Половое воспитание Августа Флана

Глава 9 Ирина

Каждой красавице Бог что-то недодает — в страсти, в сексе или в темпераменте.[эпиграф]

У нее была лучшая фигура в мире и ноги совершенной красоты.[эпиграф]

Девушку звали Ирина, с необычной фамилией — Шампанская.

Она была ближайшей подругой Златки и в прошлом — ее одноклассницей. Август периодически встречал Ирину в городе. У нее была самая красивая фигура и самые стройные ноги, которые он видел в своей жизни. Она была всегда одна. К Ирине никто не осмеливался приблизиться по двум причинам: Злате было запрещено общаться с кавалерами, а подруга была предана ей не только душой, телом, но и образом мыслей. Второе: из-за ее совершеннейшей фигуры и потрясающей красоты ног. Казалось, и все были уверены, что такая красавица никого к себе не подпустит. Никогда!

За весь год Август не видел рядом с ней, даже поблизости, ни одного парня. А любовался ею весь город. Даст же Бог — но очень редко!

Златка уехала учиться в августе в Москву, и преданная подруга осталась одна. Август не видел ее весь сентябрь и только в октябре после занятий совершенно случайно столкнулся с ней на центральном проспекте.

Она подошла сама, он шел погруженный в свои размышления о… плеве Леды.

— Привет, Август, — последовала очаровательная улыбка.

— Здравствуй, Ирина.

— Ты не хочешь меня немного проводить, если у тебя есть время? От Златы писем не было?

Август не мог поверить, что она предлагает ему пойти рядом, что он может идти с этой неземной красавицей с очаровательной стрижкой по грешной земле, и земля не разверзнется у него под ногами.

Он смутился, не зная, что ответить.

— Ты свободен или занят? — спросила она учтиво.

— Нет, — ответил Август.

— К какой части моей фразы относится твое «нет»?

Она рассмеялась.

— Ты забавный. После отъезда Златы я совсем не могу ходить по улицам одна.

«Неужели у нее нет обожателя, который ходил бы следом за ней и целовал отпечатки, где ступали эти точеные ноги?» — мелькнуло у Августа в голове. Он старался даже не смотреть на ее натянутую, нежную кожу, на шею, лицо. Зачем зря распалять и без того буйную фантазию. Он смотрел мимо нее, эта красавица была недоступна, как замок в небе или дворец на неприступной скале.

Ира, стараясь скрыть удивление, растянула красиво вычерченные губы в улыбке:

— Август, я должна тебя уговаривать проводить меня?!

— Да, конечно, я провожу… Не надо уговаривать.

— Спасибо. Я думала, я могу рассчитывать на твою дружбу, какая у тебя была со Златой.

— Она была моя молочная сестра.

— Их может быть две, а не одна.

Он выдохнул давно сдерживаемый воздух: уж не предлагает ли она ему дружбу?!

— Когда Златка была здесь… — и Ирина завела долгий, бесконечный разговор об общей подруге. Собственно, это была единственная тема, которая их могла связывать.

Август относился к ней, скорее, не как к девушке, а как к изваянию. Или живой богине — на пьедестале. А такую можно только боготворить, говорить с ней нельзя.

— Чем ты занимаешься, Август? — вдруг заинтересованно спросила она.

— Учусь на филологическом факультете.

— Златка говорила, что ты поступал в театральный в Москве.

— Да, я очень волновался, горло сводила судорога, и ничего толком прочитать не смог. А ты?

— Я поступала в Москве, хотела учиться вместе с подругой. Но не добрала одного балла, сдала на все пятерки и одну четверку. Там жесткий конкурс был. Теперь буду работать секретарем на историческом факультете в твоем институте.

— Он не мой, я не дождусь, когда сбегу оттуда и поеду следующим летом поступать опять.

— Снова на актерский?

Они медленно шли рядом, не касаясь.

— Это моя мечта.

— Златка рассказывала, что ты играл в нашем ТЮЗе.

— Я не знал, что вы беседовали обо мне.

— Ты был и есть большая часть ее жизни, а она — моя ближайшая подруга. Естественно, мы беседовали о тебе. Не смущайся.

— Я постараюсь. — Хотя ее присутствие смущало его. Он не знал, что говорить, как себя вести.

— Я не знала, что ты такой скромный и застенчивый, Август. Я думала, что ты…

— Что я?

— Бой-мальчик и в обиду себя не дашь!

— Почему ты так решила?

— Я наблюдала за тобой, когда мы встречались и иногда шли втроем: я, ты и Злата.

Август и предположить не мог, что она обращала на него внимание. Она всегда шла с гордо поднятой головой, неприступная, недоступная.

— И что же ты… вынаблюдала?

— Какое интересное слово, — она улыбнулась. — Что ты очень милый мальчик.

У Августа свело в гортани и участилось сердцебиение. Она шла рядом как ни в чем не бывало. Грациозно переставляя свои ноги в изящных туфлях на танкетке. Август смотрел вперед, не решаясь взглянуть в ее сторону или просто повернуть голову.

Из окна доносилась модная песня «Очи черные» в исполнении Караклаевич.

— Так давно не слушала хорошей музыки, — произнесла задумчиво Ирина и обхватила себя за локти.

Август вздрогнул и, не думая, просто так, на всякий случай, брякнул:

— У меня есть хорошая американская музыка: Сэм Кук, Оттис Рединг, Рэй Чарльз, джаз, Билли Холидей…

— Джаз — это моя любимая музыка.

Он замер, потом оттаял:

— Если у тебя есть желание…

— Ну-ну?..

— То ты можешь…

— Ты приглашаешь меня в гости?!

— Можно сказать «в гости».

— С удовольствием! Это прекрасно, а когда?

Август быстро высчитывал, когда родителей не будет дома и он опять сможет пропустить институт.

— В пятницу.

— У меня как раз свободный день. Твоя квартира рядом со Златкиной, правильно?

Он не ожидал, что она так легко и непринужденно согласится. Примет его приглашение. Он думал, что завести ее в квартиру — просто невозможно.

— Во сколько ты хочешь, чтобы я приехала?

— С утра, часам к десяти.

Они шли по остывающему городу, слабый ветер шелестел оставшейся листвой, и ночь собиралась обнять его до рассвета. Ирина остановилась на трамвайной остановке.

— Отсюда идет прямой трамвай ко мне.

— Ты далеко живешь? — спросил Август.

