Половое воспитание Августа Флана

Глава 1 Детский сад

Август Флан родился по ошибке: он был очаровательным, но заброшенным ребенком. Родители Августа, Ольга и Александр, оба дали клятву Гиппократа и не сдержали эту клятву в отношении уз Гименея. За время детства Августа они разводились, а потом вновь сходились — три раза. Естественно, от этого психика ребенка не стала более прочной. Поэтому Август рос дерганым и нервным ребенком. Которому постоянно меняли домработниц.

В детские годы он спал с мамой, в ее кровати, прижавшись к ее небольшой, но красивой груди. Так продолжалось до тринадцати лет, пока у него не начались первые непроизвольные эрекции. Мама же сама и купала его в ванне, голым, почти до пятнадцати лет. Маму Августик любил безумно, она действительно была женщиной уникальной, неповторимой красоты и считалась первой красавицей в городе. Красивее не было.

Мама была урологом, а папа гинекологом. Август рос в семье медиков, со всеми вытекающими отсюда последствиями… Например, его достаточно рано заинтересовал другой пол и половые различия, но — в теории. Как известно, рано или поздно такие теории возбуждают интерес и на практике.

Папа Августа был главврачом единственной в городе больницы, куда после института приехала работать мама. Дальше нетрудно догадаться, как они познакомились. Папа Александр был воспитанным деспотом, но это станет проявляться гораздо позже, когда он начнет писать диссертации. А пока — Август был грудным ребенком, и папа смотрел на него с легким удивлением: почему этот синюшный «цыпленок» так долго кричит? И только когда папа-Александр выносил его, положа на одну руку, к реке, Август успокаивался и затихал, а потом засыпал.

Август Флан родился в одном южном городке, которого уже не существует. Его стерли с лица земли много лун спустя. Но в те времена городок процветал. Уже в пять лет малыша отдали в детский садик. Это заведение безусловно заслуживает подробного и обстоятельного описания.

Август не терпел детский сад по двум веским причинам: «тихого часа» и какао с мерзкой пленкой наверху, которое обязательно нужно было пить.

Воспитательницы относились к Августу хорошо, так как знали, что его родители редкие — на целый город — врачи.

Августик смотрел на воспитательниц, как на космических существ из иного мира. Ему нравилось, что они были одеты в белые полупрозрачные халаты, туго затянутые на талии. Ему также нравилось, что халаты были надеты сразу на голое тело. И когда воспитательницы наклонялись к его кроватке, чтобы укрыть одеялом или прошептать что-то, тогда взгляду открывалась часть налитой груди, вложенная, как правило, в белый лифчик.

Случалось, некоторые из них не надевали стягивающих тугих лифчиков, из-за жары, чтобы легче дышать, и тогда можно было видеть почти всю верхнюю половину груди: а сама грудь чуть не выпадала из халата ему в лицо. Словно дыня, двигаясь своей спелой плотью и мякотью. А скрываемое — всегда интересно.

Особенно у воспитательниц Август любил ноги, едва смуглую кожу высокого качества, натянутую, как тетива, и обтягивающую наполовину обнаженные ноги. Его, неизвестно почему, очень сильно волновало, когда внизу непроизвольно халат распахивался и открывались голые ноги — гораздо выше колен. Или когда воспитательница садилась на соседнюю низкую раскладушку, полы разбрасывались, распахиваясь, и в открывшийся треугольник, куда скользил пытливый глазик по внутренней поверхности бедер, было видно чудо — белые трусики. Трусики и поверхность выше коленей почему-то вызывали у него прилив крови, пока только к голове. Нежно наклонясь и невольно показывая величину своей груди, освобожденной от всякой упряжи, воспитательница, которая была наиболее привязана к Августу, целовала его в щеку или в ушко. Августу было тепло от этого и приятно. Он долго ворочался от поцелуя и не мог заснуть. Это были единственные женщины, которые одаривали его поцелуем, кроме мамы. У каждой воспитательницы были свои любимцы.

В «тихий час» он любил наблюдать. Когда одна из них шла между рядов, уже не заботясь о распахнутости халата и выбивая яблоками колен его полы изнутри. Отчего они распахивались и обнажали Августику самое прекрасное, самое скрытое: фронт бедер, которые плавно переходили в таинственный треугольник — над аркой. Он еще не знал, для чего этот треугольник в белых трусиках, но чувствовал в нем какое-то таинство, запрет, и испытывал какое-то совершенно непонятное влечение к нему. Едва обрисовывающийся выступ притягивал, как магнит.

Воспитательницы не очень стеснялись детей, и иногда некоторые из них, особенно в жару, когда было душно, переодевались в легкие летние платья, чтобы выйти что-нибудь купить. Происходило это обычно в «тихий час». Тогда можно было увидеть склоненную на мгновение и распрямившуюся, переодевающуюся фигуру. Но глаз широко нельзя было открывать, подсматривать можно было только через щелочки. Так как воспитательница могла подойти и пожурить за то, что не спишь. Потом она садилась рядом. Своим грациозным задом почти придавив худенькую ногу и бок Августа, клала руку ему на грудь, просила закрыть глаза и не уходила, пока он не засыпал. Плотная близость ее горячего бедра и всей стройной фигуры смущала его еще больше. Так он не мог заснуть тем более. И чувствовал, как под притворяющимися веками бегают разноцветные черточки. Почему именно присутствие воспитательницы, ее близость рядом вызывают в нем непонятное, неведомое до этого волнение, — он не мог объяснить.

Ровесники Августа никак не интересовали, за исключением одной девочки, с которой он потом окажется в одном классе. Он знал, что они показывают друг другу свои «прелести», хвастаясь: «А у меня такая пипка!» — «А у меня такая пипка!» Но и это его не интересовало. Девочки иногда специально не запирали клозет, когда ходили по-маленькому. Он распахивал дверь по нужде, а на «троне», капризно засмущавшись, сидела девочка с голой попкой. Он закрывал спокойно дверь, в этой картинке не было ничего интересного. Другое дело — один раз, когда родители уехали в отпуск, встав случайно ночью, он увидел зад мочащейся в ведро домработницы. Вот это его поразило, он не представлял, что бывают таких размеров попы. Он был потрясен.

Август Флан от природы был очень наблюдательным мальчиком, в свои пять лет он уже различал величину груди, стройность ног, красоту лица, изящность фигуры. Никто не знает, почему нас влечет к тем, кто младше или старше нас. Августа и все последующие годы будут интересовать и занимать только те, кто старше. Может, потому, что они более таинственны и привлекательны, может, потому, что умнее, может, потому, что имели то, чего не имел он. И вся эта таинственная, неведомая для него жизнь: с девичьими руками, грудью, бедрами, ногами, коленями и — таинственным треугольником. Они касались себя, мыли, смотрели на свое отражение, ходили в туалет, надевали или снимали чулки. Все это была тайна.

