Полпред Назир Тюрякулов

Глава IV БУДНИ ПОЛПРЕДА ДУАЙЕН ДИПКОРПУСА

Аравия издавна привлекала внимание россиян. Статьи о происходящих на Аравийском полуострове событиях публиковались еще в XIX веке в пушкинском журнале «Современник». Россия уже тогда была озабочена защитой интересов своего мусульманского населения, совершавшего паломничество к святым местам ислама. Однако подлинное начало двусторонним отношениям было положено в середине 20-х годов XX века.

Работа Назира Тюрякулова в качестве полпреда СССР пришлась на первоначальный период становления советской дипломатии. Проведение внешней политики потребовало образования специальных государственных органов. В качестве такового декретом II Всероссийского съезда Советов был образован Наркомат по иностранным делам во главе с Л. Троцким. Налаживать свою деятельность НКИД пришлось в условиях полной дипломатической изоляции: правительства европейских стран не только отказывались признать Советскую власть, но и требовали от России продолжать войну. Перед наркоматом стояли три основные задачи: создать собственный аппарат, добиться прекращения войны, сохранить и использовать архивы МИД царской России.

В аппарате НКИД были созданы два территориальных отдела (Востока и Запада) и оперативные отделы (виз, денежных ссуд, печати, дипломатических курьеров, экономико-правовой, бюро по делам военнопленных, а несколько позднее — политический архив, протокольное и другие подразделения). В мае 1918 года издан декрет об упразднении всех дипломатических рангов (посол, посланник и т. п.) и введении ранга полномочный представитель. За ним в октябре 1918 года последовал также декрет об учреждении консульств, личный состав которых назначался Наркоминделом. Полномочный представитель (полпред) РСФСР являлся единственным представителем Российской республики: он имел право от имени правительства РСФСР осуществлять контакты с правительством страны пребывания. Кроме того, в его обязанности входил контроль за деятельностью других организаций Советского государства на территории иностранных держав.

К 1922 году за границей действовали уже И полпредов РСФСР. В ряде случаев советское правительство назначало на консульскую работу граждан той страны, в которой находилось его консульство. Так, в Англии внештатным консулом был назначен известный профсоюзный лидер Джон Маклин, Стокгольме — Стрем, США — Джон Рид. В эти годы в наркомате работали Г. В. Чичерин, М. М. Литвинов, А. М. Коллонтай, В. В. Воровский, Л. Б. Красин, Ф. Ф. Раскольников, П. М. Керженцев и другие видные дипломаты. Деятельность НКИД СССР на международной арене в 20-30-е годы протекала в условиях так называемого «крестового похода» против СССР, эмбарго и даже явных провокаций: в 1923 году в Лозанне был убит полпред В. В. Воровский, в 1926 году — дипкурьер Т. И. Нетте, в 1927 году в Варшаве — полпред П. Л. Войков. В 1926 году Англия прервала дипломатические отношения с СССР (восстановлены в 1929 году).

Вместе с тем 1924–1925 годы ознаменовались полосой широкого признания Советского государства, завершившей многолетние непрекращающиеся усилия советской дипломатии в этом направлении. Газета «Известия» опубликовала карикатуру, изображавшую Г. В. Чичерина, с которого градом льется пот: обессиленный, он принимает ноты о признании у осаждающей его толпы иностранных дипломатов. В течение двух лет СССР признали Великобритания, Франция, Италия, Япония, Китай, Мексика, Швеция, Норвегия, Австрия, Дания, Греция. В здании на Кузнецком проходили официальные встречи руководства НКИД с первыми послами этих стран. Всего за несколько лет деятельность советских дипломатов стала приносить ощутимые результаты: во второй половине 20-х — начале 30-х годов правительство СССР заключило ряд договоров о нейтралитете и ненападении — с Турцией, Персией, Афганистаном, Финляндией, Германией, Францией и Италией.

После образования СССР полномочия объединившихся республик в области внешней политики были переданы Союзному центру, республиканские НКИД были упразднены, а 6 июля 1923 года образован Наркомат иностранных дел СССР. В адресованной иностранным государствам ноте от 21 июля 1923 года нарком иностранных дел СССР Г. В. Чичерин объявил о создании Союза ССР, изменениях в государственном устройстве страны и о том, что все международные связи отныне будут осуществляться через НКИД СССР. На наркомат возлагалось осуществление дипломатических сношений СССР с иностранными государствами, защита политических и экономических интересов страны и прав находившихся за границей граждан СССР, руководство проведением в жизнь заключенных с иностранными государствами договоров и соглашений. Заграничными органами НКИД СССР являлись полпредства и консульства. В 1926 году был утвержден Консульский устав СССР, на основании которого консульские учреждения в зависимости от их значения и правового положения делились на генеральные консульства, консульские отделы полномочных представительств, консульства, вице-консульства и консульские агентства.

Расширение деятельности советского внешнеполитического ведомства требовало новых кадров. Уже тогда в руководстве страны понимали, что знание страны пребывания, языка и обычаев должно стать главным требованием к кандидатам на дипломатическую службу. Поэтому особое внимание было уделено поиску людей, обладающих подобными качествами и одновременно верных идеалам революции, всесторонне образованных и имеющих опыт партийной и руководящей работы. Именно таким оказался полпред СССР в Саудовской Аравии Н. Тюрякулов.

Повествуя о дипломатической работе Назира Тюрякулова в Джидде, нельзя не сказать несколько слов о его предшественнике — Кариме Хакимове. Это поможет не только получить более полное представление о советско-саудовских отношениях и обстановке в королевстве, когда на должность полпреда там заступил Н. Тюрякулов, но и о том прагматичном и в то же время деликатном стиле работы, который не только снискал обоим дипломатам уважение в стране пребывания, но и оказался наиболее эффективным в плане обеспечения интересов Советского Союза.

Назначению К. Хакимова предшествовал период первых советско-саудовских контактов и достижения договоренности об установлении дипломатических отношений, что не может не заинтересовать любознательных исследователей истории дипломатии. Кроме того, при всей разнице в происхождении и уровне материального благополучия, поражает удивительное сходство некоторых моментов их жизненного пути до службы в НКИД, а также дипломатической карьеры и последующей трагической судьбы двух советских дипломатов-ровесников.

Карим Хакимов родился в 1892 году в небольшой деревне на границе Башкирии с Оренбургской губернией. С 12 лет стал работать батраком в хозяйстве соседнего бая. Почти всю свою юность Карим провел в скитаниях и поисках средств к существованию — был и дворником, и половым у купца, и рабочим-путейцем, и забойщиком на каменноугольной шахте, испробовал свои силы и во множестве других профессий. Вместе с тем он всегда проявлял склонность к учебе и самообразованию. Несмотря на тяжелое материальное положение семьи, в детстве Карим был отдан отцом в деревенскую школу, где обучался арабской письменности, читал Коран и другие мусульманские книги. В 1908–1910 годах обучался в медресе в Оренбурге и Уфе, где помимо религиозных преподавали и общеобразовательные дисциплины, а также русский язык. В те годы Хакимов и предположить не мог, что скоро его знание жизни, быта, традиций и обычаев мусульманских народов царской России и весьма основательное религиозное образование помогут ему в освоении профессии дипломата, способного достойно представлять в странах арабского Востока интересы молодого советского государства. Как и Н. Тюрякулов, К. Хакимов прошел через горнило Гражданской войны и партийно-государственной работы.

Свою дипломатическую деятельность он начал в 1920 году, когда стал заместителем полпреда РСФСР в Бухарской народной советской республике. Работал генконсулом в Мешхеде и Реште (Персия), входил в состав советско-персидской смешанной комиссии. В 1924 году получил новое назначение — стал первым дипагентом и генконсулом в Королевстве Хиджаз на Аравийском полуострове.

Еще в декабре 1922 года в ходе Лозаннской конференции состоялась встреча наркома иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерина с представителем шерифа Хиджаза Лютфуллой. О содержании их беседы нарком сообщил в письме своему заместителю М. М. Литвинову: «…Я говорил о желательности создания снова Российского консульства в Джедде. Он [Лотфалла] также очень на этом настаивал. Я действительно нахожу, что нам крайне важно иметь в Джедде консула. Джедда находится рядом с Меккой; в Мекке христианам жить нельзя, Джедда же есть столица королевства Геджас; наш консул в Джедде будет в самом центре мусульманского мира, ибо все паломники там проходят, и таким образом очень многие совершающиеся в мусульманстве политические движения, которые теперь от нас ускользают, будут происходить перед глазами нашего консула. При нашей мусульманской политике нам, по-моему, необходимо иметь человека в самом центре мусульманского мира».

