Полуночная роза

Глава 15

Они перебрались на пароме через реку Раппаханнок и отправились дальше вдоль Потомака в Уэстморленд. Эрин, утомленная долгими часами любовных утех, большую часть дороги спала. Хотя у Райана тоже имелись причины для усталости, она подозревала, что его отчужденность связана с чем-то еще. Казалось, он напряженно размышлял о чем-то очень важном. Но ей не хотелось спрашивать, что именно его мучает. С другой стороны, рассуждала она, почему он должен уделять ей внимание? Он женился на ней только потому, что она нужна ему в постели, а в остальное время у него могут быть свои дела.

Ночь им предстояло провести в гостевом коттедже, расположенном на отвесном берегу с видом на реку Потомак. Здесь тоже все было приготовлено заранее: удобства по высшему классу, лучшие вина и изысканные блюда.

За обедом они ели жареную утку с вишневым соусом и пили сладкий мускат. Как объяснил Райан, вино делали прямо здесь, на плантации.

— Твои друзья — состоятельные люди, — заметила Эрин. — Часто ты встречаешься с ними?

— В нашей семье разъезды всегда были обычным делом, — отмахнулся он. — Во всяком случае, для мужчин.

— Теперь ты можешь путешествовать в женском обществе.

— О нет, — возразил он поспешно. — Сомневаюсь. Думаю, тебе хватит забот с детьми.

Такое заявление тотчас же вызвало ее возражения…

— К счастью, у меня есть и другие интересы в жизни. И я сразу говорю об этом, если, конечно, тебе небезразлично. Я не считаю, что мой удел — ежегодно рожать детей. Мне хочется путешествовать, увидеть мир, чем-нибудь заняться… Я не намерена сразу же заводить детей. По-моему, нужно сначала привыкнуть к супружеской жизни, научиться вести хозяйство и…

— Тебе не нужно ничему учиться и ничего вести, Эрин.

Эрин проглотила вишневый соус и спросила, что он имеет в виду.

Он аккуратно отложил в сторону нож и вилку. Вытер рот салфеткой и сухо проговорил:

— Пока еще хозяйка Джасмин-Хилла — моя мать. И она останется ею до конца своих дней. Сейчас весь дом держится на ней. Разумеется, мать не тот человек, с которым легко поладить, но, слава Богу, места у нас хватает. Так что вы можете почти не общаться. А то, что ты сказала насчет детей… — продолжал Райан, не сводя с Эрин пристального взгляда, — я думаю, природа сама рассудит. Я хочу, чтобы у нас было как можно больше детей. Некоторые же вещи, о которых ты упомянула, мне, честно говоря, не понятны. Что ты имеешь в виду, говоря о путешествиях? И о каких еще занятиях ты говоришь? Единственное твое занятие — быть женой и матерью. — Райан подозрительно смотрел на супругу. — Что ты задумала?

Эрин начала злиться. Она прекрасно понимала: Райан хотел помешать ей работать с Магалией и «Свободными землями».

— Да ничего я не задумала, — нахмурилась Эрин. — Я люблю ездить верхом. Почему я не могу самостоятельно совершать прогулки? Почему мне нельзя навестить маму. В конце концов, я могла бы вместе с ней работать в церкви. Да мало ли вещей, которыми я могла бы заняться? Райан, пожалуйста, не надейся, что я буду все время сидеть дома и плести кружева вместе с твоей матерью.

Райан отодвинул тарелку. Он решил тотчас же изложить жене свои соображения…

— Послушай, Эрин, — начал он, — ведь я уже сказал тебе, что изменил свои намерения относительно любовницы.

Она пожала плечами, не понимая, почему Райан опять заговорил на эту тему.

— Какое это имеет отношение к делу?

— Пока я был помолвлен с Эрминой, — проговорил он, — будущее представлялось мне скучным и пресным. Если я и собирался делить с ней ложе, то исключительно ради того, чтобы иметь детей. Я не ждал от нее ни страсти, ни настоящего тепла. Она не могла дать мне того, что мужчина ищет в женщине, и поэтому собирался подыскать себе любовницу. Я полагал, что со временем и Эрмина начнет заводить себе любовников, потому что ей тоже захотелось бы делать что-то для собственного удовольствия. Но нам с тобой это ни к чему, — взволнованно продолжал он, вставая из-за стола. Он зашел к ней со спины и обнял за плечи. — В тебе я нашел то, о чем и помышлять не смел. Никогда не предполагал, что в женщине может быть столько душевности, темперамента, обаяния и живого ума. Я не всего, но точно знаю: мне никто, кроме тебя, не нужен. И я не намерен делить тебя с другим мужчиной, — закончил Райан, повысив голос.