— Минут тридцать. Но я часто остаюсь у бабушки в центре.

Он вдруг проверочно пошутил:

— После свиданий…

— Я не хожу на свидания. Никто бы и не осмелился пригласить. Златка мусульманка, а я везде появлялась только с ней.

Послышалось бреньканье трамвая, и через минуту он возник, залитый огнями, — в прохладной, таинственной ночной тишине.

— До встречи, Август, спасибо, что проводил. Одной непривычно…

— Я могу проводить тебя до самого дома.

— Не надо, там очень много хулиганов. Меня они не трогают, я местная, но если появляется кто-то чужой…

Август невольно улыбнулся:

— Меня они тоже не тронут, не волнуйся.

— Ты не боишься?

— Совершенно.

— Ты такой сильный.

— Наоборот. Я быстро бегаю.

Она звонко рассмеялась и села в трамвай. Яркий свет залил ее щеки и плечи.

Август возвращался домой в странных и необычных раздумьях. Его слегка знобило.

Ровно в девять тридцать утра позвонили. Август, одетый в джинсы и голубую рубашку, с легким замиранием сердца открыл дверь.

— Доброе утро, Август.

— Доброе утро. Я не ожидал, что ты приедешь.

— Я всегда выполняю свои обещания. По-моему, даже раньше приехала. Тем более что это я напросилась послушать хорошую музыку.

Она вошла и огляделась. Потом сняла легкий шарфик с красивой шеи и плащ, который Август сразу же повесил на вешалку.

— Чай, конфеты, компот?

— А из чего компот?

— Из чернослива и…

— Это мой любимый. Я с удовольствием выпью чашку.

Август угостил ее компотом в просторной кухне, потом проводил в кабинет, который на ночь превращался в его спальню.

Она села в глубокое кресло, и ее мини-юбка задралась, забравшись высоко вверх. Он старался не смотреть на ее ноги, особенно на колени. Так как оторвать потом взгляд от ее скульптурных ног, тонкой натянутой кожи, по-девичьи согнутых колен было невозможно. Он не хотел растравлять себя и поэтому сосредоточил свое внимание на выборе кассет. Для начала Август поставил хиты своего любимого певца Джеймса Брауна. Он заводил, как никто другой.

— Какая возбуждающая музыка, — через несколько минут задумчиво произнесла Ира.

— Он король соул-мьюзик.

— Что это значит?

— Эту музыку исполняют черные певцы. Она возникла как наследие блюзов, баллад и свингов. Дословно: музыка для души.

— Потрясающе, мне очень нравится! — она мягко улыбнулась Августу.

— Хочешь, я поставлю еще одного известного певца — Сэма Кука? Поверишь или нет, его застрелила белая любовница в самолете, от ревности.

— Неужели существует такая любовь?

— Куку было всего двадцать шесть, а он уже успел стать звездой американской музыки.

Август включил Кука. Ирина зачарованно слушала, и загадочная улыбка блуждала на ее губах. Он ходил по кабинету, бесцельно касаясь каких-то вещей, книг, китайских статуэток, не находя себе места, где сесть, — чтобы не видеть ее обнаженных ног и оголенных коленей. Красоту ее коленей и их форму он раньше даже не представлял, так как всегда смотрел на нее сзади, когда она шла, и видел только спортивно вычерченные икры и тонкие щиколотки.

Наконец Август расположился на диване. Но так, что его взгляд невольно упирался в ее божественные, скульптурные колени. Больше он ничего уже не видел, и даже не мечтал ни о чем другом…

Ее мини-юбка, приподнявшись, замерла на сильных литых бедрах, зовущая тень треугольника лежала между концом юбки и внутренней стороной бедер, уходящих под нее, вглубь.

Ирина почувствовала, что он безуспешно пытается оторвать взгляд от ее ног и потому блуждает глазами по разным предметам в комнате. Хотя взгляд невольно возвращался на один и тот же объект. И спросила:

— Можно я сяду с тобой рядом?

Август смутился, судорожно вздохнул и пробормотал:

— Да, конечно, ты — гостья…

Она села на расстоянии полуметра от него. На «пионерском» расстоянии.

— Что это значит?

— Что ты в гостях и любое твое пожелание — закон.

— Любое?! — ее глаза засверкали, что-то игривое и таинственное, смущающееся и дразнящее появилось в них.

— Абсолютно, — ответил Август, уже сам ничего не понимая. Он опустил глаза и опять увидел ее волшебные колени, выточенные ноги. Рука была уже наэлектризована безумным желанием — коснуться ее сокровищ. Которых никто, никогда еще, видимо, не касался. Кроме нее самой…

И тут она отправила Августа в нокаут:

— Можно, я положу голову к тебе на колени? — спросила вдруг статуя.

Август не мог поверить своим ушам!

— Да, — затаив дыхание и обреченно произнес он.

— Я почему-то устала сидеть прямо, — и она плавно опустилась головой на его колени. Он шевельнулся, и она сразу же повернулась навзничь, лицом вверх, чуть согнув ноги. Ее юбка опустилась к поясу, и Август увидел редчайшей красоты бедра, туго обтянутые белесовато-прозрачными модными чулками. У Августа перехватило дыхание, он замер.

— Поцелуй меня, — неожиданно попросила она.

Он еще не пришел в себя от первого нокаута, что она у него на коленях, как последовал второй. Август стал медленно наклоняться, и она слегка приподнялась навстречу его губам. Ее голова и шея замерли в воздухе. Их губы соединились. Но язык Августа она еще не впустила внутрь, ее белоснежные, жемчужные зубы были сжаты. У нее были мягкие-мягкие, очень нежные губы. А нижняя губка — чуть с отворотом и припухлостью, — ее целовать было особенно приятно.

Не прорвавшись сквозь зубы, он целовал ее щеки, глаза.

— Ты мне нравишься, — прошептала она, как положено. — А я тебе?..

Август поразился и тому, что она сказала, и еще больше тому, что она об этом спрашивала.

— Разве не очевидно, что нет, — пошутил он, и она рассмеялась.

— Ты забавный. Мне очень приятно с тобой. Поцелуй меня еще раз. Не быстро…

— Только если ты раскроешь свои зубы.

— А зачем их нужно раскрывать? — вполне естественно удивилась она. — Я думала, как раз наоборот, нужно стискивать!

— Наши языки коснутся.

— И это будет приятно?

Август подозревал, что она невинна, если она дружила с Златкой. Но не до такой степени…

— Ты все почувствуешь.

