Глава 1

Море света хлынуло в спальню. Противясь слепящим солнечным лучам, Райан Янгблад зашевелился и нехотя приоткрыл глаза. После вынужденного пробуждения он еще лежал некоторое время на залитой солнцем постели. Наконец, оторвавшись от подушки, решил встать и энергично замотал головой, пытаясь стряхнуть остатки сна. Когда он окончательно пришел в себя, ему стали ясны по крайней мере две вещи. Во-первых, он понял, что проспал добрую часть дня, судя по тому, что небесное светило уже перекочевало на западную половину неба. Во-вторых, обнаружил, что рядом лежит совершенно нагая женщина.

Возле кровати стоял Эбнер, его камердинер, намеренно раздвинувший портьеры, чтобы разбудить своего господина.

— Мастер, — начал слуга извиняющимся тоном, с характерным для африканских негров придыханием на конце слов, так что обращение звучало у него как «местах», — я не хотел будить вас. Я знал, что вы еще не встали. Я не забыл, что вы всегда звоните в колокольчик, когда я вам нужен. И если бы не мастер Роланд, я бы не явился без вызова. Но ваш друг заждался. Он сидит внизу, в гостиной и ужасно волнуется. Это он настоял, чтобы я поднял вас. Сегодня вечером вы собирались идти вместе с ним в одно место. Он так сказал.

Райан застонал, приподнялся и, сидя в постели, с растерянным видом принялся ерошить волосы. Кейт Роланд, которого он знал с раннего детства, был его лучшим другом. Два года назад молодого человека постигло большое несчастье: его жена разрешилась нежизнеспособным плодом и сама скончалась в родах. Спустя некоторое время вдовец, не желавший по понятным причинам и дальше жить в одиночестве, вознамерился вновь заключить брачный союз. Отвыкший от светских приемов и чувствующий себя неприкаянным, Кейт попросил Райана посетить вместе с ним Розовый бал — одно из самых популярных увеселений в Ричмонде. Так именовали ежегодные балы в честь молодых леди по случаю их первого выхода в свет. Райан, понимая положение товарища, пообещал составить ему компанию, хотя не испытывал ни малейшего желания присутствовать на этом параде невест. У него были причины для саркастического отношения к предстоящему рауту. Присутствие на нем не сулило ничего, кроме потерянного времени, ведь он-то не нуждался в поисках будущей жены, за него обо всем позаботилась его мать. («Черт бы ее побрал!»)

Он замахал на Эбнера рукой, отсылая его к двери.

— Иди, ступай к нему. Скажи, что я сейчас спущусь. И сразу возвращайся. Быстро готовь ванну и одежду на выход. И еще — сделай крепкий кофе и принеси глоток виски. Без этого я не жилец.

— Слушаюсь, — сказал Эбнер со своим специфическим придыханием и поспешил выполнять распоряжение.

Райан окинул взглядом безмятежно спавшую оголенную женщину. Корриса Бакнер своими «профессиональными» качествами намного превосходила других его избранниц, ублажавших его на протяжении последнего года после возвращения из Франции. При виде распростертой нагой красотки он невольно подумал, что, доведись его матери узнать, что он привел в дом женщину легкого поведения, ему пришлось бы держать отнюдь не простую оборону. Это была бы та еще атака! Живо представив себе миссис Янгблад во гневе, он не мог удержаться от смеха. Но она, слава Богу, находилась в Европе, куда на все лето уехала вместе с Эрминой Коули, его невестой. Так что на время он был избавлен от необходимости слушать материнское брюзжание.

Он отвесил Коррисе звонкий шлепок пониже спины. Та взвизгнула и проснулась. Одним взмахом головы откинула с лица темные волосы и открыла глаза. С мечтой во взоре и негой на устах она стала подбираться к нему намеренно соблазняющими телодвижениями. Однако он решительно отстранил ее манящие руки и потянулся за своим халатом.

