Половое воспитание Августа Флана

Глава 5 Лаура

Город был подвержен своим страстям и своим модам… Златка была модница, одна из первых в городе. В этом сезоне все сходили с ума по водолазкам. Обтягивающим, тонким свитерам под горло с отворачивающимся воротником-стойкой. Водолазка — была писк, крик и визг, мечта наступающего сезона. В городе было всего две настоящих водолазки: одна — у диктора центрального телевидения Луизы Дачаевой, другая — у известного фарцовщика Иналика, с которым встречалась соседка Августа по парте Наташа Сотникова. Она была привлекательной блондинкой с двумя метрами распущенных золотых волос, от которых сходил с ума темноглазый Иналик.

Водолазки были безумно дорогим удовольствием, белая стоила 45 рублей, что составляло колоссальную сумму, примерно половину месячной зарплаты инженера. Цветные стоили вдвое больше. Это дорогое одеяние также называлось — «бонлонка», «гольф», и «батник». Златка насела на Августа, как львица, и добивалась, чтобы через Наташку он выбил по блату из Иналика две водолазки — ей и себе.

— Додуши свою Сотничиху, она с тебя глаз не сводит и в гости приходит. Пусть не целует Иналика на скамейке на аллейке, пока не достанет!

У Златки было хорошее девичье чувство юмора.

— А мне что за это? — пошутил Флан и тут же пожалел.

— Ах ты нахал, а дружба, а соседство, а подкормки жратвой, когда твоих родителей нет. А твоя ближайшая подруга Зарина — моя сестра!

— Я только пошутил! — поднял руки вверх Август.

— Не шути так. С любовью к шмоткам не шутят! — засмеялась Златка. Потом серьезно задумалась.

В это же время вошли в моду длинные, до колен, вельветовые кардиганы, без пуговиц и без рукавов.

— Ладно, достанешь к Первому мая водолазку, сошью тебе кардиган, если вельвет купишь.

У Златки уже был длинный жилет шоколадного цвета. Август мечтал о черном, так как темно-синего, его любимого цвета, во всем городе в продаже не было. Августу пришлось дать слово, так как о кардигане он мечтал уже полгода. Но со скользким Иналиком ему совсем не хотелось иметь дело.

И вот почему: прошлой осенью обалденно модным стали плащи «болоньи» темных цветов. В городе было не больше пяти таких плащей: на паре спекулянток, курсирующих в столицу за товаром и дефицитными вещами, на единственном сыне председателя совета министров, а также еще на паре-другой знаменитостей. И, конечно, у Иналика: с него начиналась мода, у него уже зимой была единственная на весь город дубленка.

Август напрягся в том октябре невероятно и через какие-то немыслимые, неведомые каналы достал два плаща «болоньи»: темно-синий — себе и шоколадный — Златке. Одинакового цвета ни в коем случае было нельзя. Они ходили в школу почти всегда вместе. Плащи стоили девяносто рэ, и то по большому блату. Что составляло месячную зарплату того же милого инженера. Августик две ночи и два дня упрашивал отца, и если б не мама, которая была без ума от сына, он бы ни за что не упросил.

Какие он испытывал чувства, когда, завязав узлом пояс на самой модной темно-синей «болонье», шествовал по центральному проспекту в школу, не передать. Златка шла радостная рядом, и они перехватывали, словно глотая разреженный воздух, взгляды всего проспекта на их необыкновенные плащи. Восторженные, изучающие, завидующие, любопытствующие. И оба были на девятом небе от счастья. Только год спустя после их покупки в городе стали изредка появляться на отдельных модниках плащи «болоньи».

Тогда они были в первой шестерке. Теперь же, когда дело касалось «бонлоновых» водолазок, Златка хотела быть в первой тройке. А уж если она чего-то очень хотела!..

В это время Август познакомился с симпатичным мальчиком Робертом, который жил на соседней улице и приходил иногда к ним во двор поиграть в футбол. Они быстро подружились и стали ходить друг к другу в гости, в кино. Проводили кучу времени вместе. Этой дружбе суждено было сыграть в жизни Августа необыкновенную роль.

В семье Чаруевых отнеслись к новому другу сына с большой симпатией и вниманием. Родителей Августа многие знали и очень уважали. Старший Чаруев был главой республики. Это была известная семья, и фамилия их не сходила с языка горожан. У них была огромная квартира с зигзагообразными коридорами-переходами и громадной кухней-столовой, где все время что-то готовилось, парилось, жарилось и мариновалось на зиму. У Роберта было три старших брата и три сестры. Мама его потрудилась на славу. Но из всех детей в доме жили только двое — Роберт и его сестра Лаура. Лаура заканчивала девятый класс и была одной из первых невест в городе. На которую положили глаз многие свахи, и через них нетерпеливые женихи уже присылали сундуки, набитые всем, чем угодно, от золота до тканей, в качестве выкупа для молодой красавицы. Короче, она была королевская невеста.

Квартира их находилась на втором этаже и имела два входа и выхода: один со стороны двора, другой — с улицы. Перед столовой тянулась большая длинная веранда, на которую снизу вела лестница.

Первый раз Август увидел Лауру, когда они с Робертом сидели как раз на этой веранде. Она поднялась наверх в ярком полосатом оранжево-золотистом платье. Европейского стиля.

Роб сидел, развалившись, в кресле-качалке, ожидая, когда мама их накормит, — они собирались в кино.

— Познакомься, это моя сестра.

— Лаура, — сказала она приветливо.

— Август, — вставая, представился он.

— Сидите, сидите, — останавливая, протянула руку она. — Какое необычное имя.

В городе было запрещено и не принято вставать перед девушкой. Девушкам — наоборот — нельзя было садиться в присутствии мужчины.

— Свободна идти, — командирским тоном сказал Роб.

— Что вы говорите! — улыбнулась Лаура. И, повернувшись к Августу, сказала: — Я была очень рада познакомиться с другом Робика, обычно он ни с кем меня не знакомит. Вы — исключение…

— Разговорилась, — сказал псевдонедовольно тот.

— До свидания, — неловко поспешил вставить Август.

— Надеюсь, мы еще встретимся, — улыбнулась вежливо она.

Лаура была на редкость воспитанной девушкой, с утонченными манерами, и совершенно не походила на националку внешним видом, у нее была европейская внешность.

Август знал законы кавказских семей, они ему нравились, и он ничего не ответил.

Через пять минут Лаура выглянула в окно из кухни:

— Мальчики, мама зовет вас обедать.

— Пошли, — сказал Роб и проворно вскочил, что не вязалось с его слегка полной фигурой.

За столом они сидели вдвоем. Подавала им сама мама. Женщины всегда ели после мужчин.

Друзья пошли смотреть фильм «Три мушкетера». Флан смотрел его, наверно, десятый раз и был опять в восторге от Констанции Буоанасье и от великолепной груди Миледи, которую играла потрясающая Милен Демонжо.

На следующий день поздно вечером Роб принес ему датский порнографический журнал, который привез из Питера его брат. На одном из снимков в ложбину абсолютно, совершенно голой женщины были сложены горкой различные драгоценности, полностью закрывая треугольник лобка. Складывалось впечатление, что ее холмик состоит из драгоценностей — драгоценный холм. Август был совершенно потрясен невиданным зрелищем, непредставляемым даже в самых ярко-буйных фантазиях. Он носил журнал в школу, где из-под парты показывал друзьям. Снимок произвел полный фурор и еще месяц обсуждался всей юношеской половиной класса.

Роб дал ему журнал на три дня. Август также показал его невзначай Златке (это был достаточно дерзкий поступок), но она совершенно никак не отреагировала. А возможно, это и была реакция. Август тогда еще не читал великого старика Фрейда. Он увлечется им сильно и тайно в институте.

Все последующие ночи Августу снилось лоно, между бедер обложенное драгоценностями. Он изо всех сил тянулся к этому лону, и, казалось, вот-вот коснется его, но дотянуться не мог.

Теперь все свое свободное время Август проводил с Робертом и через день бывал у них в доме. Изредка они встречали возвращающуюся Лауру, и она, поздоровавшись, растворялась в глубине дома. Однажды она предложила им сходить с ней в кино, так как ее одну вечером не выпускали на улицу, боясь, что своруют. Она с каждым днем расцветала, и вот-вот должно было закончиться ее окончательное формирование в девушку на выданье.

В кино она сидела со стороны Роба и внимательно смотрела на экран. Август не знал и не представлял, о чем она думала. Зато перехватывал большое количество взглядов, обращенных на нее.

Все выходные и праздники они гоняли футбол во дворе или Роб ходил смотреть на его тренировки по волейболу на стадион. Потом они обсуждали девушек-волейболисток, которые иногда играли на смешанных тренировках с мальчиками. Роб увлеченно слушал рассуждения Августа о девушках и девочках, изредка вставляя меткие, остроумные замечания.

Однажды вечером они сидели на веранде, когда появилась в красиво расшитом камзоле Лаура. И села в свободное кресло.

— Чего пришла, иди отсюда, — пробурчал Роб, чтобы показать, что он здесь главный.

— С вами пообщаться, — вежливо сказала она. — Добрый вечер, Август.

— Нечего с нами общаться, я и так тебя вижу каждый день.

— Тогда я поговорю с Августом, — сказала с легким вызовом сестра.

— Он с тобой не будет разговаривать, ты еще и без косынки! У нас дела. — Он повернулся к Августу: — Ты будешь с ней говорить?!

— Да, — ответил Август неожиданно, иначе было бы просто невоспитанно, это был их дом.

— Ну и говорите, — фыркнул Роб и ушел в дом. Они остались на веранде одни, первый раз за все время.

За окнами на кухне было темно, стояла юная ночь, сияла яркая луна, вокруг никого не было. Август и Лаура проговорили около часа, она оказалась умной, интересующейся девушкой.

— В семье все давят на меня, чтобы я начала носить косынку. Особенно старшие сестры и мать. А я не хочу подчиняться этим нелепым законам.

Не носить косынку после 15 лет было большим вызовом городу и нации.

Август молчал, он не знал, что сказать, ему нравились девушки в платках, шалях и косынках. И даже очень.

— Робик говорил тебе, что мы уезжаем летом в лагерь на море?

— Нет, — искренне удивился Флан.

— Мы туда ездим каждое лето, это под Сочи, там очень хорошо. А какие у Августа планы на лето? — спросила она и улыбнулась.

— Не представляю, пока только май. Я никогда ничего заранее не планирую.

— Может, поедешь с нами, Роб очень обрадуется, что у него будет близкий друг рядом.

— Я не знаю, насколько это удобно.

— Я попрошу Роберта, чтобы он попросил папу и, может, удастся устроить путевку.

Неловко попрощавшись и извинившись, что засиделся, Август возвращался домой.

Через неделю Лаура опять вышла к ним на веранду в красивом облегающем платье, едва касающемся колен. Роб уже раскрыл рот, как она, улыбнувшись, сказала:

— Август, можно я с вами поговорю?

— А чего это ты зовешь его на «вы», а меня на «ты»? — съязвил Роб.

— Так принято и воспитанно.

— Значит, со мной ты можешь обращаться невоспитанно? — заключил Роб.

Она была старшей сестрой его друга, и Август не мог отказаться.

— Да, конечно, — сказал он.

Она весело улыбнулась, глядя на брата.

— Он хороший мальчик и любит меня очень, только стесняется это показать, — объяснила Лаура.

— Вот еще, буду я девчонку любить! Не болтай глупости, — смутился Роберт. И вспомнил: — Да, Август, я говорил с папой, он объяснил, что это ведомственный лагерь какого-то министерства, и даже нас туда пускают как исключение.

Август и не ожидал другого.

— Но там через дорогу, прямо у моря, полно домиков, где сдаются комнаты курортникам… — добавила Лаура.

— Мы можем узнать и договориться, когда будем там, а ты приедешь позже, — договорил Роб.

— Я попробую уговорить родителей, — пообещал Август. Зная, что это будет нелегкий номер, чтобы его — одного — отпустили на море, за тридевять земель.

— Это будет мое последнее лето на свободе, — задумчиво сказала Лаура.

— А после школы куда? — спросил Август.

— В медицинский институт учиться.

— Она поедет в Питер, где учится наш старший брат, — добавил Роберт.

— Мальчики, а вам не хочется сходить в кино? И я бы к вам присоединилась.

— Нет!

— Да.

Сказали они одновременно.

— Нас большинство, — засмеялась Лаура, — ты должен подчиниться.

— Так и быть, но только из-за Августа. Ты идешь с ним, а не со мной. С моей стороны даже не думай садиться!

— Согласна! — воскликнула Лаура.

Они сидели рядом в темноте открытого кинотеатра с забавно-туманным названием «Дитр». Их локти нечаянно соприкоснулись. Потом коснулись еще. Такая случайность.

Августу довольно легко удалось убедить маму, и он получил согласие впервые один поехать на море. Через полтора месяца он окончил восьмой класс.

Приближался праздник — Первое мая. Они со Златкой уже готовы были надеть модные нейлоновые рубашки задом наперед, чтобы получился впереди воротник стойкой, а сзади пуговицы прикрыть кафтаном. Златка жутко психовала и переживала, что на демонстрации, где соберется весь город, у них не будет водолазок. Ей нечем будет потрясти общество. Август позвонил Иналику и встретился с ним в центре. Он час увещевал того и пообещал продать ему джинсы старшего брата с кожаной эмблемой фирмы «Ли». И тридцатого апреля, поздно вечером, тот, как «железная маска», таинственно появился в квартире Фланов. Он принес в пакете две белые водолазки одинакового размера. Рассчитаться за них нужно было второго мая. Естественно, ни у кого не было столько наличных денег. Мама после ухода таинственного гостя села с Августом в столовой и долго рассматривала последний крик моды — водолазки. Они были словно живые.

— А кому вторую?

— Златке!

— Сыночек, где мы возьмем такие большие деньги? Это половина моей месячной зарплаты. Отец ни за что не даст такую сумму. Ты знаешь, как он относится к деньгам.

Август щупал «бонлон» и не хотел ни о чем думать, кроме одного — завтра!

В шесть утра он позвонил Златке и сказал одно слово:

— Зайди.

Они прыгали и веселились в кабинете, как дети, словно спасшиеся после кораблекрушения.

Ее головка быстро кумекала:

— Но мы не можем идти вместе, черт, они одинакового цвета. Скажут — инкубаторские!

— Я иду с папой и его институтом, где он декан.

— Тогда все решено, — вздохнул с облегчением ее прямой носик. — Сколько запросил спекулянт? — молниеносно спросила она.

— Сорок пять за каждую.

— Проклятый фарцовщик! Небось своей Наташке за полцены все достает. — Она подумала. — Но я бы и за пять разноцветных водолазок его не поцеловала.

— Я не знал, что ты целоваться умеешь…

— Не умею. А то растрезвонишь по всему городу! Это я образно сказала.

— Я не знал, что ты образами мыслить умеешь. И потом, Корейко (Август так звал ее в честь подпольного миллионера Корейки), когда я кому что «растрезвонивал»?

— Я шучу. Ой, Августик, спасибо большое, я так рада! Сегодня мы им всем покажем! А что с деньгами делать будем? Ладно, после демонстрации решим. — И она неожиданно, в порыве чувств, поцеловала его в щеку.

Злата ушла. В семь утра был подан праздничный завтрак. Мама накануне приготовила оливье, холодец, винегрет. И в полвосьмого они пошли с папой к месту сбора на демонстрацию.

Август был одет в ослепительно белую водолазку, темно-синие, с искрой, приталенные брюки и черные остроносые модные мокасины. Вся улица, весь город, кто восхищенно, кто потрясенно смотрели на Августа.

На полпути отец, одетый в элегантный выходной костюм, спросил:

— Что это все так внимательно разглядывают тебя?