Летом детский сад Августа должны были вывезти на целых два месяца в Пятигорск, который был окружен пятью горами. Августу исполнилось уже шесть лет. С детским садом выезжали новые воспитательницы, так как прежние пошли в долгожданный отпуск. Среди молодых особенно выделялась одна — статная и стройная Вера. Августу в ней нравилось все: и короткая густая стрижка каштановых волос, и античные черты лица, и несколько конопушек на выточенном, идеально прямом носу. Почти спортивная, высокая фигура, с изящными ногами и руками. Еще во время путешествия Вера обратила внимание на голубоглазого мальчика с летними конопушками на лице. Поинтересовалась, как его зовут, и была поражена, что в южном городке кому-то дали римское императорское имя. Уже в первую неделю она привязалась к Августу, как к своему родному мальчику. Хотя была молода и приехала на практику из столичного университета.

Вера была вся нездешняя: своим запахом, прической, длиной ног, платьями с коротким рукавом, нежным взглядом и очаровательными конопушками на носу. Она не отпускала Августика от себя ни на шаг. На всех прогулках и в поездках он должен был быть рядом с нею, она должна была держать его за руку.

Ему было очень приятно, когда, не видя его рядом с Верой хотя бы минуту, другие воспитательницы спрашивали: «Ты где потеряла своего красавца?!» И Вера, встревоженная, сразу скользила взглядом по лицам детей, пока не встречалась с голубыми глазами Августа. И сразу взгляд ее нежнел, теплел, начинал излучать неведомые, непонятные Августу токи, которые пронизывали его и волновали.

Вера всегда покупала и приносила Августу фрукты, которые он так любил. Особенно громадные душистые персики и большие абрикосы. Она выводила его на улицу, сажала на скамейку и с нежностью наблюдала, как он ест, стесняясь ее внимания.

В свои выходные она забирала его из сада и показывала ему: городской цветник, провал, место дуэли Лермонтова и другие пятигорские достопримечательности. Угощала «сладкой ватой» на палочке, которую он обожал, или покупала ему газированную воду с сиропом. У лоточниц с тележек.

Ему было невероятно приятно и тревожно, что Вера в своей изящной ладони сжимает его маленькую ладошку, а в ее ладони тепло и мягко. Безумно сладко и уютно. Она вела его за собой, и он шел, куда бы она его ни вела. К вечеру они возвращались в здание школы, где обитал детский сад, и он чувствовал себя на привилегированном положении. Даже другие воспитательницы относились к нему особенно, потому что он был Верочкиным любимцем.

Август с детства не любил есть. Вера каждый раз, несмотря на обеденную занятость, выкраивала время и подходила к его столу. И взглядом нежным и чувственным, с легкой смешинкой, просила его поесть. Вот эта смешинка во взгляде, практически незаметная никому, кроме него, пленяла Августа больше всего. Нехотя он подчинялся и вяло ковырялся в невкусной еде, скорее делая вид, что ест. Пока она не отходила и с ней не уносились все ее запахи и ее тайна.

В «тихий час» она непременно подходила, дарила ему улыбку, сквозь которую проглядывала смешинка, касалась изящной кистью головы, взбрасывала простынь, укрывая его, и легкой походкой на длинных ногах уходила. Август лежал и мечтал о ней, конечно, не засыпая.

Зато ее время после полдника безраздельно принадлежало ему. Пока все дети возились и кричали в школьном дворе, они вдвоем выходили на улицу, опускались, тесно прижавшись, на лавочку, Вера пленяла его руку в свои и начинала рассказывать волшебные истории. Августу все было интересно, абсолютно все, что касалось грациозной Веры.

Через пятнадцать дней пребывания в Пятигорске у Августа начались серьезные проблемы со здоровьем. Разреженный воздух Пятигорья действовал крайне отрицательно на его легкие. Он стал задыхаться. Хуже всего становилось к вечеру. Как рыбка, выброшенная на лед, он пытался перехватить ртом воздух и вдохнуть его вглубь своих легких. Но сделать этого не удавалось. Сердце учащалось в своем биении из-за нехватки кислорода, а маленький ротик тщетно пытался заглотнуть, задыхаясь, спасительный воздух.

Последовали осмотры детсадовским врачом, поликлиническим и больничным — все трое разводили руками и повторяли одно загадочное слово: климат.

Вера всячески старалась окружить его лаской, вниманием и нежностью и отвлечь, чтобы он не думал, не боялся, а — дышал. Все вечерние часы теперь она проводила с ним на лавочке, вдали от суеты остальных детей. И все воспитательницы были с этим согласны: что она следит по вечерам и уделяет внимание только одному ребенку.

Она стала сажать его на колени. Август сидел на ее изящных коленях и пытался вздохнуть. После четырех попыток на пятую ему удавалось это сделать. Он боялся, что не сможет вздохнуть и — задохнется. Это был первый страх в жизни Августа. Он судорожно начинал хватать губами воздух. Тогда Вера впервые и посадила его к себе на стройные колени, прижала голову к плечу и зашептала на ушко успокаивающие слова. А он вздрагивал, безуспешно пытаясь схватить трудновдыхаемый воздух, ему было стыдно, что с ним такое происходит, он мальчик, а она взрослая девушка и это видит. А приятно было сидеть у нее на коленях и чувствовать, как она слегка двигает ими, как она, сжимая ладонями одно плечо, прижимает его другое к своей высокой груди. И робеть и млеть от шепчущего рта, касающихся уха губ и близости лица. Ощущать ее кожу голыми ногами через тонкий летний сарафан. Вера убаюкивала и качала его на коленях. Иногда он сидел так подолгу, не зная, сколько прошло времени, и она никуда не отпускала его.

Несмотря на все ее старания, дыхание его сильно ухудшалось к полуночи. Дали телеграмму маме. Пошли междугородные звонки. Заведующая хотела отправить его назад. Он страшно боялся, что его разлучат с Верой, и готов был скрывать свой недуг, страдать, задыхаться, лишь бы проводить эти болезненно-сладкие вечера с ней. Только с ней. Он никому никогда не жаловался, и когда задыхался днем, то прятался в угол, чтобы никто не видел. Ради Веры он готов был — не дышать.

Но дома его не с кем было оставить, родители работали допоздна, и решено было подождать и понаблюдать, что же это за порок. Последнюю новость ему сообщила Вера, прижав к своей груди. Платье было с глубоким декольте. Он уткнулся носом в ее обнаженную ключицу и замер, успокоившись, что их волшебные вечера будут продолжаться. Губами он невольно касался ее кожи. Ей было приятно это прикосновение. Неожиданно он уснул. Вера просидела весь вечер не двигаясь, боясь потревожить его, счастливая, что хоть во сне, инстинктивно он дышал ровнее. Но каждый раз, когда он вздрагивал, вздрагивала, а потом замирала и она, переживая за мальчика на ее коленях. Она знала и чувствовала, что без него ей будет очень трудно и одиноко.

Приступы продолжались почти каждый день. Как выдерживала его на своих коленях каждый вечер Вера — секрет женщины.

В один из таких вечеров, нарушив распорядок, она оставила его сидеть с собой после отбоя. Время близилось к десяти. Все уже спали. А ей все не хотелось вести своего мальчика в казенную комнату-спальню. Наверху в спортивном зале вдруг что-то зазвенело и упало. Они сидели внизу, Вера обнимала его плечи и гладила голову, успокаивая, чтобы он мог дышать. На лестнице раздались возбужденные голоса, зажегся свет. Неожиданно появилась качающаяся подруга Веры Надя, за нею шли два парня, один радист, другой его приятель.