— О чем ты говоришь! — возмутилась Эрин. — У меня же до тебя никого не было. Я не из тех, кто может позволить себе… подобную неразборчивость. Ты должен это понять. Хотя при твоей закоснелости, — добавила она с нотками иронии в голосе, — тебе этого не докажешь, ты все равно будешь твердить свое.

Райан, казалось, не расслышал ее последних слов. Он снова заговорил:

— Порядочные женщины — большая редкость. После замужества им становится скучно, и они начинают искать развлечений на стороне. Но со мной такие вещи не пройдут. Я слишком дорого заплатил за обладание тобой. Не для того я поступился гордостью, чтобы отдавать тебя другому мужчине. Я убью любого, кто захочет увести тебя. Если же ты попытаешься оставить меня, тебе не будет пощады. Я сверну твою прекрасную шейку…

Он сомкнул пальцы вокруг ее горла.

Эрин, отстранив его, вскочила со стула.

— Как ты смеешь шутить подобным образом? — воскликнула она, заметив усмешку на его лице.

— А с чего ты взяла, что я шучу? Заруби себе на носу: теперь ты принадлежишь мне. Я буду заботиться о тебе и ограждать от всех бед. Я все беру на себя. Тебе ни о чем не придется беспокоиться. — Он поднял жену на руки и направился в спальню, не обращая внимания на ее хмурый вид. Уткнувшись носом в ее щеку, он прошептал: — Лишь об одном тебе следует беспокоиться: тебе потребуется максимум выносливости. Набирайся сил, потому что тебе постоянно придется утолять мой любовный голод.

Он опустил Эрин на кровать и начал медленно раздевать, с вожделением глядя на ее тело, восхищаясь совершенством ее форм. Райан любовался своей женой, как любуются редким произведением искусства; он припадал губами к ее телу, словно к святыне. Его поцелуи все больше возбуждали ее, но Эрин не хотела, чтобы муж видел, как она наслаждается его ласками, как страстно желает его.

И Эрин удалось скрыть свои чувства и ощущения — иначе ей пришлось бы полностью подчиниться мужу.

После этой ночи было много других ночей, когда она изображала бесстрастие, делала вид, что просто уступает мужу. Но это только распаляло его, и своими изощренными ласками Райан заставлял ее умолять о любви. При этом он всегда был деликатен и сдержан; Райан ни разу не пытался взять ее принуждением и всегда старался доставить жене максимум удовольствия.

Когда он признался, что его совершенно не интересуют другие женщины, это был ее первый триумф. Сама же Эрин не собиралась открываться, хотя не мыслила себе жизни без его объятий.

Несмотря на полное взаимопонимание в своих интимных отношениях, днем они по-прежнему «вели боевые действия». Каждый из супругов, как мог, удовлетворял свое самолюбие и не упускал случая поддеть оппонента острым словцом.

Путешествие продолжалось спокойно, без происшествий. Переправившись на пароме через Потомак, они направились в Вашингтон. По пути сделали две остановки и снова провели время в заранее подготовленных коттеджах — снова в отсутствие хозяев и слуг. Никто их не беспокоил.

В Вашингтоне же началась совсем другая жизнь. Остановились они в одном из самых дорогих отелей. Днем знакомились с достопримечательностями или делали покупки, а по вечерам посещали знакомых Райана. Эрин быстро поняла, что ее муж известен далеко за пределами Виргинии. Он общался с высокопоставленными людьми — сенаторами и конгрессменами, а также с представителями высшего света. Находясь рядом с ним, Эрин упивалась ощущением всеобщего уважения и держалась величественно и гордо. Откуда у него такие связи, часто задавалась она вопросом. Он пояснил, что не видит в этом ничего особенного. Некоторые из его знакомых, как и он, являлись выпускниками Вест-Пойнта, другие — участниками войны 1812 года.

— Мир тесен, — говорил он с усмешкой. — И, кроме того: наверное, имеется что-то общее между бывшими вояками и политиками. То есть мы варимся в одном котле.

Хотя Эрин наслаждалась жизнью в Вашингтоне и чувствовала себя вполне счастливой в роли новоиспеченной супруги, она беспокоилась о матери и не забывала о Летти. Мало ли что могло произойти в родном доме за время ее отсутствия… И это наполняло ее сердце тревогой. Однажды утром она не удержалась и спросила, как долго продлится их путешествие.

— Разве тебе не нравится, как ты проводишь время? — спросил Райан, нахмурившись.

Эрин не хотелось огорчать мужа, и она поспешила успокоить его:

— Нет, что ты… Все просто замечательно.

В то раннее утро они, как обычно, завтракали у себя в номере. Райан взял с подноса стопку свежих конвертов. С тех пор, как он остановился в городе, к нему в отель приходило множество писем и открыток.

Он начал просматривать приглашения, откладывая в сторону те, которые его не интересовали.

