Политическая история Римской империи

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Образование Римской империи в огромной степени явилось следствием римского империализма[140]. Может быть, парадоксом римской истории можно считать то, что империя в территориальном смысле как власть Рима практически над всем Средиземноморским бассейном и близлежащими регионами возникла гораздо раньше, чем империя в государственно-правовом смысле, т. е. как государство, управляемое императором. Существование и развитие этой «доимперской империи» стало решающим фактором в замене республики империей уже как формы государства. После того как в 88 г. до н. э. римская армия выступила против родного города, в трудах Цицерона и Саллюстия теоретически, в деятельности Суллы и Цезаря, Помпея и вторых триумвиров практически начались поиски нового политического строя, более соответствовавшего тому состоянию, в каком находилось римское государство. Многое делалось ad hoc, в соответствии со сложившейся ситуацией.

Август разработал цельный план перехода к новому государственному устройству. Возник он еще до окончательной победы императора или был разработан после устранения Антония, да и то, может быть, не сразу, точно сказать трудно. Однако сложившаяся в империи на тот момент обстановка говорит, скорее, за второй вариант. Как бы то ни было, трудами Августа и его ближайших соратников был создан новый политический строй — принципат. Не сразу, постепенно, но неуклонно принцепс создавал режим личной власти, не уничтожая при этом существовавшие республиканские институты. Такой путь формирования государственной власти оказался наиболее адекватным ситуации, полностью отвечая и нуждам нового времени, и традиционному римскому менталитету.

Принципат был основан на целостном, интегральном единстве монархических и республиканско-полисных элементов. В правление Августа между ними существовал определенный паритет. В значительной степени это зависело от личности Августа, огромный авторитет которого делал республиканские элементы безопасными для его личной власти. Однако такое неустойчивое равновесие не могло существовать долго. Авторитет Цезаря и особенно Августа, естественно, распространялся и на последующих членов правящего дома. Но все же он был не столь безграничен, и это требовало дальнейших мер по укреплению власти принцепса. И уже при преемнике Августа Тиберии монархические элементы принципата начинают все больше преобладать над республиканскими. И данный процесс продолжался в течение всего времени существования принципата как государственного строя. Он шел неравномерно. Личные качества принцепса в огромной степени влияли на его ход, темп и содержание. Время от времени некоторые императоры делали попытки перескочить через этапы созревания монархии и установить фактическое самодержавие, но они кончались печально для них. В глазах общества императоры становились «тиранами», и их физическое устранение представлялось народу совершенно оправданным как с политической, так и с моральной точек зрения. Принцепсы, приходившие им на смену, осуждали «тиранию» предшественника, объявляли о восстановлении свободы, делали шаг назад, и процесс снова становился относительно плавным.

И все-таки монархические элементы принципата все более вытесняли республиканские. Хотя свобода по-прежнему оставалась одной из главных ценностей римского общества и соответственно лозунгов правления почти каждого императора, содержание этого понятия все более менялось, и его семантическое поле сокращалось, так что ко второй трети III в. это слово превратилось в пустой звук. Характерно, что с течением времени свобода становилась августовской, т. е. постоянно связанной с деятельностью очередного августа.

Разумеется, такая эволюция принципата не могла бы иметь место без наличия социальной и политической опоры императорской власти в римском обществе. Говоря об этом, в первую очередь надо, конечно, отметить армию. Римская армия начала превращаться в профессиональную, начиная с реформы Мария, изменившей принцип ее формирования. При Августе она окончательно стала профессиональной. Ее главной силой были легионы, которые формировались из граждан. Солдаты вспомогательных частей были преимущественно негражданами, но после отставки гражданство получали, и эта перспектива в известной мере сближала их с гражданами-легионерами. Однако в профессиональной армии гражданский дух как таковой едва ли мог долго существовать. Здесь формируется своя корпоративная мораль. В результате армия предстает как самостоятельный организм, связанный с обществом только через своего верховного главнокомандующего, т. е. императора. Всякая армия основана на крепкой дисциплине и пирамидальном построении. Император как верховный главнокомандующий вполне мог опираться на армию не только для защиты имперских границ или их расширения, но и для укрепления своей власти. Конечно, особое место в этом отношении занимал столичный гарнизон, особенно преторианские когорты. Их вмешательство порой решало судьбу конкретного принцепса. Характерно, что среди преторианцев большой популярностью пользовались императоры, воспринимавшиеся гражданским обществом как «тираны». Нельзя, однако, сбрасывать со счетов и роль легионов, особенно во время гражданских войн 68–69 и 193–197 гг.