— Я совсем упустил из виду, что сегодняшний вечер у меня занят. В свое время я пообещал провести его с одним другом. Так что тебе придется вернуться в город. Эбнер позаботится об экипаже.

— Какая досада! — не удержалась Корриса. У нее имелись все основания для разочарования. Райан Янгблад был пылким любовником, доставлявшим ей такое удовольствие, о каком до него она и мечтать не смела. Но дело было не только в этом. Он был хозяином Джасмин-Хилла. По общему признанию, во всей Виргинии не было имения, равного ему по красоте. Ни у кого в округе не было таких богатых плантаций и конных ферм. В такой вотчине Корриса могла рассчитывать на приятный и спокойный уик-энд с верховой ездой, купанием в укромном водоеме и пикником. Никогда ни один мужчина не был с ней таким обходительным, как Райан.

— А я не могла бы остаться здесь и подождать, пока ты вернешься? — спросила она с надеждой в голосе, лаская кончиками пальцев его спину. Она с удовольствием наблюдала, как от ее прикосновений у него под кожей перекатываются тугие мышцы. — Тогда мы смогли бы провести такую же дивную ночь, как вчера. А утром ты взял бы меня с собой на конную прогулку, как обещал.

Райан покачал головой.

— Ты прекрасно знаешь, — сказал он, — что я никогда ничего не обещаю женщине. Ничего, кроме удовлетворения.

Сказал и для большей убедительности весело подмигнул.

— О да! — хихикнула она. — Что верно, то верно.

Хотя Корриса все еще не избавилась от разочарования, у нее не было намерения заставлять Райана изменить свои планы. За недолгое время их знакомства она успела понять, что его не возьмешь тем же, чем других мужчин. На обычную удочку с наживкой из испытанных дамских уловок он никогда не попадался. И вообще он отличался своеобразным, можно сказать, цинично-потребительским отношением к женщинам. Создавалось впечатление, что им постоянно владеет предубеждение против всех представительниц коварного слабого пола.

Поэтому Корриса не стала спорить и при появлении Эбнера послушно подставила Райану губы для прощального поцелуя. Слуга, в свою очередь, послушно принял указания насчет того, как аккуратнее препроводить гостью в экипаж и вывезти с черного хода. Райан не видел необходимости в том, чтобы посвящать приятеля в свои интимные дела и объяснять ему, с кем он провел минувшую ночь.

Между тем вереница домашних слуг, обученных Эбнером, спешно таскала бадейками нагретую воду. Райан обрадовался горячей ванне не меньше, чем чашке кофе, сваренного тем же услужливым Эбнером, и принесенному им же виски. Погрузившись в воду, он запрокинул голову и принялся размышлять о предстоящем вечере. Ему не хотелось предрекать слишком унылого развития событий, чтобы загодя не ввергать себя в хандру. До начала войны с Великобританией, когда он еще учился в Вест-Пойнте пару-тройку раз ему удалось избежать присутствия на подобных бездарных мероприятиях, несмотря на все приставания матери. И все же иногда ему приходилось уступать ей. От посещения этих сборищ у него остались плачевные воспоминания и совершенно бесполезный опыт.

Эбнер, подошедший снова налить ему кофе, прервал его тоскливые размышления. Райан упреждающим жестом указал ему на бутылку с шотландским виски. Без этого, решил он, ему не избавиться от унылых мизантропических мыслей. Подобное настроение возникало у него всякий раз, когда дело так или иначе касалось брачных отношений. В прежние годы, несмотря на печальный пример совместного жития родителей, он смотрел на свою будущую женитьбу оптимистически, полагая, что его собственная семейная жизнь сложится иначе. Он считал, что семейное счастье — это вещь, которая будет всецело зависеть от него самого, а именно от правильного выбора супруги. В конце концов, он отдавал себе отчет в том, какова его матушка, и посему решил, что его будущая жена ни в коем случае не должна походить на нее. По его глубочайшему убеждению, деспотичный и сварливый характер матери сделал отца на всю жизнь несчастнейшим человеком в мире. Это она была причиной его сердечных приступов, последний из которых оказался фатальным. Наверное, преждевременную смерть отца следовало рассматривать как ниспосланное свыше благо. Только таким образом его измученная душа могла найти упокоение на небесах.