— Театры. Обед. Чай. Уик-энд с верховой ездой и охотой. — Он, посмеиваясь, покачал головой. — Как ты относишься к опере? Можно пойти на открытие сезона. Нас приглашают на «Фауста». Так… А это что? — Райан внимательно рассматривал один из конвертов. Затем вскрыл его и с интересом прочитал вложенный в него листок. — Стоящее предложение. — Он одобрительно кивнул. — Обед с Джеймсом Талмиджем из Нью-Йорка. Он будет с женой.

— Кто это? — спросила Эрин, хотя в действительности ей было все равно. Для нее этот обед означал то же, что и все предыдущие: она наденет очередное вечернее платье, облокотится на руку мужа, будет потягивать вино и мило улыбаться.

— Это член палаты, один из тех, кто в феврале поднял на ноги весь конгресс. Я имею в виду шум в связи с петицией территории Миссури о присвоении ей статуса штата. Конгресс принял к рассмотрению законопроект, дающий право на подготовку конституции и выделение ассигнований. Талмидж предложил утвердить его после внесения двух поправок. Первая предполагает наложение запрета на ввоз рабов, а другая — признание определенных свобод для них. Вторая поправка гласит, что дети тех, кто уже находится в стране, должны получать право на свободу по достижении двадцати пяти лет.

— Теперь я вспомнила это имя, — сказала Эрин. — Да, палата представителей действительно приняла обе поправки, но потом они были провалены сенатом.

Райан раскрыл рот от изумления. Ему еще не приходилось встречать женщин, интересующихся политикой. Тем более женщину, понимающую, что происходит в стране.

— Откуда ты об этом знаешь? — не удержался он.

Эрин, в свою очередь, также изобразила удивление.

— А ты откуда? — ответила она вопросом на вопрос. — Вот и я оттуда же.

— Ты хочешь сказать, что читаешь в газетах новости политики? — не скрывая удивления, спросил Райан.

— Разумеется, читаю. — Она начинала сердиться, потому что в очередной раз была вынуждена что-то доказывать ему. — А что в этом особенного?

— Большинство женщин не…

Эрин не дала ему договорить и язвительно заметила:

— Я не большинство женщин, Райан. Тебе следует хорошенько это запомнить.

Он нахмурился. Ему хотелось устроить очередную словесную дуэль, но на сей раз Райан устоял перед подобным искушением.

— Ладно, — сказал он, вставая из-за стола, — мне надо уехать по делам. Сегодня тебе придется развлекаться самостоятельно. Вот деньги. Если хочешь, походи по магазинам.

Хотя покупки Эрин не интересовали, деньги она взяла, как и брала до этого. То, что Райан давал ей раньше, она припрятала в подкладке своего сундука. Ко времени их возвращения домой Эрин рассчитывала скопить приличную сумму, которую она собиралась передать Магалии.

К вечернему приему она надела платье лимонного цвета с пелериной и украсила волосы пестрой лентой. Посмотрелась в зеркало и осталась собой довольна. Райан одобрит, решила она. Вообще он проявлял повышенный интерес к ее нарядам и любил говорить, что платье «следует выбирать с учетом тех мероприятий, для которых оно предназначено». Конечно, ей не нравилось, что муж занял такую позицию: не ему решать, что и когда ей надевать. Однако Эрин временно уступила, понимая, что ей еще не хватает опыта светской жизни. Когда же они вернутся в Ричмонд, она отстранит его от «дамских дел» и будет сама подбирать себе гардероб.

Перед ужином гости общались в гостиной: слушали музыку, беседовали, пили вино и угощались закусками. Потом все отправились в столовую. Эрин расположилась справа от мистера Талмиджа. Беседа за столом носила самый общий характер. Говорили обо всем понемногу, в основном на житейские темы. Эрин знала, что на подобных вечеринках политические и прочие серьезные вопросы в присутствии дам никогда не обсуждались. Тем не менее она надеялась хоть что-то разузнать о ситуации с Миссури. Все, что так или иначе касалось рабства, сейчас было для нее особенно актуально.

Поднявшись из-за стола, мужчины обычно снова отправлялись в гостиную — со своим коньяком и сигарами. Женщины уходили в другую комнату пить чай или шерри и поболтать о детях и рукоделии. Эрин опасалась, что ей больше не представится возможность обсудить жизненно важный для нее вопрос с таким компетентным человеком, как мистер Талмидж. Поэтому во время короткой паузы в беседе она осмелилась завести разговор на интересующую ее тему.

— Мистер Талмидж, я рада случаю познакомиться с вами. Сейчас много пишут и говорят о Миссури, о предоставлении этой территории прав рабовладельческого штата и о ваших поправках к законопроекту.

Все глаза сразу обратились к Эрин. В столовой воцарилось молчание. Талмидж же изумился, увидев перед собой женщину, поднимающую подобный вопрос. Он откашлялся и пробормотал:

— Верно, наше крыло в конгрессе занимается этим законопроектом.