— А ты не укусишь его?

Он рассмеялся, и она раскрыла одновременно губы и зубы, мягко выдохнув. Он стал нежно касаться, а потом целовать ее язык, водить своим по ее нёбу и деснам. По тому, как она стала прижиматься к нему головой и притягивать его за плечи, он понял, что ей нравится. Однако, целуя ее, он не закрывал глаза, а невольно скользил взглядом по обнаженным ногам.

— Коснись их, — прошептала нежно она, — я чувствую, что тебе очень хочется.

Август целовал ее в губы и раздумывал. Прошло несколько минут, прежде чем он решился и опустил ладонь на ее колени, и ощутил их. О, что это было за ощущение! Такой божественной, шелковой, упругой кожи Август не касался никогда. Он чувствовал ее нежность даже через тончайший чулок.

Ее колени чуть дрогнули и разжались. Август с замиранием почувствовал, что его рука стала невольно скользить вниз, по внутренней части ноги, и уже коснулась края юбки у пояса. Как Ира тут же сжала бедра. Инстинкты и рефлексы.

Август замер от удовольствия и от зажима ее бедер. Он мечтал, чтобы ладонь его осталась там навсегда. И он все время испытывал это потрясающее, тревожное, возбуждающее чувство: как подушечки пяти пальцев сжаты ее чудесной, необыкновенной кожей.

— Хватит, — прошептала она.

Он и не думал двигаться дальше, Август был до предела удивлен, что она вообще с ним поцеловалась и они продвинулись так быстро так далеко. Ведь она хотела просто послушать музыку… (Глупый, он не понимал, что если женщина приходит, она всегда приходит за чем-то.) Август был уверен, что Ирина недотрога и кроме пары «детских» поцелуев в школе вряд ли кто вообще прикасался к ее губам.

Но как только он взялся опять целовать ее губы и ласкать язык, рот, нёбо, — она ослабила зажим. Рука опустилась еще чуть-чуть, и ее бедра стали сами слегка сжиматься и разжиматься.

Август чуть не вскрикнул от восторга.

— Ты первый, с кем я целуюсь… — выдохнула она.

Август должен был что-то ответить на это, как-то оценить. Но что? О, Боги, ему везло на девушек! Однако с ней он готов был на любые мучения. Одни только ее ноги…

Он придумал:

— У тебя нежные и очень сладкие губы, их так приятно целовать.

— Спасибо, Августик, — прошептала она и сама поцеловала, осмелившись, его в губы. Он дал ей свой язык, и она последовала его примеру: стала неумело целовать и чмокать его.

— Прости… я ничего не умею.

— Не волнуйся, я тебя всему научу.

— Я очень хочу, чтобы это сделал именно ты…

— Твое желание будет беспрекословно выполнено!..

Она вручала ему «охранную» грамоту на долгое время вперед.

— Только будь терпелив: я хочу и научусь… доставлять тебе приятное.

Он опять втянул ее губы с благодарностью в свои. Они целовались, уже не обращая внимания, что кончилась музыка. А Августа смущало теперь только одно: чувствует ли ее затылок, как что-то растет, восстает, набухает и движется под ее головой?

Во время очередного движения маленького «августа» (который на самом деле был достаточно большим) она вздрогнула, ощутив его.

— Что это? — спросила она с волнением.

Август жутко смутился, отвернувшись.

— Так это и есть… он? Прости, Августонька, я не хотела тебя смущать.

И она вдруг, совершенно неожиданно, поводила затылком по его бугру. Все натянулось, как тетива, внутри джинсов Августа.

— Прости, мой милый. Я не знала, я не представляла, что это такого разм… — она смутилась и поцеловала его в шею. Потом стала втягивать ароматную кожу губами внутрь, научившись уже у него.

— Поцелуй меня, еще, еще — возбужденно зашептала она.

Он целовал ее лицо без остановки, и в особенности нижнюю губку. Наконец Августу нужно было встать и пойти в ванную, пока внизу все не взорвалось от движений ее головы и скольжения затылка.

Он вернулся через несколько минут, проделав определенную процедуру. Возбуждение практически не улеглось.

— Тебе больно? От чего? — привстала она на диване. В ее голосе звучали нотки заботы и волнения. Августа это тронуло. Он по-прежнему не верил, что может быть действительно небезразличен этой красавице с неземной фигурой.

Он замялся:

— От… перевозбуждения.

— О, мой Августик… Что я могу для тебя сделать? Скажи, я все сделаю!

То, что он хотел, чтобы она сделала, он бы никогда не осмелился ее попросить, да еще на первом свидании.

— Не сейчас, не сегодня… потом.

— Не стесняйся, скажи мне. Я хочу, чтобы мы встречались…

— Правда? Ты этого хочешь?!

— Очень-очень. Я стеснялась тебе сама сказать. Девушка не должна говорить это первая.

— Я рад, что ты сказала.

— Я думаю, ты понимаешь, что музыка была только предлогом для встречи с тобой.

— Серьезно?

— Я поняла, что ты никогда не осмелишься пригласить меня на свидание. Столько времени зная меня. И пошла на хитрость…

— После долгих лет твоей дружбы со Златкой, конечно, я бы никогда не подошел к тебе с таким предложением. Я был уверен, что ты никогда не согласишься и что я абсолютно Ире неинтересен.

— Ты мне очень и очень нравишься. И я рада, безумно рада, что мы с тобой… поцеловались. И мне больше не нужно будет дрожать, трепетать и ожидать… первого поцелуя. И думать, поцелуешь ты меня или нет. И нравлюсь ли я тебе вообще.

— Ты правда этого ждала?

— Очень. Я только боялась, что могу быть тебе безразлична. Или ты испугаешься, что я… девочка.

— Это, конечно, много трудов… в будущем.

— Ты обещал быть терпеливым! А о каком будущем ты говоришь?

Ее прямота и неопытность сбивали с толку и возбуждали Августа.

— Не сегодня, как-нибудь в другой раз.

— Так у нас будет будущее? — по-своему интерпретировала его слова Ира. — А когда мы увидимся снова?

— Когда ты захочешь, хоть завтра.

— Я уже хочу, очень. Я желаю каждый день.