Переговоры об установлении официальных отношений между СССР и Хиджазом велись урывками около двух лет. Прямые регулярные контакты наладились только в конце 1923 года. Тогда Лютфулла в качестве посланника Хиджаза в Италии прибыл в Рим, где находилось полпредство СССР. 3 апреля 1924 года Г. Чичерин в письме полпреду СССР в Италии К. Юреневу сообщил о принятом в Москве решении назначить генеральным консулом СССР в Хиджазе К. Хакимова. Г. Чичерин писал по этому поводу: «Решение о вступлении в дипломатические сношения с Геджасом было принято авторитетнейшим учреждением [Политбюро партии большевиков] еще в бытность мою в Лозанне… Это постановление было выполнено… В Геджасе СССР, так же как все другие государства, будет иметь генерального консула, а Геджас будет иметь в Москве посланника… Для нас в высшей степени важно попасть в Мекку. Мы именно потому назначаем генеральным консулом мусульманина, чтобы он мог находиться в Мекке. Между тем, кроме т. Хакимова, других подходящих мусульман нс оказалось, хотя мы искали очень долго. Некоторые дефекты у т. Хакимова есть, но у других возможных кандидатов дефекты несравненно более значительны. Тов. Хакимов уже привык к нашей политике, так как много лет занимал у нас посты. Мы решили, что в ближайшем будущем т. Хакимов выедет отсюда в Геджас».

В телеграмме министра иностранных дел Хиджаза, полученной в Москве 24 апреля 1924 года, говорилось, что переписка между СССР и Хиджазом через хиджазского посланника в Риме доказала «огромное желание» Хиджаза установить официальные отношения с СССР. «Мы ожидаем прибытия Вашего представителя, назначенного по Вашему усмотрению», — писал хиджазский министр. В тот же день М. И. Калинин подписал верительные грамоты, назначавшие К. Хакимова дипломатическим агентом и генеральным консулом СССР в Хиджазе.

В июне 1924 года первый советский представитель в Аравии выехал из Москвы в Хиджаз, и в конце июля Хакимов вместе с семьей и работниками генконсульства прибыл в Джидду. Советскому представителю как мусульманину было разрешено вручить свои верительные грамоты шерифу Хиджаза Хусейну в Мекке, что он и сделал 9 августа 1924 года. Миссия СССР в Джидде стала первым официальным представительством Советского Союза в арабских странах. К. Хакимов проработал в Хиджазе четыре года.

Новый дипломатический агент и генеральный консул СССР Назир Тюрякулов сменил его на этом посту в сентябре 1928 года, когда тот был назначен представителем Ближвостокинторга СССР в Йемене. Очевидно, что в тот ответственный период на должность полпреда в Саудовском королевстве должен был быть назначен человек, способный не только упрочить достигнутые там успехи, но и в кратчайшие сроки зарекомендовать себя в стране пребывания с наилучшей стороны. Восемь лет работы Н. Тюрякулова на посту полпреда в Саудовской Аравии показали, что он более чем успешно выполнил возложенную на него миссию.

Но обратимся к той обстановке, в которой Назир приступал к исполнению своих обязанностей. На Аравийском полуострове разворачивались важные события: энергичный и волевой правитель султаната Неджд Абдель Азиз аль-Сауд сверг правителя Хиджаза шерифа Хусейна с целью объединения большей части Аравии под своей властью. В этой связи руководство НКИД ставило задачу «…сохраняя дружественные отношения с Геджасом… не упускать случая войти в контакт с новой силой Аравии — Ибн Саудом», поскольку в интересах СССР было объединение арабских земель в единое государственное целое. «Если Ибн Сауд будет вести политику объединения арабов — это будет соответствовать нашим интересам, и мы должны будем так же попытаться сблизиться с ним, как мы это сделали по отношению к Хусейну, который старался объединить Аравию».

В эти годы арабский мир по соглашению «Сайкс-Пико» был поделен на сферы влияния между Англией и Францией. Единственными де-факто независимыми среди арабских государств были лишь Йемен да Хиджаз-Неджд. Поэтому не случайно, что именно в этих двух странах Советский Союз обозначил свое дипломатическое и торгово-экономическое присутствие. В январе 1926 года сорокачетырехлетний Абдель Азиз аль-Сауд был провозглашен королем Хиджаза, султаном Неджда и присоединенных областей. Наследник древнего бедуинского рода, он выполнил свою историческую миссию, объединив различные части огромного Аравийского полуострова в единое государство. Однако аль-Сауд попал в сложное положение, поскольку его королевство не имело солидной внешней опоры. Великобритания выступала против объединенной Аравии, Германия еще не оправилась от разгрома, а США в то время не испытывали никакого интереса к пустынному королевству.

В этот непростой для саудовского государства период ему было чрезвычайно важно приобрести мощного «союзника» в мире, поэтому протянутая Советским Союзом «рука помощи» оказалась весьма своевременной. 16 февраля 1926 года СССР первым в мире признал новое государство на Аравийском полуострове. В этот день аль-Сауду была вручена официальная нота, в которой говорилось: «Правительство СССР, исходя из принципа самоопределения народов… признает Вас королем Геджаса, султаном Неджда и присоединенных областей. В силу этого Советское правительство считает себя в состоянии нормальных дипломатических отношений с Правительством Вашего Величества». В ответной ноте аль-Сауд выразил свою «полную готовность к отношениям с правительством СССР и его гражданами, какие присущи дружественным державам».

Позиция правительства СССР, первым признавшего государство аль-Сауда, имела важное значение для укрепления международного положения саудовского королевства. По сути дела, советское признание побудило к его признанию Англию и другие державы, хотя, учитывая поражение британских ставленников во власти Хиджаза, их действия явно носили вынужденный характер.

Очевидно, что решение советского правительства о признании нового государства на Аравийском полуострове было серьезным шагом со стороны одной из влиятельных держав мира и дорогого стоило. Аль-Сауд высоко оценил действия Москвы. Так было положено начало отношениям между двумя государствами.

Однако исторически ситуация складывалась таким образом, что положение, в котором находился король, предписывало ему все еще продолжать оглядываться на Лондон. Великобритания удерживала прочные позиции на Аравийском полуострове и не желала отказываться от своего десятилетиями завоевываемого влияния в регионе. Об этом, не без гордости за свою нацию, писал Лоуренс Аравийский. Он уверял, что британцы, служившие на Арабском Востоке, обладали «счастливым сочетанием… знаний местных условий с опытностью и проницательностью». Это производило настолько сильное впечатление, например, на шерифа Абдаллу [второго сына Хусейна, великого шерифа Мекки], что этот «крайне недоверчивый человек принимал их сдержанное вмешательство как достаточную гарантию для того, чтобы начать восстание против Турции. Он сохранял веру в британский авторитет в течение всей войны, которая изобиловала сомнительными и рискованными положениями».

В какой-то степени эту безоглядную веру в Британию в период борьбы с Турцией «унаследовал» и новый правитель Хиджаза. Поэтому Н. Тюрякулову пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться повышения статуса как советского представительства, так и своего собственного в дипломатическом сообществе в Джидде. Похоже, в конце 1929 — начале 1930 года эти проблемы широко обсуждаются во дворце, хиджазском правительстве и в дипломатических кругах. Поэтому в этот период вопросы о статусе представительства Назир Тюрякулов ставит в своих посланиях в Москву особенно часто.

В Управлении иностранными делами хиджазского правительства в то время подумывали как об учреждении за границей собственных дипломатических представительств, так и о повышении рангов иностранных представителей, аккредитованных при короле. По словам и. о. министра иностранных дел Фуада Хамзы, предполагалось назначение одного представителя для Англии и Голландии, одного для Франции и Швейцарии (или Германии), одного для СССР и Турции. Такой порядок был вызван отсутствием кадров и соображениями экономии. Решение вопроса о саудовских представительствах за рубежом влекло за собой вопрос о повышении рангов представителей иностранных государств в Джидде и в первую очередь английского — Бонда, который в то время пребывал в ранге поверенного в делах.