Даже оказавшись в центре внимания, Эрин не смутилась, настолько велик был ее интерес к этому вопросу.

— Позвольте узнать, мистер Талмидж, как вам видится будущее территории Миссури. Поддержат или не поддержат ее ходатайство другие штаты? И не откажетесь ли вы от своих намерений, если дело с поправками застопорится? Впрочем, конгресс может взять на себя особые полномочия, хотя они и не предусмотрены конституцией. Однако, — продолжала Эрин, еще более осмелев, — высказывается предположение, что это встретит сопротивление части южан, которые увидят в подобной инициативе опасный прецедент. Ведь при нынешнем преобладании представителей от северных штатов в один прекрасный день конгресс может замахнуться на интересы многих рабовладельцев…

В столовой царила такая тишина, что, казалось, было слышно, как лопаются пузырьки в бокалах с шампанским.

Первой заговорила дама на другом конце стола, супруга присутствовавшего здесь же сенатора от южан:

— Вы так говорите, как будто даже радуетесь такой перспективе, миссис Янгблад.

Эрин посмотрела в ту сторону, где сидел Райан. Он наблюдал за ней с напряженным, сосредоточенным видом. В эту минуту она как раз собиралась сказать мистеру Талмиджу, насколько гуманна его идея и как было бы хорошо, если бы удалось осуществить ее. Если бы в конгрессе потребовали от Миссури и других территорий, претендующих на аналогичный статус, вхождения в союз в качестве свободных штатов, это явилось бы первым важным шагом. Возможно, потом рабство перестало бы существовать. Но какой толк от благих намерений и славословий? — подумала Эрин, как бы глядя на себя со стороны. Изображать оппозицию и завоевывать популярность наивными рассуждениями — и это вместо того, чтобы реально помогать освободительному движению. Недостойное, глупое поведение! Поэтому Эрин не стала развивать свои мысли и решила слукавить.

— Ну что вы, мэм… — сказала она с виноватой улыбкой. — Ничего такого я не имела в виду. У моего мужа тоже есть рабы, и я уверена, что он солидарен с Югом. Я всего лишь хотела выразить мистеру Талмиджу нашу озабоченность.

— Мне кажется, лучше предоставить эти заботы мужчинам, — посоветовала дама.

Мистер Талмидж покровительственно похлопал Эрин по руке.

— Как государственному человеку, мне приятно отметить свежие веяния. Когда женщин начинают беспокоить глобальные национальные проблемы, это что-нибудь да значит. Но я тоже считаю, миссис Янгблад, что занятие политикой не для прекрасной половины человечества. Оставьте это нам, старым чудакам. А вы уделяйте больше внимания тому, что вам удается лучше всего, — оставайтесь всегда такими же очаровательными.

Эрин нахмурилась, но промолчала. Она не могла примириться с тем, что устраивало других женщин: им нравилось просто украшать собою жизнь, ей же хотелось стать частью этой жизни.

По завершении ужина она почувствовала себя как бы в изоляции. В дамской гостиной она не принимала участия в общей беседе, ее это совершенно не волновало. Сейчас ей уже хотелось побыстрее покинуть этот город, чтобы у нее не возникало более подобных трудностей — Эрин не могла и не желала держать при себе свое мнение.

Райан ни словом не обмолвился о прошедшем вечере.

Наутро они оставили Вашингтон. Эрин подозревала, что муж устроил этот отъезд несколько раньше, чем планировал, но ничего об этом не сказала.

Они сели в экипаж и поехали на восток через штат Мэриленд к портовому городу Аннаполису — там сделали остановку. Райан распорядился, чтобы кучер остался в имении его друга и поработал у него до их возвращения. Супруги же пересели на небольшой пароход, который Райан нанял вместе с командой.

— Будем надеяться, что тебя не укачает, — сказал он перед тем, как они взяли курс на Чесапикскую бухту. — Не дай Бог. А то я видел, что бывает со многими дамами во время морских прогулок. Стоят весь день возле перил… зеленее травы.

Эрин была в восторге. Ей нравился бодрящий запах моря и ласковый ветерок. Она наслаждалась пребыванием на палубе и совсем не стремилась возвращаться в их фешенебельную, хотя и не слишком просторную каюту.

Райан тем временем корпел над финансовыми отчетами, полученными из Филадельфии, и был доволен, что Эрин нашла себе хоть какое-то развлечение. Он не подозревал, что жена уговорила капитана позволить ей остаться на мостике.

Эрин с восхищением наблюдала за точными и уверенными действиями капитана. Рассматривая карты, она пыталась понять, как ему удается так легко ориентироваться в бесчисленных проливах и каналах и выбирать нужный курс. К тому времени, когда они вошли в бухту Делавэра, экипаж уже успел по достоинству оценить способности очаровательной пассажирки. Она усвоила почти все тонкости судовождения и разбиралась в навигации не хуже настоящего штурмана.