Другой опорой императорской власти был бюрократический государственный аппарат. Старый полисно-республиканский аппарат, основанный на избрании некоего числа регулярно сменяемых магистратов и теоретически ответственный перед избравшим их народом, не мог обеспечить управление огромным государством, если только оно не было федерацией с широкой автономией составляющих ее частей. Римская империя такой федерацией не была и быть не могла, поэтому эффективный государственный аппарат мог строиться только на бюрократических принципах — назначаемости, строгой иерархии и абсолютном подчинении вышестоящим, а в конечном итоге — императору. И вся история принципата с этой точки зрения является историей создания и развития такого аппарата. Старый республиканский аппарат фактически встраивался в эту бюрократическую структуру. А те должности, которые с бюрократией нс совместимы (например, консульство), на деле превращались в почетные, но безвластные посты. Бюрократический государственный аппарат по своей природе не мог не быть монархическим, ибо таковым являлся принцип его построения.

Нельзя упускать из виду и третью опору императорской власти — римский плебс. Как говорилось в свое время, демократическая составляющая римского государства тоже сыграла свою роль в крушении республики и замене ее империей. Политический строй Римской республики был построен таким образом, что основная масса римских граждан непосредственно воздействовать на принятие тех или иных решений не могла, поскольку комиции не обладали законодательной инициативой. Даже проводимые мероприятия в пользу народа (независимо от подлинных мотивов их проведения) даровались теми или иными деятелями, хотя часто и при активной его поддержке. Это, конечно, воспитывало в людях чувство зависимости от личности того или иного деятеля, постепенно развивавшееся в монархическую психологию. Римская толпа еще до установления принципата Августом была настроена монархически. Переломом в этом отношении были, вероятно, похороны Цезаря и последующее его обожествление. Принципат, представляемый обществу как «восстановленная республика», вполне соответствовал, с одной стороны, монархическому чувству римского плебса, а с другой — традиционной системе ценностей, от которой тот же плебс не собирался отказываться (во всяком случае, до поры до времени). Со своей стороны императоры в отношении римского плебса проводили политику «хлеба и зрелищ», укрепляя свою власть в столице. И он хорошо знал, от кого получает хлеб и другие дары, а порой и деньги, за чей счет наслаждается зрелищами, кто дает ему возможность по крайней мере не умереть в полной нищете. Толпа могла не любить конкретного принцепса, как, например, Тиберия, но и в этом случае она противопоставляла ему не возвращение к республиканскому строю, а другую личность (в данном случае Германика и его детей).

Наконец, надо иметь в виду провинции. Республиканская система была основана на полном подчинении и жесткой эксплуатации провинций, однако с течением времени они стали играть все большую роль в жизни государства. Римляне, а затем и италики по-прежнему смотрели на провинциалов как на людей «второго сорта». И только покровительство императора позволяло провинциальной знати войти в элиту государства. И чем значительней была роль провинций во всех аспектах римской жизни, тем больше были заинтересованы провинциалы в сильной императорской власти. Для них император являлся всеобщим патроном, чья благосклонность только и обеспечивала им защиту и в какой-то степени благосостояние. С другой стороны, и императоры, делая сенаторами или всадниками уроженцев провинций, приобретали себе дополнительную опору.