Назир, разумеется, не мог знать наверняка, в какую форму выльются эти предположения. Будут ли все уравнены в рангах или английский представитель будет выше остальных. Можно отметить лишь то обстоятельство, что Фуад Хамза, будучи явно настроен пробритански, стремился к выгодному для англичан решению этого вопроса. Неизвестной оставалась позиция Франции, Голландии, Италии и Турции. Что касается СССР, то вопрос о советском посольстве поднимался еще при Хакимове. Теперь положение изменилось. «Насколько понимаю, — пишет в НКИД Н. Тюрякулов, — инициатива на этот раз будет исходить от гепра (хиджазского правительства. — Авт.). Таким образом в этой новой обстановке возникает вопрос о том — какой позиции и тактики мы должны придерживаться. Это во-первых. Во-вторых, возникает для нас вопрос о консульской части нашего агентства. По квалификации НКИД у нас имеется консульская часть, руководство которой и по положению, и по традиции возложено на тов. Туйметова. Исходя из того соображения, что необходимо начинать готовиться к возможному изменению нашего положения, прошу оформить руководство Туйметова консульской частью с тем, чтобы в надлежащий момент я мог бы провести оформление этого положения здесь».

Следует отметить, что руководство в Москве также было не чуждо соображениям экономии и далеко не всегда безоглядно отвечало на предложения своего полпреда. Так, по вопросу о выделении консульских функций от Н. Тюрякулова НКИД потребовал прислать конкретные предложения. «Пока что мы считаем возможным, чтобы выполнение консульских функций было возложено Вами на одного из сотрудников, тем более что и объем этих функций в Геджасе незначителен. Для Вашего сведения сообщаем, что выделение консульских функций в дипломатических миссиях не обязательно проводится в порядке организации отдельного консульства или даже консульской части. Для примера укажем на персидское посольство в Москве, которое, при чрезвычайно большом объеме консульской работы, не имеет формально ни одного консульского работника, причем выполнение консульских функций поручается второму секретарю Посольства».

Первенство СССР в признании независимого саудовского государства и неоднократно выражаемая королевским двором и правительством благодарность за это давали немало оснований надеяться на то, что советский полпред может претендовать на лидирующие позиции в местной дипломатической иерархии. В записках Н. Тюрякулова руководству этот вопрос возникает постоянно, но особенно остро он встает к концу 1929 года. Полпред подчеркивает, «что мы здесь давно, еще со времен т. Хакимова ведем спор о старшинстве в дипломатическом корпусе. Последний своими средствами не мог и не может разрешить этот вопрос. Наша тактика заключалась в выдвижении турка. Но турок, к сожалению, постоянно гадил, уступая уже как бы от себя это первенство англичанину. Они двое стали пытаться создавать потихоньку традицию английского первенства. Последний раз эту попытку они сделали 14 июля в день Бастилии во французском консульстве. Несмотря на то, что Сени-бей был предупрежден мной через т. Туйметова о пашей точке зрения на первенство в дипломатическом корпусе и желательности выступления его у французов от имени всех нас».

Каково же было удивление Назира и его спутников, когда принявший сначала это предложение турецкий представитель вдруг выступил в совершенно иной роли. «Мы были свидетелями такой возмутительной картины: вместо того, чтобы согласно уговору с нами выступить в качестве старшины, в присутствии консулов и местных представителей он выступил в качестве простого переводчика речи англичанина на арабский язык. «Английский представитель мосье Бон изволят говорить…» — начал он свой перевод. Таким способом контрабандой англичанин хотел протащить свое решение, хотя бы в форме прецедента. В ответ на это я привлек перса и в день 6 годовщины Турецкой Республики, опередив англичанина, выступил с приветствием от имени всего корпуса на арабском языке.

После этого случая, воспринятого всеми как наше нежелание уступать наше право, министр иностранных дел в беседе со мной коснулся вопроса о порядке, которого будут придерживаться гепра в отношении корпуса. Он заявил, что, по мнению гепра, первое место с точки зрения гепра будет занимать Сени-бей, второе — я, третье — мосье Бонд и четвертое — мосье Мегре (француз). Ф. (Фуад Хамза. — Авт.) спросил мое мнение об этом. Я заявил, что против этого порядка не имею ничего возразить. На этом основании везде и повсюду я стал занимать (ввиду отсутствия турка) первое место и косвенно закрепил тем самым свое старшинство перед англичанином. На банкете, устроенном губернатором в честь эмира, мне было отведено место справа от Фейсала, что не вызвало возражений со стороны других. Таким образом, за Сени-беем закреплено то, от чего он отказывался в пользу англичанина. Сейчас здесь циркулируют слухи о том, что Сени-бей больше не приедет, что на его место предполагается назначить секретаря турецкого посольства в Египте (молодой человек лет 35–36, из свиты Мухиддин-Паши). Если Сени-бей действительно не приедет, то тем самым старшинство будет закреплено за нами». Вместе с тем Н. Тюрякулов понимал сам и пытался довести до сведения руководства НКИД, что речь пока не идет о признании его лидерства в самом дипломатическом корпусе, а лишь о признании его первенства саудовским правительством.

Между тем авторитет и влияние Назира Тюрякулова среди иностранных дипломатов постоянно возрастали. Тому в немалой степени способствовали его эрудиция, знание языка, умение балансировать между интересами сразу нескольких сторон, а также тесные контакты с местной администрацией. Тот факт, что Н. Тюрякулов становится дуайеном дипломатического корпуса, явилось логическим следствием его высокопрофессиональной работы.

В своем письме наркому иностранных дел М. Литвинову от 16 апреля 1930 года Назир пишет, что «исторический спор с англичанами из-за старшинства в дипкорпусе считается законченным в нашу пользу. Как Вы знаете, до последнего времени мы не «виделись» с англичанами (Бонд). Англичане не хотели сделать нам визиты первыми. Вопрос разрешился с приездом английского посланника сэра Андрю Риана: последний нанес визит (я был на хадже) и между нами и англичанами установились теперь вполне нормальные отношения. На официальных торжествах я занимаю первое место, а Риан второе, французский поверенный в делах — м-сье Мегре — третье, Айноль-Мольк — четвертое. Отмечу, что Риан держится по отношению ко мне весьма корректно, обращаясь ко мне в некоторых случаях, как к старшине». Оставалось неясным положение турка Сени-бея — «соперника» в борьбе за пост дуайена. Однако никаких распоряжений насчет него из Анкары не поступало, поэтому недовольный своим теперешним положением Сени-бей уклонялся от посещения торжеств, чтобы «не сидеть на задворках».

Новое положение советского полпреда было довольно скоро признано его иностранными коллегами. Уже 9 января 1930 года на коронационных торжествах в Вади Фатима Н. Тюрякулов выступил в качестве «старшины» с приветственной речью от имени дипкорпуса. Именно к нему стали обращаться в случае возникновения споров и недоразумений как в дипломатическом сообществе, так и во всей иностранной колонии. Так случилось, например, когда в среде англичан возникла идея организовать европейский клуб. «Возглавляет дело Бонд, английский «шарже д’аффер». Филби в оппозиции. Он требует участия в этом деле всех европейцев и обвиняет Бонда в форсировании вопроса, несмотря на то, что тот должен скоро покинуть Джедду». Филби счел необходимым даже прислать Н. Тюрякулову копию своей переписки с Бондом по этому поводу, причем с припиской «как дуайену дипкорпуса». Со своей стороны организаторы клуба прислали в полпредство выработанный ими устав клуба. Со всей возможной дипломатичностью Назир ответил Филби по поводу клуба, что «не может взять на себя обсуждение вопроса, касающегося узкой группы европейцев».

Одним из основных вопросов, который беспокоил Н. Тюрякулова, был статус представительства, являющегося, по сути дела, лицом страны. Тем более что в то время в международном сообществе этим на первый взгляд формальным вопросам придавалось огромное значение. Об этом Назир постоянно пишет в Москву: «Переходя к вопросу о рангах, я могу сообщить Вам следующее: во время последней беседы с Ф. я спросил его о его предположениях насчет рангов и посылки дипломатических представителей за границу. Он повторил свои старые жалобы на необходимость для гепра соблюдения экономии и отсутствие подходящих людей. При этом он добавил, что гепра хотело бы видеть меня, англичанина, турка, француза в одном ранге, например в ранге послов, что в настоящее время мосье Мегре, француз (также представил свои бумаги в качестве «шарже д'аффер» до сего времени он считался консулом). На мой вопрос о времени и сроках Фуад Хамза ответил, что он меня заранее предупредит. Легко догадаться, что геджасцы сначала хотят узнать мнение Лондона о ранге английского представителя в Джедде. Если Вы одобрите, я хотел бы в соответствующий момент заявить о нашем принципиальном взгляде на этот вопрос — равенство сторон и отсутствие с нашей точки зрения «больших» и «малых» государств. Я буду ждать Ваших указаний».

