Полпред Назир Тюрякулов

Глава IX И ТОГДА ОН ВЕРНУЛСЯ НА РОДИНУ…

В жизни каждого дипломата наступает момент, когда он возвращается на родину. Для некоторых это означает профессиональный рост и новое назначение, для других — конец дипломатической карьеры. В 30-е годы XX века для многих советских дипломатов вызов в Москву заканчивался арестом, тюрьмой и расстрелом. К началу 40-х годов жертвами репрессий стали 5 заместителей наркома иностранных дел, 48 полпредов, 30 заведующих отделами НКИД, 28 глав консульских представительств, 113 других работников НКИД. По воспоминаниям современников, было время, когда по пустым коридорам дома на Кузнецком Мосту буквально гулял ветер.

Чтобы лучше представить масштабы тех потерь, следует напомнить, что накануне Второй мировой войны СССР имел дипломатические отношения лишь с 30 странами, а в составе Наркомата иностранных дел насчитывалось менее 500 кадровых дипломатов. Между тем как раз в то время из некоторых стран были отозваны и репрессированы многие работники советских посольств. В последние дни своего пребывания на посту наркома иностранных дел М. Литвинов направил И. Сталину докладную записку, в которой говорилось: «До сих пор вакантны места полпредов в 9 столицах, а именно: в Вашингтоне, Токио, Варшаве, Бухаресте, Барселоне, Ковно, Копенгагене, Будапеште и Софии… В некоторых из перечисленных столиц не имеется полпредов уже свыше года. Оставление на продолжительные сроки поверенных в делах во главе посольств и миссий приобретает политическое значение и истолковывается как результат неудовлетворительных дипломатических отношений».

Сталинские чистки наркомата иностранных дел, проводившиеся, по его собственным словам, адресованным возражавшему ему Литвинову, «по причинам политической целесообразности, проистекающим из внешней и внутренней обстановки», затронули ряд стран, в том числе Китай, Монголию, Финляндию, Латвию, Литву, Польшу, Чехословакию и Саудовскую Аравию, где в течение восьми лет трудился полпред Тюрякулов.

Об этом трагическом периоде советской истории написано уже так много, но и по сей день очевидцы тех далеких событий не устают затрагивать эту тему в своих воспоминаниях. Вот как трактует перманентное противостояние в борьбе за власть, начиная с первых дней революции, гражданской войны и последующего молоха сталинских репрессий, сам прошедший через ГУЛАГ Герой Советского Союза писатель В. Карпов:

«Ну а потом пошло и поехало. Как снежный ком с горы. Сталин истреблял своих врагов в центре, а на местах угодники, желая выслужиться перед Генсеком, выискивали врагов в республиках и областях. А заодно, оказывается, убирали и своих недоброжелателей, людей, чем-то неудобных местной власти…»

В полной мере это относится и к трагической судьбе Назира Тюрякулова. Его бурная и более чем успешная деятельность в революционные годы, далее на посту председателя ТуркЦИКа, Центроиздата в Москве и, наконец, полпреда в Саудовской Аравии не могла не породить в те суровые и полные драматизма годы немало его «друзей» и откровенных врагов.

Именно об этом почти кричал в своем «Открытом письме Сталину» советский дипломат «литвиновского призыва» Ф. Раскольников: «Зная, что при нашей бедности кадрами особенно ценен каждый культурный и опытный дипломат, вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов. Вы разрушили дотла весь аппарат народного комиссариата иностранных дел».

Чистка, последовавшая за снятием М. Литвинова, довершила процесс устранения профессиональных и опытных дипломатов. В этом контексте отзыв Н. Тюрякулова из Саудовской Аравии, представленный королю аль-Сауду и правительству страны как «перевод на другую работу», означал, по сути дела, политическую опалу. Решение «Об освобождении т. Тюрякулова Н. Т. от обязанностей полпреда Союза ССР в Геджасе» было принято на заседании Президиума ЦИК СССР 3 января 1936 года. Примечательно, что никаких комментариев о причинах отставки и новом назначении сделано не было. Уже одного этого в те времена было достаточно, чтобы строить предположения о непростой дальнейшей судьбе полпреда.