— Они смотрят на водолазку. Это сейчас самая модная вещь в мире. Все мечтают…

— Неужели этот ужас кто-нибудь еще может надеть, кроме тебя!

На другой стороне проспекта он заметил Роберта с сестрой. Они восхищенно, с удивлением осмотрели ослепительную водолазку и радостно помахали ему руками.

— Неужели им такое может нравиться?! — удивленно заметил папа.

— Еще как! — ответил Август.

— А что за девушка с твоим другом? Он уже встречается?

— Это его сестра, Лаура.

После демонстрации, около двух часов, они встретились со Златкой на лестнице и стали делиться впечатлениями, извергая потоки бессознательных восклицаний. Златка великолепно изображала реакцию каждого в школе — от директора до последней первоклассницы. (Интересно, понимали ли сами водолазки, что они неожиданно стали самыми модными в мире?)

— Златка, Роберт и Лаура пригласили меня пойти погулять по аллейке. Пойдем с нами…

— Это кто, Чаруевы, что ли? С правительственными детками якшаешься?

— А есть что-нибудь в этом городе, чего ты не знаешь?!

— Сомневаюсь, — засмеялась удовлетворенно она. — Но ты знаешь, что я не сплетница. Подожди, я только схожу жилет сверху надену, а то у нас… — и она повела плечами, — водолазки одинаковые. Моя водолазочка! — и она поцеловала рукав.

Они громко рассмеялись.

Она появилась с красиво расчесанными волосами, в застегнутом на все пуговицы жилете. Который делал еще более привлекательной и интригующей новоприобретенную драгоценность.

Август сказал:

— Папа дал пять рублей в честь праздника.

— И у меня десять!

— Загуляем! — заорали они и ударили друг друга по рукам.

— Познакомьтесь, — сказал Флан, — это Злата, а это Роберт и Лаура.

Все, церемонно приветствуя, кивнули. Первые полчаса разговор был только о водолазках. О них уже говорил весь город, две школы и один институт.

Роберт стал вдруг невероятно вежливым и воспитанным в присутствии Златки. Златка будоражила все умы. В городе никто не мог понять, почему она при обалденно стройных ножках и классной фигуре ни с кем не встречается, а все время ходит только с Фланом. (Или со своей близкой подругой.) И как они ни заявляли о своих братско-сестринских чувствах, никто в это не верил. Хотя Август считал ее действительно своей молочной сестрой. Они жили бок о бок пять с лишним лет.

— Ну, мальчики, — сказала Злата, остановившись, — как вы будете развлекать своих дам? — и незаметно сунула купюру Августу в задний карман. Он оценил ее жест.

— Кто любит мороженое? — спросил Флан.

— Кто же его не любит? — ответила вопросом на вопрос Златка.

— Я, — сказал Август.

— Будешь пить молочные коктейли!

Их он мог пить сутками.

— Тогда сначала мы идем в кафе-мороженое, а потом на вечерний сеанс в кино.

— Прекрасно, — негромко произнесла Лаура.

Они пошли по аллейке парами: впереди Злата с Лаурой, позади Август с Робертом. По местным строгим законам девушки рядом с мужчинами идти не могли.

В кафе-мороженое стояла очередь как минимум на час. Пока одна из официанток не узнала сына ее доктора и не освободила столик для них без очереди. Не слушая праздничную толпу.

— Я смотрю, весь город склоняется перед светлым именем — Август, — начала подкалывать его Златка. И они с Лаурой продолжали подшучивать над ним, пока Роб, будучи практиком, не воскликнул:

— Вы бы стояли час в очереди на жаре, если б не его фамилия. — И пожал Августу руку. — Не обращай на них внимания, они ничего не понимают.

— Да?! Что вы говорите?!

И разговор-спор разгорелся с новой силой. Август заказал на всех двадцать коктейлей, половину он сам и выпил, помимо этого они заказали себе разнообразных сортов мороженого. Город любил охлаждающие виды развлечений. А Август обожал взбитые до пены-паутинки молочные с сиропом коктейли. Лаура была в восторге от мороженого и даже съела третью порцию, прося прощения за свою слабость.

В кинотеатре «Кавказ» они посмотрели французский фильм «Фанфан-Тюльпан», который всем очень понравился. Потом долго гуляли и в честь праздника не расходились до одиннадцати часов.

Ночью Август лежал возбужденный, его очень впечатлили полуобнаженные девушки на экране и их выскакивающие груди из глубокого, ничего не скрывающего декольте.

Выпускные экзамены восьмого класса подступили в виде абсолютного кошмара, и Златка, которая дружила с дочкой министра просвещения, обещала, что достанет все контрольные и они спокойно решат все дома. Златка была отличницей в школе. Диктанта Август не боялся. Зато алгебру и геометрию — органически не терпел. Теперь за то, что он достал Злате первой в городе водолазку, она готова была делать для него что угодно.

Невероятно, но за день до экзамена Златка достала контрольные работы, два варианта. Все решила сама и дала переписать Августу. Тот, в свою очередь, поделился с товарищами.

Июньские экзамены Август сдал на две четверки и две пятерки, один пример он специально решил неправильно, чтобы не заподозрили, что он стал великим математиком. Лобачевским. Своими успехами он так поразил маму и папу, что был награжден поездкой на море. А папа щедрой рукой выделил ему на пропитание — три рубля в день. Хотя мама обещала еще добавить.

Весь июль Август гонял в футбол, играл за «Динамо» в волейбол и ходил с мальчишками на трек — купаться и кататься. Его удивлению не было конца, когда один раз поздно вечером он увидел Леночку, стоящую с Мишкой у того же подъезда, где они целовались наверху. Через сутки двор узнал потрясающую новость — Леночка начала встречаться с Мишкой.

В середине июля позвонил Роб и сказал, что они договорились о маленькой комнате с кроватью с первого августа и что скучают по нему и ждут.

Мама тут же достала билеты на поезд, и двадцать девятого июля Август впервые пустился в самостоятельное путешествие на Черное море.

Август никогда ничего не боялся и всегда рвался навстречу всему рискованному и опасному, результатом чего были разные невидимые шрамы: едва не выбитый снежком глаз, сломанный, но мастерски, великолепно вправленный нос, удар ломом по голове с сотрясением мозга и несчетное количество драк. В городе среди асов уличных сражений удивлялись, что он, не будучи кавказцем, так хорошо дрался и любил это делать.

Август сразу пошел в вагон-ресторан и купил три бутылки лимонада. Сладкую воду, соки и компоты он мог пить до одурения, потом пить опять. По вагонам ходили немые и продавали порнографические карты. Он купил две колоды, одну себе и одну Роберту. Каждая стоила один рубль.

На вокзале его никто не встречал, и он, взяв такси, поехал в лагерь «Скала». К большому удивлению Августа, Роберт вообще не обратил на него никакого внимания и, едва поздоровавшись, убежал к морю — купаться. И если бы не подошедшая Лаура, он бы вообще не знал, куда идти. Его поразило это легкое предательство друга, которых потом будет немало. Но что странно, обычно обидчивый и непрощающий, Август прощал ему все.

Лаура сама проводила его и познакомила с хозяином, который отвел их в маленькую комнатку на застекленной веранде, где стояла одна кровать, на спинке которой висело полотенце, и больше ничего там не было. Идти на веранду нужно было через две другие комнаты, где жили курортники. Койка стоила столько же, сколько папа выделил ему на целый день, включая питание.

Лаура предложила ему прийти после ужина и пообщаться. Август чувствовал себя неуютно, отчужденно, ему совершенно не понравилось жилье. Но хуже всего — что его собственный друг, ради которого он приехал, даже не обратил на него внимания.

До вечера Август знакомился с окрестностями, сходил к морю, успел сгореть (он был «белый мальчик») и к восьми часам пошел в лагерь. Он честно стал подумывать об отъезде, как только достанет обратный билет.

Лаура сидела с подружкой в беседке в самом центре лагеря и, завидев его, замахала рукой.

— Садись, я сказала Роберту, что ты придешь.

Подружку кто-то позвал, и они остались вдвоем.

— Как ты доехал? Легко нашел нас?

— Хорошо, спасибо. Здесь одна дорога, вдоль моря, и все знают Мацесту.

Из-за освещенной, ухоженной клумбы возник Роберт.

— Привет, Август, — сказал он и уселся на перила. — Как жизнь?

— Прекрасно, — сказал тот и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Чем думаешь заниматься?

— Я думал, ты мне подскажешь.

— А я что, ты сам приехал.

Август вынул из кармана и протянул ему запечатанную колоду карт:

— Это тебе подарок.

— За что?

— Ну, что договаривался насчет комнаты, узнавал, звонил.

— А при чем здесь он, это я все сделала, Роберт и пальцем не пошевелил.

— Молчала бы, гамсель[2], когда джигиты разговаривают.

— Так что подарок причитается мне! — Лаура взяла колоду в руки и посмотрела. На обложке — голая большегрудая блондинка, склонив голову и присев, разглядывала что-то у себя между ног.

— Обнаженные девушки? Это для Роберта, меня они не интересуют. — И она передала ему карты.

Наступило неловкое молчание.

— Робик, я считаю, что если ты пригласил друга на море, то должен уделить ему хоть какое-то, но внимание…

Лаура была честная и прямая девушка.

— Я никого не приглашал, это ты пригласила, — огрызнулся Роберт.

— … а не пробегать мимо, не замечая.

— Раз такая хорошая, вот ты его и развлекай! — рявкнул Роб и вышел из беседки.

Август не мог поверить своим ушам.

— Не обижайся, у Роберта переменчивый характер. И через пару дней…

— Спасибо, — проговорил ошеломленный Август. — Не волнуйтесь, я просто соберу завтра вещи и уеду обратно.

— Пожалуйста, не надо обижаться, твои родители так хотели, чтобы ты отдохнул. Я обещаю уделить Августу максимум внимания. Хочешь, пойдем в аллеи погуляем или сходим к морю.

Он согласился, так как делать ему было абсолютно нечего. Впреди предстоял целый вечер. Он не знал здесь ни одной души.

Они разошлись в полночь, он поблагодарил Лауру за прогулку, она протянула ему руку на прощанье, и он пожал ее. Полночи Август не мог заснуть на узкой кровати, несмотря на доносившийся успокаивающий плеск моря, — он был потрясен предательством друга.

На следующее утро Лаура пригласила его посмотреть лагерный футбол. Играли на большом теннисном корте шесть на шесть. Они сели с Лаурой рядом на скамейку. В одной из команд заболел мальчик, и, внимательно осмотрев новые китайские кеды Августа, физрук лагеря подошел к Лауре и спросил, кто это такой.

— Это друг Роберта, он приехал к нам в гости.

— А он умеет играть в футбол?

Лаура прищурилась от солнца и кокетливо сказала:

— Думаю, не хуже ваших.

Ему тут же предложили сыграть в защите. В противоположной команде играл Роберт, который делал вид, что вообще его не знает. Август согласился, в результате он играл в полузащите и в нападении. Из трех забитых голов в матче два забил он. Он финтил лучше всех, за исключением Роберта, против которого он играл, не дав забить ему ни одного гола, зная все его финты. Сразу после матча физрук подошел к ним опять.

— Тигран, — представился громадный смуглый красавец.

— Август, — ответил сгоревший худощавый мальчик.

— Где ты так научился играть в футбол?

— Во дворе.

— А я думал, в спортивной секции. Мне нужен такой игрок, как ты, только в нападении. Я тебе предлагаю играть сразу за сборную лагеря.

Август не знал, что ответить.

— Будешь играть со своим другом…

Лаура вступила в разговор:

— Чего это он должен просто так играть за ваш лагерь?

— А что он хочет взамен?

Лаура, улыбнулась таинственно, сразу став агентом Августа:

— Хотя бы чтобы его кормили три раза в день и у него были силы бегать по жаре.

— Я сегодня же поговорю с начальником лагеря и постараюсь все устроить. Где ты живешь, далеко?

— Напротив, у моря, снимает комнату, — ответила агент Лаура.

— Небось одну койку?

Август грустно кивнул.

— Хорошо, можешь приходить и периодически ночевать в моей комнате.

— У него лучшая отдельная комната в лагере, — тихо сказала Лаура Августу.

— До вечера, — проговорил физрук, — встретимся после ужина.

Площадка опустела, кроме двух-трех человек. Роберт ушел, даже не попрощавшись.

— Лаура, неудобно получилось насчет еды в лагере…

— Наоборот, — расширились ее глаза, — здесь в окрестностях вообще негде питаться. Курортники все сами готовят. Это будет класс, если Тигран договорится. Я на него нажму, когда будем на море.

Потом, как будто вспомнив, она спросила:

— А ты, наверно, даже не завтракал сегодня?

Август смущенно отвернулся.

— Пойдем, я что-нибудь попрошу на кухне, компот с печеньем или фрукты.

Она взяла Августа за руку и попросила нежным взглядом следовать за ней. Его тронула эта забота. А поразила — мягкость ее руки. И выразительность глаз. Она его совсем не знала и так заботилась о нем.

Лауру удивила скромность Августа.

— Не стесняйся. Ты честно заработал трапезу, играя за лагерную команду и добившись для нее победы.

— Ты действительно смотрела?

— Я наблюдала за тобой, — сказала она многозначительно.

Уже на следующий день после первой игры сборной, когда они победили смешанную команду воспитателей и вожатых и он забил победный гол, об Августе заговорил весь лагерь. Лаура взяла над ним полное шефство, и все, кто хотел о нем что-либо узнать или поговорить с ним, обращались сначала к ней.

Лаура невольно располагала к себе — своей добротой, заботой, вниманием. Но для Августа она по-прежнему оставалась лишь сестрой друга, не более того. В лагере она была на особом положении, в силу своего возраста и поста, который занимал ее папа.

Теперь в жизни Августа появился распорядок. Под сильным нажимом его покровительницы «футболиста» присоединили к трехразовому питанию, он ел за одним столом с Тиграном и очень красивой турчанкой Айсидорой, воспитательницей старшего отряда, в котором формально числилась и Лаура.

С десяти до двенадцати был футбол. С двенадцати до половины второго — пляж и море. В четверть второго — обед, затем тихий час. С четырех до шести опять футбол. Потом ужин. А вечером каждый себя развлекал как мог. Через несколько дней в порыве благодарности за великолепную игру Тигран пригласил Августа в международный лагерь «Спутник».

Август надел единственные белые модные брюки, летнюю пеструю рубашку «парагвай», и к девяти они тронулись в путь. В лагерь было просто так не пройти, он строго охранялся, но у Тиграна везде были связи и знакомые. Его приятель служил заведующим танцплощадкой лагеря, знаменитой на все побережье. Там играли «живой» джаз и на паркетном полу танцевали настоящие «сокровища». С Тиграном они приблизились к освещенному помосту.

— В виде исключения покупаю тебе шампань-коблер, — улыбнулся физрук.

Рядом находился открытый бар, вокруг которого сидело и стояло множество молодых людей с бокалами. Август никогда в жизни не видел бара и был поражен. Это была совершенно другая жизнь. Все курили. Август никогда еще не видел таких пестрых ярких одежд.

Он впился глазами в танцевальную площадку, где под медленный томный блюз танцевали девушки в узких джинсах невиданной красоты. Он молниеносно погрузился совсем в другой мир и не мог оторвать от них взгляда. Это были неземные создания.

— Можешь себе представить, они все иностранки, — раздался голос над его ухом. — Ни одной нашей.

Август затаил дыхание. Никогда в жизни он не видел иностранок. Ни одной. Сколько он мечтал и грезил увидеть их живыми после журнальных картинок, почувствовать их влекущую разницу. Их притягивающие, заграничные черты. (Только потом, гораздо позже, он убедится, что русские девушки — лучшие, самые чувственные в мире.) Сколько он мечтал о Европе, Америке: поехать, увидеть, почувствовать…

— Выпьешь коктейль, и я тебя познакомлю с одной венгеркой, очень стройной, потанцуешь с ней.