Он поцеловал ее в губы и сразу же стал возбуждаться. Она взяла его руку и положила себе высоко на бедро. Даже через тонкую ткань он почувствовал, как растянуты на ее бедрах трусики. Он боялся, что сейчас не выдержит и сорвет с нее легкую юбку, воздушные трусики и вопьется поцелуем в ароматную кожу и в арку, где сходились ее ноги. Первая девушка — которую он хотел поцеловать внизу. Август уже мечтал заласкать ее бедра — руками, языком, губами. От еле сдерживаемого желания и бессилия он глубоко вздохнул и задержал воздух.

— Я приеду завтра с утра. И ты будешь учить меня… новому. Я хочу чтобы ты не стеснялся, чтобы ты научил меня всему. И главное, пусть это доставляет тебе радость, а не боль, удовольствие, а не терпение. Я хочу делать тебе только приятное.

— Спасибо за… искренние слова.

— Это не только слова, это желания.

Их губы слились в прощальном поцелуе, а ее руки обвили его вокруг талии. Он так и не решился — сжать ее высокое бедро, переходящее в выступающую изящную попку.

Ирина была очень пунктуальна и появилась точно в десять утра. Родители в субботу работали, и Август опять пропускал институт. Но ради ее атласной кожи и колен был готов на гораздо большее.

Он поставил самую длинную кассету, и они сразу сели на диван, приняв удобные для поцелуев и объятий позы. Их губы сразу встретили друг друга, как давние знакомые. Оба знали, что это пройденный этап, и им нравилось, что этот этап — пройденный. Ее голова опять лежала у Августа на коленях. Она была первая девушка с короткой стрижкой, которую Август целовал, так что волосы совершенно не мешали. Ее язык вдруг коснулся его языка и стал лизать его десны и зубы. В этот раз Август решил вести себя чуть-чуть смелее. Он до упора засасывал ее губы и язык, так глубоко, что ее нос, слегка курносый, но очаровательно маленький, касался его щеки. По ее вздохам и движениям Август чувствовал, что ей очень нравится. Она была в белой, как снег, рубашке и темно-синей мини-юбке. Она всегда носила только мини-юбки.

Сначала нерешительно и как бы случайно Август опустил ладонь на ее грудь, но не сжал. Почувствовав, что она подалась навстречу, а не отстранилась, он нежно сжал пальцы. Громкий «ох», вылетевший из ее губ в его губы, был ему ответом. Тогда, не боясь, он стал гладить грудь. Она была небольшая — второго размера, но очень упругая. Девичья грудь — с выпуклым соском, который он чувствовал через рубашку, и тонкий лифчик, и ему безумно хотелось увидеть его.

Так они целовались и обнимались еще полчаса. Когда же объятия его стали все сильней и настойчивей, она прошептала:

— Я страшно боюсь помять рубашку…

— И юбку тоже, — подсказал он.

— Ты прав, я не подумала. Какой ты заботливый, Август!..

Он помог ей с рубашкой и пуговичками, а юбку она сняла сама, оставшись в тоненьких трусиках и лифчике. Взгляд Августа, как магнит, впился в ее бедра и выточенные ноги. Они были достойны кисти волшебного художника. Редчайшее по красоте и упругости тело, с нежнейшей кожей, натянутой, как тетива, лежало у коленей Августа.

Он задохнулся от невиданного зрелища. Но быстро справился с горлом:

— Тебе так неудобно, наверно, я постелю простыню.

Это была проверка, которую она легко прошла, не поняв.

— Спасибо за внимание, Август.

— Я не хочу, чтобы твоя нежная кожа касалась дивана.

Это было уже ненужное отступление. Она была согласна. В мгновение ока, если не быстрее, Август постелил белую накрахмаленную простыню и осторожно опустил Ирину на лен. Однако вторую простыню, чтобы укрыться, он не достал. Он хотел видеть ее божественное тело, ее великолепные ноги и высокие, крутые бедра, соединяющиеся у арки невинности и девственности. Которую Август дал себе слово посетить во что бы то ни стало.

— Тебе тоже стоит снять рубашку, чтобы не помять, она мне нравится, — невинно произнесла Ирина.

— Да, конечно, — он не собирался ей перечить ни в чем, пока.

Август встал, подошел к окну и резко задернул шторы. Он стеснялся конопушек на своих плечах, единственное место, где они были. Летом иногда они выскакивали еще и на носу.

Ира помогла ему снять рубашку, его пальцы уже плохо слушались. Он сидел на диване, рядом с изгибом ее талии, касаясь бедра, и невольно, не скрывая, уже любовался ее телом, грудью, скульптурно вылепленным животом…

— Обними меня, — поежилась она. Хотя в комнате было жарко. Август обнял ее за плечи, и его грудь стала медленно опускаться на ее. Ира глубоко вздохнула.

— Так очень приятно и нетяжело. — Она начала нежно целовать его в шею.

Он забыл, что для нее все — в первый раз.

Начав целовать ее подбородок, под ним, он медленно спустился к вершине ее груди и стал мягкими поцелуями покрывать душистую плоть. Сквозь девичий лифчик он поцеловал ее сосок и умышленно чуть прикусил зубами. Она вся извилась от возбуждения и незнакомого чувства.

— О, как приятно! — прошептала она ему в ухо.

Он поцеловал второй сосок, потом вернулся к первому. Она вся дрожала от удовольствия. Август, довольный достигнутым успехом, стал спускать бретельку с ее плеча, ожидая возражений, но сопротивления не последовало. И он потянул чашечку лифчика с груди вниз. Ему открылся восхитительный возбужденный сосок на редкой по красоте и девственности груди, в который он молниеносно впился губами, не сдержавшись. Она издала громкий стон и обхватила его голову руками. Он просунул ладонь под ее спину и обнял за тонкую талию. Возбуждение, как раскаленная ртуть, прилило к его членам, включая самый главный.

Кружилась голова. Губы по очереди целовали возбужденные, вздрагивающие соски. Она с силой, довольно неожиданной даже для нее самой, сжала плечи Августа. Он стал целовать под ее грудями, нежные, укромные, незащищенные места, и она, заохав, застонав, закрутилась, извиваясь в его объятиях еще сильней.

Август спустился медленно к животу, обцеловал пупок и опустился еще чуть-чуть ниже. Его зубы закусили край трусиков и слегка потянули их вниз. По инерции он сделал это, не рассчитывая на особый успех. Ира нежно взяла его за подбородок и сказала:

— Сними джинсы и ляг рядом, я хочу поцеловать тебя так же.