Ответ из Москвы не заставил себя долго ждать. «С этой почтой мы посылаем Вам верительные грамоты в качестве полпреда (на правах чрезвычайного посланника и полномочного министра). Для оформления этого нам нужно будет иметь формальное постановление ЦИКа, о чем мы Вас уведомим дополнительно по телеграфу. Мы надеемся, что Вам удастся провести переформирование Генконсульства в миссию в должном порядке и не отставая от других иностранцев».

Однако реализовать установки НКИД в полной мере Назиру Тюрякулову все же не удалось. Но в том не было его вины. Слишком велика была еще у некоторых представителей саудовских властей инерция во всех более или менее серьезных вопросах действовать с оглядкой на Лондон. Неудивительно, что правительство Хиджаза дало согласие на преобразование советского представительства в дипмиссию только после того, как в декабре 1929 года Форин Офис пошел на повышение статуса своего представительства в Джидде.

Тем не менее уже в первых числах нового, 1930 года произошел обмен письмами между хиджазским правительством и советским полпредом по переформированию дипагентства. В послании Фуаду Хамзе Н. Тюрякулов пишет: «В связи с заявлением В. Превосходительства от 14 декабря с. г., настоящим имею честь от имени моего правительства заявить следующее: Заявление Вашего Превосходительства о согласии Его Величества Короля Геджаса, Неджда и присоединенных областей на переформирование Дипломатического Агентства и Генерального Консульства СССР в Джедде в Дипломатическую Миссию встречено с полным удовлетворением. Добавлю, что учреждение Дипломатической Миссии соответствует желаниям и стремлениям моего Правительства, о чем оно в свое время заявляло. Настоящим имею честь уведомить В. Пр. о переформировании дипломатического Агентства и Ген. Консульства СССР в Джедде в Дипломатическую Миссию и в связи с этим выражаю великую надежду, что это послужит еще большему укреплению и расширению в будущем дружественных отношений, существующих между обеими нашими Правительствами».

Фуад Хамза ответил: «Имею честь подтвердить получение Вашего письма от 1 января 1930 г. (1-8-1348 г.), в котором уведомляете меня о решении Правительства СССР переформировать свое Дипломатическое Агентство в Джедде в Дипломатическую Миссию, начиная с даты вышеуказанного Вашего письма. В связи с этим приношу Вам свои поздравления и выражаю пожелание, чтобы это изменение послужило началом новой эпохи в отношениях обеих стран».

26.02.1930 г. в Мекке Н. Тюрякулов вручил принцу Фейсалу верительные грамоты, аккредитующие его уже в качестве Чрезвычайного и Полномочного посланника (высшая на тот момент в СССР дипломатическая должность. — Авт.). Любопытно описание Н. Тюрякуловым в своем дневнике обстоятельств, в которых происходило вручение им верительных грамот: «26 февраля 1930 г. Опять в Мекке. В 10 часов вечера (такой поздний час объясняется рамаданом) с соблюдением всех пунктов объявленного по корпусу порядка я в сопровождении т. Туйметова и адъютанта эмира Халид-бея приехал в «Хамидие» (напротив Каабы). Почетный караул. Толпа любопытных. После 3–4 мин. ожидания в приемной был принят эмиром Фейсалом в присутствии чиновников министерства иностранных дел. Обмен речами и вручение грамот. В порядке особой по отношению к нам любезности и внимания вручение моих грамот было приурочено именно к этому вечеру «Лейлатуль-кадр» (Ночь судьбы). По воззрениям мусульман, сегодняшняя ночь является наиболее почитаемой. Посмотрим, что готовит нам судьба в Мекке». Таким образом, в Мекке Назир вручил верительные грамоты наместнику короля в Хиджазе уже в новом качестве. При этом стороны обменялись следующими речами:

Речь Полпреда.

«Ваше Высочество,

Центральный Исполнительный Комитет оказал мне честь и возложил на меня ответственную миссию назначением меня Полномочным Министром и Чрезвычайным Посланником при особе Его Величества Короля Геджаса, Неджда и присоединенных областей — Абдул Азизе Ибн Абдурахмане Аль-Фейсале Аль-сауде.

Целью настоящего назначения является укрепление и усиление дружественных отношений установленных к взаимному удовлетворению обеих сторон между двумя странами.

Я приложу все свои силы для осуществления этой задачи, опираясь на высокие симпатии и благосклонные отношения, которых я удостоился со стороны Его Королевского Величества, со стороны Вашего Высочества, а также государственных деятелей со времени моего прибытия в эту страну. Я надеюсь, что встречу те же симпатии и то же отношение в своей новой деятельности.

Я прошу Ваше Высочество соблаговолить передать Его Королевскому Величеству мои симпатии и добрые пожелания Его Величеству, членам королевского дома и стране.

Я прошу Ваше Высочество передать Его Величеству и его благородному народу добрые пожелания Председателя ЦИК СССР.

Позвольте представить Вашему Высочеству мои верительные грамоты, которыми я назначен с новой миссией, и просить Ваше Высочество принять выражение моего глубокого к Вам уважения».

Ответная речь эмира Фейсала.

«Господин Полномочный Министр и Чрезвычайный Посланник, я рад принять именем Его Величества Ваши верительные грамоты, которые соблаговолили (прислать) господин Председатель ЦИК СССР и которыми Вы назначены Полномочным Министром и Чрезвычайным Посланником при особе Его Величества Короля Геджаса, Неджда и присоединенных областей.

Те благородные симпатии, на которые Вы изволили указать, и те добрые пожелания, которыми Вы выразили стремление к продолжению дружественных и лучших отношений и укреплению их, являются для нас общими чувствами.

Я не сомневаюсь, что сегодня Мы открываем новую эпоху в отношениях наших стран и этим закладывается прочный фундамент дружбы между ними.

Я уверен, что при выполнении возложенной на Вас задачи Вы будете встречать со стороны Его Королевского Величества благосклонное отношение и всяческое содействие, а со стороны моей и государственных деятелей — действительное желание помочь Вам во всем, что способствует укреплению дружественных отношений между обеими странами.

С этими чувствами принимаю от имени Его Величества, моего Великого отца, Ваши верительные грамоты и прошу Вас соблаговолить передать высокие приветствия и добрые пожелания Его Превосходительству господину Председателю ЦИК СССР и его благородной нации от имени Его Королевского Величества и его народа.

Я желаю Вам успеха в Вашей деятельности».

Комментируя это событие, «Известия» от 03.06.1930 г. напомнили, что название «агентство и генконсульство» обычно применялось к представительствам в странах, которые «не обладают полным суверенитетом». «Упрочение фактической и формальной независимости государства Ибн Сауда привело к уничтожению этой архаической формы иностранных представительств». Тем самым, благодаря усилиям Назира Тюрякулова был окончательно определен не только достойный статус советского представительства в Джидде, но и еще раз подтвержден авторитет СССР на международной арене. Это было незамедлительно отмечено иностранными дипломатами. Как только о состоявшемся переформировании советского представительства в дипмиссию и назначении Н. Тюрякулова полпредом был извещен весь дипломатический корпус, французский и английский «шарже д’аффер» (хотя последний так и не известил советское представительство о состоявшемся переформировании своего представительства в дипмиссию) и итальянский консул направили Тюрякулову письменные поздравления с новым званием. Остальные нанесли ему визиты.

Обо всем процессе переформирования советского дипломатического представительства в дипломатическую миссию, о восприятии этого события иностранными дипломатами и местной элитой, а также о своем «карьерном росте» до дуайена Назир со всеми подробностями и не без юмора информирует Москву. В записках по этому поводу заметна его внимательность, на первый взгляд, к мелким, но на самом деле весьма существенным для дальнейшей работы деталям. «Сообщение представителям дружественных стран о переформировании нашего учреждения сделаю после вручения грамот. Переформирование английского консульства в миссию состоялось 22 декабря. В своем циркулярном сообщении, разосланном им всем за исключением нас, он сообщает также о своем назначении в качестве поверенного в делах. Продолжая старый спор о старшинстве в дипкорпусе, он не сделал до сих пор ко мне визита, хотя на всяких торжествах и банкетах гепра мне постоянно отводит первое место (справа от эмира), а ему — второе. После его выступления в французском консульстве (14 июля 29 [года]) в качестве «старшины» при переводчике Сени-бее (?) я выступил в качестве старшины от имени корпуса на арабском языке в день национального праздника Турецкой республики. Он тогда на это ответил выступлением от своего имени на французском языке. После него с такими же приветствиями выступили мсье Мегре и синьор Солаццо. После этого случая Бонд больше не выступает первым, хотя всячески старается подчеркнуть, что он не признает меня в качестве старшины».