Август чуть не захлебнулся градусной влагой. Он не мог представить себе в самом восторженном сне, что будет танцевать с живой иностранкой. Прикоснется к ее руке, плечу, талии, бедру.

Он залпом, не почувствовав, проглотил первый коктейль в жизни. Тигран уже был на танцевальной площадке и брал за локоть девушку в голубых джинсах. Джинсы уже были тогда на пике высокой моды, а цветные, не синие джинсы, считались чем-то заоблачным и недостижимым. Пара уже направлялась к Флану, и он чуть не провалился сквозь землю от страха. К нему шла живая, настоящая, неземная иностранка.

В очень красивой блузке и невероятно модных джинсах.

— Это Сирена, а это Август.

— Прифет, — сказала она с сильным, но очень милым акцентом. — Потанцуй!

Он не понял, что она хотела сказать.

— Она приглашает тебя танцевать, — перевел Тигран.

— Меня? — не поверил Август и почувствовал легкий озноб. — Я в жизни не танцевал с иностранкой.

— У них такие же… — начал сентенцию Тигран.

Сирена взяла Августа за руку и потянула в средину. Он едва успел передать свой бокал Тиграну.

Август любил танцевать и в разных лагерях, куда его каждое лето забрасывали родители, научился неплохо двигаться. Будем справедливы: он хорошо танцевал. К тому же балет…

Зазвучал медленный фокстрот. Но он не мог осмелиться взять ее за талию. Она сама обняла его за плечи и повела. С ней очень легко и приятно танцевалось. Ему еще ни с кем не было так воздушно и сладко танцевать, как с Сиреной. Август был грациозен в танце, сказывалось его балетное классическое воспитание. От ее кожи и волос исходили неземные запахи. Они в унисон двигались, попадая в такт, и очень тонко — в движениях — чувствовали музыку. Многие стали оборачиваться на ритмичную, стильную пару. Музыка закончилась, и раздались аплодисменты.

— Эщо, эщо, — запросила Сирена. Начался твист. И тут она показала все, что могла, такое, что не умела ни одна здешняя девушка, — раскованность и гибкость тела. Теперь они танцевали в центре площадки, и на них смотрели уже абсолютно все. Август старался как мог, но до нее, до ее быстрых, ломающих тело движений ему было еще расти и расти. В конце она сорвала гром аплодисментов.

На третьем танце он уже выкладывался как мог, чарльстон был его коронкой. Они танцевали полвечера вместе. И Тигран обещал привести его завтра, только для Сирены.

— Я не знал, что ты так классно танцуешь, — восхищенно говорил он по дороге. — Тоже во дворе научился?

Август улыбнулся в темноту морской ночи:

— Я балетом занимался чуть-чуть.

— То-то же, — с удовлетворением вздохнул Тигран. — Как тебе девочка?

— Великолепная. Такая легкая в танце.

— Я про другое.

— Про что? — не понял Флан.

— Хочешь с ней встретиться и пойти погулять?

— А ей будет интересно?

— По-моему, ты ей очень понравился. По крайней мере как танцор. А хорошему танцору и тореадору женщины отдают все.

Они весело рассмеялись, и Тигран уговорил Августа переночевать в его большой, пахнущей воздухом моря комнате.

В десять утра они пошли на матч сборной лагеря, который судил сам Тигран. Началось первенство лагерей Юга. И Август играл в команде центральным нападающим.

После ужина они опять направились в «Спутник». Сирена с кем-то танцевала, но едва завидя их, тут же оставила своего партнера и в танце подлетела к ним.

— Потанцуй! — с улыбкой воскликнула она. Но сначала Тигран, взяв за локоть, отвел ее в сторону. Они о чем-то говорили, жестикулируя, пока Август наблюдал за танцующими на площадке. Второй Сирены не было, но были уверенно и стильно танцующие девушки. Он все не мог поверить и охватить разумом, что все они — иностранки. Его помнили со вчерашнего вечера, ему улыбались, и кто-то подошел пригласить на танец. Возникшая Сирена замахала руками и что-то сказала по-английски. Флан, к сожалению, учил в школе немецкий.

Они начали танцевать. Теперь он чувствовал ее как свое тело и танцевал гораздо уверенней. Она глядела на него ласковым взглядом и всячески поощряла нежными улыбками. Август старался. Тигран нашел себе партнершу-француженку и танцевал рядом, наблюдая за ними.

Ближе к концу вечера Сирена вдруг выговорила на русском одну правильную фразу:

— Пойтем на море гулять.

Август улыбнулся, почувствовав, что кто-то научил ее этой правильной фразе. Они пошли вдоль берега фосфоресцирующего моря, среди летающих светлячков. Все было таинственно, прохладно, свежо и интригующе.

— Где вы живете? — спросил Август.

— В Будапешт, — ответила, улыбнувшись, она. — Сятем, — предложила Сирена на пустынном пляже, указывая на лежаки. Они сели друг против друга.

— Ты очень танцуешь! — сказала она.

Август понял, что она хотела сказать, и поблагодарил.

— Я очень хотела прийти видеть твой футьбол, но я завтра уезжал Ялта.

Август и не ожидал, что это неземное удовольствие — общаться с Сиреной — продлится. Вечной нирваны на земле не бывает. Он сидел смущенный, не зная, что сказать или сделать. Он первый раз в жизни был наедине с иностранкой. Она была совершенно из другого мира, абсолютно неведомого ему.

Волны, тихо плескаясь, танцевали свой полонез. Сюда еще доносилась музыка из лагеря.

— Потанцуй, — сказала она. Он встал, и они начали медленно танцевать на гальке, вплотную прижавшись друг к другу. Ее красивое лицо было совсем рядом, в сантиметре от его лица. Она прерывисто, нежно дышала. Он не мог осмелиться, она не была Леночкой, она была иностранкой. Он злился на себя и пытался найти хоть каплю исчезнувшей смелости. Но никак не мог решиться и переступить невидимый барьер. Ему было всего лишь пятнадцать лет.

На прощанье, после танца, они поцеловали друг друга в щеки, и она задержала его губы около своей щеки. Видимо, это был какой-то знак — для более опытного… Но Август его не понял.

Так закончился его молниеносный роман с иностранкой. Лежа ночами в кровати, он долго не мог заснуть, мечтая о том, как бы все было, если б она не уехала.

Через два вечера Тигран познакомил его с полькой, но она не умела танцевать, как Сирена. Хотя у нее были очень красивые губы и шея. Это напоминало ему кого-то…

Часто поздно вечером Тигран с турчанкой Айсидорой и Августом уходили в море на лагерной спасательной шлюпке. Когда заплывали далеко, Август пересаживался на весла, а они сидели сзади на корме и о чем-то таинственно смеялись. В лагере поговаривали, что у них был роман, но никто точно ничего не знал, и целующимися их не видели. Турчанка была загорелая, с курчавой головой, стриженной под мальчика, и с великолепной, как у статуэтки, фигурой. Смуглость ее тела возбуждала и звала коснуться этой необыкновенной кожи. Она строила глазки одновременно и Тиррану и Августу и была уже по-женски кокетлива. Ее возраст определить было трудно: есть такие вечно юные лица. Но никто в лагере не сомневался (вечно гамлетовский вопрос), что она давно уже была женщиной.

Когда они пристали к берегу, Тигран сказал, что гребле он его может подучить. Рассмеялся и добавил, что завтра вечером старший отряд идет на всю ночь в лес — печь картошку у костра. Он приглашает и Августа.

После вечернего ужина все запаслись рюкзаками, одеялами, картошкой, спичками и фонариками. Они шли около часа по темному лесу, ведомые Тиграном, как Данко, к костровой поляне. Роберт теперь все старался примазаться к Августу, наблюдая его необыкновенную популярность в лагере среди детей и среди взрослых.

Лаура была одета в тонкий сарафан и вместе с Тиграном закладывала картошку в яркий костер под уже обгоревшие внизу головешки. Потом Августу дали прут, которым нужно было прокалывать и вытаскивать из огня обуглившуюся снаружи картошку. Август никогда не ел запеченную картошку, и Лаура всячески старалась ему помочь. В три часа ночи все повалились сытые и сонные на разбросанные вокруг одеяла — спать. Тигран объявил, что разбудит всех к шести, чтобы к семи вернуться в лагерь. Костер догорал, ночь начала гаснуть тоже. Все легли вповалку. Лаура оказалась между братом и Августом, защищенная с двух сторон. Август пытался найти голове удобное положение, он еще никогда не спал без подушки. Лаура, увидевшая это, протянула свою руку и положила ему под голову. Это был дружеский жест, и Август оценил ее внимание к нему и заботу.

— Так будет удобней, — сказала она в бликах догорающего костра. Он не знал, что делать, и медленно, неуверенно опустился на ее руку. Все моментально уснули, убаюканные лесным воздухом. У костра невдалеке сидели сторожившие их Тигран и турчанка, они были ответственные за мероприятие.

Спросонья Август решил, что ему показалось… Он двинулся, шевельнул головой и почувствовал, как его губ касается что-то, еле ощутимо, будто нечаянно. Он попытался понять, что это. Август лежал на ее запястье, спиной к ней. Ему не почудилось и не померещилось: пальцы Лауры касались его губ. Его дыхание согревало их. Когда он вдыхал, то касания не было. Но когда он выдыхал, ее пальцы касались губ Августа.

Он был смущен тем, что неожиданно это нечаянное прикосновение ему так безумно понравилось, было приятно и странным, непонятным образом возбуждало. Стараясь дышать ровней, он выдохнул и снова ощутил ее нежные пальцы с тонкими ногтями. Испугавшись, что могут увидеть, хотя вокруг была абсолютная темнота, он приподнял голову и посмотрел — у догоревшего костра никого не было. Он осторожно, думая, что она спит, опустил голову на ее руку опять. Сомнений не было, пальцы то касались, то скользили, то перебирали, как по клавишам, его губы. Это все во сне, подумал он. И ему стало жутко стыдно, что он прикасается к пальцам спящей Лауры и пользуется ее бессознательным состоянием. Он хотел отодвинуться назад, но тогда бы он просто коснулся ее тела. А это был бы полный кошмар и нарушение всех земных табу.

Они были укрыты одним шерстяным одеялом до шеи. Он старался этого избежать, но, выдыхая, невольно скользил губами по ее пальцам. Несколько раз, случайно, он провел по ним языком, облизывая горящие губы. Это давало такое томное и сладкое ощущение, что он не мог ему сопротивляться. Он даже потянул один из пальцев внутрь губ, но вовремя остановился. Она что-то пробормотала, видимо, во сне, но рука ее оставалась под его шеей, и он лежал щекой на ней. Август дико боялся, что она подумает — если вдруг проснется, или, не дай Бог, почувствует его губы. Это было немыслимо и непостижимо: совершенно неприступная Лаура лежала рядом с ним, почти касаясь его. О которой он и думать бы не посмел, не говоря о том, чтобы приблизиться.

Так, с ее пальцами на губах, Август и не заснул до рассвета. Ощущая их близость каждую минуту.

Весь день он избегал встречи с Лаурой, ему было ужасно стыдно за свой скрытый нескромный поступок. Он даже не хотел представлять, как бы обиделась она, узнай о том, что произошло.

Поздним вечером Август сидел один в центральной беседке и продолжал думать о прошлой ночи. Раздались шорохи, и мелькнула тень.

— Добрый вечер, Август.

Он вздрогнул. Это была Лаура. Она вошла в беседку и медленно приблизилась к нему. Август опустил голову, лицо его пылало. Он старался не смотреть в ее сторону.

— Почему ты грустный? — спросила ласковым голосом она.

Она села рядом с ним. Стояла тишина. И вдруг она спросила:

— Можно, я положу голову тебе на колени? Я почти не спала прошлой ночью…

Сначала ему показалось, что ему показалось. От слов «прошлой ночью» его зазнобило. И вдруг, к своему изумлению, он почувствовал, что ее голова опускается на его колени. Глаза Лауры смотрели на его подбородок. Сначала ему померещилось, что он ослышался:

— У тебя очень нежные губы. Поцелуй меня… — и ее дыхание коснулось его шеи.

«Не может быть! — воскликнул он про себя, как безумный. — Это мираж».

Тогда она повторила:

— Не бойся. Мы одни, поцелуй меня.

Не соображая, что он делает и чем это грозит в будущем, кто у него лежит на коленях (царская невеста!), он стал медленно наклоняться к ней, она едва потянулась вверх, и через мгновение ее губы ощутили его губы и, сомкнувшись, они слились в поцелуе.

У него перевернулось все в голове и поплыло. Он в ужасе оторвал свои губы и встряхнул головой.

— Не стесняйся, никто не увидит. Я сама хочу… — И она снова потянулась губами к его губам.

Он не закрыл глаза, и теперь ее лицо было прямо у его лица, а зрачки смотрели в зрачки. Ее ждущие глаза стали медленно закрываться хвоей густых ресниц. И губы вложились очень мягко в его губы, и правая рука обвила шею Августа, притягивая к себе.

Какое-то время он ничего не помнил. Потом до него стали доходить звуки, движения, запахи.

Август совершенно не представлял, что же теперь делать и куда девать свои руки, которые он убрал, чтобы не коснуться ее, и теперь держал в воздухе.

Лаура открыла глаза, взяла его ладонь, накрыла своей и медленно-медленно опустила вниз, положив ее на грудь. Август вздрогнул, как от электрошока. И только минуту спустя ощутил, какая у нее упругая грудь, о которой он не то что не думал, но даже и не подозревал. Она носила свободные платья.

— Еще, еще, — попросила она. — Мне очень нравятся твои губы.

Раздались шаги. Это было второе, что его безумно поразило: она даже не подумала пошевелиться. Он отскочил как ужаленный. Сев на расстоянии. Шаги прошли мимо, в стороне.

— Не будь таким нервным, — нежно успокоила она.

И ее губы снова нашли его. Августу показалось, что она еще не целовалась никогда, так как поцелуи были детские, мягкие. Его ладонь ощущала, как вздымалась ее, неожиданно приятного размера, грудь. Но ему бы и в голову не пришло попытаться сжать ее. Просто его рука лежала на ее груди. Она увлеченно давала ему свои губы, и чувствовалось, что этим поступком она хочет переступить какой-то барьер. Он положил вторую руку на ее обнаженное плечо, она была в летнем платье без рукавов. Август попытался понять, что он ощущает, но не смог, все еще не веря до конца в реальность того, что происходит. Лаура, не дождавшись, положила свою руку на его, прижав ими свою грудь.

— Так приятно, — прошептала она. И свободной рукой нежно притянула голову Августа к себе.

У него был совершенно ошарашенный вид: он никак не мог прийти в себя от случившегося. И уж о каких-то действиях не помышлял тем более.

Они разошлись в четыре утра. И все это время ее голова лежала у него на коленях.

Он остался ночевать в лагере. Целый день играл в футбол, был на пляже, вдали от лагерного, и Лауру не видел.

Однако вечером, сразу же после отбоя, когда разрешалось ходить только воспитателям, она появилась в беседке. Август уже собрался идти в снимаемую мансарду досыпать за две прошлых бессонных ночи. Когда вошедшая бесшумно Лаура попросила:

— Останься еще на чуть-чуть.

Он не мог ей отказать: она была милая девочка и уделяла ему столько внимания. Сколько он и не ожидал. Такого, что он и не ожидал. Она села совсем рядом, он привстал со скамейки.

— Не надо быть таким вежливым и вставать: это я не должна садиться в твоем присутствии, — заметила мило она.

Август невольно улыбнулся ее интонации, вспомнив национальные традиции. Они находились в другом мире, далеко от своего города. Законы той жизни не имели отношения к этой.