История принципата четко делится на два больших периода — ранний принципат и поздний. Гранью между ними является гражданская война 68–69 гг. В период раннего принципата власть принцепса была основана в огромной степени на происхождении правителей из дома Цезаря и Августа. Та auctoritas, которой обладали Цезарь и Август, переходила, как уже говорилось, на их преемников, и, хотя на деле авторитет уменьшался, она все же обеспечивала их право управлять государством. В определенной степени можно говорить, что в этот период принципат был семейным делом Юлиев-Клавдиев, а власть принцепса носила личный характер, что в значительной степени обусловливало личный характер противостояния между принцепсом и сенаторами. Результатом этого явился террор. И жертвами его становились не только сенаторы и всадники, но и принцепсы. В самом начале гражданской войны был свергнут и покончил с собой последний представитель дома Юлиев-Клавдиев. Связь между высшей властью и определенным родом была, таким образом, прервана. В конце этой войны, когда императором был признан Веспасиан, был принят специальный закон, в известной мере конституизировавший власть принцепса. Принципат из семейного дела конкретного рода превратился в полной мере в политический институт.

Оторванность принципата от определенной фамилии привела к изменению содержания его основных несущих конструкций. Авторитет был основан теперь не на происхождении, хотя бы и косвенном, от Цезаря и Августа, а на обладании властью независимо от способа ее добывания. Отныне важны были не столько личность принцепса и его семейные связи, сколько его положение во главе государства. Авторитет принцепса практически становится синонимом его власти. Хотя имена Цезарь и Август входили в набор почти всех принцепсов, на деле они, оторвавшись от своей родофамильной основы, превращались в титулы. Августом обычно становился правящий император, а цезарем — его наследник, а позже в некоторых случаях — и соправитель, игравший, однако, меньшую роль. Усиление военного момента, особенно ярко проявившееся в гражданской войне, привело к выдвижению на первый план императорского аспекта власти принцепса. Само слово Imperator входит в номенклатуру и титулатуру всех правителей. Говорить о равенстве в полномочиях с другими их носителями ни один принцепс не может даже из лицемерия. Его полномочия столь обширные, что никто даже мысленно не в состоянии с ним сравняться. Если в период раннего принципата некоторые люди и даже целые круги общества еще могли мечтать о возврате к республиканским временам или, во всяком случае, выражать хотя бы на словах оппозицию императорской власти, то при позднем принципате подобные мысли окончательно уходят из голов. Республиканские традиции окончательно исчезают.

Выше говорилось о роли провинций и провинциалов в усилении монархического аспекта принципата. Теперь надо обратить внимание на другую сторону роли провинций. Италия и провинции все более сближаются. В ходе романизации (или, как теперь предпочитают говорить многие исследователи, романизаций) провинции воспринимают античное общество в его римском варианте[141], римскую культуру и римский образ жизни, становятся частями имперской экономической системы, приведшей к взаимодействиям людей, принадлежавших ранее к самым разным племенам и народам. Крупные города становятся, по сути, космополитическими центрами. В первую очередь речь идет о Риме, в котором обосновались представители чуть ли не всех народов, населявших Империю. Так, хотя в меньшем масштабе, было и в других относительно крупных городах. Это вело к обмену моральными, идейными и религиозными ценностями. Естественно, что первенствующее положение занимали ценности господствующего народа — римлян. И все больше людей чувствовали себя именно римлянами независимо от происхождения. Этому способствовало и распространение римского образования. Императоры поощряли создание даже в самых дальних уголках римского мира элементарных римских школ, предоставляя их учителям (как, впрочем, и представителям других полезных профессий) различные привилегии, в том числе и в налоговой сфере.

Число чисто национальных или национально-религиозных восстаний против римского господства уменьшилось. Во II в. они происходили только на дальних окраинах империи, таких как Иудея или Британия. Этнические конфликты сменились социальными или политическими. Принадлежность к тому или иному сословию либо другой социальной группе становилась важнее этнического происхождения. Римская империя превращалась в единое государство со столицей в Риме. Правящие сословия во все большей степени пополнялись провинциалами, показателем чего являлся состав сената, в котором в начале III в. число уроженцев провинций уже превышало количество выходцев из Италии и Рима. Решающим шагом в этом направлении стала опять же гражданская война 68–69 гг., нанесшая удар по основным препятствиям на пути интеграции провинций — старой римской знати и эгоистичному римскому плебсу. Логичным завершением такой эволюции явился эдикт Каракаллы, предоставивший римское гражданство почти всем провинциалам.