Очевидно, однако, что для самого Н. Тюрякулова такое развитие событий не было неожиданностью. По пути на родину, в Париже, произошла его встреча с вновь назначенным в Хиджаз

К. Хакимовым. По свидетельству последнего, тот нашел полпреда в тяжелом состоянии. Восемь лет напряженной работы в стране с изнурительным климатом и редкими отпусками не прошли для него бесследно. «Приехал он больной, почти совсем оглохший, и сейчас лечится у местных знаменитостей, чтобы использовать свое пребывание в Париже для восстановления здоровья. В 20-х числах января выезжает в Берлин, где пробудет неделю, а затем поедет дальше в Москву Его тяжелый багаж, полученный в Берлине, тов. Беляевым уже отправлен в московскую таможню». Последний факт указывает на то, что, покидая в тот раз Саудовскую Аравию, Назир понимал, что обратно уже, скорее всего, не вернется.

Между тем именно встречи и беседы с К. Хакимовым, а также его письмо из Парижа в Москву несколько приоткрывают завесу над тайной отзыва Н. Тюрякулова из Джидды. Из тональности и содержания письма становится понятным, что в руководстве НКИД появились какие-то причины сомневаться в достоверности информации, поступавшей в последнее время от полпреда. Роль К. Хакимова в этой ситуации не полностью ясна, но очевидно, что от него ждали подробного отчета о настроениях и взглядах Н. Тюрякулова, который он и дает в своем письме от 1 января 1936 года. «Я поставил перед т. ТЮРЯКУЛОВЫМ все вопросы, которые интересовали как Вас, так и лично меня. Общее впечатление, созданное беседой с т. Тюрякуловым, таково: что он достаточно деятельно принимал участие в местной жизни, особенно в смысле наблюдения за всеми приезжающими и уезжающими, которые так или иначе имели интерес с точки зрения их деятельности в районах интересующих нас: разъезды синзянцев, эмигрантов из Средней Азии, турецких эмигрантов и т. д., совершающих довольно частые путешествия между Меккой, Индией и Синзяном.

Характеристика международного положения Саудии, ее внутреннего положения, данная т. Тюрякуловым, показывает, что он достаточно осведомлен о происходящем как в области международных отношений, так и внутреннего положения Саудии.

Я задавал неоднократно один и тот же вопрос: чем объяснить то, что он, ведя наблюдения за происходящим, и, будучи достаточно осведомленным, не поставил Москву в известность и даже не отвечал не неоднократные ее запросы. Но удовлетворительного ответа не получил, правда, я, по известным соображениям, большой настойчивости не проявил. Полагаю, что для меня важнее было получить от него все, что только он мог дать мне из своего 8-летнего опыта. Известные опасения, которые выражались в Москве нашими работниками, можно теперь сказать с уверенностью, оснований не имели».

Возвратившись в Москву, Назир еще некоторое время оставался в резерве Наркомата иностранных дел. Он вновь поселился в своей квартире № 309 в так называемом «Первом Доме правительства» на улице Серафимовича. Не желая бездействовать, вернулся к научной работе в Институте языка и письменности при Совете национальностей ЦИК. Однако уже в июне 1936 года он был переведен опять же в резерв, на сей раз ЦК ВКП(б), о чем имеется запись в регистрационном бланке члена партии. В партийно-государственной практике того времени это означало, что в ближайшей перспективе его могло ожидать высокое партийное назначение или значительный пост в структурах государственной власти. Похоже, сомнения в благонадежности Н. Тюрякулова постепенно рассеивались.

Однако по последнему вопросу в НКВД было совершенно противоположное мнение. Есть определенные основания предполагать, что сомнения в лояльности дипломата были привнесены банальными доносами, поступавшими также и из его окружения.

В полном соответствии со своими обязанностями полпред Тюрякулов старался не ограничивать свои контакты только представителями местной элиты. Как специалист по Ближнему Востоку, он понимал то огромное значение, которое имело для СССР укрепление связей с другими странами региона. Человек широких взглядов и большой эрудиции, интересный собеседник, он привлекал к себе самых разных людей, которые охотно с ним общались. В Москву уходила ценнейшая информация о ситуации в регионе, положении на границах, связях и контактах лидеров ближневосточных государств с западными странами. Одним из основных источников Н. Тюрякулова были его коллеги из представительства Турции, с которыми все восемь лет он поддерживал тесные отношения.

К своим турецким коллегам по дипломатическому корпусу советский полпред действительно относился с нескрываемой симпатией. Впервые Назир встретился с турецким представителем Сени-беем на похоронах переводчика полпредства X. Бекинина, который скончался вскоре после приезда полпреда в Джидду. В отчете, направленном в Центр, он упоминает турка в числе первых, кто пришел и выразил соболезнования. Впоследствии они встречались неоднократно, по многим вопросам выступали с единых позиций и, можно сказать, симпатизировали друг другу. Во всяком случае, в отличие от англичан, Сени-бей не только не возражал против выдвижения советского полпреда в дуайены дипкорпуса, но даже приветствовал это.