— Ты не ожидал меня увидеть? — спросила принцесса.

Он не знал, что ответить. Он был смущен и не смотрел на нее.

— Август не рад?

— Что вы, вы…

— Сестра друга, и ты всегда мне рад — правильно?

— Примерно так.

— А как не сестра я не ассоциируюсь ни с чем в твоем сознании?

Она перешла с ним на «ты», но официально.

— С чем? — не понял Август.

— С кем. С девушкой, например.

— Конечно, конечно, — поспешил Август в ловушку.

— Значит, на девушку я все же похожа?!

Он старательно кивнул, не глядя.

— Тогда поцелуй меня!.. Их обычно хотят целовать… — и ее губы оказались около его лица. Ему некуда было деться, их плечи касались. Он поцеловал ее щеку, шею.

— Еще, еще, — шептала она, не давая ему остановиться. Потом, повернувшись, положила руки ему на плечи, а ее грудь прижалась к его груди. Он впервые невольно, не специально обнимал Лауру. Они целовались в центральной беседке лагеря, от одной этой мысли у него шуршало что-то в черепной коробке и шевелились волосы от ужаса на голове. Ее, казалось, абсолютно не волновала девичья репутация. В будущем она с лихвой докажет это. Она была очень смелая девочка в любви.

Август оторвался от ее нежных губ.

— Лаура, я хотел спросить…

— А разве еще не понятно?.. — мило полупошутила она.

— В ту ночь у костра вы спали?

— Нет, естественно, я млела от прикосновения твоих нежных губ к моим пальцам. И молила Бога, чтобы ты не останавливался.

Он взял ее кисть, задумавшись, и впервые поцеловал руку девушке. У нее была очень шелковая кожа и узкая кисть.

— Спасибо, — выдохнула она и наклонилась к его губам.

К трем ночи у него онемели все члены тела, кроме одного. Стояла августовская полупрохладная ночь, руки Лауры, как лианы, обвивали его и держали в своих объятиях. В эту ночь он не был смелей или решительней. Ее имя и положение невероятно сковывали его. Август не мог вести себя с ней свободно, как с другими. Лаура была сделана из высокопарадного царского материала.

Завтра предстоял полуфинальный матч по футболу, и он бессмысленно пытался собраться с мыслями, как он будет бегать по жаре и откуда возьмутся силы. Ночные свидания, оказывается, могут выматывать до… Лаура не выпускала Августа из своих объятий. Пока его голова не упала на ее плечо.

— У вас же завтра матч! — вспомнила она. — Я эгоистка. Пойдем я тебя провожу.

Она спокойно шла по территории лагеря и сама отвела его к домику, где за ним числилась кровать. Совершенно не волнуясь, что кто-то может их увидеть.

Матч он сыграл кое-как и сам удивился, что умудрился забить гол. Вечером он пропустил ужин и не появился в лагере. Зато куцый выцветший хозяин с непонятной усмешкой сообщил, что к нему — гостья. Это была Лаура. Они пошли гулять к морю, так как он не мог приводить к себе гостей на веранду. Из-за договора с куцым. Бред.

— Как вам удалось уйти из лагеря?

— Я забыла спросить, — улыбнулась она.

— Я целый день разбитый и играл никак.

— Тебе надо выспаться. А я со своими эмоциями… отвлекаю.

Он вздрогнул на слове «эмоциями». Ему нравилось слово «эмоции».

— Давай посидим на пляже, — сказала она. Они сели на пляже. И через минуту ее голова прислонилась к его плечу. Потом легла к нему на колени.

Он опять добрался до кровати только в пятом часу утра.

Через день был финальный матч по футболу на первенство лагерей Юга. Они играли с командой якутского лагеря «Алмаз» и были как-то немножко беззаботно и очень легко настроены на матч. Собрались абсолютно все, это был кульминационный момент в жизни лагеря на протяжении всего лета. Первый тайм прошел довольно легко, и они вели два-ноль. Оба гола были забиты после розыгрыша и с подачи Флана.

А во втором тайме все и началось. Якутские мальчики собрались и перегруппировались, терять им было нечего. Они «летели» два-ноль. Якуты были юркие и мускулистые, они начали носиться по корту с удвоенной скоростью. Сначала была ошибка вратаря, потом защитника — и счет стал два-два. А якуты и не думали останавливаться. Лучший вратарь — юркий Сенька, вдруг начал нервничать и пропустил глупый обидный третий гол, мяч медленно вкатился в ворота.

Август увидел встревоженный взгляд Лауры, ее глаза горели, лицо светилось, глядя на него. В них была вера и надежда, насчет любви он не знал. Но проигрывать на виду у этих прекрасных глаз он не собирался.

Август стал в воротах, заменив вратаря. Он хорошо ловил мяч и был очень прыгучим благодаря волейболу. Но не любил стоять на воротах во дворе, когда играли барыги, чтобы не выбили пальцы или не вышибли кисть мячом.

Команда воодушевленно ринулась вперед, зная, что он умрет на воротах и в одиночестве. Но не тут-то было. Якуты, как безумные, расстреливали его ворота на контратаках. Защита, положившись на него, полностью провалилась, и Август убивался между штанг изо всех сил. Сдирая кожу на локтях и коленях, — он не мог больше пропустить ни одного мяча.

Во время очередной прерванной им атаки он выбросил мяч на середину поля, прямо в ноги Роберту. Тот красивым маневром, обойдя сразу двух защитников, резко пробил по воротам. Вратарь опоздал на секунду, счет стал три-три. Оставалось всего пять минут, когда Август мельком увидел молящие глаза Лауры. Ради таких глаз он бы сделал гораздо больше, чем в кровь разбивал колени на твердом корте, стоя в воротах. Табло показывало, что пошла уже последняя минута. Сильный удар по воротам, и Август в падении прижал мяч к животу. Все замерли, ожидая, куда он выбьет. Неожиданно Август бросил мяч себе под ноги и рванулся вперед. Он сам повел мяч по полю и через мгновение мчался уже метеоритом между ошеломленными, ошарашенными противниками. Последний защитник, упав ему под ноги, не успел: Флан перескочил через него и влетел в штрафную площадку: он размахнулся и сильно пробил низом.

ГОЛ!!! Лагерь взорвался и взревел! В ту же секунду раздался финальный свисток. Они выиграли финал со счетом четыре-три, кубок и грамоты.

Собственная команда, подхватив его на руки, стала подбрасывать вверх. Потом Роберт упал на него плашмя и долго-долго не отпускал, благодаря. Вечером лагерь праздновал победу, и был бал-маскарад, и все танцевали.

Позже Тигран с турчанкой и Август поплыли далеко в море на лодке. Так далеко, что ели видны были редкие огоньки в горах над побережьем.

— Не на мою ли родину мы плывем? — спросила с улыбкой Айсидора.

Тигран открыл бутылку коньяка и настоял, чтобы все выпили чуть-чуть за победу. Айсидора смотрела на него с нескрываемым восхищением.

— Это был самый классный гол, который я видела, — сказала она.

— Откуда ты знал, что вратарь может выйти в поле и пройти от ворот до ворот сам? — спросил Тигран.

— Это из моей любимой книжки «Вратарь республики».

— Молодец, — сказала томно турчанка, — воплотил сказку в жизнь!

Приплыв на берег, они развели костер и до пяти утра обменивались впечатлениями.

Приближался конец августа. Двадцать восьмого все разъезжались.

Как-то раз, ближе к вечеру, Тигран загадочно отозвал его, прошептал, что «младая» турчанка хочет, чтобы он покатал ее на лодке. Айсидору поразила его победа и очень впечатлила.

— Я не знаю, о чем с ней говорить, — взмолился Август.

— Найдешь! Это тебе «подарок» от лагеря, — сказал Тигран неопределенно.

В те юные годы Август еще не умел и не хотел отказывать противоположному полу.

В летнюю полночь они вдвоем вышли в море. Берег был уже далеко позади, и лишь маленькие, едва видимые огоньки напоминали о существовании суши.

— Хватит, сложи весла, — попросила Айсидора. И села прямо напротив него. Ее жгучие бархатные глаза пристально смотрели в его глаза. Море фосфоресцировало изнутри, подчеркивая их близость друг к другу.

— Ты так увлечен Лаурой, что на меня целый месяц не обращаешь никакого внимания.

Август смутился.

— Мы просто дружим, — сказал Флан, не особо кривя душой, так как он не воспринимал их отношения как связь, роман или отношения. Все было воздушно и неопределенно.

— Так взгляни на меня хоть сейчас, — предложила Айсидора.

— Я смотрю, — сказал он.

— И что ты видишь?

— Загоревшую, стройную, смуглую девушку с красивой фигурой и…

— Что бы ты отдал, чтобы коснуться этой фигуры?

— Ничего. Мне нечего отдавать, — сказал честно Август.

— Ты сам: твои руки, глаза, лицо, кожа. У тебя очень красивые, вычерченные губы. Они, как магнит… притягивают.

Август невольно коснулся своих губ.

— Я, правда, не знал.

— В этом твоя прелесть! Что ты ничего еще не знаешь… И совершенно чист и непорочен. Поэтому я очень хочу тебя поцеловать. Ты не будешь против?!

И не дожидаясь ответа, она стала покрывать его лицо жаркими поцелуями. Совершенно не такими, к каким он привык. Флан тут же возбудился, и она мгновенно пленила его возбуждение своей рукой. Так свободно еще никто… Она стала сжимать своими губами его губы, а рукой — его плоть. Ее поцелуи почему-то сильно возбуждали. Его рубашка была расстегнута. Она скользила губами по его подбородку, шее и, целуя грудь отрывистыми прикосновениями, спустилась вниз. Застыв около пояса. Неожиданно он почувствовал, как ее щека прижалась к его паху, еще минута, и он с ужасом ощутил, как она целует через материю его плоть. Ее пальцы взялись за его пояс и начали расстегивать. Август окончательно смутился. И не от того, что эта смуглая, стройная воспитательница пять минут спустя уже целовала его член, и не от того, что она была привлекательна, а от того, что он не хотел терять в лодке свою невинность, от того, что не представлял, как это делается, — и ему было стыдно от этого.

Не говоря о том, что он должен был прийти к Лауре в лагерь, она ждала его. Он смущенно и неохотно отодвинулся. Она тут же села рядом, прижавшись голым бедром к его ноге. Она была в тончайшем бикини-купальнике, стройная, как статуэтка. Ее грудь приходилась ниже его плеча и уже вжималась в него. От нее пахло мускатом и свежим инжиром. От прикосновения груди к его телу Август всегда слабел. Она потянула свободной рукой его голову к себе и прижала к шее.

— Я тебе не нравлюсь?

— Нравитесь, — ответил честно он.

— Ты, кажется, стесняешься, мой маленький мальчик, да?

Она обняла его за талию и прижалась сильнее к его мускулистой груди. Неизвестно, чья грудь была тверже. Августик замер не дыша. Айсидора, наоборот, дышала, упираясь в него грудью все больше и больше. Лодка начала раскачиваться, так как их обнимающиеся тела не удерживали равновесия.

Жарко обнимая, она шептала ему нежно в ухо:

— Поцелуй меня, поцелуй, мой мальчик, — и сбросила с него рубашку.

И он послушно целовал. Ее смуглую, тонкую, натянутую, как тетива, кожу. А она только неистово дрожала, все сильнее вжимаясь в него.

На следующий день Лаура с ним не разговаривала. Зато Роб не отставал от него ни на шаг. Август стал звездой сезона. Роб предупреждал его малейшее желание. А поварихи испекли высокий потрясающий торт, на котором кремом-суфле было написано: «С победой!»

Когда ездили в город, Август тратил деньги без счета и на Роберта, и на Лауру. И последние дни сидел на совершенной мели, заняв пятьдесят рублей у Тиграна, в ожидании перевода от мамы.

Турчанка пригласила его на лодочную прогулку опять, и он, сам не зная почему, согласился. Август только не мог понять, какие у нее отношения с Тиграном, так как тот явно знал о ее юном увлечении.

Брат с сестрой улетали вечером домой, Август уезжал на следующий день на поезде. Прощаться с ним пришел только Роберт, и позже Флан понял почему.

— Ну, как турчанка? — спросил возбужденно он.

— И ты уже знаешь? Нормально!

— Расскажи, расскажи, — пытал Роберт.

Август не стал ничего рассказывать.

На вокзале он купил корзину вишни. Тигран и Айсидора на прощание синхронно махали руками, крича: до встречи следующим летом!

Первую половину дня Август был занят поеданием корзины вишни. В тамбуре, там был сквозняк. В купе было душно. Он смотрел в окно на проплывающие мимо курорты вдоль берега моря. Пока не проехали Туапсе, потом поезд ушел в глубь материка.

Мама соскучилась по Августу и обнимала его весь вечер. Папа был в научной командировке, он писал докторскую диссертацию.

Целый вечер нескончаемо звонил телефон, и до часу ночи он трепался со Златкой. Которая ему сообщила, что Зарина поступила в МГУ и через три дня уезжает учиться.

К самой Зарине Август относился с большим интересом и глубоко скрываемой симпатией. Она поцеловала его на прощание в ухо и обняла за плечи. От нее пахло французскими, неведомыми в городе духами.

Началась скучная пора — школа, и Август не знал, как избежать этой тоски и серости. Он хотел быть актером и поступить в театральное училище. Но до этого момента должно пройти два года. А пока он блистал на подмостках городского ТЮЗа, играя главные роли в молодежных спектаклях. Роберт почему-то придавал большое значение успехам Августа и всем рассказывал, какой он актер. В этот вечер они сидели на веранде их дома и трепались ни о чем. На лестнице, поднимающейся со двора, послышались шаги и неожиданно появилась его сестра Лаура. Коротко бросив «привет», она прошла мимо. Потом из кухни донесся ее голос:

— Мальчики, вы будете обедать?

Мальчики поблагодарили и отказались. Так прошел еще час в разговорах и воспоминаниях о летнем матче и победе. Вдруг Роберт встал и, не сказав ничего, загадочно исчез в коридорах дома. У него была такая странная привычка — уходить без предупреждения. Август думал уже отправиться домой, как неожиданно возникла Лаура.

— Добрый вечер, как дела?

Она смотрела напряженно и очень внимательно ему в глаза. Август думал, что ее летний каприз давно прошел и у себя дома она опять станет неприступной принцессой. Какой была для всех.

— Похоже, наши летние встречи не оставили у тебя глубокого следа?

— Почему вы так решили?

— Ты ни разу не позвонил со дня приезда.

— Я не знал, что это можно и нужно делать.

— Я скучала по тебе, — неожиданно сказала она. Август вздрогнул. — Я не хочу, чтобы наши отношения прерывались…

— Но это невозможно, тем более здесь, где каждый знает нас.

— Все возможно, если есть желание, — произнесла она загадочно, и ее искрящиеся глаза надолго погрузились в его.

Она еще что-то говорила, с намеками, но Август почти не слышал. Он не представлял себе подобное даже во сне.

— Роберт, наверно, уже не появится? — спросил он, чтобы что-то сказать.

— А моя компания тебя уже не устраивает?

— Что вы, конечно, устраивает, — ответил вежливо Август, помня, в чьем доме находится и какую дистанцию надо соблюдать.

— Пойдем внутрь, я почему-то вся дрожу, холодно.

Она провела его через большой темный коридор, зал, ввела в какую-то комнату и заперла дверь, потом включила маленький ночник. Это был большой уютный кабинет с небольшим диваном-кроватью у стены.

— Здесь я сплю, когда занимаюсь поздно, — пояснила она. — Но у меня есть другая спальня, рядом с родительской.

Они впервые остались в комнате — наедине. Он не знал, что говорить и что делать. Ему было жутко неловко и непривычно.