Наряду с политическими и правовыми связями большое значение приобретают морально-религиозные. Все жители империи присягали каждому новому императору. Присяга устанавливала между императором и населением патроно-клиентские связи, еще более усиливаемые восприятием принцепса как «отца отечества», что являлось одним из его официальных титулов. Клиенты должны подчиняться патрону, а тот, в свою очередь, заботиться о них. Последнее было возможно при обладании императором определенными качествами. Главными достоинствами принцепса со времени Августа считались доблесть, милосердие, справедливость и благочестие. Они обеспечивали императору моральное право возглавлять государство и были основой его авторитета.

Особое значение приобрел культ императора, возникший уже при Августе. Насаждая культ Цезаря и Марса Мстителя, отомстившего убийцам его приемного отца, Август открывал дорогу собственному обожествлению. В его новом имени значительное место занимал элемент «сын божественного», и это бросало отблеск некоей сверхъестественности и на него самого. Да и другое его имя, Август, поднимало его над остальными согражданами. Как в честь Цезаря, так и в честь Августа был переименован месяц, а затем пришла пора и подлинного обожествления.

Окончательно культ императора утверждается сразу после смерти Августа. Официально его культ был оформлен уже при Тиберии, а всеимперскую организацию культ обожествленного покойного императора получил в 70-х гг. I в. при Веспасиане. Во II в. при Адриане была создана стройная система муниципального и провинциального культа императора. В календарь вставлялись праздники, связанные с императором, такие как его день рождения или годовщина обожествления. Это способствовало внедрению императорского культа в повседневную жизнь населения Римской империи. Некоторые принцепсы, не дожидаясь своей смерти, провозглашали себя богами при жизни, но это уже было явным признаком произвола, этих императоров убивали (разумеется, не только за присвоение божественности), и их акты отменялись, а сами они не обожествлялись вовсе. Постепенно культ императора принял окончательные и относительно умеренные формы и распространился по всей империи, не подвергаясь никакому сомнению со стороны подавляющего большинства ее населения.

Несомненно, что на формирование культа императора значительное влияние оказали царский и династический культы эллинистического мира. Включение в состав Римского государства восточных провинций, где этот культ укоренился, способствовало распространению подобных идей и в римской среде. Идея обожествления вождя и спасителя не была чужда и народам западной части государства. И все же основная питательная среда императорского культа была собственно римской. Религиозной основой обожествления было старинное понятие о numen, позволявшее включать в состав numina не только такие абстрактные понятия, как «свобода», «справедливость», «разум», но и фигуры выдающихся деятелей. Именно numen императора прославляли современники Августа. Другой основой стало представление о гении, который в случае опять же выдающихся деятелей не исчезает с их смертью. Именно гений императора и включался в число богов уже при жизни. И уже при жизни императору ставили статуи, посвящали почетные надписи, создавали те или иные памятные сооружения, и все они принимали священный характер. Дело доходило до того, что при некоторых императорах считалось преступлением выпороть раба перед императорской статуей или прийти в общественную уборную с монетой с изображением императора. Но собственно божественным император становился после своей смерти, и решение об этом принимал сенат. Будучи воплощением римской государственности, он и решал вопрос об обожествлении государством другого символа — покойного императора. Но надо иметь в виду, что, во-первых, не все императоры были обожествлены, и на сам этот акт огромное влияние оказывали политические соображения, а во-вторых, даже обожествленный император не становился богом — deus, а лишь божественным — divus. Римляне тонко чувствовали эту грань между бессмертными богами и смертным, хотя и выдающимся, человеком. Обожествленный император представал, скорее, особенно в первое время, как главный посредник между римским народом и божественным миром, становясь постепенно залогом величия и процветания Рима.