— Ты все со своим, — странным голосом произнесла Надя. — Там маты, они хотят, чтобы я легла на них. На маты…

Парни, подхватив ее, потащили, шатаясь, назад, наверх.

Августик не мог понять, зачем девушке нужно ложиться на маты. Как потом, в восемь лет, он никак не мог понять впервые услышанного глагола «е…». Видение подруги было странным и загадочным. Но оно неожиданно взволновало Веру. Она выпустила из своих объятий Августа и быстро пошла наверх.

Послышались возгласы, крики, кто-то на чем-то настаивал. Голос Веры… Августик, смущенный, догадался, что ему нужно уйти отсюда и пойти лечь в кровать.

Уже гораздо позднее, засыпая, он почувствовал прижимающуюся щеку Веры, с каплей влаги, скользнувшей по его лицу, сомкнувшиеся устало ресницы и странное слово, которое она сказала: «Звери…»

Вера думала, что он уже спит. Она ушла так же быстро, как и возникла. Август не знал, где и как она провела ночь. Но заметил, что больше никогда Вера, на редкость обходительная и вежливая, не общалась и даже не оборачивалась в сторону радиста и его приятеля.

Ему нравилось в Вере абсолютно все, он тогда и не понимал, что в женщине может что-то не нравиться. Ему нравилась ее фигура, ноги, кожа, лицо, разрез глаз, улыбка. Ему снилась Вера, он думал только о Вере и не мог понять, чем он заслужил ее внимание. Она ласкала его, смотрела на него своим чудным с легкой смешинкой взглядом, в котором он утопал. Нежно прижимала его к груди, упругому животу… Шептала нежности. Прижимала его щеку к своей щеке, а головку клала на плечо так, чтобы губы мальчика касались ее шеи.

Она никогда не говорила ему о своих чувствах, но дарила столько ласки, что Август до этого и представить себе не мог, что такое количество нежности, целое море, может существовать.

В этот немного прохладный вечер Вера опять посадила его к себе на колени и неожиданно крепко обняла.

— Мой милый мальчик, завтра я уезжаю в Москву.

Август вздрогнул, он и не думал, что их дружба, нежная и ласковая, может закончиться. Он еще не знал, что в жизни все рано или поздно кончается. (Как это ни банально.) Он обвил руками плечи Веры и приник по наитию губами к ее шее.

Он весь дрожал, она и не пыталась его успокоить, она дрожала сама. Слезы катились с ее щек ему на губы, потом с губ на шею. Он впервые узнал, что слезы у девушек тоже соленые.

Ночью она долго сидела на его кровати. Потом легла рядом, прижимая его вдоль всего тела, к груди, к животу, пока он не заснул. Что было во сне и что делала она, он не ведал.

Утром Веры он уже не увидел. К вечеру у него произошел страшный приступ удушья, который никак не проходил. (Могла помочь только она, но…) Срочно вызвали «скорую помощь», ему дали кислородную подушку. До пяти утра он не мог уснуть. На следующее утро немедленно вызвали родителей Августа. Мама приехала забрать его во врачебном «ЗИМе». Весь детский сад столпился у ограды и смотрел, как его увозили.

Август безумно жалел, что его мама так и не познакомилась с Верой.

Он родился в стране, которой уже нет, в городе, который исчез с лица земли.

Августик Флан возник на свет как раз в результате того, что потом прельщало его всю жизнь, — полового акта. Как и составная часть этого акта: девочки, девушки, женщины — всегда прельщали и привлекали его.

В школу он был отдан с семи лет и не терпел ее всеми фибрами своей маленькой души. В первом классе он сидел позади всех, на последней парте, и перекладывал никчемные палочки, учась считать. Преподавательница, пожилая матрона, не обращала на него никакого внимания, и он платил ей взаимностью. Впрочем, скучно рассказывать в деталях о бессмысленных, так называемых юных годах Августа (мы — не дублинский писатель), перейдем к одному только потрясшему его случаю, прежде чем он отправился в другую школу, где все и начнется.

22‑я школа была самая хулиганская в городе. В ней дрались все — со всеми, и нежному Августику предстояло пройти уроки первых кулачных драк. Два его кузена, той же фамилии Флан, которые учились в старших классах, ради развлечения заставляли Августа ходить в мужской туалет и давать пинка под зад мочеиспускающимся старшеклассникам, которые были в два раза больше пинкодавателя. Едва они кончали, как начиналась драка, и тут появлялись старшие братья. Они учили Августа на живых экспонатах, как бить в скулу, глаз, подбородок, сплетение. Пока он ни разу не проигрывал. Август всегда думал, чем бы он занимался в школе, если б не его братья.

Однажды в субботу они шли втроем по какому-то переулку и навстречу им попался шестиклассник по кличке Ноздря. Кузены тут же стравили подростков и стали со стороны, как патриции, наблюдать за боем гладиаторов. Август все еще был в первом классе. Сначала шел сумбурный обмен ударами, потом изворотливому Августику удалось повалить противника на асфальт, и только он собрался избить лежащего под ним Ноздрю, как братья силой оттащили его. Ноздря вскочил, шустро отбежал на безопасное расстояние и крикнул зло, до этого не слышанную Августом фразу:

— Я твою маму е…!

После чего шмыгнул в ближайшую подворотню, так как за ним уже помчались старшие братья Флана.

Август был потрясен непонятной фразой и странным словом. На следующий день он спросил у знакомого старшеклассника, что это значит.

— Это когда папа ложится на твою маму, — ответил тот.

— Зачем ему это делать, ей же будет тяжело?

— Он ложится и ее ебет, — пояснил знаток.

Почему взрослый папа должен ложиться на его маму, он так и не смог понять. Объяснение смущало и не давало проникнуть внутрь самого смысла. Не поняв абсолютно ничего, Август решил об этом не спрашивать, чтобы не смущаться еще больше. Однако слово не шло из его головы и чем-то завораживало. Оно имело ударной вторую гласную и состояло из двух странных слогов. Неожиданно Августик вспомнил Веру, шум, крики в спортивном зале, «они хотят, чтобы я легла на маты», но воспоминание ни с чем не связывалось и угасло, улегшись на маленьком чердаке памяти.

За то, что Август, разучивая алфавит, путал буквы «б» и «в», отец бил его ремнем. И ввел это в систему воспитания. Считал сына неучем, глупцом и не уделял ему никакого внимания. В то же время стала возрастать и расцветать к нему любовь матери. И хотя она всегда любила своего ребенка, у нее почти не было времени проявлять эту любовь.

Мама Августа была абсолютная красавица, женщина неповторимой красоты. Которую нельзя было отнести ни к одной национальности, ни к одному народу. Ею любовался весь город, это была поистине космополитичная красота.

Лицо совершенного овала, глаза, брови, губы, скулы — выточены, фигура, бедра, ноги — все лучшего, высшего качества. Высочайшей пробы. Когда она училась в институте на врача, ее воровали три раза и увозили в горы, чтобы на ней жениться. В те годы ее пышные волосы, заплетенные в тяжелую косу, касались сзади колен. Около выхода из института собирались парни из других районов, чтобы посмотреть на красавицу. Она никогда не была неприступной или заносчивой. У красивой Ольги всегда были красивые подруги.