(Портрет! — кричит с райка утомившийся читатель.)

Лаура была стройная, изящная девушка с достаточно развитой привлекающей грудью. По крайней мере Августа она влекла и интересовала — ее грудь. Она носила распущенные волосы или заплетала их в две шутливые косички сзади. Волосы были красивого темно-каштанового цвета. Лицо — европейского типа, с чуть удлиненными высокими скулами и большими глазами. Высокий открытый лоб завершал портрет воспитанной девушки с утонченными манерами. У нее были на редкость прямые ноги и очень стройные бедра. В городе она оценивалась по шкале между привлекательной и красивой. Поедающим ее жадными глазами женихам не было счета.

Но сейчас эта девушка, о которой мечтал весь город, стояла перед Августом и протягивала к нему призывно руки. И это ему льстило. В этом возрасте у него начало развиваться самолюбие. Тешило его, что все обивают парадное крыльцо, а он, не хотя и не желая, зашел с потайного хода. И не сам, а она завела.

Она сделала еще шаг к нему и страстно обняла.

— Август, я так скучала по твоим губам…

И она стала целовать его губы. Он отвечал на ее поцелуи, размышляя. «Будет трагедия», — ни к чему подумал он.

Она устала стоять и прошептала:

— Подожди, я постелю на диване…

От смущения и неловкости он встал за шифоньер и закрыл уши. В его присутствии девушка еще никогда не стелила постель. Собственно, в его присутствии девушки много чего еще не делали.

Ночник погас, вместе с этим наступила абсолютная темнота.

— Иди сюда, — позвала она. В свете, льющемся из окна, он увидел, как упало на пол ее легкое платье. Она осталась в трусиках и лифчике. Он подошел и приятно поразился размеру и упругости ее груди. Она была практически раздетой, городская принцесса. И сейчас молящими глазами смотрела на него и принадлежала только ему. На секунду Флана озарило, в чьем он доме и что собирается делать с царской невестой, и от этого у него побежали мурашки по коже.

— Сними свою рубашку… и брюки, — тихо попросила она.

Ему показалось, что он ослышался. Но нет. Август был рад, что надел новые нейлоновые плавки, которые купил на море. В те времена треугольных мужских трусиков еще и в помине не было. И плавки считались высшим шиком и модой.

— Какая у тебя фигура! — восхищенно сказала Лаура и поцеловала его плечи.

Август не знал, что у него есть «фигура».

Она потянула его за руку, и они опустились на белую простыню, на диван. Простыня была нежная, дорогая.

— Август, поцелуй меня и не стесняйся. Мы одни. Никто не придет, не бойся.

Август никогда ничего, к сожалению, не боялся. Хотя знал, что если бы вошли и застали его с Лаурой, — без стрельбы и резни не обошлось бы. Ее тело прильнуло к нему. Его поразило, что ее ничего не волнует: ни где они, ни кто они, так она была увлечена. Впрочем, Августу казалось, этим увлечением она хочет что-то кому-то доказать.

Они поцеловались. Она плавно опустилась на спину, прижавшись молодой и очень упругой грудью к его. Август, как мы помним, всегда слабел от прикосновения девичьей груди. И сейчас же они стали покрывать друг друга горячими поцелуями. Через пять минут он осмелел и поцеловал верх ее груди. Она туг же прижала целующую голову еще сильней. Он ощутил великолепную душистую плоть, от которой исходил божественный аромат. Она завела руки за спину и расстегнула лифчик. Август впервые прильнул поцелуем к ее красивому пурпурному соску и засосал его в рот. Она испустила громкий стон. Он начал целовать ее соски по очереди, как одержимый, засасывая плоть груди глубоко в губы.

— Еще, еще… — шептала она, извиваясь. — О, какие у тебя нежные губы. Не останавливайся!..

Он целовал груди Лауры, ласкал языком соски, засасывал их губами. От всего этого она была перевозбуждена. Ее дыхание прерывалось, худые руки с красивыми пальцами стискивали плечи Августа, тело судорожно прижималось к нему. Они стали кататься по постели. И во время перекатов возбужденный член невольно упирался в низ ее живота, в холм Венеры. И она замирала, стараясь удержать эту позицию, чтобы их органы как можно сильнее и дольше прижимались друг к другу. Он целовал ее щеки, губы, шею, груди, соски, даже опускался к животу и уже чувствовал языком впадину пупка. Лаура извивалась в объятиях все сильнее и сильнее, испуская сдавленные стоны. Его меч, казалось, продавливал ее ножны насквозь, но Лауру возбуждала эта упирающаяся вздыбившаяся твердость.

Она целовала лицо Августа, ее руки ласкали каждую пядь мускулистого тела, пальцы совсем нечаянно задевали его меч, но она не спешила их отдернуть и не смущалась, а очень неохотно переходила дальше и пальцы нежно ласкали его бедра, живот, ноги. Раскаленное возбуждение приближалось к взрывоопасной точке. Тела были переплетены в цепком объятии, и казалось, что нет на свете силы, способной разорвать их. Август почувствовал, что еще минута, и он разорвется на части. Жар их объятий был невыносим. Он резко оторвался от нее и сел на край кровати.

— Что с тобой, мой мальчик, — нежно шептала она, — тебе больно?

И стала нежно покрывать его спину поцелуями вдоль ложбинки позвоночника. У нее были мягкие и в то же время упругие губы. Мурашки побежали по его телу, Август не знал, что это так приятно, когда целуют спину.

Целуя, она опускалась от шеи к крестцу, потом опять поднималась вверх к шее. Стараясь двигаться так, чтобы ее соски одновременно касались его лопаток. И вот это дико, бешено возбуждало Флана.

Ромео и Джульетта оторвались друг от друга лишь к трем часам ночи. Август и представить себе не мог, что она такая ласковая и выносливая девочка. Совершенно неохотно Лаура выпустила его через парадную дверь, которая была ближе к кабинету. Они договорились встретиться завтра вечером. С такой темпераментной девочкой Август безусловно хотел встретиться еще. И еще, и еще.

Дома, едва полночный странник появился, произошел дикий скандал. Мама плакала, родственники искали его по всему городу, думая, что с ним случилось что-то. Каждую ночь в этом городе что-то случалось… Август сильно обиделся на маму — она впервые закричала на него.

Он засыпал, окутанный запахом Лауры, уставший и изможденный.

Вечером они сидели на веранде одни, Роберт ушел смотреть футбол по телевизору. И периодически возникал, сообщая счет и лаконично комментируя игру.

— Как же мы продолжим наши встречи? — задумчиво и тихо произнесла Лаура.

Август не представлял. Но прекрасный пол сообразительней по части… обмана.

— Ты не боишься ходить по улице в двенадцать ночи?

Обижаться на вопрос было без толку. Он отрицательно покачал головой. Всю свою жизнь потом Август боялся только одного — летать самолетом.

— Тогда приходи в полночь в подъезд и жди. Как только я погашу свет в кабинете, входная дверь будет открыта, заходи и иди прямо в мою спальню. В конце коридора…

— Рядом с комнатой родителей? — изумился Флан.

— Они рано ложатся спать. Никому и в голову не придет проверять мою…

В этот момент появился Роберт, сообщил новый счет и, не глядя на них, исчез.

— Лаура понимает, что будет, если?..

— Я все понимаю, — прошептала заговорщица. — Но я целый день жду и мечтаю о том, чтобы скорее наступила ночь. И не могу дождаться. Ты понял меня?..

Дальше что-либо обсуждать было бесполезно. Она была смелая девушка. И Флан, должно отметить, больше не обсуждал и не рассуждал…

В этот раз ему пришлось сказать красавице маме, что он идет на свидание. Скрыв только, с кем и где.

В полночь он тенью проскользнул через безмолвный двор. Поверите или нет, одна из центральных улиц города называлась именем Августа — Августовская. Но с ударением на «о». Она представляла собой аллею, по бокам которой… (Хорошо, хорошо, не буду затормаживать развитие действия и оставлять читателя в неведении еще дольше.)

Оглянувшись, он нервной походкой зашел в подъезд и поднялся на второй этаж. Еще с улицы он увидел, что света в кабинете нет. «А если она ошиблась…» — сверкнуло молнией в его голове. Тогда… конец. Он на цыпочках подошел к двери и взялся за ручку. Тихо потянул ее на себя, и тяжелая дверь стала медленно, бесшумно отворяться. Август зашел в коридор и… Только теперь в полной темноте осознал, зачем он сюда пришел, в какое время, и для чего. Ему показалось, сейчас ослепительно вспыхнет свет, и ему в грудь упрутся как минимум два ствола. У нее было три (!) старших брата, и каждый — за ее честь — должен был убить его. Август был трижды покойник.

Но это, как ни парадоксально, возбуждало больше всего. И ее грудь!

На мгновение он забыл, куда идти, и чуть было не пошел в кабинет (где спала вернувшаяся на каникулы ее старшая сестра). Спасительная полоска света лезвием разрезала безмолвную темноту. Он двинулся, осторожно ступая, боясь что-либо зацепить, разбить или опрокинуть. Лаура ждала его в дверях в легкой ночной рубашке, с распущенными волосами. Она дернула его за руку внутрь, моментально погасила свет лампы и заперла дверь. И сразу же заключила Августа в объятия. Потом удивленно спросила:

— Ты только что принял душ?

— Нет, — ответил он, — это я шел по коридору.

— Мой смелый мальчик, — зацеловывала она его лицо. — Я сама тебя вытру. Ничего, ты скоро привыкнешь!..

— То есть?.. — не понял он.

— Ты будешь приходить сюда каждую ночь. Это единственная возможность для нас встречаться. Спокойно…

Он подумал о резко увеличивающейся возможности быть расстрелянным и — расслабил губы, которые она втягивала уже в свои, целуя.

Лаура стояла в длинной, полупрозрачной ночной рубашке, которая на удивление легко снялась… Упав к ее ногам.

— Ты меня не видел еще в ночной рубашке? — спросила она кокетливо.

— И теперь уже не увижу, — пошутил Август.

— Почему? — не поняла она.

— Потому что ты ее только что сбросила.

Лаура тихо засмеялась.

— Я одену ее специально для тебя, завтра ночью.

Август честно надеялся, что она не всерьез говорила о свиданиях каждую полночь. Он еще не знал, что девушки, когда чего-то хотят, — весьма настойчивые создания.

— Сними свою восхитительную рубашку, — сказала Лаура. Он действительно был в своей лучшей голубой рубашке. — Я хочу поцеловать твои плечи.

Август не совсем понял, почему плечи. Или это был предлог?.. Сам он любил целовать шею и ключицы.

Лаура сделала шаг и нежно обняла его за плечи, ее голая грудь коснулась его груди.

— Давай ляжем, ты весь дрожишь.

Она опустила его на кровать и сама расстегнула ему джинсы. — Ты не заболел?

— Я никогда не болею, — гордо сказал Август. — Просто представляю, что за стеной лежат ваши родители, которые…

Она мягко и настойчиво стала опускать его на кровать.

— А ты представь, что мы на необитаемом острове, одни, и ты целуешь мою грудь, и я получаю от этого несказанное удовольствие. Представил?

— Да, — сказал Август.

— А теперь давай порепетируем… — И она подставила свою грудь к его губам. Он приник к ее соску, и она издала слабый стон.

Он взасос по очереди целовал ее груди, которые так нравились ему свой формой.

— Еще, сильней, сильней, сделай мне больно!.. — стонала она. Он со всей силы засасывал ее плоть, слегка прикусывая зубами и соски.

Она была в тоненьких блестящих трусиках и, неожиданно перевернув его на себя, вдруг сама раздвинула ноги. Его колено мягко и плотно вошло между ее бедер и во что-то уперлось. Он даже боялся думать, во что.

— Сильней! — взмолилась она. И он уперся коленом в ее триумфальную арку, вход в которую был прикрыт лишь тончайшим лоскутом материи.

Она судорожно сжала бедрами его колено и выше. Теперь его грудь вдавливалась в ее груди, губы целовали взасос ее губы, колено было направлено в источник наслаждений, который влажнел с каждым его надавливанием. Надавливания, которые доставляли ей безумное удовольствие. Наслаждение, от которого голова ее металась по подушке, а губы прерывисто молили:

— Поцелуй мою грудь, поцелуй мою…

И он целовал. Их тела спрессовывали друг друга, двигались, сжимались, прикасались, мялись, терлись. Кожа истекала потом. Он боялся, что проткнет ее коленом. Но ей это вжимание доставляло сладкое наслаждение, потому что она без перерыва сдавливала и терлась о него опять и опять. Ее бедра были влажны, ее соски искусаны, в засосах, у него не хватало уже сил целовать их, на шее горело пунцовое пятно. И вокруг груди таких пятен была куча.

— Лаура, у меня болит голова…

— От чего? — встревожилась она.

— От перевозбуждения…

— Хорошо, давай отдохнем, — и она с большой неохотой отпустила его тело и колено.

Он совершенно не представлял, что такая скромная с виду, неприступная девушка окажется настолько темпераментной. Он обожал безумный темперамент, особенно такой дикий, неукротимый, как у нее. Он даже представить себе не мог, что они будут так быстро прогрессировать. Всего второе свидание, и они уже на кровати, практически голые. За исключением… Август был уверен, что, потяни он ее трусики вниз, она бы не сопротивлялась. Но сам и не был готов к этому. К тому же замуж они должны были выходить девушками.

О, эти южные девственницы, сколько ему потом они будут стоить! Скольких придется учить! Но как он будет ими восторгаться! И как они будут благодарить!!!

Нужно сказать, что Флан по какой-то причине решил, что первый раз, разы, он будет спать только с целками… простите, девственницами. Их у него потом набралось пятнадцать. О, как он бился, о, сколько криков и извиваний, прогибов и ускользаний, воплей и стонов стоило их ломание. Сколько сил и пота он потратил, взламывая, вспахивая и засеивая их девственные нивы, впервые разбуженные его возбужденным органом. Чтобы потом другие получали удовольствие, собирая урожай. Но такова жизнь. Удовлетворение — потому что он вспахал и засеял целину. Вставил, вдвинулся, приподнял и взборонил. Только после пятнадцати девушек-девственниц Август понял, что женщины — это тоже приятно, и даже хорошо. Они уже хоть что-то знают, хотя бы как раздвигать свои ноги и выгибаться, или, перевернувшись на живот, упираться на четыре конечности: два локтя и два колена. И не так это важно, чтобы ты у нее был первый, единственный. А гораздо позже это совсем не важно, так как первый бывает будто вскользь. И, как правило, он случается до того, как им исполняется восемнадцать. А уж что умеет высшая категория женщин — развратницы, — это ему предстояло узнать только к девятнадцати. Высшая — в смысле, горизонтальном, узнать и удивиться! Зачем же он мучился раньше, прося их выгнуться, чтобы он вошел, а они стенали и кричали, — им было больно? А без боли сладко не бывает. Зачеркните этот афоризм, автор ошибся.

Но — к телу! Лаура лежала рядом и учащенно дышала. Ее рука гладила Августу бедра.

— Я должна найти какой-то способ, чтобы ты получал удовлетворение, — шептала она, — иначе мы оба сойдем с ума. Я, по-моему, начинаю безумно влюбляться в тебя.

Придя домой после школы, Август лежал в кабинете в одних плавках. Дома никого не было. Он был перевозбужден, и возбуждение это не хотело успокаиваться. Точнее сказать — опускаться… Он много слышал про это. Он читал у Ремарка, что 99% мальчиков проходят через это. Но ни за что не хотел пробовать.