«8–9 января 1930 года в 2 верстах от Джедды, в Кандара проходили коронационные торжества, а вечером был устроен банкет на средства нашего антагониста Джеддинского губернатора. Присутствовал эмир. Справа от него сидел я, слева — Ахмед Зекки-паша. Справа от меня губернатор, за ним — Бонд. Хамза выступил с большой речью, в которой охарактеризовал личность короля, его борьбу за независимость страны еще «в те дни, когда Аравия стонала под игом иноземцев». Затем подробно остановился на внутреннем и внешнем положении страны, отметив в качестве достижения факт переформирования 4 консульств в миссии (Англия, СССР, Франция и Персия)… Он отметил достижения Ибн Сауда в отношении установления в стране порядка и культурной работы. Затем по традиции выступали представители различных организаций с речами и стихами.

Я решил свое выступление перенести на другой банкет, который должен был состояться на другой день в долине Вади Фатима (между Меккой и Джеддой). Этот банкет устраивался на средства городов Мекки и Джедды и носил более народный характер. Другие члены корпуса также не выступали. Хамза потом объяснился со мной — он, оказывается, ожидал моего ответного выступления. Я указал ему, что в подобных случаях он обязан предварительно договариваться».

В ходе празднеств Назир Тюрякулов продолжал работать и не забывал отслеживать взаимоотношения между представителями саудовской власти, что помогало ему адекватно оценивать расстановку политических сил в стране и информировать о ней руководство НКИД. «Выяснилось одно интересное обстоятельство: Хамза в качестве главного распорядителя не допустил выступления на этом торжестве «представителя Джедды». Произошел между Хамзой и губернатором конфликт, который на другой день улаживал эмир. Губернатор отказался участвовать на торжествах в Вади Фатима. Эмиру удал ось уломать старика. Примирял их. Не дождавшись окончания торжеств, Хамза уехал в Мекку. На этот раз на торжествах присутствовали представители и Мекки и Джедды. Места были распределены в том же порядке.

В соответствующий момент я выступил с речью на арабском языке. После меня выступил Бонд (на английском языке), за ним — Мегре (на французском языке). Отношение арабов к моей речи было явно сочувственное. В то время как моя речь была поддержана дружными возгласами присутствующих, речи Бонда и Мегре были выслушаны без признаков какого-либо реагирования. Помимо египетских журналистов присутствовало много сирийцев, ковейцев, а также много бедуинских лидеров. Выступление Бонда, несмотря на то, что я говорил от имени корпуса, преследовало одну цель: показать, что он продолжает стоять на прежней позиции непризнания моего старшинства, и, кроме того, поддержать престиж английского имени перед колониальными жителями. Все это показывает, что Бонд решил оставаться на своей позиции, пока не приедет новый английский посланник, который должен будет сделать визит в качестве новоприехавшего и урегулировать наши отношения. Арабы с любопытством наблюдают за нашими «личными» отношениями».

Повышение статуса дипломатического представительства СССР, «вступление в должность дуайена» — эти события можно считать праздниками на фоне насыщенной тяжелой рутиной работы советского полпреда. Но не это было самым сложным: Назир любил свою работу, отдавался ей самозабвенно и увлеченно, воистину служил не за страх, а за совесть. И при этом далеко не всегда встречал понимание со стороны своего руководства в том, что такая самоотдача требует большой затраты сил, а значит, и отдыха. В письме в НКИД он даже вынужден обратиться с довольно-таки редкой личной просьбой: «Прошу отдел и лично Вас по моему вопросу. Предоставленный мне в январе отпуск является просто издевательством. Не имея теплых вещей и нуждаясь в ремонте здоровья и отдыхе, я вынужден просить реализацию моего отпуска перенести на лето». Но дело не только в удобстве и комфорте. Тюрякулов не считает для себя возможным использовать предоставленный ему отпуск в январе месяце еще и потому, что зимой перед хаджем общественно-политическая жизнь страны оживлялась, и его присутствие там в это время года было необходимым. «…Возвращаться зимой в СССР для отдыха и лечения бессмысленно». Поэтому свой отпуск Назир откладывает до лета, когда «жизнь в стране замирает (даже войны в это время прекращаются) и имеется возможность в СССР как отдохнуть, так и пройти известный курс лечения».

Внутренняя жизнь и повседневная работа представительства также требовали его пристального внимания. Одной из основных забот Н. Тюрякулова на протяжении всех лет его работы в Джидде оставалась проблема кадров: переводчики, дипломаты, врачи…

Уже в одном из первых подробных писем в НКИД, адресованном Пастухову, новый полпред ставит «вопрос о переводчике», от которого, по утверждению Тюрякулова, будет во многом зависеть успех его миссии. «Тов. Хикмет Бекинин умер в ночь с 19 на 20 июля (пятница/суббота) в три часа утра. Из донесения доктора Абдуль-Фаттаха (из голландского консульства) Вы увидите причину и обстоятельства смерти Бекинина. По констатировании врачом смерти Бекинина, его тело в тот же день было похоронено на кладбище Уммуль-Хава (кладбище Евы) с соблюдением всех мусульманских обрядов. Вскрытие не было произведено и поэтому ход болезни и ее финал представлены лишь теоретически на основании диагноза.

Обстоятельства же, при которых Бекинин заболел бациллярной (?) дизентерией, приблизительно таковы: утром того дня, когда он слег в постель, покойный спрашивал нас о признаках дизентерии. Его интерес к симптомам этой болезни вызывался, очевидно, начинавшейся болезнью. На второй день (болезнь длилась всего около 9—10 дней) Нина Александровна Тюрякулова расспрашивала больного и установила, что за день или два до своего заболевания он выпил на базаре воду (конечно, не кипяченую!), после которой почувствовал себя плохо. Начитавшись кое-какой научно-популярной литературы и проработав некоторое время с доктором Бабаджаном в качестве переводчика, покойный по-дилетантски самоуверенно относился к вопросам здоровья и лечения. В первый же день своей болезни он съел 10 яиц (вместе с желтком), что усугубило его положение. Характерно то, что вымывая свою посуду дома с мылом, в то же время он мог на базаре и в частных домах пить сырую воду и есть овощи. В первый же день болезни обнаружилась тенденция мании и психического расстройства. На 3–4 день он уже стал страдать от призраков. Рвал на себе белье, пытался выброситься из окна 3-его этажа и постепенно перестал узнавать людей и вещи. Возможно было, что имело место довольно редкое явление метастаза в мозг.

По местным обычаям тело покойника более 1 дня невозможно держать дома. К тому же и климат не допускал этого. Пароход до сего времени не прибыл. При таких обстоятельствах мы вынуждены были похоронить его немедленно с соблюдением неизбежных при наших условиях обрядов».

Проявляя сочувствие, по-человечески жалея покойного, Н. Тюрякулов и в этих скорбных обстоятельствах не забывает о возложенных на него обязанностях. Он шлет в Москву отчет обо всех присутствовавших на похоронах представителях местных властей, а также информирует НКИД о тех возможностях, которые открываются перед советским представительством благодаря четкому следованию на похоронах местным обычаям. Такой подход не выглядел циничным, поскольку ничто не было сделано искусственно, вопреки верованиям Бекинина или из желания произвести благоприятное впечатление.

«На похоронах были Сени-бей, турецкий пр. и сын Лари эфенди (Персидский кон.). Участвовала вся наша местная колония. С выражением соболезнования явились: Taha — помощник губернатора, начальник полиции, секретарь мининдела, Хамди-бей — исп. об. француза (Мегре в Бейруте, Го во Франции), Хасан-бей — его представ., купцы, знакомые и друзья покойного. Сегодня с той же целью явился известный Мухаммед Насиф.

Резюме: наше право на мусульманском кладбище, т. е. наше право на поездку к Мекку, этой смертью как бы закреплено в мнении правительства и общественных кругов. Репутация же Бекинина как религиозного человека лишь подкрепляет это положение. Все это для вас может звучать странно, но эго гак. С другой стороны, мы соблюли ваххабитский идеал могил и похорон: никакой помпезности и никаких отличительных знаков на могиле! Таким образом, покойный будет продолжать служить нам, а его семья будет иметь право на некоторую помощь со стороны государства».