Лора — врач-стоматолог, с точеными, абсолютно потрясающими ногами, на которых, как влитые, сидели стрелки чулок. Она родила двух дочек, и младшая Светлана была ровесницей Августа. Когда у его мамы кончилось неожиданно молоко, Лора кормила Августа своей грудью. Даже после того как она родила, об этой груди слагались легенды. Так что она была молочной мамой Августика, и его губки в младенческом возрасте касались ее соска. Интересно, что все это повторится позже, при довольно странных обстоятельствах.

Подруга Лора за свою бурную жизнь сделала сорок абортов, и всегда ее лицо было молодо и красиво. Француженки часто скоблятся, чтобы омолодить кожу на лице. Раз в год, и это помогает.

Ни один философ не ответил — в чем смысл жизни. И, естественно, в восемь лет Август его не мог знать: он жил сегодня, не думая о завтра.

Родители наконец получили долгожданную квартиру со всеми удобствами и переехали в центр. Августа перевели в лучшую школу города с лучшими преподавателями. Классную даму звали Клавдией Александровной, и это была первая учительница в жизни, которая ему понравилась. Интуитивно, всем своим опытом, учительским и женским, она чувствовала, что за обликом закомплексованного школьника скрывается умный мальчик. В течение года ее вера в него неоднократно вознаграждалась. Она научила Августа читать, и он стал лучшим учеником по литературе. Она научила Августа писать, и он стал вторым в классе по письму и родному языку.

Смерть очень часто проходила мимо и рядом с Августиком. Смерть — часть жизни и бытия. Философ Плотин считал, что со смертью только и начинается жизнь. А сама жизнь есть приготовление к началу. Еще в детском саду, когда он ездил с тетей Лорой и Светой на море, его потряс один случай. Это произошло в шесть утра, в июле.

Женщина в черном платье рвала на себе волосы и металась по пирсу, уходящему недалеко в море. Гостившая у нее семнадцатилетняя внучка вошла по горло в воду, оступилась, захлебнулась, и подводное течение, в которое она попала, утащило ее глубоко в море. Случайный рыбак видел все издали, он поднял тревогу, но было рано… всего шесть утра… Ее тело нашли и выловили только в полдень. Весь пляж сошелся посмотреть на утопленницу. Августу было очень страшно, он стоял позади толпы у кромки воды, и, несмотря на суетящиеся возле тела фигуры, видел темные веки покойницы. Он уже понимал, что она не откроет больше глаз и будет спать всегда, вечным сном. Вопли обезумевшей старухи, к которой девушка приехала на каникулы, носились над морем и врезались ему в уши, отпечатываясь надолго в душе. Смерть — есть часть бытия. Потом смерть приблизится и к Августу, резко и властно, унеся близкого ему человека.

В школу теперь Август ходил сам, по центральному проспекту, не поверите, Революции.

Мама по-прежнему еще одевалась при Августе, и он спал с ней в одной кровати, так как отца часто вызывали ночью в хирургическое отделение.

Обычно Августик ложился спать в десять часов вечера и уже во сне ощущал, как ложится мама. Непроизвольно он прижимался к ней, попадая головой в грудь, а руками в живот или бедра. Мама спала в легкой прозрачной рубашке. Кожа у нее была нежная и удивительно пахла. Часто губами Август утыкался ей в плечо или в верхнюю часть руки и, причмокивая, засыпал. Коленом он попадал ей в низ живота, иногда чуть ниже — где бедра смыкались в арку. Уже с детства у Августа возникла привычка, которая осталась потом на всю жизнь: забрасывать ногу на талию, выше бедра, как будто взбираясь в седло, и так спать. В это время мама, естественно, должна была лежать на боку, лицом к сыну, тесно прижавшись к нему.

Августик руками обвивал мамину шею, забрасывал ногу в изгиб талии, прижимался сильно к ее груди и так спал. По-иному он спать не мог, так ему было уютно, он чувствовал себя защищенным и любимым. Во сне он часто вертелся, поворачивался к маме спиной и прижимался попкой к ее животу или лобку и, как кораблик, вошедший в бухту, продолжал спать. Мама клала руку на него и удовлетворенно ощущала растущее тело любимого, созданного ею творения. Но эти прикосновения и прижимания еще не вызывали у Августа никаких чувств. Впервые он почувствует необыкновенные, удивительные ощущения, когда будет спать с молодой Полиной. Касаясь ее великолепного, роскошного бюста.

Грудь всегда будет самым восхитительным, изумительным и притягивающим Августа объектом женского тела. Он будет любить бюст от третьего размера и до безмерности. Большая грудь всегда будет вызывать у него детско-юношеский восторг. Ее можно: целовать, лизать, мять, гладить, сжимать, тискать, ласкать, сдавливать, вдавливать и делать с ней многие другие глаголы.

У самых крупных девочек в школе грудь появится только к пятому-шестому классу, а выступающие бедра и того позже. Самой большой загадкой из частей женского тела для Августа оставалась попа, он не понимал, зачем она нужна, какое наслаждение может доставить и как. Долго не понимал, даже когда впервые поцеловался и обнялся с девочкой по имени… Кто была первая, давшая свои губы будущему покорителю девичьих и собирателю женских сердец, мы пока не знаем. Но в законный час и срок узнаем и это. Все тайны в мире рано или поздно раскрываются. Кроме одной.

Помимо «института» школы, существовало еще одно такое важное государство, как двор. С его разношерстными обитателями, дружбой, играми, ссорами, столкновениями, драками, коллизиями, страстями. Где и протекала вторая половина жизни Августа. Двор был большой, объединявший четыре дома, и там существовала своя жестокая иерархическая лестница, которая опиралась, скорее, на возрастные категории, нежели на умственные способности. Командирами двора и дворового общества были двадцатилетние. Август прошел уже через некоторые стычки во дворе, вспоминая уроки драк кузенов. Август полюбил драку и впоследствии доблестно отличался на этом поприще. Драки — это целая и особенная глава, которая будет описана мной, возможно, в другом повествовании — «Кавказские мальчики».

Главным событием жизни двора был футбол. Здесь страсти кипели и бушевали с такой силой, а голы — долго обсуждались потом, забитые и пропущенные, — неделями. Играли шесть на шесть или восемь на восемь. Собирались в назначенный час, когда солнце садилось, скажем, после пяти. Самых слабых ставили в защиту или на ворота. Так что свое крещение Август проходил под ломовыми ударами двадцатилетних. Под их ногами или больно обжигающими резиновыми мячами. Иногда его сбивали с ног, калечили, с разбитыми коленями он возвращался домой, где его вечером врачевала мама, и высказывал свое вечное раздражение папа. Но он никогда не сдавался, ни разу, ни в чем. Видимо, это было от… самого духа и религии города. Где отступление, шаг назад были равносильны вечному, страшному позору. Как обвинение в трусости. Что потом не смывалось уже ничем! Ты становился прокаженным.