Первые дни в Филадельфии ушли на знакомство с городом, раскинувшимся на широком пространстве между двумя реками. Своей планировкой город напоминал большую шахматную доску с ровной «решеткой» обсаженных деревьями авеню и «кубиками» кварталов. Эрин с удовольствием прошлась по местным лавочкам и магазинам. Познакомилась с первой в Америке библиотекой и обнаружила там множество интересных фолиантов. Райан не подозревал в ней такой любознательности и был изумлен той жадностью, с какой она поглощала историческую литературу. Казалось, Эрин стремилась запомнить каждую прочитанную строчку. Повальное увлечение книгами, посвященными искусству общения и хорошим манерам, не вызывало у нее ничего, кроме смеха. Она быстро составила себе представление о ценностях, привычках и образе жизни зажиточных филадельфийцев. Уважаемые и благополучные семьи «баррикадировались» в своих особняках не хуже, чем в Ричмонде, и связывали себя даже более жесткой системой ограничений и условностей.

Жизнь местной элиты протекала по раз и навсегда усвоенному стереотипу. Днем люди в основном занимались делами. Ближе к вечеру двери домов открывались для званых обедов, танцев и мероприятий типа розовых балов, хотя здесь были приняты также и «утренние визиты». Эрин обратила внимание на пригласительные билеты и визитки, которые рассылались гостям, и настаивала, чтобы Райан приобрел некоторое количество, прежде чем они уедут из города.

За посещением магазинов, приемами и «культурными мероприятиями» Эрин не забывала о самом главном и только ждала удобного часа. В тот день, когда Райан отправился без нее на какую-то деловую встречу, она решила, что настало время действовать. Как только Эрин вырвалась на улицу, ее охватило радостное возбуждение. В этом городе почти осязаемо чувствовалось биение свободы. Время от времени ей попадались на глаза несомненно свободные негры. И всякий раз ей хотелось подбежать к нему (или к ней) и спросить, как установить контакт с теми, кто мог что-нибудь знать о сбежавшей девушке — рабыне по имени Летти. Слезы отчаяния жгли ей глаза. Чувствуя свое бессилие, она продолжала бессмысленно бродить по улицам, сбивая ноги о булыжники и проклиная себя за нерешительность.

В конце концов она забрела на Арч-стрит и увидела Дом заседаний, резиденцию квакеров. Здесь собирались члены организации, известной как «Общество друзей». Ей уже приходилось встречать этих людей. Мужчины-квакеры носили скромные темные костюмы, тогда как женщины, как правило, отличавшиеся изящными фигурками и миниатюрными ножками, были одеты в платья из ярких тканей. Эрин знала, что женщины выполняли в этой организации роль посредников и связных, но не осмеливалась к ним подойти. Чуть позже она увидела выходившего из Дома заседаний мужчину в квакерском одеянии. Он с любопытством посмотрел на нее, как бы спрашивая, не ищет ли она кого-нибудь. Но и на сей раз ей не хватило духу обратиться к незнакомцу с вопросом. Резко повернувшись, Эрин зашагала прочь.

К вечеру они с Райаном были приглашены в дом владельца одной из корабельных фирм. Чарльз Градинджер интересовал Райана как возможный компаньон. Эрин знала, что Градинджер — вдовец, и поэтому рассчитывала, что после обеда втроем она сможет принять участие в беседе. Однако ее надежды не оправдались. По окончании трапезы негритянка, которую мистер Градинджер ласково называл Нанни Бесс, повела ее в библиотеку. Нанни Бесс в свое время получила вольную и теперь служила у Градинджера экономкой.

Это была шестидесятилетняя седовласая женщина, крепко сбитая, невысокого роста, с добродушным круглым лицом.

— Ваш муж сказал мастеру Чарльзу, что вы очень любите книги. Здесь вам будет удобно.

Она повернулась, чтобы уйти, но Эрин, сгоравшая от любопытства, остановила ее.

— Мне очень хочется спросить, откуда у вас такое произношение? Совсем не чувствуется диалекта…

Нанни Бесс с готовностью рассказала Эрин свою историю.

— Я одна из немногих, кому повезло, миссис Янгблад. Мне было всего десять лет, когда умер мой хозяин. После этого его вдова дала рабам вольные. Конечно, все безумно обрадовались. Все, кроме меня. Дело в том, что меня продали вместе с родителями. Пока нас везли на корабле из Африки, они умерли. И мне некуда было идти. Тогда хозяйка оставила меня в своем доме. Я жила вместе с ней и ее дочерью на правах компаньонки. Молодая мисс научила меня читать и писать, а также правильно произносить слова. Она выросла и стала миссис Чарльз Градинджер. Мы не разлучались до самой ее смерти. Потом мистер Градинджер оказался настолько добр, что не стал ничего менять. И вот теперь я помогаю ему.