Райан вспомнил 1812 год — первый год войны[1], — когда его отпустили домой на похороны. После той довольно продолжительной побывки он с радостью отправился обратно на фронт, так как это казалось ему панацеей от всех бед: только что пережитого горя и непрекращающихся обыденных неурядиц. Он мог не беспокоиться за Джасмин-Хилл. Огромная усадьба и хозяйство находились в надежных руках. Делами занимались несколько управляющих, предусмотрительно нанятых в свое время отцом. Что касается матери, то он не сомневался, что она безболезненно перенесет его отсутствие, самому же ему стоило неимоверных усилий оставаться подле родительницы каждый лишний день сверх положенного срока.

По окончании войны Райан не спешил возвращаться домой. От берегов Англии на корабле он отправился через пролив на материк и, высадившись во Франции, решил совершить путешествие по стране. В Париже, на Монмартре, он познакомился с одной певичкой. Роковая женщина по имени Симона вскоре сыграла с ним злую шутку, разрушив созданный им романтический миф о супружеском счастье. Она сразу заприметила молодого человека, появившегося в кабаре на Пляс д'Анвер, где по вечерам собиралась парижская богема. Райан стал там частым гостем. С каждым разом он все более пылко восторгался грудным, полным страсти голосом шансонетки. Она не обходила его вниманием и в знак благосклонности дарила выразительные взгляды. Он посылал ей розы и приглашения на ужин. Так начинался их бурный роман.

Симона сказалась незамужней женщиной, разочаровавшейся в жизни и любви. Проникшись состраданием, в порыве чувств он клялся, что развеет ее тягостные воспоминания о прошлом, и рисовал ей и себе их будущую жизнь в самых радужных красках. Преисполненная благодарности к пылкому поклоннику, Симона уложила его в постель и вознесла к таким высотам сладострастия, о каких он мог мечтать разве что в первых юношеских грезах. Опытная распутница умела искушать. Она быстро подчинила себе его разум и тело. Превратившись в ее добровольного заложника, он не скупился на щедрые подарки и буквально засыпал ее дорогими украшениями. Настало время, когда он оказался всецело во власти ее чар и безоговорочно выполнял все ее желания. Через некоторое время он попросил ее руки и предложил ей переселиться в Америку, в Джасмин-Хилл. Ослепленный страстью, он обещал ей поистине королевские радости в своем имении и неограниченные права на владение собственностью.

Благосклонное отношение его пассии к этому предложению повергло его в настоящий экстаз, и поэтому он не придал значения ее внезапно возросшим материальным притязаниям. Она видела, что он без ума от нее и боится ее потерять. Он открыто высказывал ей свои опасения, говоря, что ее отношение к нему может оказаться обычным флиртом и расстроить его далеко идущие планы. Его порядочность была ей на руку, так как у нее появились неограниченные возможности играть на его слабых струнах и незаметно делать из него послушную марионетку. Продолжая побуждать его к бесконечным подношениям, она стыдливо признавалась, что на протяжении их знакомства терзалась теми же сомнениями, что и он. Оказывается, она тоже не верила в серьезность его намерений. Но после того как их любовь выдержала проверку временем, уверяла она, ей стало невмоготу ждать свершения радостного события. Она не упускала случая с притворным смущением напомнить ему, что ее жалкий заработок в бистро ограничивает ее расходы, что она не может приобрести одежды, приличествующей поездке в Америку в качестве его жены. Как бы размышляя вслух, она постоянно повторяла, что не представляет себе, как она предстанет перед его семьей и друзьями без модных туалетов. Райан, естественно, отметал ее сомнения и в конечном счете обеспечил ей беспрепятственный доступ к личному банковскому счету, на который поступала солидная сумма из трастового фонда. В объяснение своего поступка он подчеркнул, что все, принадлежащее ему, так или иначе скоро будет в ее распоряжении.