Помимо двора, у Августа была в жизни еще одна страсть — спорт. Она появилась в четвертом классе, когда он увлекся волейболом и стал ходить тренироваться на стадион, в спортивное общество «Динамо». У динамовцев была самая красивая форма, бело-голубая, которую выдавали через месяц после начала тренировок. Это и решило его выбор, так как были еще и другие спортивные общества в городе, но у них не было такой красивой формы. Август всегда любил красивые спортивные футболки, которые ходил покупать в единственный спортивный магазин. Там работала миловидная женщина, которой он, видимо, понравился, потому что она всегда оставляла для него самое лучшее и самое дефицитное.

В школе Август не учился ничему, во дворе — многому. Как например: курить в затяжку сигарету, бегать в гастроном напротив за бутылкой вина, которую старожилы двора распивали потом «из горла» на скамейке. Приставать к прохожим, идущим через двор, чтобы старшие потом, выпив бутылку, затевали драку и развлекались. Перечисление имен в табели о рангах двора заслуживает своей летописи: клички происходили от фамилий — Чира, Мазура, Волос, Косой, Лупик, Боб, Дон Педро и другие.

Лупик был высокий, худощавый, красивый парень с глазами чуть навыкате. Он не жил во дворе, но часто приходил вечерами, к друзьям. Один раз он пришел с бутылкой красного вина и ослепительно красивой блондинкой Линой. Августа она восхитила. И до окончания школы ему нравились только ослепительные блондинки — с золотыми, как солнце, волосами.

Лупик первый позвал его к дворовому столу и попросил принести штопор из дома. Августик бросился выполнять поручение. Когда он вернулся, Лупик не прогнал его, как обычно это делали двадцатилетние, а предложил сесть с ними.

— Как тебя зовут? — спросила красавица засмущавшегося мальчика.

— Август.

— А меня Лина.

Так впервые состоялась их встреча. Он не мог оторвать взгляда от Лины: от ее губ, волос, глаз. Лицо имело свою неповторимую привлекательность, как и божественные, длинные, совершенно золотые волосы, спадающие ниже плеч.

— У тебя чудесные конопушки на носу, — сказала Лина. Ей очень нравилось, что он стесняется и украдкой рассматривает ее.

— Мы зовем его Рыжик, — сказал кавалер Лупик, открывая бутылку.

Август терпеть не мог эти конопушки и эту кличку, на которую не отзывался.

Лина достала большую плитку шоколада и, развернув, положила ее перед ним на стол. Это было целое сокровище.

— Мне нравится твое имя, оно очень необычное, мы будем с тобой друзьями, да? — загадочно спросила ослепительная блондинка.

Засмущавшийся Август застенчиво кивнул.

— Ешь шоколад, — сказала она с улыбкой и придвинула плитку к нему еще ближе.

Он засмущался еще больше, он всегда стеснялся, пока не вырос.

Лупик наконец открыл бутылку и предложил ей выпить из горлышка первой. Лина отрицательно покачала головой.

— Ты любишь шоколад? — спросила она.

Август кивнул.

— Он стесняется, — сказал Лупик и поднес горлышко ко рту, кадык его дернулся.

Тогда она взяла плитку тонкими пальцами, чуть надавила на ее спину, отломила кусочек и протянула его к губам Августа. Он непроизвольно раскрыл рот. Она вложила шоколад в его губы, которыми он коснулся ее пальца и выточенного ногтя. У нее была потрясающе тонкая кисть и чуть смуглая кожа. На фоне золотистых волос.

— Какой очаровательный мальчик! Я хочу, чтобы его никто не обижал.

Она повернулась к Лупику, Лупик утвердительно кивнул.

Как шоколад таял у него во рту, так таял Август от ее слов, от всего ее запаха, которым был пронизан воздух вокруг. От нее исходил восхитительный аромат: она была загадочная, нездешняя, таинственная, такая, каких никогда еще в своей жизни не видел он. Как будто она возникла из космоса или прилетела с какой-нибудь звезды.

Лупик передал ей бутылку, и она, ласково уступая, отпила немножко, ровно два глотка. Бордовая капель осталась на красно-вишневой губе. Она розовым языком, на мгновение показав его, коснулась капли, после чего та исчезла вместе с языком за рядом жемчужных удивительных зубов. В сгустившихся сумерках он теперь неотрывно разглядывал ее лицо, не в силах отвести взгляд. И было заметно, что ей это доставляет тайное удовольствие.

Она опять отломила, на сей раз целую пластинку бархатно-коричневого шоколада и протянула ее Августу. Он подставил ладонь навстречу.

— Открой рот, — попросила она.

Ей он не осмелился отказать. Медленно потянувшись, она нежно вложила ему шоколад в рот. Он откусил, вторая половина осталась в ее удлиненных темнотой пальцах.

— А эту я съем сама.

Она коснулась губами кусочка именно в том месте, где откусил он, и втянула его в рот.

— Хочешь еще? — спросила нежно Лина. — Не стесняйся. Я могу тебя покормить. Мне будет приятно.

Он сконфузился окончательно. Лупик медленно опорожнял бутылку, потом снова предложил ее Лине. Она сделала маленький, вежливый глоток.

— Покажи мне твою руку. — Она взяла, не дожидаясь, его ладошку.

И стала пристально рассматривать. Его обволокла неведомая истома, у нее были нежные и прохладные руки.

— Ты хочешь коснуться моих волос?

Он не мог и мечтать об этом и лишь опустил голову вниз, в смущении. Она потянула его ладонь к себе и коснулась ею мягкой пряди. Он никогда не представлял, что женские волосы могут вызвать озноб. И как раскаленные токи пронзить кожу.

В голове поплыло, как в сладком тумане. Она продолжала водить его рукой, а ладонь ощущала ее чудесные волосы.

— Можно я задам тебе вопрос? Я тебе нравлюсь? — тихо спросила Лина.

Он опустил глаза, потом голову и еле слышно произнес:

— Я не знаю…

Лупик расхохотался и протянул ему горлышко:

— На, хлебни для смелости.

— Не надо, — сказала Лина, — он скромный. Я люблю скромных.

Ее божественные, выточенные губы произнесли эти слова, потом сложились и вдруг поцеловали его ладошку.

Как будто молния ударила в его тело. Он невольно вздрогнул. Она это заметила и поцеловала еще раз. Сначала ладонь, а потом перешла на подушечки пальцев. Он задрожал, он затрепетал, Август не знал, что могут существовать такие ощущения. Как не знал, что дрожь может бить изнутри.

Она опустила его руку и нежно посмотрела ему в глаза.

— У тебя будет еще время узнать, нравлюсь ли я тебе. Я это обещаю…

— Если кто обидит, — произнес Лупик, — скажи мне только и не бойся никого.

С этого момента он оказался под покровительством одного из вершителей судеб двора и района, который пользовался неограниченной властью и уважением.

Допив бутылку, Лупик поднялся:

— Пойдем, Лина, проводим твоего Рыжика и прошвырнемся по аллейке.

Лина медленно встала, и волосы рассыпались по ее точеным плечам. Она была высокая и статная, со стройными бедрами и крупной грудью. Тогда длина ног еще не поражала и не ошеломляла Августа, мода на длинные ноги начнется в 80‑е. Но у нее были поразительно стройные и поразительно длинные ноги. Сильно приталенное платье не могло коснуться ее колен.

Втроем они не спеша шли по двору, Лина удерживала ладонь в своей руке, а душа Августа трепетала от одной только мысли, с кем он идет сейчас рядом. И кто ведет его за руку.