Единым фронтом выступили Н. Тюрякулов и Сени-бей в вопросе о встрече дипкорпуса с приезжавшим в Джидду афганским экс-эмиром Амануллой. На встрече с ним настаивал представитель Персии в Саудовской Аравии Айн-уль-Мульк. Такой подход не устраивал советскую сторону, но для проведения этой линии требовалась поддержка представителей других стран. Назир обратился к туркам. «В тот же день вечером виделся с Сени-беем и выяснял его отношение к вопросу о встрече. Сени-бей решительно встал на нашу точку зрения. Получилось впечатление, что он имеет определенную директиву, хотя утверждал, что для него этот вопрос новый и мнение Анкары ему неизвестно». Персидский представитель был вынужден отказаться от своей прежней мысли «встречать Амануллу при его прибытии в Джедду, но заявил, что он намерен в частном порядке посетить Амануллу после того, как последний будет поселен в каком-либо доме Джедды». Поскольку у турецкого представителя были свои соображения, препятствовавшие ему встречать Амануллу при его прибытии, то он и «потом не посетит его, так как они не могут измениться вследствие переезда Амануллы с парохода в город». Советский полпред со своей стороны поддержал точку зрения Сени-бея.

Даже на бытовом уровне отношения с турецкой стороной были весьма дружескими. Когда вновь прибывший турецкий вице-консул серьезно заболел, его перевезли в городскую больницу, где уход за ним был, мягко говоря, неважный. Тогда по согласованию с полпредом к его лечению подключился врач советской миссии Мошковский.

В отношениях представительств обеих стран в Саудовской Аравии практически не возникало никаких проблем. Не составляли турки и серьезной конкуренции в вопросах влияния на политику короля, не проявляя в этом особой активности. Несколько особняком стоит поездка Махмуда Недима, бывшего османского губернатора Йемена, который прибыл в Хиджаз, как предполагал Тюрякулов, с какими-то планами, направленными против имама Яхьи. Махмуд Недим был принят аль-Саудом и пользовался полным содействием со стороны Сени-бея. Однако поскольку в ответ на направленный в Анкару запрос советская сторона получила заверения Турции в том, что поездка носила неофициальный характер, то этот вопрос был быстро улажен. Собственно йеменская проблематика связана была преимущественно с ситуацией в пограничном Ассире, в связи с чем полпреду руководством НКИД было предписано следующее: «…сохраняя за собой положение страны, не вмешивающейся во внутренние дела других государств… при удобном случае высказывать наше мнение, что вооруженный конфликт между двумя арабскими странами повредит им обеим, что он лишь в интересах третьей стороны…».

Чуть ли не союзнический характер советско-турецких отношений в то время нашел свое подтверждение в тесном взаимодействии между обеими миссиями. Когда в 1930 году в Джидду прибыл вновь назначенный турецкий поверенный в делах Джелаль Ариф, он объявил Н. Тюрякулову, что им получены специальные директивы работать в тесном контакте с советским представителем. «По-видимому, на Анкару подействовали наши неоднократные представления о желательности более тесного контакта наших представителей в Аравии», — пишет в Москву Назир.

Контакты эти были настолько «тесными», что советский полпред счел необходимым даже ходатайствовать перед НКИД о проведении соответствующей работы с внешнеполитическим ведомством Турции для повышения уровня ее представителя в Джидде. В беседе с Н. Тюрякуловым в Париже об этом узнал К. Хакимов, который и сообщил в НКИД, что «турецкий поверенный в делах обратился с просьбой помочь ему, чтобы Анкара пошла бы на возведение его в ранг посланника. Тов. Н. Тюрякулов, в свою очередь, жаловался на нечуткость Москвы, т. к. он из Москвы ответа по этому поводу долгие месяцы ждал, но не дождался. Тут встретился со Львом Михайловичем (Караханом. — Авт.) и рассказал ему о просьбе турка. Л. М. обещал поставить вопрос перед Рюштю и разрешил мне, при надобности, сказать об этом турку».