Август невероятно сильно хотел по-маленькому, но эрекция не давала возможности для мочеиспускания. Он пошел в туалет и сел на круг в надежде, что сможет опустить меч и как-то помочиться. Но тот стоял вертикально. Август взял его в ладонь, сжал и неосознанно, просто так, стал двигать рукой вверх-вниз. Уже через мгновения он почувствовал никогда не ведомую до этого дрожь в паху. Жаркая и вязкая волна, заполняя собой весь его низ, грудь и голову, покатилась вдруг лавиной к головке. Вспышка — взрыв — вскрик! И он увидел, как из разреза в члене толчками стали вырываться творожные комья, а потом пошла белая прозрачная жидкость. Ему безумно понравилось это божественное ощущение. Август не понял, что произошло. Но сразу же захотел испытать этот сладчайший взрыв еще раз.

Он наконец вспомнил, зачем пришел в туалет, помочился, и член его возбудился опять. Сидя на возвышении, Август взял свой ствол в ладонь и стал водить ею сверху вниз. Изучающе. А через несколько минут он снова испытал тот же сладостный, медленно прокатывающийся горячий взрыв с выбрасыванием белой огненной лавы из головки. Август испугался такому большому потоку, выходящему наружу. Подумав, что, может быть, у него что-то не так.

И только день спустя, размышляя всю ночь напролет, понял, что это были его первые в жизни оргазмы. Ему было мучительно стыдно перед самим собой за то, что произошло. И он поклялся больше этого никогда в жизни не делать. Его хватило ровно на один день. Придя из школы, он, сопротивляясь и сдаваясь, пошел на возвышение, на Голгофу, и ладонью обхватил свой перевозбужденный член. Минута-две — и опять белая разгоряченная лава толчками выбрасывалась из отверстия, прорезанного посредине головки.

Он опять поклялся этого не делать. Потом достал папины «талмуды», нашел главу «семяизвержение», прочитал и успокоился, что все у него функционирует правильно. Хотя одна фраза, мелькнувшая в тексте, запала ему в извилины: что онанизм может привести к импотенции. (Какой беспролазный идиот написал это?!)

На следующую ночь у него опять было свидание с Лаурой. Днем он встретил Лауру по пути из школы и удивился — она была в красивой голубой водолазке.

— Я не знал, что у вас есть водолазка, — произнес он удивленно.

— Мне сестра привезла из столицы, — с улыбкой ответила Лаура.

— Красивая.

— Да? Я тебе покажу нечто более красивое.

Лаура чуть опустила мягкий воротник водолазки, и Август увидел: громадный, иссиня-фиолетовый кровоподтек сиял на ее нежной тонкой шее.

— Я… прошу очень прощения…

— Что ты, что ты. Самое интересное, что рано утром первым его заметил Роберт.

— Не может быть! — ошарашенно произнес Август.

— До ночи, — проговорила тихо, одними губами Лаура и пошла.

Вечером Роберт, сидя на скамейке, изливал ему свою душу. Они находились на аллейке.

— Единственное, почему я тебе завидую, что ты уплыл с турчанкой тогда ночью. Классная баба.

Хотя Роб не знал, произошло у них что-нибудь или это была просто невинная прогулка.

К одиннадцати Август попрощался с ним, ему еще нужно было принять ванну перед свиданием. Мама, как всегда, купала его раздетого, но уже — в плавках. Начиная с восьмого класса. А до этого она купала его голым. По поводу чего в последнее время гинеколог отец шутил: что, если она увидит это в «воспаленном» состоянии, то может остаться заикой, причем на всю жизнь. У папы Августа было своеобразное чувство юмора. Единственно, чем он гордился в своем сыне — его детородным органом. К которому он привязывал все новые прозвища, явно связанные с медицинским складом ума. И да простит меня деликатный читатель, например — «хер-принц». Или… Но он и правда у Августа был восхитительный. (И восхищающего размера.) Хотя обладатель оного еще не понимал, какие безумные радости, как глубоко и сколько он будет приносить противоположному полу.

Август сидел в подъезде и ждал условного сигнала: пока погаснет в кабинете лампа.

Автор, пишущий сие, испытывает невероятные трудности в описании интимных чувств своих героев. Богат и беден русский язык! Например, слово «член». Сколько синонимов, описывающих этот орган, вы знаете или можно найти? Орган, пенис, х…, фаллос, хер — и все. Вчитайтесь в каждое из них — и вы увидите, что ни одно точно не подходит для описания тех чувств, которые испытывают мои герои.

Другое немаловажное существительное, не подлежащее описанию, но очень важный термин — «влагалище». Какое чудовищное по звучанию слово, и какой только варвар мог такое придумать. Насколько красивее звучат, например, шея или талия. Этимологическое же происхождение сего немаловажного слова, видимо, идет от: влагать, влага — там, где всегда влажно (и действительно, это так, но, к сожалению, не у всех…). Неужели для такого прекрасного органа нельзя было найти более подходящего слова. Например, арфа, ариоль, лира, лиана. Да их тысячи! Нет же. Даль дает забавное толкование этому слову. «Влагалище — вместилище, вещь, служащая для вложения в нее другой». Оригинальная концепция! Но это из другой оперы. Какие есть синонимы и варианты: половая щель (какой ужас!), п…а, дырка, отверстие. Просто ужас! И это все. И это в языке, где существуют двадцать томов академического языка. За что ж так плохо обошлись с женским органом?

И вот попробуй с таким «великолепным» оскорбительным набором слов описать и выразить все прелести любви! Не говоря уже об описании интимных или сексуальных отношений. Какими словами их описывать?! Теперь вы понимаете «легкость» жизни писателя, если для выражения физиологии мужчины и женщины язык не потрудился создать даже пары приличных эпитетов. Влагалище и член. Как дубово и ужасно, как неподобающе и неподходяще звучит.

Возьмем пример: Ромео и Джульетта, для описания первой ночи их любви: «он вставил в нее…», а что дальше, где взять слова? В английском например, женский орган называется «пусси», как нежно и ласково, что значит в переводе: «кошечка». Уже неплохо. «Он вставил в кошечку, и она сжала его…»

И, вооруженный этими двумя дубками, я опять опускаюсь в опасное плаванье, чтобы доставить удовольствие (или неудовольствие) любезному читателю. И последняя ироническая заметочка, вернее, и непоследняя ироническая заметка: обратили внимание, что слово «половой» связано с половым в трактире. Милые ассоциации — для возвышенных чувств. В чем дело? Наши предки не любили, что ли, всё, что связано с сексом и половыми органами?! Сомневаюсь. На Руси всегда любили пое…ся. О, вот еще: глагол «ебать», неужели нельзя было найти ничего интересней для глагола любви. Описывающего любовь.

Август, просмотрев книги отца, прочитал все, что касалось главы «мастурбация». Поразил его, среди множества других способов, один: тонкую проволоку с небольшим набалдашником на конце вводили в канал члена, выводили в мочевой пузырь и, двигая ею взад и вперед по каналу, мастурбировали, добиваясь наступления оргазма. Августа даже передернуло от мысли, что в его канал кто-то может что-то вставить. Например, проволоку. Как угодно, но только ничего не вставлять… (Хотя он видел множество катетеров в саквояже у матери, впрочем, их вставляли не для удовольствия. Однако кто-то, может, получал и удовольствие.) Ведь есть же рука! Подушка, простыни, губка, душ.

Август теперь ходил все дни полусонный. Он хронически не высыпался, а Лаура требовала все новых и новых свиданий.

— Августик, я не могу ничего поделать, — с легкой улыбкой разводила она руками. — Я влюбилась в тебя.

Он испытывал к ней симпатию, но не любовь. К этому слову он относился настороженно и осторожно. И никогда не бросался им просто так.

Он увидел из окна подъезда условный знак — свет — и вошел в мрак коридора.

Они были в кабинете. Раздевшись до трусиков, они легли, прижавшись, рядом и начали говорить. И вдруг Август почувствовал, как у него вязнут слова и закрываются глаза. Потом — провал. Больше он ничего не помнил, пока не почувствовал резкий луч света на своем лице. Почему свет, подумал он, когда должна быть темнота. И только тут до него дошло, что он совершенно выключился, заснув с нею рядом.

Как от электрического разряда-удара он вскинул голову на часы: они показывали 6.30 утра. Она спала, сладко причмокивая, на его руке. Ой, что могло бы быть! — подумал он. И не захотел думать дальше: в семь утра вставал весь дом. Он в мгновение натянул на себя рубашку и джинсы и разбудил Лауру.

— Ты уже уходишь? Побудь еще, — промолвила она и увидела солнце. У него не открывался сведенный судорогой рот, чтобы сказать слово. — С тобой так сладко спать, — спросонья говорила она, пока он не выдернул ее за руку из постели.

— Побудь еще хоть полчаса! — взмолилась она. Август оценил ее просьбу — судорогой в лопатках. Как пушинка, он пролетел по коридору.

Дома в дверях его ждала мама с заранее приготовленной фразой:

— Я рада, что ты вспомнил, что у тебя есть дом, и вернулся — в семь утра!

— Еще только без пятнадцати, — уточнил Август и замертво упал в свою постель. Живой!.. Весь ужас ночного происшествия дошел до него только к вечеру. А в одиннадцать раздался звонок, и ее голос спокойно произнес:

— Я жду тебя в полночь, мой милый. Как обычно.

Хотя обычного в этом ничего не было. Он чуть не сел на пол. Но решил пропустить хотя бы одну ночь и не испытывать судьбу. Она и так была к нему слишком благосклонна — судьба.

В субботу, ближе к пяти вечера, Август с Робертом сидели на аллейке, когда Август заметил знакомое платье и знакомую фигуру. Лаура была не одна.

— Познакомьтесь, это моя подруга Мадина. А это Август и мой брат, которого ты, кажется, знаешь.

Подруги стояли перед ними, мальчики не вставали. Мадина была слегка крупная, но стройная дева, с округлым лицом и высокой большой грудью. Которую Август рассмотрел в первую же минуту. Сокровище было скрыто, но впечатляюще обтянуто белой водолазкой. Синяя юбка едва касалась колен. Но бедра потрясали даже через обтягивающую ткань. У Лауры таких бедер не было. Август с трудом сдержался, чтобы не коснуться бедра Мадины. Хотя в мыслях…

— Мы идем в кино, — сказала Лаура между прочим, — хотите присоединиться к нам?

Они пошли парами, девушки позади. И на вторую пару оглядывались все проходящие по улице. Девушки были слишком молоды и свежи, слишком изящны и рельефны, чтобы не привлекать внимания.

Фильм шел в Доме офицеров и назывался «Адские водители». В картине показывали классные драки, к которым девушки остались равнодушны, а юноши кричали: «В печень, в печень!» или «По почкам, по почкам!»

В перерыве, так как фильм был двухсерийный, Мадина осталась наедине с Августом, так как Роб с Лаурой пошли в буфет.

— Лаура говорила, что у вас есть необычные записи.

У Августа был редкий в городе магнитофон и великолепные записи, которые присылал ему брат из Питера.

— Есть кое-что, — ответил он скромно.

— Я так хотела бы послушать, я обожаю хорошую музыку.

— Хотите, приходите завтра — в двенадцать дня.

— С удовольствием. Только пусть это будет нашей маленькой тайной. Вы знаете, что нам нельзя ходить к мужчинам в гости, — загадочно улыбнулась она.

— Я буду молчать до конца! — сказал Август фразу из какого-то романа. Он не знал еще, что этой фразой начинался новый роман.

В этот момент появилась Лаура и следом за ней возник Роберт.

После кино Мадина попросила проводить ее домой, так как было темно и она боялась идти одна. Эта честь выпала Августу. Оказалось, что она жила совсем недалеко от него. Не дойдя пару шагов до дома, она попросила:

— К подъезду не надо, у меня безумно строгий отец.

— До встречи, — сказал Август.

— До завтрашней встречи, — утвердительно произнесла она.

Дама прекрасно знала его дом, так как в нем жила ее какая-то дальняя родственница.

Флан был дома один, когда раздался звонок в дверь. На пороге стояла одетая в шелковую, слегка просвечивающую блузку Мадина. Первые мгновения Август никак не мог оторвать взгляда от ее груди. Хотя дева смотрела ему в глаза. Он по достоинству оценил заметно вздымающиеся молодые «плоды». Это была спелая грудь, только созревшая, нетронутая, нецелованная, необласканная. Август сделал заметное усилие над собой, чтобы оторвать взгляд от ее форм. Он пригласил Мадину в кабинет и сразу включил ей новую группу «Кристи». Она тут же попросила:

— Сделай музыку потише, пожалуйста.

Август открыл новый набор шоколадных конфет, и по ее вспыхнувшим глазам понял, что одну ее страсть он уже угадал. Она взяла конфету и, приоткрыв сладко губы, вложила в рот. Губы стоили того, чтобы обратить на них достаточное внимание. Мягкие, спелые, кроваво-малиновые, они звали коснуться их поцелуем. Губы еще были никем не целованные, — каким-то неясным инстинктом уловил он. Она, спросив взглядом — можно? — потянулась за второй. Август молча ждал, внимательно наблюдая за ее открывшейся подмышкой и обнаженной рукой. Мадина не была красивее Лауры лицом, но в ней было больше плоти, сочных изгибов и знойных изломов. Она вся была налитая и выпуклая. Особенно соблазняли бедра, их хотелось сжать, измять и истискать.

После пятой конфеты она остановилась.

— Очень вкусные, это ничего, что я съела пять?

Август кивнул и пододвинул к ней коробку поближе. Он продолжал изучать ее фигуру, скрытую одеждой. Конфетам прожить долго не удастся. «И будет удивительно, если она не прикончит коробку сегодня», — подумал он.

— Я слышала, что вы с Робертом близкие друзья?

— Временами, — сказал флегматично Флан.

— О чем вы говорите, когда остаетесь вдвоем? О девочках?

— О мальчиках! — пошутил Флан.

— В смысле? — не поняла она.

— О драке, спорте, ударах…

— Мы учимся с Лаурой в одном классе. О чем, ты думаешь, мы говорим?

— Не представляю, — улыбнулся Флан. — О драках, наверно.

Она рассмеялась. Ее грудь поднялась, как волна. Играла ритмичная музыка. Вершина поднялась, как волна ритмичной музыки. Август разглядел через блузку ее белый лифчик с тонкой ажурной окантовкой. Впрочем, в ту пору в городе цветных и не было, только черные и белые. Большинство девушек носили белые. Лучшими считались французские, они хорошо держали грудь и не оставляли на теле следов. Как ему объяснила Лаура.

— А ты уже встречаешься с девушкой? — спросила Мадина. Она была несколько пряма, чтобы не сказать — прямовата. Интересно, почему это ее интересует?

— И не с одной, — отшутился он.

— А я еще никогда не встречалась с парнем. У нас до брака это запрещено.

— И никогда не тянуло попробовать?

— Что?

— Поцеловаться. Обнять…

— Не знаю, — задумчиво произнесла она. — Даже если б и тянуло, то с кем?

Август долгим взглядом погрузился в ее глаза.

— Так у тебя уже было несколько девушек?!

— Я пошутил. Я еще ни с кем не встречался. Хотите быть первой, кто меня поцелует?

Сначала ей показалось, что она ослышалась.

— Хочу, — тихо ответила она. — Когда… мы это будем делать?

— Прямо сейчас, если вы не возражаете, — предложил Флан.

— Нет. А где?

— На диване, — и он указал на него как на наглядное пособие.

Она встала и пересела из кресла на диван. Юбка заметно поднялась выше колен. Август оценил ее великолепные круглые колени, бедра, кожу, — и опустился рядом с ней. Их бедра нечаянно коснулись. Он знал, что она почувствовала это. Мадина повернулась к нему:

— А как это нужно делать? — заинтересованно спросила она.

— Вы закрываете глаза, раскрываете губы, даете мне свой язык, и я целую вас.

— Ты же никогда не целовался, откуда ты знаешь?!