Между тем со смертью Бекинина вопрос о переводчике встал особенно остро. Разумеется, сам Н. Тюрякулов, владея иностранными языками, испытывал минимальные трудности. «В сношениях с Хамза (мининдел) пока обхожусь и могу обойтись без переводчика». Однако в деятельности полпредства существовало немало направлений, например, работа с местной прессой, где требовались услуги квалифицированного арабиста. «Теперь о живых. Нам нужен переводчик. Судя по телеграмме т. Аркадьева (вместо Моргунова?), имеется кандидат на место переводчика. Кто он — мы не знаем. Поэтому я условно рекомендовал т. Билялова (Билалов), работавшего в Информ, отд. Наркомторга по арабской прессе. Его знаю по Цизу, где он занимался переводом на башкирский язык. Его знает и Башкирское представительство в Москве. Характеристика: молод, работящий, молчалив. Беспартийный. Холост. Если нет никаких особых препятствий к принятию т. Билялова, то просим внимательно отнестись к нашему кандидату, т. к. мы заинтересованы заполучить опытного человека. Другое: мы просим ускорить решение этого вопроса во избежание ослабления нашей информационной работы по печати».

Когда в начале 1931 года решался вопрос об отъезде в апреле в отпуск ближайшего помощника Назира — Туйметова, а летом — и самого полпреда, последнего крайне беспокоила ситуация, что в представительстве не остается хорошо знающих языки сотрудников. «…Матюшкин остается один. Он еще не владеет ни европейскими языками и ни арабским языком в мере необходимости. Очевидно, что он может оставаться один только в том случае, если его вы согласитесь оставить на лето здесь в качестве лишь управляющего полпредством, нс возлагая на него ни работы по представительству ни по своим, ни по связи с местным обществом. Если на это НКИД не пойдет, то он должен озаботиться прислать своевременно товарища соответствующей квалификации со знанием языков хотя бы французского и турецкого. Я так говорю, имея в виду, что вы, может быть, возьмете кого-либо из Турции на время. Попутно скажу, что Матюшкин оказался работником более способным и восприимчивым, чем Катышев и чем мы ожидали. Надеюсь, что он скоро войдет в курс туйметовской работы. Что касается языков, надо думать, что начнет говорить не раньше чем через год. После того как обжигаешься на одном, начинаешь дуть и на другое. Ведь Катышев не владел и русским языком. Большое значение имеет и культурный уровень человека. Я с большой надеждой отношусь к Матюшкину, придираюсь к его произношению, заставляю произносить по нескольку раз каждое слово и ввожу в арабский язык. Он пока что не огорчается и не всегда удачно, но и всегда старательно выводит «анны», «дады» и т. п. Одновременно помогаем по части французского языка. Дай бог не ошибиться. Аль мустакбаль кешшаф».

После приезда Матюшкина в миссии произошло перераспределение обязанностей, которое, с одной стороны, должно было облегчить жизнь, но с другой, добавило новых хлопот. «Туйметов постепенно вводит т. Матюшкина в курс своей работы, подготавливая его к полному охвату всех его функций, которые он нес (консульские функции, счетоводство, хозчасть и пр.)… Матюшкин назначен секретарем полпредства с окладом переводчика, поскольку наши местные возможности не позволяют нам решить этот вопрос иначе. Туйметов предполагает выехать в апреле месяце исходя из того, что, во-первых, он не может после долгого пребывания в жаркой стране зимой вернуться в СССР и, во-вторых, потому, что полпредство в настоящее время в нем нуждается. Поэтому мы решили перевести т. Матюшкина на оклад секретаря после отъезда т. Туйметова. Нот. Матюшкин сейчас выдвигает требование о назначении ему оклада секретаря, основываясь на приказе о его зачислении и назначении по управлению делами. Прошу рассмотреть этот вопрос и дать нам твердые указания. Просьба подтвердить согласие НКИД. В связи с этим НКИД надлежит озаботиться о присылке нового соответствующего сотрудника к апрелю месяцу, чтобы отъезд Туйметова и Тюрякулова не оголил полпредство».

Тяжелая ситуация с профессионально подготовленными кадрами вынуждала Назира Тюрякулова заниматься не только своими прямыми обязанностями, но и поиском потенциальных работников и подготовкой смены. «Имея в виду незначительность кадров арабистов в Москве, я считал бы в интересах нашего дела необходимым практикование системы стажерства. Один арабист из окончивших Восточный институт или старшекурсников мог бы один год использоваться для практической стажерской работы в Джедде, подготавливаясь к своей будущей работе в агентствах и представительствах. Этим способом мы обеспечили бы себя небольшим кадром людей, владеющих арабским языком не только теоретически, а и практически.

На языке Корана здесь невозможно на базаре купить себе и коробку спичек. Между тем в наших учебных заведениях, выражаясь фигурально, готовят не арабистов, а коранистов, могущих объясняться лишь с мертвецами и ангелами. Кроме того, стажерство стимулировало бы интерес к арабскому сектору со стороны учащихся в смысле обеспечения их в будущем работой при условии их работоспособности. Количество мест в арабском секторе наших институтов должно быть при этом сужено до рамок потребности во избежание «перепроизводства»».

Есть ведь и такие арабисты: как, например, Акчурин, которые кончают институт им. Нариманова и работают в Наркомторге по другой специальности после блестящего окончания арабского сектора. Между прочим, представляю Вашему вниманию и этого товарища в качестве кандидата на место переводчика. Наряду с хорошими познаниями по арабскому языку он подготовлен и для работы по экономической линии и безукоризненно владеет русским языком, что дает ему преимущества перед Биляловым. Покойный Бекинин не только не знал русского языка, но не хотел развивать и углублять свои познания в этой области, в результате чего нам приходилось заниматься переводом с русского языка Бекинина на общерусский литературный язык. Это обстоятельство отнимало много времени при подготовке для Москвы информационных материалов».

Однако бывали в работе представительства ситуации, когда отъезд «ценного переводческого кадра» воспринимался как дар божий. Так случилось с переводчиком Катышевым, после отбытия которого на родину Н. Тюрякулов с огромным облегчением пишет в Москву: «…доволен тем, что мы все после отъезда Катышевых и по приезде тихих людей обрели покой и избавились от скандалов, которые являются типичными для народных судов Москвы. Мы молчали. Ке фер! Я ведь не мог даже замечания делать им. Первое и последнее мое замечание т. Катышеву о неудобстве танцев в утренние часы и стука над потолком… когда там сидят гости (так оно и случилось), вызвало обвинение меня со стороны обоих Катышевых в бюрократизме и т. д. вплоть до разговоров со слезами, которые выжимались в любой момент. Я вынужден был молчать и тогда, когда Катышев избивал свою жену, и последняя кричала о помощи. После этого начинаешь относиться с недоверчивостью ко всем новым людям. Я обо всем этом рассказал Вам исключительно для того, чтобы отметить всю важность тщательного подбора работников во всех отношениях».

Непростое положение сложилось в представительстве и с медицинским обслуживанием. На первых порах по любому поводу приходилось прибегать к услугам любых доступных специалистов. Или выручала Нина Александровна Тюрякулова, врач по образованию. Однако поскольку это не входило в круг ее прямых обязанностей, требовался кадровый специалист из Москвы. Случилось так, что именно смерть Бекинина явилась тем печальным «примером, который иллюстрирует наше «сиротское» положение. Я лично не собираюсь болеть, но наличие врача в консульстве для оказания помощи сотрудникам и нашей местной колонии в первую очередь считаю необходимым и полезным. Требования, которые я мог бы предъявить по этому вопросу, сводятся к тому, чтобы врач (или доктор) был опытен по своей специальности, мужчина лет 35–45. Желательно, чтобы был мусульманин, если его жена тоже будет заниматься врачеванием, то тоже неплохо. Сейчас нас пользует женщина-врач (гречанка) Petridis и голландский доктор яваец Абдуль-Фаттах (последний лечил Бекинина). Это очень и очень неудобно. Кроме того, население справляется о том — будет ли у нас врач. Хотя т. Туйметов считает во избежание «разговоров», имевших место в прошлом, что лучше прекратить амбулаторный прием больных, я полагал бы возможным и полезным для наших общих интересов продолжить амбулаторный прием нашего советского населения, не ограничивая круг деятельности врача стенами консульства. Пока же мы в порядке местного найма предлагаем пригласить жену д-ра Бабаджана, которая скоро должна приехать на «Лусе» и которая, по сведениям т. Хакимова, согласна работать у нас. На это дело мы имеем телеграфное согласие т. Аркадьева. Вообще же предпочитал бы иметь здесь в агентстве лишнюю женщину, хотя бы в качестве врача. Если в этом отношении перегну палку в сторону излишней осторожности, то мы не пострадаем. Это я говорю в учёте культурного уровня местного населения и местных традиций».