Эрин молча кивнула. Действительно, Нанни Бесс родилась в сорочке. Не многим рабам выпадало такое счастье. Негритянка как-то странно посмотрела на Эрин — как бы с затаенной обидой.

— Вас обидел мой вопрос? — спросила молодая женщина.

Нанни Бесс немного помолчала, затем сказала:

— Возможно, это бестактно с моей стороны, но мне тоже хочется… спросить кое о чем. Я давно ждала удобного случая, чтобы встретить кого-нибудь с Юга и спросить… Много у вас рабов?

Эрин нахмурилась и, не осознавая, что говорит, выпалила:

— У меня нет рабов! А сколько рабов у моего мужа, я не знаю.

Нанни Бесс прищурилась, как бы обдумывая услышанный ответ. Затем понимающе кивнула.

Эрин хотела задать пожилой женщине еще один вопрос, который, по-видимому, был бы воспринят как неподобающий, но та, ни слова не говоря, вышла из комнаты.

Эрин в растерянности бродила по библиотеке. Сейчас книги не вызывали у нее интереса. Райан намекнул, что, вероятно, они скоро уедут домой. Когда она начинала думать о том, что, возможно, ждет ее по возвращении, у нее возникали тревожные мысли и чувство неудовлетворенности — она сожалела о потерянном времени. Если бы ей удалось хоть что-то узнать о Летти, она попыталась бы передать ей записку и часть припрятанных денег.

Эрин сняла с полки томик Кольриджа. Это был знаменитый «Кубла-хан». Рассеянно полистав страницы, она уже хотела поставить книгу обратно, как вдруг услышала голос Райана. Эрин слышала голос мужа совершенно отчетливо, словно он стоял прямо за книжной полкой. Быстро раздвинув книги, она посмотрела в образовавшуюся щель и увидела дверные петли. Все стало ясно: здесь находилась потайная дверь в кабинет.

Изумленная своим неожиданным открытием, Эрин придвинулась как можно ближе к полке и стала слушать, о чем говорили мужчины в смежной комнате. Она уловила в голосе Райана нотки раздражения.

— Нет, мистер Градинджер, я не могу. Мой интерес к участию в корабельном бизнесе чрезвычайно велик, но не надо втягивать меня в подобные дела. Я не имею никакого отношения ни к колонизации, ни к депортации и не хочу этим заниматься. Да это и не вяжется с моим общественным положением. Я сам крупный рабовладелец. У меня большие плантации и коневодческие фермы. Я хочу ввозить в Виргинию ценные породы лошадей из Европы, получать потомство и увеличивать поголовье. А вы предлагаете мне переправлять рабов обратно в Африку. И к тому же, извините, — Райан повысил голос, — нельзя не учитывать следующие обстоятельства: речь идет о нарушении закона о беглых рабах. Как известно, конституция предполагает наложение штрафа на любое физическое лицо, участвующее в укрывательстве беглого невольника.

Мистер Градинджер поспешил уточнить:

— Речь не идет только о беглых, мистер Янгблад. Среди этих негров много свободных. Они уже получили вольные, им просто некуда ехать. Согласно переписи 1810 года, в стране в общей сложности насчитывается около двухсот тысяч таких людей, и назрел вопрос: что с ними делать? У нас сформировалась своеобразная прослойка отвергнутых. Они лишены элементарных человеческих прав. Им отказано в гражданстве. К великому прискорбию, эти люди оказывают все более негативное воздействие на жизнь страны. «Общество колонизации» считает, что мы поступим справедливо, если поможем этим людям уехать туда, откуда они прибыли. Поэтому сейчас идут поиски путей сотрудничества с правительством, различными фондами и частными лицами. Я, откровенно говоря, рассчитывал на вашу помощь. Думаю, вы не можете не осознавать, насколько гуманной была бы подобная акция. Ведь вам не чуждо сочувствие к этим несчастным?

— Гуманность и сочувствие, как вы выразились, мистер Градинджер, в моих устах всего лишь громкие слова. Подобные понятия не согласуются с наличием трех с лишним сотен рабов. Я сочувствую тем из них, с кем плохо обращаются их хозяева, но боюсь, у меня лишь один выбор — признать существование рабства. Иначе я не смогу эффективно вести собственное хозяйство. Сами посудите, как я могу вкладывать деньги в вашу затею? Ведь вы заявляете, что вашим основным грузом будут рабы… Не важно, свободные они или беглые. В любом случае это поставило бы меня в идиотское положение. Особенно при нынешнем положении дел в наших краях. Сейчас нам и без того хватает хлопот с беглыми.

Эрин услышала, как мистер Градинджер презрительно фыркнул.