Сначала Август не поверил тому, что услышал, ведь это «неприступная крепость» — Ирина, но уже через минуту он лежал рядом раздетый, правда, не осмеливаясь лечь на нее или прижаться к ней всем своим телом и возбужденным бугром. Август еще не знал, что природы и естества стесняться не нужно.

Август откинулся навзничь и через секунду почувствовал, как ее груди мягко вдавились сосками ему в руку и бок. Он поплыл, достигнув невероятного возбуждения. Она поцеловала сначала его шею и стала спускаться вниз, невольно скользя грудью по его телу. Август пьянел, а ее губы, пусть неумело, но уже целовали ребра, опускаясь к низу живота. Август вдруг обхватил ее голову и прижал к животу. Она слышала, как пульсирует кровь в его венах, и это возбуждало ее еще сильней. Он придавил ее голову ниже. Рот коснулся его трусиков и неожиданно уперся во что-то твердое и торчащее. Она хотела инстинктивно отвернуться, но он удержал ее, и теперь твердое и выпуклое уткнулось ей в щеку.

— Что это? — изумилась она.

— Головка, — пробормотал он.

— Она должна быть такой твердой?!

— Когда возбуждена.

— Ты хочешь, чтобы я к ней прижалась, тебе будет приятно?

— Очень.

Она еще минуту раздумывала, а потом прижалась нежно щекой к его головке. Августу показалось, что сейчас он вознесется и попадет в рай. От восставшей неимоверно плоти трусики, натянувшись, сползли. И Август вдруг почувствовал, как ее щека касается наполовину обнаженной головки. Он едва сдерживался, чтобы не застонать или не закричать, не зная, чувствовала ли она кожей его наготу, но она прижималась и терлась ласково щекой об его член, шейку, головку. Прошли минуты, Август замер, стараясь не дышать и не шевелиться, чтобы она не остановилась и не переменила положение подбородка, ласкающего его плоть.

Следующей фразы он не ожидал бы от нее и в самом волшебном сне.

— Ты хочешь, чтобы я его поцеловала?..

— Безумно!

Ира замерла, у него остановилось дыхание. По движению щеки он ощутил, как ее рот раскрывается, она слегка повернула голову, и вдруг Август почувствовал неземное ощущение и божественную легкость, — ее губы, чмокнув, слились с его головкой и чуть потянули ее в себя. Совершенно невинно и органично. Она не взяла головку в рот, а только поцеловала ее снаружи, еще и еще раз, слегка засасывая губами.

Неожиданно она оторвалась, грудь проскользила по всему телу Августа, и ее губы перенеслись к его уху.

— Это совсем не противно, как я опасалась… Я могу поцеловать там еще, если хочешь…

— Да, да, — задыхаясь, ответил Август.

Кто мог этого не хотеть! Разве что сумасшедший! Она изогнулась и склонилась вниз. Он почувствовал, как ее пальцы опустили его трусики ниже яичек, возбуждение от свежего воздуха чуть не вспороло разрывающуюся плоть, а губы ее совсем мягко коснулись шейки. Втянули кожу в себя и легкими воздушными поцелуями стали опускаться вниз по стволу, замерев около корня, между яичек. Потом, подумав, так же целуя и едва касаясь, она стала обратно подниматься к головке. Ее язык невинно лизал «флана» около заветного отверстия. Этого Август выдержать не мог. Направив головку одной рукой и удержав Ирин подбородок другой, он впустил его ей в рот. Неожиданно, втянув в себя вместо воздуха плоть, она сначала чуть не подавилась. Потом, лизнув головку языком, попыталась ее вытолкнуть. Ей почти это удалось, она успела сглотнуть воздух, когда он вдавил ей головку внутрь в два раза глубже и замер. От неожиданности Ира засосала ее и сделала несколько непроизвольных движений головой, Август взвыл от удовольствия. Она вытолкнула его изо рта и встревожилась:

— Тебе больно?

— Нет, нет, мне безумно приятно.

Он пытался поощрить ее.

— Именно когда он внутри?

— Когда ты водишь по нему языком и губами.

Она прижалась губами к разрезу головки и вдруг потянула ее снова в себя, всосав внутрь. Его бедра стали двигаться, как в безумном танце. Он толкал клинок внутрь ее рта с такой неожиданной силой, что она не успевала свести губы вокруг упругого ствола, пока, наконец, закашлявшись и подавившись, не вытолкнула его наружу. Сразу же прижавшись щекой к головке.

— Прости, он очень большой… Я задыхаюсь.

И она провела несколько раз скулой по его уздечке. Это была последняя капля! Август был уже перенакален. Чека сорвалась, член неимоверно запульсировал, и из него лавой ринулась сперма. Обливая ей щеку, висок и лоб. Она невольно лизнула языком клейкую жидкость.

— Что это?

Август, еще дрожа, молчал.

— Не стесняйся, скажи, пожалуйста.

— Это оргазм и сперма.

Она подвигала губами, пробуя:

— Она кисло-молочная на вкус. Как странно…

— Тебе неприятно?

— Что ты! Я рада, если доставила тебе приятное…

— Это было необыкновенное удовольствие. Дай мне твои губы, я хочу их поцеловать. У тебя божественный рот, внутри него так сладко.

Она задохнулась от комплимента, его первого комплимента, и их губы слились. Они обнимались, ласкались и зажимались еще час. Ира нежно гладила его ладонью везде, совсем сняв с него трусики. Август делал то же самое.

— Если ты не будешь сильно толкать его вглубь, я могу еще раз… его поцеловать.

От возбуждения и предстоящего ощущения ствол вытянулся, как стрела. Она стала медленно опускать свою коротко стриженную головку вниз и нежно охватила его член губами.

Теперь красавица Ирина приезжала к нему каждый день, кроме выходных. Она ни за что не хотела, чтобы во дворе кто-нибудь ее видел, и приходила тайком. Не разрешая Августу, чтобы он провожал ее потом… Видимо, годы, проведенные с девственницей-подругой, давали о себе знать.

На пятое свидание Августу «невероятным маневром» удалось снять с нее трусики, и он стал ласково покрывать ее лобок поцелуями. На нем было не так много нежных волосков, и Август под ними касался языком ее кожи. Это было тоже в первый раз и, как ни странно, он не брезговал. Они лежали оба совершенно голые. Язык Августа стал опускаться ниже, пока не достиг разреза и не ощутил что-то мягко-нежное, напоминающее сосок или кнопку.