Учитывая местные традиции, а вовсе не по причинам «женоненавистничества» Н. Тюрякулов вновь и вновь поднимает вопрос о докторе-мужчине. «У нас продолжает работать женщина-врач Тивель (Бабаджан). Она работает здесь в порядке местного найма. Я по-прежнему остаюсь на «мусульманской» точке зрения, что нам лучше иметь все-таки мужчину доктора. Правда, она работает прекрасно и приобрела большую популярность среди женской половины населения: ежедневно принимает до 25–30 чел. Из осторожности по нашему совету она часто отсылает к другим врачам (сирийцам), чтобы ее не подозревали в «отбивании» чужих больных. Население весьма довольно. Тем не менее, прошу Вашего содействия в замене ее мужчиной. Частным образом узнал, что вопрос о докторе Мошковском встретил какое-то затруднение. Если это так — то приходится сожалеть. Нельзя ли ускорить разрешение этого вопроса в желаемом нами направлении».

Настойчивые просьбы полпреда были в конце концов услышаны, и накануне 1930 года «одновременно с почтой» в Хиджаз выехали «врачи Мошковский (высококвалифицированный ученый специалист по вопросам тропических болезней), главным образом для ведения научных исследований, и его ассистент врач Нахашвили, главным образом для подсобной работы и для клинической практики. Хотя по настоящий день мы не получали Вашего сообщения о визе для Нахашвили, рассчитываем, что Вам удастся ее получить. В противном случае, Нахашвили пришлось бы поехать на некоторое время в Ходейду и там дожидаться визы для приезда в Геджас».

В сопроводительном письме НКИД Н. Тюрякулову предлагалось использовать работу вновь прибывших медиков для укрепления контактов с местными политическими кругами, тем более что примеры такого эффективного взаимодействия уже были. Для этого почтой было направлено «письмо Наркомздрава т. Семашко министру здравоохранения Геджаса (если такового нет, можно передать его в другое соответствующее ведомство). Полагаем, что Вы используете это письмо для создания делового контакта междут. Мошковским и геджасскими властями. Сообщаем для Вашего сведения, что работа нашей амбулатории в Санаа и в частности д-ра Бабаджана имеет прекрасные результаты и превратилась в один из каналов нашего политического и культурного влияния. Наркомздрав очень заинтересован в научной работе т. Мошковского и от успехов последней будет зависеть его дальнейшее отношение к медицинской работе в Геджасе. Работа т. Мошковского действительно должна иметь крупное научное значение. По всем этим причинам мы просим Вас создать максимально благоприятные условия для работы т. Мошковского и учитывать, что ему также необходим ассистент Нахашвили, как его ближайший помощник».

Как для специалиста-бактериолога, перед Мошковским в Саудовской Аравии открывалось широкое поле деятельности. В качестве ученого и специалиста по малярии Мошковскому удалось установить деловые отношения с хиджазскими медицинскими властями и простыми врачами, которым он много содействовал по линии организации бактериологической работы в Джидде. Как врач Мошковский пользовался большим авторитетом у хиджазцев. Он лечил от малярии принца Фейсала и других видных деятелей. В иностранных миссиях также жаждали воспользоваться его помощью, а наиболее тесные отношения установились у него с голландцами. «Но особенно ярко выявилась для гсджасцев польза от нашей медицинской работы в связи с предпринятыми итальянской стороной попытками объявить хадж неблагополучным по холере, на основании одного неясного случая заболевания. Д-р Мошковский предложил свои услуги геджасцам и провел целый ряд бактериологических опытов, которые показали, что в Геджасе холеры не имеется».

Очевидно, что установленное благодаря бактериологическим исследованиям Мошковского отсутствие холеры в Хиджазе, а также его разъяснения о ходе своих работ, которые он, с ведома Н. Тюрякулова, давал отдельным дипломатам (Райяну, Мегрэ и др.), «охладило интерес итальянцев к «холерной» зацепке и теперь они бьют перед нами отбой. Попутно отмечу, что тактика, которой по моему указанию придерживался проф. Мошковский, заключалась в тщательнейшем ограничении своих как письменных (Геджасскому правительству), так и устных (иностранцам и представителю Международного карантинного Совета в Джедде д-ру Салиху, неотступно следившим за работой нашего врача) сообщений рамками материалов, подвергшихся исследованию с его стороны. Другими словами, наш врач избегал бросать тень на сообщение из Массауа, хотя фактически результаты его работы, касающиеся хотя бы только одного Геджаса, по сути дела поставили под сомнение правильность и законность карантинных мер Совета, базирующихся главным образом на итальянском свидетельстве. Такой вывод приходится делать из заявления главного инвектора Совета генерала Дюгэ».

По «холерному вопросу» Назир во многом действовал на свой страх и риск. И лишь когда успехи и признание были налицо, он взял на себя смелость высказать претензии Центру: «…мы не имели и не имеем никаких указаний о линии нашего поведения по холерному вопросу. Мы действовали по нашему разумению. Так, конечно, не годится. Мы прилагаем специальную записку и по этому вопросу, в которой Вы найдете все, что касается наших соображений о постановке медчасти при полпредстве. Попутно прошу расшевелить НКЗдр и Бюро Загр. Информации и попросить их более внимательно относиться к установлению более тесной связи с нами. Нужно позаботиться, чтобы наши врачи здесь чувствовали постоянный глаз Москвы. Между тем Мошковский не имеет никаких указаний. Все исчерпывается частными сведениями и письмами. Кроме того, необходимо обеспечить своевременный отпуск и отдых врачей, чтобы не отпугивать других при поисках работников для Джедды. Мошковский до сих пор пребывает в неизвестности насчет того, как быть дальше. Неизвестность не позволяет установить твердую программу работы медчасти, которая к тому же является полузаконным придатком полпредства».

О том, что Н. Тюрякулову удалось «заполучить» в лице профессора Мошковского специалиста высочайшего уровня, говорит хотя бы го доверие и уважение, которое испытывали к нему представители Голландии, с которой в ту пору у СССР не было дипломатических отношений. «Являясь в общем английским «подголоском», голландцы по отдельным вопросам, как, например, по карантинным делам, не всегда солидаризируются с англичанами, как это видно из материалов д-ра Мошковского. Личная и культурная связь между нами и голландской миссией вполне удовлетворительна. Ван-Мюллен любезно предоставил Мошковскому воспользоваться нужными последнему официальными материалами и отчетами из архива голландской миссии. В свою очередь и Мошковский по приглашению ван-Мюлена и с моего согласия оказывал медицинскую помощь больным явайнам, служащим миссии, производил научные исследования на голландском пароходе, на котором имелись подозрительные по эпидемии больные, и обучает врача миссии явайца Абдуль Фаттаха некоторым новым приемам работы по бактериологии, делясь с ним научными новостями. Несмотря на отсутствие официальных отношений между нами, ван-Мюлен аккуратно придерживается «традиционно» дружеских отношений. Перед своим отъездом (июль) в отпуск он явился с прощальным визитом и в беседе со мной сообщил, что голландский мининдел в своей инструкции предлагает ему сохранять с нами наилучшие личные отношения». Медицина помогала наводить дипломатические мосты…

На этих основаниях у Назира возникают дополнительные соображения по укреплению советско-саудовских связей, о которых он незамедлительно информирует руководство. «Я сделал вывод, что Мошковский должен развивать контакты с гепра по своей линии. В осуществление этого Мошковский в этом году снова примется за «холеру». Он ставит (для себя) задачу попутного исследования источников воды, которые, по его предположению, могут давать холероподобные вибрионы. Но это чисто научная задача. Несмотря на все благоприятные условия Мошковского, мы сумели протолкнуть его вперед, мирно завоевать известное положение, заставить признать свой авторитет. Он недавно стал лечить эмира Фейсала (малярия). Иностранцы живо интересуются — когда Мошковский уедет. По отношению к иностранным представителям я вел себя лояльно: по моей просьбе и в моем присутствии в нашем полпредстве Мошковский давал объяснения научного характера английскому послу Риану, итальянцам и, ставя об этом в известность гепра. Результатом его работы гепра довольно. В первое время относились с опаской. Корректное отношение показало, что мы не собираемся подвести геджасцев. В этом году думаю, что будет лучше, более тесный контакт».

При отъезде Мошковского директор здравоохранения Хиджаза д-р Махмуд обратился к нему с письмом, в котором указывалось, что Хиджаз всегда будет помнить о ценной работе советского доктора, и в связи с этим выражалась глубокая благодарность.