Это было первое явление Лины в их дворе. После этого вечера она стала появляться довольно часто, почти регулярно. Она всегда приходила в сопровождении Лупика. «Да такой даме, наверно, и нельзя было ходить без кавалера», — думал Флан. Нельзя и не стоило в южном городе. Лина всегда приносила Августу большую плитку его любимого шоколада с орехами. Сама распечатывала ее, разворачивала серебряную обертку и давала ему в рот первый кусочек.

Ее пристальное внимание к нему не осталось незамеченным двором. И завистники подкалывали его, а старшие, пожиравшие глазами изгибы и линии ее фигуры, злились, ревновали и не могли понять, что она нашла в этом нескладном конопатом мальчике. Отчего во время футбольных матчей его ногам доставалось еще больше.

Теперь, появляясь вечерами, ее обязательным желанием было, чтобы Август тоже гулял с ними — по центральному проспекту. И Лупик, которого обходил стороной весь центр, с удовольствием брал его с собой. По проспекту гуляли местные знаменитости и все как один оборачивались на них, от Лины не могли оторвать взгляда. Она резко выделялась. Лина всегда держала его за руку, а Лупик шел чуть сбоку или сзади, как телохранитель. И было сладко и тревожно от ее кисти, периодически сжимавшей его пальцы и не отпускавшей никуда и ни к кому.

Они останавливались около центрального гастронома, на удивление работающего в столь поздний час, Лупик уходил, оставляя их вдвоем, покупал шоколадные вафли, приносил покупку в большом кульке, а потом они ели их, шли и хрустели. И Августу казалось, что так будет всегда.

В воскресный вечер они, снова втроем, сидели за столиком, когда во двор заскочил Гришка Косой. Августик увидел, как сразу ощетинился Лупик, и только схватившей его за плечи красавице-блондинке удалось удержать от того, чтобы он не вскочил.

К их столу могли приближаться только старшие, верхушка двора, малолетним не разрешалось. Когда следом подошел Чира, неприязненно, с пренебрежением глянув на Августа, Лупик отрезал:

— Передай Косому, если я его увижу еще раз в этом дворе, это будет последний час его жизни. Уничтожу!

Лина прижала его буйную голову к себе. Еще никто, ни один безумец в городе не усомнился в словах Лупика.

Чира вернулся, передав, и сказал Августику, чтобы он хилял отсюда.

— Оставь его! — бросил зло Лупик. — Косой к тебе приходил? Я тебя что просил?!

— Но никто так и не знает, кто убил Витька!

— Я знаю! Ты или со мной ходишь, или пошел к своему козлу…

Рука Лупика потянулась к карману. Лина накрыла его руку своей и удержала.

— Что случилось? — спросила она.

Чира неохотно начал:

— Гуляли компанией год назад, пили, в двенадцать ночи вывалили на проспект, какая-то мелкая ссора. В шуме, в свалке один ударил топором Витьку по голове и сразу его бросил. Он умер на месте. Говорят, что это был Гришка Косой или его брат-близнец, который сразу же куда-то загадочно пропал. Но в суматохе никто ничего не понял. Витек был самый близкий кореш Лупика.

Лупик вздохнул тяжело и громко отхлебнул из бутылки.

— Иди, Чира, дай мне побыть с теми, кто мне предан. И близок. Пацана тронешь, душу вытряхну, и любому во дворе передай.

Чира повернулся, сутулясь, как горилла, и пошел прочь. Даже он, из верхушки, не осмелился перечить Лупику.

(А полгода спустя, зимой, Гришку нашли в подворотне, с финкой, воткнутой в самое сердце. Убийцу так и не нашли…)

Августу было как-то не по себе от рассказа. Лина в этот раз одна пошла провожать его домой. Она завела его в подъезд, склонилась и прошептала:

— Спокойной ночи, Август.

Ее легкие пушистые волосы коснулись его лица, дыхание вдруг оказалось совсем рядом, она отвела прядь от своих губ и нежно-нежно поцеловала его в щеку, потом в ушко, а потом в глаза.

Он весь покрылся мурашками, внутри все затрепетало.

— Не бойся, никого не бойся, я всегда с тобой, — тихо и очень нежно сказала она.

Август долго не мог заснуть, ворочаясь в постели всю ночь, и все ощущал прикосновение ее мягких губ. И нежных волос. Он мечтал, чтобы когда-нибудь ему встретилась такая же девушка. Для него она была совершенством.

В этот вечер Лупик пил, как обычно, когда к их столу подошли двое и предложили Лине пойти с ними, что лучше, чем «сидеть с молокососами». Двое были здоровенными мужиками и, видимо, приезжими. Справиться с худощавым Лупиком, казалось им, не представляло труда.

Лупик, похоже, был в хорошем настроении, так как, несмотря на их грубость, ответил вполне миролюбиво:

— Валите, ребята, отсюда, не гневите меня.

— Ах ты пес, — сказал один из бугаев и схватил Лупика за воротник нейлоновой сверхмодной рубашки.

Август вскочил одновременно с Лупиком и повис на руке у мужика. Лупик пробил два сильных, коротких удара, успев поймать падающего с мужиком Августа. Они выскочили из-за стола на открытое пространство. Второй дрался гораздо лучше и был изворотливей, пытаясь здоровым кулаком разбить Лупику лицо. Увидев замахивающегося Лупика, Август быстро прыгнул позади бугая и присел ему под коленки. Сильный прямой удар пришелся мужику в лицо; пытаясь отступить и увернуться от второго удара Лупика, он сделал шаг назад и, споткнувшись о присевшего Августа, упал на землю, больно ударившись головой. Крик пронесся по двору, что на Лупика напали. Стая слетелась, как коршуны, они добивали мужиков с наслаждением. Лупик и Август в этом уже не участвовали. Августа с тревогой и нежностью с ног до головы ощупывала Лина.

Они перешли в другой конец двора, и Лупик вдруг засмеялся.

— Твой Рыжик оказался храбрецом, Лина! Без его подставки я б не справился со вторым бугаем.

Лина искрящимися глазами с гордостью смотрела на своего Августа. Потом взяла его за руку, потянула к себе и посадила на колени, произнеся фразу:

— Он — удивительный мальчик.

Август сразу почувствовал, несмотря на вечернюю прохладу, жар ее ног и электричество кожи. Она склонила голову Августа на плечо так, что его губы коснулись ее шеи. И непроизвольно сомкнулись на маленьком кусочке душистой плоти. Долгие годы потом Август всегда будет целовать девушек сначала в шею, непроизвольно избегая поцелуев в губы. Он всегда будет целовать первой шею…

Она прижала его к себе крепче, и Августа опьянил неповторимый аромат ее совершенно неземной кожи.

Лина шептала ему что-то на ухо, но он ничего не понимал. А лишь ощущал своими бедрами ее горячие колени и упругую поверхность бедер. Его плечо невольно упиралось в ее грудь, а в голове царила растерянность.

Она повернула голову так, что его губы скользнули, уперевшись ей в скулу, а через мгновение она подставила к его губам мягкую и нежную мочку уха.

— Мой малыш, мой мальчик, — шептала она, — ты самый смелый!