— Да, я понимаю. — В его голосе звучала насмешка. — Некоторые из них принадлежат некоему мистеру Закери Тремейну, насколько мне известно. Как видите, слухи о его дурном обращении с людьми доходят даже до Филадельфии. Я уж не говорю о его участии в нелегальной торговле рабами. Об этом мы тоже наслышаны.

Эрин поморщилась. Вероятно, Райан сейчас скрежетал зубами, проклиная себя за то, что женился на приемной дочери такого недостойного человека. Но это не ее вина, хотя сейчас все равно ничего не докажешь. Не врываться же к ним с объяснениями?..

— Мисс Эрин, не желаете чаю?

Эрин обернулась и почувствовала, как у нее запылали щеки. Растерявшись — ведь она подслушивала чужой разговор, — Эрин со смущенной улыбкой проговорила:

— Любопытство — это мой большой грех. И все же меня возмущает, — добавила она, нахмурившись, — до чего же мужчины эгоистичны… Непременно им нужно уединяться, как будто женщинам не хочется принять участие в беседе.

Нанни Бесс склонила голову набок и прищурилась.

— Я только что от них, — медленно и тихо проговорила она, не сводя с Эрин пытливого взгляда. — Я зашла спросить, не нужно ли им чего-нибудь. Они говорили об отправке свободных негров в Африку. Возможно, эти дела вас интересуют?

Эрин колебалась. Наконец, осмелев, энергично закивала.

— Да, — прошептала она срывающимся голосом. — Очень… Боюсь, даже слишком интересуют.

— Мы все ужасно боимся, миссис Янгблад. Сейчас очень опасное время для моих соотечественников. Могу я спросить, откуда у вас этот интерес? Вам незачем опасаться меня, можете быть со мной до конца откровенны. У меня нет причин разглашать то, что вы мне доверите. Вероятно, я даже больше вас заинтересована сохранить это в секрете.

Эрин раздирали сомнения, можно ли довериться этой женщине, чьи отношения с миссис Градинджер удивительным образом напоминали ее дружбу с Летти? Наконец она решила рискнуть и рассказала ей о Летти и о том, как они стали близкими подругами.

— И коль скоро я здесь, в Филадельфии, — продолжала Эрин, — я должна выяснить, где она и что с ней. Говорят, сюда направляются беглые рабы. Мне необходимо что-то предпринять. Я очень за нее беспокоюсь.

— Куда, вы говорите, она побежала? К границе Виргинии и Северной Каролины?

Эрин кивнула:

— Да. И это все, что мне удалось узнать.

— Ужасные места. Не зря их называют Гиблой топью. Там полно ядовитых змей, желтых мух и красных жуков, а от клещей и москитов просто нет спасу. Во всяком случае, так говорят. — Лицо негритянки скривилось в гримасе. — И все равно рабы стремятся туда, если им удается сбежать от хозяев. Это для них… вроде второго дома. Ваша подруга, наверное, поступила так же, миссис Янгблад. Не беспокойтесь, она не будет одинока. Там много ее соотечественников. И все они торчат в этой глуши только ради одного — помогать беглым рабам.

Эрин почувствовала, как заколотилось ее сердце.

— А не могли бы вы выяснить, действительно ли она там? Нельзя ли мне связаться с кем-нибудь из тех людей?

— Нет, — уверенно заявила Нанни Бесс. — Кроме того, что я уже сообщила, я вам ничего не скажу. И не стану ничего узнавать. Огласка — вещь опасная. Я не могу рисковать и доставлять неприятности мистеру Градинджеру.

— Почему у него должны быть неприятности? — изумилась Эрин.

Нанни Бесс, до той минуты стоявшая на пороге, прикрыла дверь и направилась к дивану. Усевшись, она указала Эрин на место рядом с собой.

— Послушайте, что я скажу вам, деточка, — проговорила она торопливым шепотом. — То, что беглые рабы оседают здесь, совсем не означает, что они в безопасности. Никоим образом. На каждом шагу их подстерегают стражники, их преследуют шпионы. За любую информацию о беглецах эти подлые люди готовы отдать часть того, что им самим обещано в качестве вознаграждения за поимку. Поэтому многие из рабов стараются добраться до Африки, но пока это делается нелегально. Нелегально, если раб считается беглым. Предполагается, что для законной эмиграции у него должны иметься бумаги, подтверждающие его право на свободу. Без них он не может отправиться в Африку на законных основаниях. Существует еще и другая опасность, — доверительно продолжала негритянка, придвигаясь ближе к собеседнице, чтобы их не могли услышать. — Свободные рабы тоже живут в страхе. Белые иногда выкрадывают их и снова продают в рабство. И здесь ничего не докажешь. Неграм не разрешают выступать ни в качестве истцов, ни в качестве свидетелей. Есть даже такие белые люди, которые женятся на мулатках, а затем продают их как рабынь, когда они надоедают им. Я не случайно рассказываю вам все это, милая девочка, — грустно улыбнулась пожилая женщина. — Даже если ваша подруга добралась до Филадельфии, это не значит, что она спасена. Если она не найдет денег, ее не смогут тайно переправить в Африку.

