Августа армия была профессиональной, а ее воины мало связаны с обществом, у них формируются собственные традиции, ценности, представления. И как говорилось выше, пути гражданского общества и армии все более расходились.

Бюрократический государственный аппарат и армия имеют некоторые общие черты. Во-первых, дисциплина: без нее ни армия, ни чиновничество не могут выполнять свои обязанности. Во-вторых, пирамидальное построение: на каждом следующем этаже власти находится все меньше людей, так что на вершине остается один человек — глава государства в одном случае, главнокомандующий — в другом. Римский император был и тем и другим. Использование своих полномочий в таком качестве при все большем удалении от общественных институтов вело не просто к личной власти (она была установлена еще Августом), а к ее безраздельности. В результате принципат себя все более изживал. Его монархические элементы становились столь сильными, что сенат, являвшийся как орган главным представителем республиканизма, оказывался всего лишь символом государства почти без реальных полномочий.

Сенат всеми силами пытался сохранить прежнее положение, но они были неравны. Надо, однако, иметь в виду, что его состав за это время сильно изменился. Уже говорилось, что после жестоких репрессий 90-х гг. Септимий Север пополнил сенат своими выдвиженцами. Эту политику продолжали и его преемники. В результате наряду со сравнительно старой сенаторской аристократией формируется новая знать, обязанная своим возвышением Северам. Нельзя, конечно, говорить о конфликте этих двух групп. Сенат в целом обладал определенными корпоративными интересами, разделяемыми и новопришельцами. Однако внутри сената были отдельные группировки, преследовавшие свои цели. Разумеется, это были неформальные объединения. Они могли образовываться на разной основе, но чаще всего это была общность происхождения. Существование в сенате групп, связанных с определенными провинциями и странами внутри Империи, делало его, как об этом говорилось, в значительной степени выразителем местных интересов, и это было одновременно его силой и слабостью. В то же время ни Септимий Север, ни другие Северы не лишали сенаторов их основной привилегии — занимать наиболее почетные, а частично и властные должности, а главное — по-прежнему быть наместниками провинций, в том числе и тех, где располагались войска, и командирами легионов. А это означало, что сенат, с одной стороны, все в большей степени лишался своих властных функций, а с другой — его члены еще имели в своих руках реальные рычаги власти или, по крайней мере, значительного влияния.

И в экономическом, и в политическом плане постоянно возрастала роль провинций. Параллельно распространялось римское гражданство. Логичным завершением этого процесса явился императорский эдикт 212 г., согласно которому почти все свободные жители Империи становились римскими гражданами. После этого старое деление на римских граждан, латинских граждан и Перегринов перестало существовать. В результате понятия «римский народ» и «подданные империи» почти совпали (рабы были не подданными империи, а собственностью своих господ). А это уничтожило один из основных принципов античного общества — замкнутость гражданского коллектива. Зато еще во II в. появилось новое деление — на «почетных» и «низких», занимавших разное положение по отношению к закону. И все это означало, что появился иной, неантичный принцип общественного устройства. Первым признаком наступавшего кризиса стала гражданская война 193–197 гг.

За время кризиса отмечаются две очень важные новации, в огромной степени повлиявшие на дальнейшую историю Римской империи. В идеологической области это принятие обществом положения императора как господина (dominus) и введение понятия божественного дома, что означало почти полное крушение старой римской системы ценностей, в правовой — эдикт Каракаллы, унифицировавший гражданский статус населения империи. Оба эти новые для Рима явления совершенно не соответствовали основным принципам античного общества, явно выходившего на новый этап своего развития. Принципат как политическая система античного общества, возникшая в условиях крушения республики, тоже не мог далее существовать. Его эволюция достигла такого предела, за которым его мирная трансформация была уже невозможна.