В провинциях император почитался вместе с богиней Рима Ромой. Были созданы специальные жреческие коллегии императорского культа. Божественным императорам воздвигались храмы и алтари. Отправление этого культа было в первую очередь свидетельством политической лояльности. Но не только. Почитатели Ромы воздавали дань величию Рима. Император же выступал и как всеобщий покровитель, а от этого покровительства часто зависела карьера, а то и жизнь человека. Знати из муниципиев и провинций, как говорилось выше, это покровительство открывало путь к высшим ступеням карьеры. Для рядового населения провинций император и Рома выступали как символ Римской державы вообще, частью которой провинциалы все больше себя ощущали. Для вольноотпущенников занятие места в коллегии жрецов императорского культа было единственной возможностью подняться в городскую или провинциальную элиту.

Императорский культ имел и определенное политическое значение. Вокруг храмов и алтарей императора собирали свои собрания представители провинций или группы провинций. На таких собраниях делегаты общин высказывали свои претензии наместникам и могли жаловаться на них императору, что служило средством давления на провинциальную администрацию. Присяга, приносимая всеми жителями империи каждому новому императору, устанавливала между главой государства и его населением определенные религиозные связи, основанные на взаимных обязательствах: император должен заботиться о подданных, а те ему подчиняться. Солдаты почитали императора как своего верховного главнокомандующего, чиновники — как главу государственного аппарата. Так что не только раболепие, но и реальные нужды людей и провинций вели к широкому распространению императорского культа. Этот культ отправлялся в римских формах и более или менее единообразно на всей территории империи, что в большой степени способствовало ее объединению.

Очень важным является то, что во всей Римской империи действовало единое право. Недаром время ранней империи в истории юридического развития Рима считается «классикой». Этот период, в свою очередь, делится на «раннюю классику», «высокую» и «позднюю». В это время юристы активно занимались теоретической разработкой юридических норм и системы права. Уже при Августе над этим работали два видных юриста — Марк Антистий Лабеон и Гней Атей Капитон. Первый был убежденным республиканцем и не скрывал своей неприязни к новому строю, настаивая на независимости правовой теории и правоприменения от политической ситуации, но его громадный авторитет заставлял принцепса с ним считаться. Второй, наоборот, приветствовал принципат. По именам их последователей — Прокула и Сабина — римляне называли два соперничавших направления в юридической мысли I–II вв. прокулианцами и сабинианцами (их еще называли кассианцами, по имени ученика Сабина Гая Кассия Лонгина). Прокулианцы были относительно независимы и развивали традиции юристов республиканского времени. Они больше внимания обращали на разбор конкретных дел и юридических проблем, чем на систематизацию права вообще или отдельных его ветвей. Во II в. видным прокулианцем был Публий Ювенций Цельз, отличавшийся независимостью юридических суждений, остроумием и проницательностью. Он определил право как искусство правильного и справедливого рассмотрения каждого конкретного случая и дела. Главой сабинианцев в это время был Люций Сальвий Юлиан, самый влиятельный юрист своего времени. Сабинианцы обычно были ближе к правительственным кругам, порой входили в ближайшее окружение императоров, как Сабин в окружение Тиберия, и охотнее занимались правовой техникой и систематизацией права. Сабин был автором специального сочинения «Три книги гражданского права», в котором дан краткий и в то же время систематический обзор этой отрасли юриспруденции. Его дело продолжил Кассий, также написавший обширный труд по всей системе гражданского права. Прокулианцы были сторонниками ius strictum, т. е. строгого применения закона без внимания к обстоятельствам его нарушения. Сабинианцы настаивали на aequitas — справедливости, учитывающей все особенности разбираемого случая. Сабинианцем был и Сальвий Юлиан, ближайший юридический советник императора Адриана и крупнейший юрист этого времени. Юлиан был автором «Дигест» в 90 книгах, в которых он разъяснял самые разнообразные проблемы юриспруденции в форме вопросов и ответов. Он славился своим умением разъяснять наиболее трудные и каверзные вопросы, связанные с правом. Две школы юриспруденции остро соперничали друг с другом, но в конце концов сабинианская школа явно взяла верх над прокулианской.