У него таяло все внутри. А ее ноги, периодически поднимаясь на носки, прижимали его сильнее к телу под тонким платьем. Через какое-то время она поцеловала его непослушные волосы. Они поднялись, и Лина повела его к подъезду. Лупик, как тень, следовал за ними. Около подъезда он протянул Августу руку и сказал:

— Я твой должник!

Август по-мужски пожал крепкую ладонь Лупика. От волейбола у него уже начинала расширяться ладонь и удлиняться пальцы.

На следующий день весь большой двор знал о вчерашней драке, и Августик стал героем. Прыгать на двух мужиков и драться с ними — не каждый станет. Для этого нужны смелость и безрассудные мозги. Но Август потом не раз удивит в драках и бывалых бойцов.

Прошла бесснежная зима. И наступил промежуток между зимой и летом, когда Август, экономя деньги на завтраках в школе, покупал маленькие букетики ландышей маме. Букетик стоил десять копеек. Бутылка молока с булкой в школе — столько же.

В это лето, в августе, должна была состояться свадьба самого старшего двоюродного брата Георгия. Невесту он впервые привез домой из бывшей северной столицы Империи. Ее звали Полиной. На смотрины родители взяли Августа с собой. Их родовой дом, в котором жил его любимый дядя Авель, был всегда дорог Августу: здесь его любили, кормили, оставляли жить, когда родители уезжали или разводились, и всячески заботились о нем.

Август был самый родственный из всех. Он стоял в дверях и не решался переступить порог большой комнаты. Невеста сидела на диване, а когда встала, то совершенно поразила его. Полина была красивая девушка с очень стройной фигурой и ослепительно высокой большой грудью. По крайней мере Августа она поразила своим размером.

— Заходи, не стесняйся, — мягко сказала она. — Меня зовут Полина, а ты и есть Август?

Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Она подошла к нему, взяла за плечи и ввела в комнату. Август влюбился в нее в течение часа. Во время вкусного обеда он украдкой рассматривал ее стан, плечи, грудь, чуть крупные, но изящные бедра, — когда она вставала, чтобы помочь принести блюда. Она сразу вписалась в их родовой дом, в котором жили когда-то бабушка и дедушка Августа. Как будто она здесь выросла.

На прощание Полина поцеловала его в щеку. Он был покорен, очарован, ошеломлен и, идя по улице, все не мог прийти в себя и забыть запах ее духов и аромат девственной кожи. Потом, когда он вырос, он узнал, что Полина действительно выходила замуж девушкой. Это считалось величайшей добродетелью на Кавказе и главным достоинством невесты. А во многих горных селеньях было принято на следующее после брачной ночи утро вывешивать напоказ окровавленную простыню. Сегодня редко какая невеста выходит замуж девушкой. Это немодно. К моменту свадьбы она часто уже забывает, кто первый лишил ее невинности. О, времена, о, нравы! И часто, если суженая поспешила предаться наслаждениям и вкусить сладких утех до свадьбы, приходилось резать пальчик…

Свадебное торжество должно было начаться в пятницу и длиться до понедельника. Приближалась грандиозная свадьба, о которой потом долго и с восторгом говорил весь город.

Дядя Авель устраивал пир для своего старшего сына. О, и это был пир! Были наняты шесть женщин, которые целую неделю готовили угощения в трех домах родственников. Плюс тетушки Августа и жена дяди Берта — самая искусная и великолепная стряпуха, вкуснее которой никто не готовил в городе.

Свадьба началась в пять вечера. Столы ломились от яств и напитков. Пир был устроен под куполом виноградных лоз во дворе большого дома зажиточных родственников. Столы стояли длинной вереницей, прогибаясь от огромного количества блюд со свежими овощами, фруктами, всевозможными салатами, необыкновенной рыбой, ваз с икрой Каспия, паштетов, языков, фаршированных деликатесов, домашних изысканных солений, запеченных гусей, индеек, кур, уток, телятины, баранины. Это было настоящее пиршество. Прямо над головой свисали гроздья темно-синего винограда, который можно было срывать, едва привстав со стула, и сразу отправлять в рот.

Полина блистала в прекрасном белом платье, которое еще больше подчеркивало ее созревшую фигуру и волшебную, завораживающую красотой грудь. Август не мог оторвать глаз от новой родственницы.

В самый разгар веселья Полина пригласила Августика танцевать и, увидев, что он не умеет, стала учить его легким па. После двух танцев она прижала его головку к атласному животу и поцеловала в макушку. Август задохнулся, застеснявшись. Мог ли он тогда, даже в самых волшебных снах, мечтать, что через четыре месяца будет касаться ее тела, лежа в одной кровати?..

На столах уже не было места для бутылок шампанского, коньяка и изысканных напитков. Армада игристых шипучих вин лежала в больших металлических корытах, под громадными плитами кускового льда. Ошалев от веселья, впечатлений и количества народа, Август и его братья ходили в дальний конец двора и, открывая бутылки шампанского, стреляли друг в друга пробками. Открытых бутылок было на столе столько, что шипучие вина выливались в виноградную лозу, чтобы не заметили взрослые, как они открывают новые и новые бутылки.

К полуночи средних кузенов Августа, включая его старшего брата, стали под руки выносить из-за стола (они никогда столько не пили) и относить в дом, где штабелями укладывали на ковер в большой гостиной, так как все диваны и кровати были завалены свадебными подарками. За три дня на свадьбе погуляло более трехсот пятидесяти человек. Не считая детишек, — их невозможно было сосчитать.

День и ночь на кухне стояли женщины, они продолжали готовить, жарить, мыть, подносить, убирать, добавлять, доливать, докладывать. Пиршество утихало только к шести утра, чтобы в час дня начаться снова.

Жених и невеста, а также близкие родственники должны были присутствовать на свадьбе все три дня. На второй день Полина посадила Августика возле себя и не отпускала никуда весь вечер. Теперь Август видел длинное застолье с «изголовья». Папа помахал ему рукой, делая какие-то знаки, он сидел посередине стола. Рядом с ним сидел его любимый брат Авель.

Полина явно проявляла симпатию к родственному мальчику. К третьему вечеру он уже умел танцевать. Полина была его первой учительницей… Он невольно задыхался, когда грудь ее в танце прижималась к его голове. Потом она танцевала с его отцом и дядей Авелем. А чтобы станцевать с его мамой, стояла целая очередь. Мама была первой красавицей города.

Эту свадьбу Август будет помнить всегда, всю жизнь, и по-детски мечтать, чтобы у него было такое же королевское торжество. Но у него такой свадьбы не будет никогда.

Мишка, близкий друг Августа, был сибарит, он хотел получать от жизни только удовольствия. В их маленьком городке он всегда умудрялся находить новые развлечения и наслаждения, к которым пытался приобщить и Флана.

— Пойдем на стадион «Динамо», посмотрим, как девочки играют.

В их дворе жила Ира Портнова, которая была капитаном команды девушек и классно играла в волейбол. С посредственным лицом, но — походкой, бедрами и особенно спортивными ногами она привлекала взгляды окружающих, выделяясь среди остальных девушек.

Игра закончилась только к восьми, и Мишка потащил его в какой-то проем, в сгущающуюся темноту. Неожиданно Миша стал ступать осторожно и бесшумно.