Вернувшись в СССР и оставаясь в резерве НКИД, Назир не считал для себя возможным оставить незавершенными начатые дела. Тем более что сохранение дружественных отношений с Турцией вообще и с представительством этой страны в Саудовской Аравии в частности он искренне считал делом чрезвычайно важным. Он вновь обращается с просьбой к руководству Наркомата иностранных дел, откуда уходит запрос в советское представительство в Турции: «Н. Тюрякулов вновь поставил перед нами вопрос о Джелале Ариф, турецком поверенном в делах в Джедде. Года полтора тому назад мы уже сообщали Вам, что Джелаль Ариф, установивший весьма дружественные отношения с т. Н. Тюрякуловым, чувствует себя ущемленным тем обстоятельством, что он в течение нескольких лет является только поверенным в делах. Нас просил т. Н. Тюрякулов при случае поставить этот вопрос в Анкаре и порекомендовать сделать Джелаль Арифа посланником. Мы в конце 1934 г. писали об этом Вам, но не имели сообщений о результатах. Сейчас, информируя турок о замене т. Н. Тюрякулова т. Хакимовым, Вы могли бы вернуться к вопросу о турецком представителе в Джедде и выяснить, почему они в течение ряда лет после смерти их посланника в Джедде имеют там поверенного в делах. В этой связи можно отметить, что Джелаль Ариф пользуется в Джедде большим авторитетом и что мы имеем о нем лестные отзывы от т. Н. Тюрякулова. Т. Поляков может информировать вас более детально о турецких представителях в Джедде за последние годы».

Однако в конце этого письма, датированного 13 марта 1936 года, имелась приписка, в которой сообщалось, что после «написания письма было получено сообщение тов. Хакимова, полпреда в Джедде, из которого следует, что вообще информация т. Тюрякулова нуждается в некоторых коррективах. Поэтому по пункту 1 (о турецком поверенном) пока ничего не предпринимайте. Мы спрашиваем т. Хакимова — следует ли нам вмешиваться в это дело». Похоже, этим постскриптумом, последующими донесениями нового полпреда, а также, что вполне вероятно, усилиями «доброжелателей» была поставлена точка в дипломатической карьере Назира Тюрякулова.

Он еще продолжал жить и работать в Москве, возможно, ожидал нового назначения, но судьба его уже была решена. Ордер № 2891 «На производство ареста и обыска Тюрякулова Назыра по адресу ул. Серафимовича д. 2, кв. 309» был выписан 15 июля 1937 года. Пришли за ним 17-го…

Продолжавшееся чуть более трех месяцев следствие установило, что «Н. Тюрякулов с 1931 года являлся активным участником антисоветской пантюркистской диверсионно-террористической организации, ставившей целью свержение Советской власти. В своей практической к. р. деятельности подсудимый Н. Тюрякулов организационно был связан с руководителем этой организации Рыскуловым, по заданию которого в 1936 году установил связь с турецким разведчиком Мустафой Джавадом и вел шпионскую работу в пользу Турции. Н. Тюрякулов вел к. р. пантюркистскую агитацию и призывал к террористическим методам борьбы с руководителями Советской власти». Вот как отразились на судьбе полпреда СССР в Саудовской Аравии его дружеские контакты с турецкими представителями, которые он стремился использовать в интересах своей страны.

3 ноября 1937 года на закрытом судебном заседании «Военной коллегии Верховного суда Союза ССР в составе председательствующего — корвоенюриста т. Матулевича, членов — бриг-военюристов т. Зарянова и т. Стельмаховича» ему был вынесен приговор:

«Рассмотрев дело Тюрякулова Назира Тюрякуловича, 1893 г. р., бывшего старшего сотрудника Института языка и письменности при Совете национальностей ЦИК СССР, по обвинению в преступлениях, предусмотренных статьями 58-1а, 58-8 и 58–11 УК РСФСР …признавая Н. Тюрякулова виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями 58-1а, 58-8 и 58–11 УК РСФСР Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила: Тюрякулова Назира Тюрякуловича к высшей мере уголовного наказания — расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, и в силу постановления ЦИК СССР от 1 февраля 1934 года подлежит немедленному исполнению».

Согласно «Справке», «приговор о расстреле Тюрякулова Назира Тюрякуловича» был приведен в исполнение в Москве 3 ноября 1937 года. Подверглись репрессиям и его ближайшие родственники. Жена, Тюрякулова Нина Александровна, была арестована органами 2 ноября 1937 года в Москве. Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 27 декабря 1937 года приговорена как «член семьи изменника Родины» к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Судьба сложилась так, что наказание она отбывала на исторической родине своего мужа в Казахстане, в городе Акмолинске.