— Я видел в кино, — сказал Август. И она поверила. Мадина закрыла глаза и раскрыла губы. Он медленно наклонился к ней и с интересом припал к нецелованным спелым губам. С языком у нее ничего не получалось. Он взял ее за подбородок и чуть сдавил щеки. Август был доволен: ему еще не приходилось целовать ни одну девушку на первой встрече. Август и не думал, что она сразу согласится, и сильно засосал ее губы в рот. Она вскрикнула и вырвалась:

— Что-нибудь может остаться…

— A-а, так мы уже знаем об этом, и — пробовали?

— Мне подруги рассказывали. Ну, хорошо, я тебе верю. Только если ты кому-нибудь расскажешь!..

— Конечно, расскажу. Всему городу — сразу…

— Ты правду говоришь?

Он обхватил ее губы своими губами и минут пять сосал их в поцелуе. (От автора: я понимаю слово «сосал» как-то не очень… но что делать? Великий русский язык! — и нет глагола.) Она глубоко дышала, грудь высоко поднималась, и он полуразвернул ее к себе. Август начинал ощущать себя Печориным, она была кавказской красавицей во плоти и крови. И такой же дикой, как Бэла. Он положил руку ей на шею и прижал сильнее ее губы. Другой рукой он плавно и нежно обнял ее соблазняюще торчащую грудь.

Она вздрогнула, дернулась и сразу двумя ладонями убрала его руку. Тогда Август начал целовать ее нежную шею, уши, щеки, и в какой-то момент он отчетливо почувствовал, что она поплыла. Он опять приблизился рукой к высокой груди и охватил ее, как волейбольный мяч. Она вздрогнула опять и лишь сильнее забилась в его тисках-объятиях. Ее рука легла на его ладонь и как будто не специально, а нечаянно прижала к себе, к груди. Тело задрожало, будто ее бил озноб. Мадина высвободила губы и обхватила его губы своим ртом. Что приятно поразило его. Моментами она забывала даже дышать, извиваясь в его объятиях. Он не представлял, что она настолько темпераментна. И горяча. И это его безумно возбуждало. Как и ее спелое тело.

Он скользнул рукой на крупное бедро, потом на колено и попробовал, как будто нечаянно и совершенно случайно, провести вверх по ляжке. Она прижалась сильней к его губам, но подняла ногу, остановив его движение. Он знал, что еще вернется к восхождению на Эверест. И переместил разгоряченную руку к ней на грудь. Этому она уже не сопротивлялась. Он сжал ее грудь еще сильней, и она задышала прерывисто и громко. Она наконец осмелела: обняла его за плечи. Язык Августа исследовал, как дантист, зубы ее рта. Штурм крепости продолжался. Освобожденной рукой он взялся за ее бедро, чуть сместив ладонь к попе. Поколебавшись и замерев, она сделала вид, что ничего не произошло. Тогда он двинулся дальше и сжал сильней. Рука пружинила от ее упругой плоти. Мадина испустила сладостный стон. Осторожно продолжая наступление, он вернулся к ее коленям. И стал плавно двигаться вверх под юбкой. Она была в гольфах, без чулок, но сильно сдвинула ноги. Впрочем, он успел ощутить и его поразила нежность ее шелковой кожи. Ладонь уже скользнула на бедро, ощутила непускающую материю и коснулась трусиков.

— Нет, нет, — зашептала она, высвободив губы, но руку его не убрала. А только стала целовать его губы. Ладонь была парализована, и он убрал ее из-под юбки. Похоже, ей понравилось целоваться, и она не отпускала голову Августа ни на секунду.

Музыка кончилась. Раздался телефонный звонок.

— Поставь еще хорошую музыку.

Август встал к магнитофону. Она быстро пересела в кресло. Он включил Отиса Рединга и вопросительно посмотрел на нее. Мадина выдала:

— Я вела себя непозволительно. Мне неловко, я хочу уйти…

Водевиль, акт второй, подумал он, вспоминая, как она извивалась в его руках и как горячо дышала ему в губы. Он не собирался настаивать. Он знал, что соблазнение ее займет неделю, от силы две. И то не до конца. У него было чем заниматься в это время. И кем.

Он знал, что до обнажения и целования груди они дойдут довольно быстро. А вот снять с нее юбку или уложить ее в трусиках на кровать — будет целым событием. Первую половину она уступит без боя. Но чтобы овладеть второй половиной, ему придется применить все свои навыки и уловки. Для соблазнения невинной.

Мадина глубоко дышала всей грудью, успокаиваясь, и искоса постреливала глазами в сторону Августа. Он делал вид, что ничего не произошло. И ему это удавалось натурально, он был актером — в Театре юного зрителя. Ее грудь поднималась и опускалась весьма заметно. Он, уже не стесняясь, в упор следил за дышащей грудью, которая по-прежнему притягивала его, как магнит. И сейчас была восхитительна в своем волнении.

— Ты всегда так рассматриваешь девушек? — спросила она.

— Как?

— От этого взгляда хочется раздеться, так как все равно чувствуешь себя уже раздетой.

— Что же вас останавливает? Я принесу халат… — на всякий случай проверил он.

— Не слишком ли мы самоуверенны… в нашей неотразимости!

— Абсолютно нет. Я ни в чем не уверен, кроме…

— Это наша первая встреча. Куда ты так спешишь?

— Я могу сейчас с уверенностью сказать, что вы будете делать со мной все, что я захочу.

Она широко открыла глаза, и ее губы зажглись блеском от проведенного по ним языка. Но Мадина решила не ступать на опасную стезю.

— У тебя очень хорошая музыка, я такой никогда не слышала. Когда я могу послушать ее еще раз?

— Хоть завтра.

— Во сколько? — заинтересовалась она.

Август знал, что мамы не будет весь вечер, она шла с приятельницей в театр.

— В семь вечера.

— Это поздно. Меня не отпустят из дома. Можно в шесть?

— Можно, — сказал Флан и окончательно остыл. Он был удивлен, что она вообще услышала музыку.

К десяти вечера позвонила Лаура.

— Сегодня наш трусишка опять побоится прийти?

Такого вызова он не мог не принять. В двенадцать ночи он был у нее дома. До четырех утра они сладко обнимались и зажимались.

Вот это интересный глагол — «зажиматься»! И столько в себя включает…

Днем Август вышел во двор. Мазура — громадный, кривоногий барыга — сидел в тени с большой бутылкой.

— Хочешь портвейна? — спросил он, заметив Флана.

— Спасибо, у меня сегодня тренировка.

— Чем занимаешься?

— Волейболом.

— Зачем? Все пустое, — он отхлебнул из бутылки. — Ирка тоже там занимается? — Все знали, что он влюблен в нее, но она совсем его не замечала и никак не реагировала на его ухаживания.

— Да.

— Увидишь — передай от меня привет.

— Хорошо, — сказал вежливый Август и пошел дальше. Он не знал, что видел Мазуру последний раз в жизни.

На лавочке у стадиона сидели двое с гитарой и громко пели:

Тренер исчез по делам, и Август сам проводил тренировку. В пять он заскочил домой, принял душ, наспех проглотил приготовленное мамой жаркое из курицы и, надевая рубашку, услышал, как ровно в шесть раздался звонок. «Пунктуальная девочка», — подумал он. Она буквально перескочила порог и захлопнула дверь.

— Я боюсь, что кто-нибудь увидит меня!.. Мои родственники живут в соседнем подъезде.

— Но ты же только послушать музыку, — невинно сказал Флан.

Она изумленно подняла брови:

— Не надо с этим шутить…

— С чем? — не понял Август.

— Что ты… моя слабость.

— А я не знал. Так это же прекрасно!

— Не тогда, когда мы принадлежим к разным нациям и нам запрещено встречаться с…

— Мне — нет, — улыбнулся ей Август.

— А, — махнула она рукой, — тебя не переспоришь. Где мы сядем сегодня? В кабинете?

Август вспомнил эмигрантскую песню, которую очень любил: «За нашим бокалом сидят комиссары, и девушек наших ведут в кабинет!»

На этот раз он пригласил ее в зал, там был разложенный диван, без спинки…

Она огляделась в просторном зале, оценила накат на стенах, который делал маме итальянец, специально выписанный для этого, и спросила:

— А где же музыка?

Он и забыл предлог, ради которого она пришла. Август принес магнитофон, довольно тяжелый, двумя руками, выбрал большую кассету и включил. Пел негр Сэм Кук, классно пел. К джазу Августа стал приучать еще в шестом классе старший брат.

Мадина стояла не двигаясь посреди комнаты в легкой водолазке под горло и клешеной юбке. Хорошо, что не тугой, подумал Август, вспомнив трудности и преграды на пути его волейбольной ладони. В прошлый раз когда она была в обтягивающей юбке.

— Где мне сесть? — спросила Мадина. Как и должна была сделать воспитанная девочка.

— Сесть? Говорят, музыка воспринимается лучше лежа.

— Ты, наверно, шутишь? Это правда? Я не слышала.

— Угадай с двух раз.

— Думаю… что да.

— Садись на диван, там просторней.

Диван был финский, по специальному заказу, с темносалатовой обивкой, мама любила этот цвет.

Мадина села на самый край, при этом сильно сжав колени.

— Тебе снятся сны?

— В основном эротические. — Он хотел спровоцировать ее и раздразнить.

Она постаралась не выглядеть потрясенной.

— Что же тебе снилось прошлой ночью?

— Обнаженная Мадина, которая протягивала ко мне руки и просила: «Исцелуй, зацелуй мое тело».

Она зашлась яркой краской.

— Тебе всегда снятся ненормальные сны?

Даже прилагая всяческие усилия, она не смогла скрыть удивления.

— С того момента, как я встретил вас.

— Полно, прошло всего несколько дней, я даже не нравлюсь тебе. Ты просто дразнишь меня.

— Все эти дни я только и думаю о вас!

Сэм Кук пел медленный блюз о какой-то любви.

— А как ты это докажешь?

Она сидела, склонив голову на плечо, приоткрыв губы, изогнув бедра в сидячей позе — и была очень соблазнительна.

Август медленно подошел к ней, наклонился и глубоким резким поцелуем засосал ее губы. Она начала извиваться через мгновение. Он опустился ей на колени, слегка раздвинув попой ее ноги, и сразу же почувствовал, как они горят, через тонкую шерсть юбки. Она обхватила Августа за шею и стала с силой прижимать свои губы к его рту. Такой темперамент был ему очень по душе. Он обожал страстных девственниц. Не тронутых, не мятых, не лапаных, не целованных. Дикостью и необузданностью она превосходила Лауру. Она еще не умела играть в чувства и была искренна. Он отогнул воротник ее водолазки и начал целовать ей шею. Мадина заизвивалась в его руках. (Какой редкий и прекрасный глагол.) Ей нравились поцелуи Флана, его нежные губы. А главное, ей нравилась запрещенность, непозволительность и сокровенность этих ласк. Никто в целом мире, кроме них двоих, не знал об этом. Это возбуждало ее воображение еще больше. Органам возбуждаться сильнее — было некуда. Горячка тела и так была под сто градусов. Все кипело… У нее были цепкие пальцы, которыми она сжимала голову Флана. Как бы нечаянно, в поцелуе, Август стал ласково давить плечом на ее грудь, плавно опуская на диван. В диагональном наклоне ее почти неупирающееся тело выдержало больше двух минут, прежде чем коснулось спиной и лопатками поверхности дивана. Август медленно-медленно опустился торсом на ее грудь и чуть не закричал от восторга, такой она оказалась классной и совершенной, такой высокой. И это дико возбуждало, то, что он лежит на ней, на ее груди. Мадина и не думала отпускать его губы и пока никак не сопротивлялась.

Август чувствовал, что ее ноги были плотно сжаты, и о вдвигании (влагании — редкий глагол) туда правого сверлящего, ввинчивающего колена не могло быть пока и речи. Август мечтал, что эта поза ее возбудит неимоверно, как возбуждало… Они дышали грудь в грудь. Август знал, что ей тяжело. Но умышленно чуть приподнял ноги, чтобы раздавить своим весом ее спелые, сочные, как дыни, груди. Она терпела, целовала его губы и ни звуком не выразила, что ей неудобно.

Он припал к ее шее глубоким и опасным поцелуем. Он знал, что должен ей поставить хотя бы один засос. Ему невероятно хотелось наконец-таки поцеловать и увидеть эту неземную классную грудь. Ей трудно было уже дышать. Он сполз чуть-чуть вбок, и она глубоко вздохнула. Август положил ей руку на плоский живот и вспомнил, что не мог никогда понять говядину на картинах Рубенса, и стал осторожно вести ладонью к ее груди, поднимая как бы нечаянно водолазку. Мадина стала дышать еще учащенней. Оставались два холма, если она даст их преодолеть, путь расчищен. Она дала! Мадина была в тонком дорогом белом лифчике. Через мгновение он уже разглядывал, не стесняясь, редкую по красоте грудь с прекрасными сосками. Она высоко поднималась, глаза ее обладательницы были смущенно закрыты. Осмелев от несопротивления, Август поднял водолазку высоко на ее шею. Теперь между шеей и животом она была практически обнаженной, оставался только полупрозрачный лифчик. Он сразу нежно поцеловал верхушку ее груди. Потом поцелуями прошелся от левой к правой и назад. По ее телодвижениям он понял, что ей это очень нравится и пока — пока сопротивления не будет. О, как вдохновляет и окрыляет это понимание! Он готов был летать по ее телу.

Он проскользнул рукой Мадине под спину и стал нащупывать застежку. С ними он не был еще знаком… Прошло три минуты, прежде чем она, как бы невзначай и словно не понимая зачем, просунула руки себе за спину, и раздался щелчок. Лифчик ослаб, он сдвинул его вверх и с жаждой всосал нежный сосок с мякотью груди в рот. Она застонала и взвыла от удовольствия ощущения первых губ на своем соске. Он зацеловывал ее грудь по окружности, потом по горизонтали, вертикали, диагонали, потом под грудью, опять верхушку, взасос, с прикусыванием, она стонала, он перекинулся на другую грудь, она стала извиваться и биться, как в конвульсиях. Рубеж был взят, крепость разрушена, — он овладел ее грудью и делал с ней что хотел. Наслаждался: он тыкался в нее лицом, зарывался носом, ласкал губами, нежил соски ресницами, прижимая их к векам. Он засовывал ее груди так глубоко, что было больно его рту. Она терпела, она все терпела, стонала и извивалась. Белоснежная грудь ее, неповторимой нежности, стала покрываться, как от града, большими и маленькими кровоподтеками с неровными краями. Не было миллиметра груди, который бы он не исцеловал, не изласкал, не изнежил. Он снова втянул ее грудь в губы и начал новое наступление на последний бастион. Ей нельзя было давать прийти в себя или опомниться. О, это был бастион, от которого у него перехватило дыхание. Он так выступал… Он как будто жил и дышал под юбкой. Двигался и точно — дышал!

Август опустил руку немного выше колена Мадины и стал медленно вести ею под юбку. Он дошел до рельефного, упругого бедра и сжал его что было силы. Она извивалась, как от удара током. Она вся дрожала.

«Сейчас!» — решился Флан, он уже касался полоски растянутых трусиков, перетягивающих ее бедра, и двинулся к их середине, ощутив пальцами на мгновение несколько волосков, выбившихся из-под них. Еще секунда, и он… Она неожиданно сдвинула бедра и подняла одно слегка на другое. Он стал гладить ее шелковое бедро, возбуждая, делал вид, что это его единственное желание и задача. Она расслабила зажим. Август проскользнул через средину, не останавливаясь, как будто она была не нужна ему, и коснулся ее левого бедра, сильно сжав его. И начал гладить. Мадина слегка застонала от удовольствия, ничему не сопротивляясь. Бедра ее стали слабеть, опускаться, и в этот расслабленный момент — коварно, врасплох он рывком опустил ладонь и крепко сжал ее божественный холм Венеры. Она попалась, он сжал ее так, что она взвыла. Ее как будто подбросило волной в воздух, — она завертела и закрутила бедрами так, что чуть не сломала ему кисть…

— Нет, нет, делай, что хочешь, только не это… — взмолилась она. Видимо, не поняв, что он хотел только погладить ее там и сжать.