Она благоухала чистотой и ароматом, везде. Август кончиком языка прижал сосочек-кнопку, а потом лизнул. Словно пробуя. И сразу же почувствовал, как ее тело замерло, задрожало, напряглось и… Он лизнул еще раз. Ее бедра стали двигаться так, что язык скользнул вниз, а ее руки сильно схватились за его голову, вцепившись в густые волосы.

— О-ох, — раздался глубокий стон. — А-а-ах…

Он двинул язык чуть вглубь, лизнул и почувствовал, как створки складок разошлись, и он стал проникать в глубь ее. Языком. Она сжала судорожно бедра и вдруг неожиданно вскрикнула:

— Мне больно! А до этого было безумно приятно… Если тебе не противно…

Ее плева находилась очень близко у входа. Август даже не представлял, что так близко. Он лизнул бугорок опять, нежно и властно. Она извивалась… Он накрыл ее мягкую кнопочку губами и всосал между зубов. Она взвилась, выгнув и подняв бедра от удовольствия. Ее тело трепетало, внизу живота прокатывались горячие волны, а клитор (та самая «кнопочка») мелко, судорожно пульсировал в его губах.

— Господи, — простонала она, — какое это неземное чувство!.. У тебя божественные губы.

Ирина подняла страстно его голову, наклонилась и долго-предолго поцеловала взасос Августа в губы. Потом еще полдня они обнимались, терлись, ласкались и доставляли друг другу всевозможные радости.

К пяти вечера она ушла. Августу нужно было обязательно попасть на вечернюю лекцию, преподаватель был знаком с его отцом.

Становилось очевидно, что из-за ограниченности во времени и ее половой структуры… дальше они никуда на этом диване не продвинутся. А двигаться надо было, и очень срочно, он сильно хотел ее.

Взяв ключи от пустой квартиры у дворового друга, в воскресенье Август галантно пригласил ее на прогулку. Жилище находилось у черта на куличках, и почти целый час они тряслись автобусом, переглядываясь ласково и нежно. Пассажиры оборачивали головы на юную пару. Август, конечно, понимал, что оборачиваются на нее, и ему было приятно. У него всегда были девочки, на которых оборачивалась вся улица. И весь город.

С трудом разобравшись с ключами, на что ушло драгоценных десять минут, Август открыл дверь. Это была однокомнатная квартира, где, он надеялся, Ирине предстояло потерять девственность, — с маленькой кухней, а невключенный холодильник почему-то обитал у входа в комнату. Посредине жилья стояла лишь одна большая кровать с высокой периной на ней. Август не знал и не представлял, насколько перины могут быть катастрофически неудобны и провальны для дефлорации девушки и прорыва девственной плевы. Но в течение следующего часа ему предстояло это узнать, и с лихвой.

Женское строение тела всегда представлялось Августу рубежами, в котором:

1‑й рубеж — голова и лицо,

2‑й — грудь, ребра, живот,

3‑й — лоно, междуножье, бедра и ноги.

Рубежи, которые надо было завоевывать — языком, поцелуями и руками.

Он начал с ее кофточки и юбки, которые она легко сняла. Оба знали, зачем они сюда приехали. И он ожидал от нее только согласия и помощи.

Она осталась в тоненьком лифчике и трусиках. У нее была на редкость красивая, вызывающая неодолимое желание целовать ее, грудь. Лифчик Ира дала снять ему без сопротивления и, обняв, прижалась сосками к его рубашке. Август обнял ее хрупкие плечи, поцеловал шею, ключицу, провел руками по спине, пальцами по позвоночнику (она поежилась от возбуждения) и взялся за треугольник ее трусиков с двух сторон. Он хотел положить Ирину на кровать абсолютно голую. Чтобы не делать акробатические этюды в постели потом.

— Августик, подожди, что ты хочешь делать? — выдохнула она.

— Чтобы мы целовали везде друг друга и нам ничего не мешало.

— А еще? — вздохнула она.

— Ты все увидишь. И главное — почувствуешь.

— Я хотела бы знать сейчас. Пожалуйста.

— Это что — торг? Или выученное в школе «динамо»?

— Я бы никогда не стала делать этого с тобой. Ты мне слишком нравишься.

— Ира, ты уже взрослая девочка. Должна была бы учиться на первом курсе института…

— Но я еще не учусь!.. — воскликнула она.

— А это имеет какое-то отношение к физической близости?

— Никакого. Я просто немножечко боюсь. Это первый раз, чтобы я была голая, наедине с парнем, в квартире. Куда никто не может прийти.

— Какой ужас!.. Правда, мы уже были — голые — в моей квартире.

— Пообещай мне, если я сниму трусики, а я люблю делать все, как ты говоришь… Что ты ничего не станешь предпринимать, пока я не скажу «да».

— Хорошо, обещаю. — Ее наивность очаровывала, и это в девятнадцать лет!

Она поцеловала его в шею, а Август всосал спелые вишни ее губ в глубь рта. Пальцы потянули трусики вниз, и они спустились к ее коленям. Он мельком взглянул на ее лобок и остался всем доволен. Обычно они занимались ласками при задернутых шторах. Так что голое тело ее он полностью и целиком никогда не видел.

Август потянул ее за руку к кровати. Она, едва не споткнувшись, переступила через упавшие на пол трусики. Теперь Ирина сидела голой на перине. Он физически чувствовал, как ее обнаженные срамные губки (хотя, великий Даль, почему «срамные»? Если они — вход в божественный услаждающий тоннель!), сверху придавленные, касались и вдавливались в свежую белую простыню, которую он привез с собой в пакете. Одеяла не имелось, но все равно было тепло и даже жарко. Август быстро разделся, оставив только расстегнутую рубашку. Ему было неловко, что при дневном свете дама увидит его восставшее возбужденное естество. Размер которого во время эрекции впечатлял.

— Ляг, пожалуйста.

Она послушно опустилась, и он прикоснулся к ее груди.

— Почему ты не снял рубашку, она помнется… Не стесняйся, мне все в тебе нравится. И особенно… то, что ты под ней скрываешь…

Август этого не знал. Это было откровение! Он присел на край кровати и сбросил на высокую спинку рубашку. Повернувшись, он увидел ее абсолютно обнаженную посередине большой кровати. Поле боя было готово. «Всадница лежала навзничь». Он дал взгляду насладиться этим зрелищем. Она стыдливо опустила руки на лобок и закрыла глаза. Август лег рядом.