— Мне бы только разыскать ее, — прошептала Эрин. — Деньги у нее будут.

Нанни Бесс снова посмотрела на нее с таким выражением лица, словно прикидывала, можно ли ей доверять. Она уже открыла рот, но тут дверь внезапно открылась, и в комнату заглянул Чарльз Градинджер. Удивившись столь задушевной беседе, он, однако, не выказал ни малейшего неодобрения.

— Ваш муж собирается уходить, миссис Янгблад, — сообщил мистер Градинджер. — Нанни Бесс, будьте любезны, подайте миссис Янгблад ее пелерину.

Он вышел, но оставил дверь открытой.

Нанни Бесс быстро поднялась с дивана и взволнованно прошептала:

— Разыщите мать Бетел. Больше я ничего не могу сказать.

На обратном пути в гостиницу, стараясь не выдавать своей озабоченности, Эрин спросила мужа, когда они вернутся домой.

— Скоро, — ответил Райан таким тоном, словно ему самому не терпелось оказаться дома. К удивлению Эрин, он тут же пересказал их беседу с мистером Градинджером.

Он назвал предложение транспортировать свободных негров в Африку «неприемлемым» и сказал, что боится вкладывать деньги в рискованное предприятие и не желает лицемерить. Потом спросил, разделяет ли она его мнение.

Эрин насторожилась. С каких пор его интересует ее мнение? Хотя их ночи были упоительны и нежны, днем между ними возникала отчужденность. Иногда в его отношении к ней даже чувствовалось презрение. Поэтому столь неожиданным казался его вопрос.

— У меня нет никакого мнения, — ответила Эрин. — Помнишь, мы были у мистера Талмиджа? После того замечательного вечера я решила, что осуждавшая меня дама была права. Все, что так или иначе связано с проблемой рабства, лучше всего отдать на откуп мужчинам.

Райан с удивлением посмотрел на жену.

— Странно слышать от тебя подобное… Обычно ты не увиливаешь от ответа. И потом, я знаю, как ты переживала за ту сбежавшую девушку. Ведь она тоже рабыня? Я помню, твоя мать рассказывала мне, что твой отчим отправил ее на продажу. Чем-то она не угодила ему.

— Это… это совсем другое дело, — пробормотала Эрин, боясь проговориться. — Мы выросли вместе. Закери купил Летти вместе с ее матерью Розой. Это было на следующий день после того, как он женился на маме. Тогда я была совсем крохой, и Летти, думаю, тоже было около года. Мне кажется, я знаю ее со дня своего рождения.

— И тебе не нравилось, что она рабыня, не так ли? Наверное, ты очень расстроилась в то утро, когда он увез ее.

— Конечно. А ты не расстроился бы? Представь, что кого-то, с кем ты провел всю жизнь, уволокли на аукцион и ты бы знал, что больше никогда его не увидишь. Что бы ты чувствовал? Она… — Эрин заметила, что в голос ее вкрадываются истерические нотки, и замолчала. После короткой паузы она продолжила: — Теперь это уже в прошлом. А я больше не хочу думать о прошлом.

— Но у нас тоже есть рабы. Ты возражаешь против использования их труда?

— Если с ними жестоко обращаются. Мне бы не хотелось узнать, что ты бьешь их.

— Я никогда не делаю этого.

— А Закери делает! — в гневе выкрикнула Эрин. — И они ненавидят его. Все до единого. Я не удивлюсь, если в одно прекрасное утро его найдут с ножом в глотке.

Райан пристально посмотрел на жену. Затем проговорил:

— Со мной тебе не придется волноваться из-за подобных вещей. Я не позволю себе дурно обращаться с рабами. Я вообще никогда никого не третирую без повода.

Эрин уловила в голосе Райана зловещие интонации и предпочла закрыть эту тему. Не приведи Господь вызвать его подозрения. Она уже видела однажды эти глаза, похожие на штормовое море. И сейчас они глядели на нее с таким недоверием, что делалось не по себе. Насколько Эрин благоговела перед его нежностью, когда он держал ее в объятиях, настолько же боялась его ярости. А он непременно пришел бы в ярость, если бы узнал, что она обманывает его. Поэтому единственное ее спасение — молчание и осторожность. Если ему станет известно, что она причастна к деятельности организаций, оказывающих помощь беглым рабам, Райан не простит ее. Он расценит это как предательство.

Но хотя на душе у нее было очень неспокойно, она знала, что должна сделать для Летти все возможное, прежде чем они покинут Филадельфию. Эрин была полна решимости найти мать Бетел.