17 мая 1940 года арестован брат Н. А. Тюрякуловой — Павел Александрович Салмин, в то время студент Московского автодорожного института. Он был обвинен в антисоветской агитации и постановлением Особого совещания НКВД СССР от 13 августа 1940 года осужден к трем годам исправительно-трудовых лагерей. Уже отбывая наказание, 19 августа 1944 года, он был вновь осужден на 10 лет лишения свободы, на сей раз — за принадлежность к «антисоветской повстанческой организации», якобы существовавшей в Вятлагере. Остальных родственников Н. Тюрякулова: брата, мать его жены и других, как это было в то суровое лихолетье, — разбросало по свету. А его единственная дочь Анель, 1925 года рождения, работала в различных учреждениях Москвы. За активный труд в 1948 году от имени Президиума Верховного Совета СССР была награждена медалью «В память 800-летия Москвы». Она скончалась в возрасте 77 лет и была похоронена на родине отца в городе Туркестане Южно-Казахстанской области.

Тем не менее справедливость не могла не восторжествовать. Наступил 1957 год, и судьбой репрессированного полпреда вновь заинтересовались следственные органы, но уже с прямо противоположной целью — установить истину. От военного прокурора отдела ГВП запрос о деятельности Н. Тюрякулова поступил в Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, в ответ на который сообщалось, что «архив располагает лишь данными о его работе в 1928–1935 гг. в качестве полпреда СССР в Аравии. В указанных материалах каких-либо сведений о принадлежности Тюрякулова Н. Т. к антисоветским организациям — не обнаружено».

28 января 1958 года дело Назира Тюрякулова вновь рассмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР. На сей раз на основании заключения прокурора было предложено «приговор в отношении Н. Тюрякулова отменить и дело прекратить за отсутствием состава преступления в связи с тем, что материалами дополнительного расследования установлены новые обстоятельства, свидетельствующие о необоснованности осуждения Н. Тюрякулова и доказывающие его невиновность».

Проверив материалы дела и дополнительного расследования и соглашаясь с заключением главного военного прокурора, Военная коллегия Верховного Суда СССР определила: «Приговор Военной коллегии Верховного Суда от 3 ноября 1937 года в отношении Тюрякулова Назира Тюрякуловича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело о нем прекратить за отсутствием состава преступления».

Как ужасающе поздно это произошло! Какая несправедливость, что жизнь незаурядного человека и талантливого дипломата оборвалась так бессмысленно и несправедливо рано. С его знанием арабского мира, интуицией и умением налаживать контакты с представителями всех кругов общества — от короля до простого торговца — накануне войны Советский Союз мог бы рассчитывать на обеспечение максимально добрых отношений со странами этого важнейшего региона.

После отзыва Н. Тюрякулова и повторного назначения К. Хакимова советско-саудовские отношения непродолжительное время еще сохранялись. Однако новый полпред практически полностью повторил судьбу своего предшественника. 6 сентября 1937 года К. Хакимов был отозван в Москву, осужден и расстрелян на основании доноса одного из сотрудников полпредства. Были репрессированы и сосланы его жена и дочь.

Разумеется, внутренняя ситуация в конце 30-х годов в Советском Союзе не могла не отразиться на его отношениях с Саудовской Аравией. Репрессии среди дипломатов не ускользнули от внимания саудовского руководства. Король аль-Сауд был потрясен судьбой двух советских дипломатов, которых он прекрасно знал. Окружение короля видело, насколько он был удручен жестокой расправой с «братом Назиром». Во всяком случае, по дипломатическим каналам он дал понять, что других полпредов видеть не хочет. В апреле 1938 года НКИД СССР направил Саудовской Аравии ноту, в которой заявлялось, что в связи с отсутствием перспектив улучшения советско-саудовских отношений в обозримом будущем Москва приняла решение заморозить связи с королевством и закрыть свое полпредство в Джидде. 11 сентября того же года последние сотрудники советской миссии покинули Саудовскую Аравию.

Советское полпредство было закрыто, паломничество сведено к минимуму. Отношения между странами были приостановлены. По некоторым сведениям, ключ от здания миссии еще много лет хранился в мэрии города, а само здание оставалось заброшенным. После Второй мировой войны позиции СССР на Ближнем Востоке существенно укрепились, однако чрезмерная идеологизация советской внешней политики, ставка Москвы на режимы «социалистической ориентации», а также воинственно-атеистический характер советского государства препятствовали размораживанию советско-саудовских связей. «Перерыв» в отношениях двух стран продолжался до 1990 года.