— Тихо, — прошептал он, — здесь находится женская баня, где они все моются после игры.

По каким-то перекладинам они залезли на крышу, вошли на чердак, едва не упали, споткнувшись, и подползли к тому месту, из которого пробивала тоненькая струйка света. Кем-то мастерски проделанное отверстие было довольно большое.

Он приник к дырочке. Из заходивших или уже стоявших мокрыми голых девушек он сразу отметил Иру Портнову. Она выделялась своей классической фигурой, грудью с торчащими вверх сосками, а низ ее живота завершал очень густой треугольник из темных волос. Она встала под душ, как специально прямо под Фланом, откинула голову с короткой стрижкой вверх, раздвинула ноги на ширину плеч и вода струями заскользила по ее телу.

В первое мгновение от невиданного и потрясающего зрелища Август задохнулся. Как часто потом он будет вспоминать эту минуту! Это было первое девичье тело, которое он увидел совершенно голым. Не частью, не фрагментами, а полностью, целиком! От неожиданности и шока он отпрянул от глазка, но Мишка наклонил его снова и заставил прильнуть к «телескопу». Теперь Ира водила руками навстречу струям по своей груди, животу, бедрам. Мыла под мышками и гладила шею. Когда она, слегка присев и отставив зад, стала мыть между ног, в треугольнике, у Августа полностью перехватило дыхание. Он не знал, почему именно выступающий островок густых волос вызывает в нем такое смятение и возбуждение, от которого приливает кровь ко всем членам.

Эта картина — раздвинутые ноги, струящаяся по ним вода, свивающиеся колечками волосики лобка, отставленный зад — поразила его воображение. Так вот какие они голые, так вот какие… Ему вдруг захотелось спрыгнуть вниз и схватить ее за грудь… Это был инстинкт. Ира подняла голову к потолку и внимательно посмотрела. Август был уверен, что она его увидела и сейчас дико закричит. Минуту они смотрели друг другу в глаза. После этого она опустила голову, чуть шире расставила ноги, побольше присела и стала водить одной рукой по груди, как бы лаская ее, другой — вокруг треугольника, напоминавшего холм. Делая странные движения, еще не понятные Флану, она тщательно мыла себя между ног. Август дорого б отдал, чтобы наблюдать за этими движениями, за этой комбинацией прикосновений все время.

Мишка попросил его подвинуться, и он, ошеломленный, отстранился. В голове все пылало. Так вот как выглядит голая девушка. Совершенно голая, как говорят, в чем мать родила… так вот как. С тех пор ему всегда хотелось смотреть на голое тело и обнаженных девушек. Как они раздеваются или, пусть, одеваются, абсолютно голые.

— Другая стала под душ, хочешь посмотреть? — прошептал Мишка. Августик еще не успел поменяться с ним местами, как раздался дикий крик:

— А ну, брысь отсюда! Вон-н!

Их засекли — видимо, что-то посыпалось вниз. Как дикие зайцы, они бросились вниз с чердака, через проем на улицу.

Но удовольствие было колоссальное. Во дворе они сели на лавочку и стали ждать. Вскоре в короткой юбке, со спортивной сумкой на плече появилась Ира Портнова. Они впились в нее глазами, живо представляя каждый изгиб и выступ ее тела под летней одеждой. Волосы ее были мокрыми, она шла без лифчика, и груди, как живые, прыгали свободно под майкой. Они сидели обалдевшие и словно зачарованные.

— Добрый вечер, мальчики, — вежливо сказала она и вошла в свой подъезд.

«Мальчики» чуть не умерли от восторга.

— Вот это фигура, — прошептал сибарит Мишка.

С этого вечера как минимум два раза в неделю они лазили на чердак и подглядывали в женскую душевую, изучив и обсудив всю обнаженную волейбольную команду. О, что это были за молодые тела, совершенно голые, словно из космоса пришедшие на землю. Первые обнаженные тела, которые Август видел в своей жизни. И все-таки у Ирины фигура была лучше всех.

Ему захотелось прикоснуться, сжать, пощупать эти недоступные, таинственные в своих движениях тела. Чему он потом посвятит всю свою жизнь — достижению и овладению ими.

Когда же он шел со своей тренировки и навстречу ему на площадку из раздевалки шли девушки волейбольной команды, Август всегда невольно отводил глаза, здороваясь с ними не глядя. Зная, что вечером увидит их обнаженные фигуры и обнимет их завороженным взглядом.

Как ни странно, но самое первое свое сексуальное возбуждение Август испытал от картинки в журнале, под которой было написано: «Малолетние проститутки стоят, прижавшись к стене фешенебельного лондонского магазина, и курят». На снимке были две девушки с поднятыми воротниками модных кожаных курток, одна повыше, другая чуть ниже. Уже сама картинка и подпись к ней, когда он увидел совершенно запрещенное слово «проститутки», вся мизансцена необычайно возбудили его. С тех пор изображения девушек или женских тел на фотографиях, плакатах, рекламах, в журналах или каталогах возбуждали его больше всего в жизни. Больше, чем любая реальность. Потому что таких совершенных, красивых, сексуальных и зовущих, таинственных и доступных взору тел, как на картинках, в жизни ему встречать не приходилось. Может, и приходилось потом, но он не ценил тех, кого встречал, так как они были доступны. А эти были из другого мира. А если он видел их в жизни, то реальность разочаровывала. Вообще изображение на фотографиях развивало его сексуальное воображение невероятно, а вместе с ним развивалась фантазия.

Так он начал коллекционировать западные журналы. Сначала киоскерши оставляли ему чешские и польские журналы кино, там иногда попадались кадры из фильмов с обнаженными телами. Вообще славяне всегда любили голое тело. Пышное тело, сдобную плоть. Потом он впервые увидел в случайно проданном ему журнале «Чешское фото» большое количество обнаженных женщин на фотографиях, называющихся «ню» и «па». А также снимки разных частей тела. И все эти женщины были прекрасны! Ни одной голой девушки не было для него некрасивой.

Из этих снимков он узнавал, какие бывают у женщин тела, груди, бедра, ноги, животы. Он познавал разных женщин, самых разных сложений. Он выпивал их, прожигая взглядом, до дна, чувствуя сказочную плоть, кожу, пот, поры, он осязал на губах и языке их соски, овалы, подмышки, плечи. Он обалдевал от всех этих голых сокровищ, самых разных видов, разбросанных на страницах чудесных журналов. Не было тела, которое ему не нравилось, не было груди, которую он не изучил и не ощупал взглядом, с жадностью и возбуждением. Как ни странно — холмы, чащи, леса, перелески и рощи внизу живота возбуждали его меньше. А больше всего живот и бедра. А также выпуклые половинки из-под тонкой талии и на переходе к ней, где находился крестец. Лобки его начнут возбуждать потом, гораздо позже, когда он поймет, в чем их прелесть. Но не у всех: у Августа был очень изощренный вкус, со временем он перерос в тонкий и придирчивый. Обычно на девушек, которые принадлежали ему, оборачивалась вся улица и весь город. А он все равно не был до конца удовлетворен. Он желал только самых красивых, самых лучших, самых выточенных.

И они почему-то шли ему навстречу. К нему, с ним, под него…