Между тем командировка специалистов-медиков закончилась довольно быстро. Уже в конце декабря 1930 года из Джидды на родину выехал Нахашвили, и профессор Мошковский остался один. При этом он «много нервничает из-за квартирных неурядиц в Москве. Необходимо оказать семье (сестре) самое активное содействие по охране его прав. Было бы желательно получить от Вас две успокоительные строчки на этот счет!», — пишет в Москву Н. Тюрякулов. В то же время он информирует Центр, что «после хаджа удерживать Мошковского не будем, вернее, не сможем! Если хотите сохранить преемственность — его заместителя пришлите своевременно (хотя бы к маю). Обратите внимание на это дело. Писать особо еще раз не будем». Увы, его призыв услышан не был. С отъездом Мошковского медицинская работа приостановилась, так как несмотря на все настояния и специальные «письма тов. Карахана тов. Владимирскому от 10 июня, НКИД не удалось подобрать подходящего врача для Джедды». Только к самому концу года удалось оформить врачей Виленского и Кудлаеву, которые выехали в Хиджаз 26 января 1932 года, но пробыли в стране недолго. Быть может, как показало будущее, к счастью. Хотя и краткосрочного пребывания Виленского хватило, чтобы нанести ощутимый урон имуществу и репутации амбулатории при миссии.

Между тем полпред не уставал убеждать руководство НКИД в необходимости создания при миссии постоянно действующей амбулатории. «15 июля 1933 года приехал д-р Жуков-Хованский. 16-го он приступил к работе, которая вначале неизбежно сводилась к приведению амбулатории в порядок и выявлению ее наличных материальных возможностей. Нужно сказать, что еще до приезда д-ра Г. Д. Жукова-Хованского нами были проведены «субботники» с той же целью. Однако этого было далеко и далеко не достаточно, чтобы успокоиться насчет амбулатории. Основную работу по чистке «авгиевых конюшен» провел и проводит д-р Жуков. Эта работа не закончена до сего времени. Об этом лучше всего прочтете в характеристике амбулатории, которую дает сам доктор Жуков. Из всего этого легко можно заключить — в каком состоянии амбулатория была оставлена Виленским».

Полпреду приходилось вникать во все детали, поскольку только от него зависело, будет ли оказана амбулатории из Москвы необходимая материальная помощь. Не говоря уже о том, что после отъезда прежнего медперсонала, к которому и во время его работы накопилось немало претензий, была обнаружена самая банальная недостача. «Эта работа необходима прежде всего потому, что я должен точно знать — чем и в какой мере помочь амбулатории (в отношении медикаментов, оборудования, материалов). Уже в процессе этой работы выяснилось, что, несмотря на незаконный увоз Виленским части патентованных средств амбулатории (это устанавливается — сообщим через пароходных работников), мы в отношении некоторых медикаментов достаточно обеспечены. Правда, имеется ряд медикаментов, в которых амбулатория нуждается как в воздухе. Обо всем этом конкретно можно говорить лишь после полной инвентаризации всей материальной части амбулатории. Это первая задача, которая получит свое разрешение, как надеемся, в сентябре».

Стремясь еще более упрочить советские позиции в королевстве, Назир Тюрякулов считал необходимым продолжать действовать через медиков, чья популярность в Хиджазе все более возрастала. В связи с этим он выступает с идеей об организации собственной лаборатории. «Основное — микроскопы и знания — есть. Небольшая помощь с нашей стороны, и лаборатория будет готова». Особое значение, которое придавал полпред созданию лаборатории, было обусловлено тем, что без таковой поставить работу амбулатории на действительно профессиональном уровне было невозможно.

Между тем «лабораторная работа монополизирована здесь голландским и ничего не понимающим в этом деле англо-индусским врачом. Зависеть нам от них, хотя бы в косвенной форме, не следует. Геджасские здравоохранительные организации еще не в состоянии поставить свою лабораторию». Наконец, последняя поставленная полпредом задача — «выработка положения о работе медчасти Полпредства…».

Настойчивость Н. Тюрякулова была вознаграждена. Врача Москва прислала. Он оказался высококлассным специалистом, с самого первого дня зарекомендовал себя таковым и снискал полпредству большой авторитет и благодарность со стороны местного населения. «Само собой разумеется, что уже через неделю после своего приезда д-р Жуков начал прием больных. Работает с 8 утра до 1.30 п. п. Учитывая бытовые особенности местного населения, мы установили такой порядок: один день принимаем мужчин, другой день — женщин. Прием производится по билетам (очередь). Дети принимаются вне всякой очереди. Ежедневно принимаем теперь 30–40 человек. За истекшее время доктором Жуковым принято около 710 человек. Как новое явление отмечу — наша амбулатория обслуживает почти весь местный гарнизон (главным образом, неждийцы). Неждийцы-солдаты и о нашем докторе говорят: «doxtur albalshefik zayin» и на предложение обратиться к своему правительственному «дохтуру» отрицательно цокают».

Большинство местного населения страдало от малярии, трахомы, детских, женских и венерических болезней. Социальный состав больных — городская беднота, купечество, солдаты, полицейские, чиновники. Охотно пользовались услугами советской амбулатории и иностранцы. Из-за большого наплыва пациентов полпред постепенно вводит систему оплаты за медицинское обслуживание. «Стараемся хотя бы незначительно, но все-таки почти всегда взыскивать стоимость медикаментов. Богатые пациенты платят по повышенным индивидуальным ставкам. Визит на дом — 1 фунт.

Вопрос о доме доктора с доходов по визитам будет учтен в положении, которое будет своевременно послано в отдел. Пока доходы амбулатории мизерны. Без нашей помощи поставить ее на ноги невозможно. Если формально амбулатория подчиняется НКЗдраву, то это мне не мешает смотреть на нее, как на часть нашего организма, выполняющую определенную функцию. Ввиду этого мною за счет моей внутренней полпред-ской экономии были немедленно произведены все срочные и необходимые работы по улучшению условий работы в амбулатории (побелка, новые полки на складе, мебель, умывальники, и, кроме того, тем же способом нанял для амбулатории (формально для полпредства) служащего араба (очень толковый и инициативный человек). В Мекке у знакомого турка-фармацевта Sokasun за бесценок приобрел новую аптекарскую посуду».

В условиях крайне низкого уровня здравоохранения в то время в Хиджазе работа советской амбулатории внесла заметный вклад в дело внешнеполитической пропаганды, популяризации достижений Советского государства. Отдавая себе отчет в том, что главная заслуга в этом деле принадлежит доктору Жукову-Хованскому, полпред не скрывает своего восхищения высококвалифицированным специалистом, проявляет всяческую заботу об условиях его повседневной жизни. «…Я заявил доктору Жукову, что в меру моих возможностей я всегда окажу ему помощь, чтобы амбулатория была организована как следует, и чтобы он мог показать все свои знания. Доктор Жуков очень доволен и обстановкой, и условиями работы. Я считаю, что мы обязаны помогать ему, затем требовать с него и подольше удерживать его на этой работе. Гастролеры на год вредны. Пробыв же на работе более продолжительный срок времени, доктор изучает и язык, и людей, и быт, и т. д., и т. п. Исходя из этого, я стараюсь максимально удовлетворять требования Жукова, чтобы прикрепить к нам на продолжительное время.

Есть еще один важный практический вопрос: о жалованьи доктора Жукова. По договору доктору Жукову определен оклад в 190 американских долларов. В связи с падением доллара доктор Жуков теряет ежемесячно до 100 золотых рублей. При уровне его оклада и местной дороговизне (едим и пьем почти всегда привозное) это является серьезным для него убытком. Необходимо самым настойчивым образом добиться изменения этого положения. По этому поводу доктор Жуков пишет заявление (копия — вам). Убедительно прошу отдел и Вас поддержать ходатайство доктора Жукова».

Полпреду Н. Тюрякулову одинаково результативно удавалось решение множества вопросов, как политических, так и бытовых. На чисто дипломатическом поле он довольно успешно конкурировал со значительно более опытными представителями западных держав. А знание местных реалий помогало ему не просто избегать досадных ошибок, но и завоевывать уважение со стороны местной элиты и коллег-дипломатов.

Как мы видим, несмотря на монотонность будней, наполненных множеством проблем и забот, во всем, с чем Назир Тюрякулов соприкасался в своей дипломатической деятельности, характерным для него был поистине масштабный государственный подход. Он умело разбирался во всех хитросплетениях дипломатической борьбы не только на Ближнем Востоке, но и европейской и мировой аренах. Ориентация на конечный результат в отстаивании национальных интересов своего государства, проницательность, неуемная энергия, здоровая амбициозность, профессионализм и пассионарность превращают Н. Тюрякулова в весьма заметную фигуру в истории советской дипломатии.