Он отступил до следующего нападения, закрыв ее губы поцелуем, опять с бедра соскользнул на ее зовуще выступаюший лобок, только теперь нежно-нежно погладив его сверху. Ему удалось даже удержать ладонь на дышущем (и как!) возвышении в два раза дольше, прежде чем она, опомнившись, закрутила бедрами. Он крепко стиснул ее бедро и резко перевернул деву на бок, одновременно повернувшись к ней. Он славился прицельным ударом. Бросок попал точно в цель — его сильно возбужденный член уперся, как литой, в ее лобок.

— Да, да, — взвыла она, — так можно!..

Он не поверил и стал с силой втираться своим членом в ее долину, сжимая задние половинки и натягивая их на себя. Их обоих трясло от возбуждения, и на секунду Августу показалось, что сейчас возникнет та дикая, горячая, безумная волна, которая сладким гребнем накроет его всего и утопит с головой. Хорошо, с головкой… Она терлась об него все сильней и сильней, уже не скрывая, какое это доставляет ей сильное удовольствие и — абсолютно ничему не сопротивляясь.

В эту минуту раздался телефонный звонок. Мадина отстранилась от него, откинувшись на спину. Телефон стоял на кресле, он подошел и взял трубку. Это была Лаура.

— Чем ты занимаешься? — спросила она ласково.

Прошла целая минута, прежде чем он сообразил, как ответить.

— Слушаю музыку, — сказал Август, отворачиваясь, боясь, что Мадина услышит голос Лауры.

— Я жду тебя сегодня ровно в двенадцать, — проговорила та нежно.

Август подумал, что, пожалуй, это даже интересно. От груди к груди. Как от мелодии к мелодии. А самое главное — все разное, и совершенно девственное.

— Я приложу все усилия, — пообещал он, вешая трубку.

Мадина резко повернулась к нему спиной, застегивая лифчик.

— Мне пора идти, — сказала она свою коронную фразу.

— А как же музыка? — напомнил Флан.

— Я дослушаю ее послезавтра, если можно. — И глаза ее, сверкнув, замерли в его глазах. Лицо ее раскраснелось, губы чуть вспухли. А шея была украшена большим горящим светильником.

— Конечно, можно, — сказал с улыбкой Август. И добавил: — Вам стоит поднять воротник водолазки.

Она машинально подняла, не обратив внимания.

Сначала она выглянула в окно, оглядела двор, а потом бесшумно выскользнула из квартиры. Мадина панически боялась на кого-нибудь наткнуться. Но, вероятно, это и обостряло ощущения. Запрет, тайна, преступление. Соблазн был слишком велик.

Август был доволен прогрессом. Он проследил за ней из окна, потом сел и стал вспоминать ее потрясшую его грудь. Объятия, стоны, дурманящий запах кожи — и штурм ее тела. Который в целом можно было назвать успешным. Он не думал, что она сама расстегнет лифчик или даст целовать губами ее не целованную — никем, никогда — грудь.

Лежа ночью в кровати Лауры, он отвечал на ее вопросы.

— Когда работает твоя мама?

— С девяти утра до семи вечера.

— Я хочу прийти к тебе в гости. Мне кажется, что у себя дома ты будешь более расслаблен.

Еще бы! Заниматься амурными делами под угрозой поимки и выстрела — не самое расслабляющее времяпрепровождение.

— Когда твоих родителей и брата не будет за стеной…

— Я приду завтра в четыре, ты сможешь пропустить школу?

— С превеликим удовольствием!

Школу он любил так, что эту любовь сравнишь разве… с безумием.

Август вернулся с тренировки домой и, умыв лицо, сел ждать Лауру. Она пришла несколько минут спустя и быстро заскочила в приоткрытую дверь.

— Я боюсь, твоя лучшая подружка увидит меня. И растрезвонит всему городу!

— Это КТО?

— Злата. У тебя с ней, кстати, не платонический роман?

— Ты с ума сошла, ее мальчики абсолютно не интересуют!

— Но такой мальчик, как ты…

Она подошла к нему близко и потянулась губами.

— Тем более она моя «молочная» сестра.

— Когда это вы с ней одно молоко сосали?

— Лаура!

— Хорошо, больше не буду шутить, раз тебя это так волнует. Но объяснить ей, что я делала в твоей квартире, будет все равно очень трудно. Где мы сядем?

— Или ляжем?

— Как пожелает ваше величество!

— В спальне, мы еще там никогда не были…

Они сели на первую кровать (их было две) и обнялись.

— Скажи, что ты хочешь? Я все сделаю для тебя, — зашептала вдруг Лаура. — Все!..

Было еще светло. Он ждал этого момента очень давно…

— Я хочу увидеть тебя голой… Совсем.

Как это ни смешно, после стольких свиданий он еще не видел ее голой при свете, — они все время находились и общались во тьме.

— О, мой нежный мальчик, я сделаю, как ты пожелаешь.

Лаура встала и отошла от него к зеркалу. Она начала медленно расстегивать кофту, потом юбку, та упала к ее ногам. Она расстегнула на спине лифчик и осталась почти обнаженной, в одних только трусиках. Он в упор разглядывал ее грудь, плечи, бедра, живот и ждал. Она поняла его взгляд и нерешительно взялась за трусики на бедрах. Потом утвердилась в его глазах и стала медленно-медленно опускать их вниз. Он замер. Еще секунда — и она осталась совершенно голой. Он с интересом и волнением смотрел на ее лобок, голые бедра, опять поднялся взглядом к груди. Перед Августом впервые стояла живая голая девушка. Она, закрыв глаза, протягивала руки к нему, а ее губы говорили: делай, что хочешь, делай все, что ты хочешь!..

Он подошел и приник к ее голому, возбуждающему телу Она стала быстро расстегивать на нем рубашку, шорты, и они опустились на постель. Лаура сразу потянула Августа на себя, как в ночные свидания. Теперь его член касался ее нежного лобка, и разделял это касание только тонкий нейлон его плавок. Он смял ее грудь своею и стал целовать ее шею.

Она зашептала ему в ухо, нежно щекоча языком:

— Ты можешь их снять. Не бойся, я хочу его почувствовать.

Он задохнулся от ее предложения, понимая, что оно значит. Поколебался и, испугавшись, не решился. Они мяли, жали, терли, целовали тела друг друга два часа подряд. Переворачиваясь и катаясь по постели. Вся ее грудь была зацелована. Последнее время она ходила только в свитерах с высоким горлом.

Августа свербило и мучало ее предложение. Ему было стыдно своего страха, но он хотел сберечь ее. Понимая, на что Лаура решилась ради своих чувств к нему. Все время думая об ее предложении, Август понимал, что она не из тех девушек, кто говорит и не делает. И уже скоро ему придется переступить непривычный рубеж и раздеться догола перед обнаженной девушкой. Когда оба будут обнажены, — что дальше делать и как, он не знал…

К восьми вечера Лаура неохотно стала одеваться.

— Ты придешь сегодня к двенадцати? Я так скучаю по тебе.

Совершенно неожиданно мама пришла раньше, чем он ожидал. Слава Богу, они были уже одеты.

— Познакомьтесь, это моя мама, а это Лаура.

— Очень приятно, — сказала гостья. — Занимайся, я побежала!

Август чуть не рассмеялся. За ужином мама спросила:

— Какая приятная девочка, кто ее родители?

Август решил, чтобы ее не шокировать, не говорить.

— Ты с ней встречаешься? — как само собой разумеющееся, спросила мама Ольга.

— Занимаемся уроками, — ответил Август.

— Какими только! — улыбнулась мама.

На следующий день он ожидал в гости Мадину. Она опаздывала. И влетела запыхавшаяся.

— Я во дворе напоролась на Златку. Пришлось объяснять, что иду к родственнице.

— Нехорошо говорить неправду, — сказал Флан, улыбнувшись. — Я никак не похож на вашу родственницу.

— А ты хочешь, чтобы я ей рассказала действительно, к кому я иду?!

— Ей это будет очень интересно, она обожает сплетни.

Мадина была в той же водолазке, и он удивился. Она широко округлила глаза:

— Ты видел позавчера, что ты оставил на моей шее?..

Он покачал отрицательно головой. И она отвернула воротник.

— Засос! Я никогда не представляла, что они так выглядят. Я всю ночь не спала…

— Прости, пожалуйста… — начал Август.

— От счастья! Мне пришлось не пойти на физкультуру. А на грудь смотреть страшно, там светлого пятна не осталось, везде твои губы и зубы.

— Я еще раз прошу… Что забылся.

— Но мне это так нравится, я сама удивлена. Почаще забывайся, — нежно прошептала она.

Однако, несмотря на все ее возбуждение, в спальню ему завести Мадину не удалось, и они легли в зале на широкий диван. На сей раз вдоль, а не поперек, это давало Августу больше пространства для маневров.

Они достаточно быстро проскочили пройденные уже этапы — грудь-лифчик-живот, и дошли до исходной, не захваченной пока позиции. Он с увлечением целовал ее соски, она прижимала его голову к груди, водолазка вся была собрана на шее.

Рукой он опять стал мягко и вкрадчиво поднимать ее юбку, поднял до бедер. Первый рубеж был пройден. Без сопротивления. Он стал гладить ее бедра, как будто между ними не было средины. Она купилась на это, пока он не коснулся посередине. Его рука и ее холм замерли одновременно.

— Нельзя, — прошептала она. — Только не это, я девушка…

Вот уж в чем он никогда не сомневался, что она — не мальчик.

— Я не буду ничего делать, не бойся, — прошептал он ей в ответ.

— Ты обещаешь?

Он уже гладил ее лобок через трусики. Ему нравилась ее инфантильность, темперамент и жадное желание неизведанного. Разрывающее Мадину на части.

Он ласкал, вместо слов, ее крутой, нежный выступ, но только сверху, по треугольнику, так как бедра были крепко сжаты. Там было что сжимать, и раздвинуть их можно было разве что домкратом. Когда он понял, что второй рубеж покорен, он лег на нее всем телом, так, что грудь вдавилась в грудь, а его член уперся точно и твердо в ее холм-лобок. Не сговариваясь, они начали странные, аритмичные телодвижения, которые со стороны напоминали, скорее, движение пилы по…

Она громко застонала, впервые не стесняясь, и задержала его мочку уха губами.

— Еще, еще, — шептала она, — не останавливайся.

Он и не думал. Он только волновался и думал, как бы не перетереть возбужденную уздечку об ее лобковую кость, хотя и покрытую плотью, но… Август продолжал целовать ее шею, уши, губы, соски, ребра, низ живота. И она не переставала двигаться, извиваться и сжимать его в объятиях. Потом отпускала, но, как в судороге, страстно сжимала плечи опять.

Она никогда не предложит снять трусики сама. Подумал он и решил: придется их порвать. И от простоты решения Августу стало легко и свободно. Их выступающие органы продолжали скользить и вжиматься друг в друга. Он мял ее груди ладонями, и чем сильнее сжимал их, тем больше она возбуждалась.

В конце свидания она сказала ему очаровательную фразу, которая ему понравилась больше всего:

— Август, ты забыл поставить музыку!..

Он не рассмеялся только потому, что его член упирался в ее живот. И было неудобно.

Утром двор облетела страшная весть: Мазура повесился. Его обнаружили висящим с проволокой вокруг шеи на газовой трубе около квартиры Иры Портновой. Ноги были подогнуты, язык вывалился, словно его кто-то учил этому. Сначала заподозрили, что его убили, а потом подвесили на трубу в подъезде, чтобы скрыть убийство. Но следователь пришел к выводу, что это — настоящее самоубийство. Иры на похоронах не было, дружки Мазуры косо смотрели на нее. И косвенно винили в случившемся. Никто себе представить не мог, что Мазура такой сентиментальный. Неделю во дворе не играли в футбол. А вечерами много пили, играя грустные песни на гитаре.

Лауре понравилось пропускать школу и вместо нее приходить в «школу Августа». Он угощал ее чаем, конфетами, после чего они сразу раздевались, так как к двум она должна была появиться дома.

Он целовал ее грудь, губы, шею, она зацеловывала его тело и сжимала в объятиях. Они сильно возбуждались и чувствовали, что дошли до предела, до упора. Они были у границы. И должны были или перейти Рубикон или найти другой способ дня охлаждения (удовлетворения) своего невероятного возбуждения.

— Сними трусики, — снова прошептала Лаура, — я тебя очень прошу.

Это повторялось уже третье свидание. Однако в этот раз Август сдался и — снял. Первое, что почувствовала его раскаленная плоть, — ее живот. Как будто жгучие токи вонзились в его головку. Теперь он чувствовал волоски ее лобка, они нежно щекотали, тёрли и сильно возбуждали член, когда касались его. Он водил им вверх-вниз, слева-направо, и каждое перекатывание сопровождалось новыми сладко-больными покалываниями. Он целовал ее грудь и капельки пота под мышкой. Но что делать со своим возбуждением, как найти ему выход или — вход, Август совершенно не знал. Где он мог об этом узнать?! Тела их терлись, вдавливались, прижимались и безумно хотели найти выход, — удовлетворение. Но выхода не было.

Золтан заехал за ним в два часа и повез кататься на новом мотороллере. Август обожал скорость и был в полном восторге.

Летом, пока Август был на море, Золтана оженили. После всех его сексуальных эскапад он дефлорировал девственную плеву девочке по имени Томила и пользовался своим успехом полгода. Пока ее мама не пришла к его папе и не сказала, что ее дочь беременна. В десятом классе… Это была не шутка, в маленьком городе. И хотя «беременность» потом оказалась ложной, Золтану все равно пришлось на ней жениться, — что никак не помешало его всесторонней половой деятельности. Вот и сейчас он вез Августа с собой на свидание к какой-то очередной девушке, к черту на кулички. Золтан напоминал чем-то арапа, но светлокожего, с курчавой головой, и очень нравился девушкам. Мальчиком Золтан любил публику и был знаменит тем, что, когда его в шесть лет попыталась соблазнить соседка Галька Капустина в сарае, он собрал молодежь со всей улицы, чтобы они могли посмотреть сквозь щели на происходящий акт, действие. Тогда, когда ему было шесть лет, она впервые взяла его пипку в рот, что потом будут делать многие, а практически все. Золтану это очень понравилось, и среди братьев он был знаменит коронной фразой, которую говорил своей каждой Дульсинее: «Лапонька, я без ротика не могу!..»

После свидания кузен отвез Августа в родовой дом и попросил его об одолжении. Он уезжал в столицу за барабанами, так как играл ударником в институтском оркестре, им же организованном, и младая жена боялась оставаться одна в большом доме. Пока его не будет, Август должен был неделю ночевать с нею. Август вспомнил ночи с Полиной, и у него слегка поплыло в голове.

Но Томила была другой: она только что окончила школу, носила короткую стрижку (вызывающая редкость для города), у нее была чуть смуглая, красивая нежная кожа, сдобная, с красивыми изгибами фигура, прямые ноги и, как шары, выскакивающие груди. Даже лифчику тяжело было сдерживать их. Окружающие были в восторге от ее кожи, натянутой, как тетива. Лицо ее было слегка овальным с сочными губами и стрелами-глазами.

Август очень любил своих родных и никогда им ни в чем не отказывал. За это Золтан обещал катать его на мотороллере сколько он хочет и куда захочет.

В понедельник поздно вечером Август пришел в дом дяди Авеля. Полина с мужем уже получили большую квартиру и больше не жили в семейном доме.