II в. вообще был временем расцвета юридической науки. Императоры этого времени уделяли большое внимание правовой деятельности, а виднейшие юристы превращаются в советников императоров по правовым вопросам. При Адриане ряд отдельных правовых норм, существовавших в течение многих веков и частично за это время изменявшихся, был объединен в так называемый постоянный эдикт. По поручению императора его составил Юлиан. Это был, по существу, первый кодекс Рима, хотя он охватывал далеко не все стороны римского права. Отныне вносить какие-либо изменения в этот эдикт можно было только с согласия императора. Он действовал вплоть до VI в.

В «позднеклассический» период истории римского права обе школы исчезли, и можно, по-видимому, говорить об окончательной победе сабинианства. Данный период открывается фигурой Эмилия Папиниана, крупнейшего и авторитетнейшего римского юриста, чья деятельность относится к концу II — началу III в. Такие крупнейшие юристы этого периода, как Домиций Ульпиан и Юлий Павел, были уже не советниками императора, а видными чиновниками императорского правительства. Их целью было обобщить все достижения прежней юридической науки. И их сочинения охватывали все области права, а Ульпиан совершенно серьезно и сознательно стремился к тому, чтобы после его трудов ни у кого не было необходимости обращаться к более ранним правоведам.

Существование единого права, действовавшего на всей территории Империи, однако, не препятствовало сохранению местных правовых систем. В греческих и азиатских полисах продолжало действовать собственное право, по крайней мере в той степени, в какой оно не противоречило общегосударственному. Сохранялась там и своя структура управления. Создавая колонии или предоставляя статус муниципия тем или иным общинам, римские власти даровали каждому свой закон, в значительной степени копировавший общегосударственный образец. Однако, во-первых, наличие отдельного закона индивидуализировало данную колонию или муниципий, определяя тем самым идентичность его граждан не только как римских, но и как граждан данной общины, а во-вторых, при копировании в целом общего образца эти законы могли учитывать и местные условия.

Всю империю, таким образом, объединяли экономические, политические, социальные, языковые, моральные, религиозные и правовые связи. Это не означало полной унификации. Сохранялись довольно значительные региональные различия и даже внутри отдельных регионов, но в сочетании центробежных и центростремительных сил, какое характеризовало каждую империю, последние явно преобладали.

Ранняя империя являлась частью античного мира, важнейшей чертой которого было существование полиса как его основной ячейки. С падением республики Рим практически потерял полисный характер, но полисы в восточной части Империи и гражданские общины полисного типа (колонии и муниципии) в Италии и западной части составляли социальный каркас государства. Одна из важнейших характеристик античной гражданской общины — противопоставление данного гражданского коллектива всем негражданам. Однако со все большим распространением римского гражданства возникает противоречие между замкнутостью отдельного гражданского коллектива и универсальностью общегосударственного гражданства. В масштабе Италии оно стало одной из основных (а может быть, и основной) причин падения республики. В общеимперском масштабе это противоречие стало ощущаться во II в. И уже выделение среди римских граждан «почетных» и «низких» с различным правовым статусом стало признаком приближавшегося кризиса античного мироустройства.

Другое важнейшее противоречие в политической сфере выросло из противоречивости самого политического строя. Созданная Августом политическая система была дуалистической. И этот дуализм полностью соответствовал античным реалиям. Однако то неуклонное усиление монархической составляющей этой системы, о чем говорилось выше, вело в перспективе к появлению монархического монизма. В ходе кризиса, начавшегося с гражданской войной 193–197 гг., монархические элементы принципата чрезвычайно усилились, внешним признаком чего стали признание принцепса «господином» и появление понятия «божественного дома». Этот кризис показал, что принципат как политический строй более уже не отвечал ни политическим, ни социальным, ни морально-идеологическим условиям времени. Однако простого, плавного, эволюционного перехода к новому государственному устройству произойти не могло. Понадобилась так называемая военная анархия, покончившая с принципатом.