Уже достаточно перевозбужденный, он легким галопом коснулся ее губ, шеи, груди, сосков, ребер и стал покрывать поцелуями живот. Вход в рай находился прямо под его подбородком, и он, стараясь сдерживаться, уже предвкушал, как войдет в «райскую кущу». Как все раздвинется, обовьется, надорвется, дрогнет под напором, пропустит, сомкнется, сожмет, завертится, заизвивается, — может, она закричит, дернется, выгнется, опустится, заскользит. И произойдет слияние двух лав, — после того как из него извергнется вулкан.

Волоски ее лобка уже щекотали его ноздри. Он, слегка прикусывая выступ, опустился к устью. Лизнул верхушку ее наружных губок, она была лишь полувлажной, и головой развел бедра. Теперь она лежала, раздвинув ноги. Его губы и язык уже целовали и ласкали упруго-мягкие, нежные внутренние части ее бедер. Она стала быстро влажнеть. Август почувствовал — момент настал. Он еще сильней раздвинул ее ноги (чтобы она потом не могла их сомкнуть), а его губы оказались около ее рта. Они поцеловали друг друга, и он подвел свой гарпун к ее нижним губкам. Теперь ему нужно было протаранить, прорвать, надорвать и пробить заветные ворота. Ломом. Она лежала распластанная, кажется, не представляя или совершенно не ожидая, что сейчас будет.

Он зашептал, целуя ее ушную раковину:

— Не бойся, тебе будет чуть-чуть больно. Но это как укус пчелы, как укол, раз — и все! Только не мешай мне, дай надорвать ее сразу.

— Хорошо, Августонька, хорошо, мой милый, только я все равно боюсь…

Он не стал слушать ее рассуждений, крепче сжал хрупкие плечи и сразу почувствовал, как напряглось и приготовилось его тело. Словно паровоз к первому толчку, прежде чем колеса, скрипнув, сольются, двинувшись вперед, с рельсами. (Прости, читатель, наверно, не лучшая метафора, но другой в такую ответственную минуту не нашел. Спешу…) Ирина невольно выгнулась, и он ощутил, как его наконечник уперся прямо в ее мягкие розовые губки. Уже не прибегая к помощи руки для попадания, он решительно вставил головку внутрь и резко толкнул ее. Визг и вой слились воедино и были ответом ему на попытку войти глубже. Она резко выгнулась, приподняв колени, прижав ими его ребра, и ее ягодицы утонули в перине, осев туда.

— Август, ты обещал, ты обещал…

— Я еще ничего не сделал, это только подготовительный период.

— Отчего же так больно!.. Я не представляла, что это так. Что это…

Откуда ей представлять, подумал Август, что́ это показывают в кино?!

— Хорошо, я буду нежней. Верни свои бедра ко мне, — сказал он.

Она послушалась, и ее губки на удивление точно и четко прижались к его головке. Ее лобок прижался к его лобку. Ее бедра были по-прежнему раздвинуты. Август задрожал от возбуждения и предвкушения. Он безумно хотел ее.

Опустив правую руку вниз и взявшись за своего вечного спутника, он стал водить им по ее губкам в промежности. Пока не почувствовал, как она возбуждается и конвульсивно сжатые ноги слабеют. Он придвинулся еще чуть ближе. До такой близости, что головка и ее губы практически слились во влажном поцелуе. И когда Август почувствовал, что она расслабилась, он, резко сжав, придавил ее плечи, чтобы она не вырвалась и не сорвалась, — и со всей силы сделал выпад своим клинком внутрь. И среди охватившего секундного блаженства почувствовал, что ворвался наполовину. Он хотел прорваться и втолкнуть дальше — в это потрясающее, узкое, обволакивающее необыкновенной истомой отверстие, ведь в самой глубине и было блаженство. Как она, дико взвыв, невероятно закрутилась, пытаясь выбросить раскаленный клинок из влагалища. Резко дернув колени вверх, она утопила попу в перине, ускользнув: вырвалась из-под него и, вскочив, отбежала голая к холодильнику.

— Август, это невозможно. Это не просто дикая, а дичайшая боль.

— Ты преувеличиваешь…

— Нет! Как будто сотни раскаленных шомполов вонзаются мне в… внутрь.

Август встал с постели и увидел ее дрожащую, совершенно голую, красивую, нежнокожую, стоящую у холодильника. Правая рука была изящно заведена назад и ее крестец опирался на ладонь, не касаясь прохладного металла. Левая рука была оборонительно выброшена навстречу.

— Тебе действительно так больно, — спросил он с заботой, — или ты чуть-чуть преувеличиваешь?

— Безумно больно.

— Хорошо, ляг. Я тебя только поцелую.

— Ты мне правду говоришь?

— Нет. Я хочу тебя!

— Августик, а мы должны это обязательно сделать сегодня?

— Да, если ты перестанешь убирать свою попу, сгибая колени, в перину.

— Но почему именно сегодня? — каждый о своем.

— Потому что так надо. Я хочу, чтобы у нас все было, как…

— У мужчины и женщины. Головой я это понимаю, но телом…

— Видишь, какая ты умненькая.

— Неужели всем женщинам так же больно?!

— Не всем и не так. У всех по-разному. Но минуту-две больно. И представляешь, абсолютно все проходят через это! Ни одна не миновала.

— Откуда ты знаешь? У тебя было много девушек, да?

— Одна, до тебя.

— Ты неправду говоришь, ты шутишь! — Ирина немного успокоилась и опустила левую руку.

— Иди ляг, ты замерзнешь на голом полу.

— Если я лягу, ты обещаешь, что…

— Я обещаю, что ничего не буду делать, пока ты не махнешь рукой. Или ногой!

Она рассмеялась:

— У тебя хорошее чувство юмора! Потому что тебе не больно…

— Пожалуйста, сделай мне так же. Я лягу под тебя.

Она рассмеялась еще пуще. Но его протянутую руку брать не спешила.

— Ир, ну это глупо, ехать за тридевять земель, чтобы стоять с голой попой у холодильника. Ты же говорила, как тебе нравятся мои губы, язык, поцелуи…

— И он! Но ни тогда, когда ты вонзаешь его в меня, то есть в нее…

— Тебе показалось, я лишь едва попробовал. Иди, ложись, будешь держаться за него рукой, и мы все будем делать вместе, только с твоего согласия.

— Я согласна!

— Ты даже сама будешь направлять его…

— Только не внутрь.

— Конечно, наружу! Там самое приятное и находится.

— А ты думаешь, внутри? Мне гораздо приятней и спокойней, когда он снаружи!

— Ты ляжешь или нет? Или мы так и будем вести философские разговоры стоя?!

Она дала Августу обнять себя, поцеловать нежно в шею и подвести к кровати.

— Только!.. — подняла она палец.

— Только-только! — улыбнулся Флан.

Итак, оставался третий рубеж, все остальные были пройдены, — лоно красавицы. Тело женщины нужно завоевывать рубежами. Но спутник Августа вдруг неожиданно ослаб, опустился и пригорюнился.

— Что с ним?! — воскликнула удивленно Ира. — Я его никогда таким не видела.

— Он сильно обиделся, что ты не хочешь его. И по-своему реагирует.

— Я очень его хочу. Но только не боли, связанной с этой процедурой.

— Это лишь первые несколько минут, — увещевал Август. — А потом…

— Потом я умру и не перенесу этого.

— Поверь мне, от этого еще никто не умирал! Никогда! Даже в эпоху Возрождения.

— А при чем здесь эпоха Возрождения?

— Так, к слову пришлась.

— А я думала, может, тогда было по-другому.

Август улыбнулся.

— Я тебе верю, — сказала она.

— Ты должна мне верить. Я первопроходчик.

— Я знаю. Дай я его поцелую и поглажу, чтобы он не обижался. Он такой живой!

Она опустилась на постель рядом с Августом и склонила голову. Ее губы коснулись маленького «августика», и она потерлась об него щекой. Потом ее язык обвился вокруг его шейки. У нее был потрясающе гибкий язык, с удобной, щекочущей ложбинкой посредине. Член Августа задумался, привстал и стал наливаться кровью и силой.

— Какой он хороший и послушный, — прошептала ласково она. После чего всосала головку в рот.

Дальше происходило нечто, что раньше никогда не происходило в юной жизни Флана. Едва он опустился на Ирину и развел выточенные бедра, ее тело стало делать какие-то несогласные и несогласованные движения. Едва он касался головкой ее губок, как она складывалась, топила ягодицы в перине, и меч Августа провисал в замкнутом, безвоздушном пространстве ее междуножья.

Август шептал ей на ухо, чтобы она не боялась, что это будет как перке, как укол, и очень быстро. Но ей, по-видимому, не хотелось делать ни перке, ни укол, ни последующую инъекцию. Пару раз она раздвинула ноги достаточно широко, чтобы его головка прошла парадный вход, смяла губки и уперлась в эластичную пружинящую плеву. Но стоило ему надавить или напрячься, как она вскрикивала, уворачивалась и тонула (или — топила) свои классные бедра в перине. Август провисал… Он все равно пытался воткнуть свой клинок и протолкнуть его в узкое отверстие, чтобы снова почувствовать, как она сгибала колени, бедра и тонула. Так могло продолжаться до бесконечности. Член Августа стал слабеть от тыканья, провисания, ее вскриков и непопадания. К тому же Август ничего не ел с утра, а они барахтались на перине уже четвертый час.

А воз и ныне был там же, где и был. В очередной раз она, вскочив, опять отбежала к белому холодильнику, голая.

Август, наконец, разозлился. Впервые у него закралось подозрение, что девушка Ира уйдет и из этой квартиры в том же качестве, в каком пришла, — девственницей. И что ее целомудренная, слегка потревоженная девственная плева не обовьется вокруг маленького «августа», сжимая и обнимая его на конце — разорвавшись на нем.

— Август, милый, почему мы должны это доделать… сделать именно сейчас. Сегодня. Давай приедем завтра, отдохнем и…

— Завтра не будет.

— Но почему?

— Не будет ключей.

— Августик, это нечеловеческая боль, ты такую никогда не выносил.

— Меня били в детстве железным ломом по голове, позже чуть льдышкой не выбили глаз…

— Я не знала, мой родной…

— …Думаю, это не меньшие боли, чем та, которую испытываешь ты.

— Как будто меня разрезают раскаленным ножом пополам. Поверь мне. А мы можем это сделать на следующей неделе? Я наберусь храбрости…

— Нет.

— Почему?

Август был разозлен и обижен. Его раздражало и бесило ее нетерпение к боли.

— Если мы не сделаем это сегодня, то больше не встретимся никогда.

— Но почему, Август, почему?!

— Я так сказал. И так будет.

— Не говори этого, ты мне безумно нравишься. Что же мне делать?..

— Ты готова лечь и слушаться или хочешь одеться и уйти?!

— Ты, правда, не увидишься со мной больше никогда?

— Да. Я так решил.

— Но это не по-человечески…

— Мы не в «человеки» пришли играть, а заниматься ломанием твоей целки. — Август не поверил, что он так грубо сказал это даме. Но он был слишком взбешен. — И если бы ее не было, не было б никаких проблем.

— Но тогда я была бы не девушка… и ты был бы не первый. Я не могу терпеть эту боль!.. Не могу! Хочешь, зарежь меня.

— А я не могу терпеть твое нетерпение и тянущую боль внизу от неудовлетворенности.

— О, я не знала, что тебе больно. Извини, пожалуйста.

— Это не имеет никакого значения, я могу терпеть. Ради тебя. Просто я хочу нормальные сексуальные отношения с девушкой, которая мне нравится, и от ног, и от всего тела которой я без ума.

— Это правда?! — ее глаза засверкали и засияли. — Хорошо, давай ляжем, я потерплю. Я обещаю, я буду терпеть.

Они легли обнявшись, и он опустился сверху на ее гибкое девичье тело, которое по-прежнему все еще было девичьим… Он нащупал концом головки ее лоно и надавил, но как ни пытался — она выгибалась, скулила, закусывая красивую нижнюю губку, и абсолютно ничего не получалось.

Август встал первый, снял рубашку со спинки и пошел в ванную. Он посмотрел на головку перед облегчающим мочеиспусканием: на ней не было ни капельки крови, ни кусочка прозрачной пленки. Все оставалось — вернее, она оставалась — в нетронутой и девственной красе.

Через какое-то время Ирина оделась. Он последний раз смотрел, как ее совершенное тело сгибалось и разгибалось, одеваясь.

Август никогда больше не видел ее и с ней не встречался. Сдержав свое слово. Она долго и настойчиво звонила ему, умоляя. Это была ее первая любовь.

А любовь требует жертв.