Вспоминая об этом потом, Райан недоумевал, как можно было так заблуждаться.

В один прекрасный день он получил уведомление из банка о том, что его счет пуст. Тогда ему пришлось немедленно потребовать от нее объяснений. В ответ она разрыдалась и призналась, что деньги ей были нужны для того, чтобы откупиться от мужа. Чутье подсказывало ему, что она лжет, но всепоглощающая любовь делала его глухим ко лжи. Ему так хотелось поверить в правдивость ее заверений, что она скрыла свое замужество из страха потерять его, преданного поклонника. По ее версии, муж, находившийся в заключении, не собирался расторгать брак и угрожал ей смертью в случае, если она станет добиваться развода. Она уверяла, что этот злодей и в самом деле может покинуть стены тюрьмы и расправиться с ней голыми руками.

Потом последовал рассказ о том, как осознание глубины ее теперешней любви подтолкнуло ее к последнему, отчаянному шагу. Несмотря на все угрозы, она набралась смелости просить мужа даровать ей свободу за деньги. И, по ее словам, после долгих колебаний он наконец назначил цену. На это и ушли все деньги с банковского счета.

Перебирая невеселые воспоминания, Райан был вынужден с горечью признать, что и тогда, и чуть позже имел глупость поверить ей.

Симона намеренно тянула время с оформлением развода, ссылаясь на канцелярскую волокиту. Она уговаривала Райана сохранять спокойствие и ждать их, как она говорила, звездного часа, когда они смогут узаконить свои отношения и отплыть на его родину, чтобы начать новую жизнь. И только после того, как он, потеряв терпение, вознамерился обратиться к правительству Франции с апелляцией, она назначила день их отъезда.

Райан оплатил все расходы на приготовления и морское путешествие. Они договорились встретиться на пристани за час до отплытия. В назначенное время он с нетерпением ожидал ее на палубе. Чем меньше времени оставалось до отплытия, тем больше возрастало его беспокойство. Она все не появлялась. Когда матросы начали поднимать якорь, Райан не выдержал и рванулся к сходням, чтобы сойти на берег и разыскивать ее. В этот момент на палубе объявился ее посланец.

Гонец сообщил, что Симона просила передать ему об изменении ее планов. Они с мужем уладили свои разногласия. Тюремные власти дали им официальное разрешение на привилегированные свидания, предполагавшие совершение супружеских ритуалов. От этого известия Райан пришел в бешенство. Он набросился на несчастного человека, чтобы кулаками вышибить из него подробности. Любопытные пассажиры принялись разнимать дерущихся. Во время словесной перепалки Райан понял, что посланец был не кем иным, как племянником Симоны. Слово за слово — и выяснилось, что она была женой владельца того самого бистро, в котором пела по вечерам. Кроме того, оказалось, что Райан не первый остолоп, попавшийся на удочку предприимчивой парочки.

Тем временем сходни были уже убраны. Корабль отшвартовался. Для перепуганного насмерть племянника путь к бегству оказался отрезан. Посему ему не оставалось ничего другого, как махнуть за борт и вплавь добираться до берега. Что касается Райана, то с первой минуты и до последнего дня путешествия он пребывал в ступоре. Весь путь до родины он провел в беспробудном пьянстве.

Наконец его голова прояснилась. Прояснилась настолько, что он мог адекватно оценивать случившееся. У него открылись глаза, и ему стала понятна главная причина его сердечной боли. Дело было совсем не в том, что его чудовищно обобрали. Что-что, но такую потерю он мог спокойно пережить. Наибольшие страдания, и одновременно негодование, вызывало у него сознание обманутой любви. Он боготворил эту женщину и твердо верил, что она платит ему взаимностью. Как он мог быть таким доверчивым? За этим вопросом, который он неизменно задавал себе, закономерно возникал другой: каким дьявольским образом ей удалось убедить его в несуществующей любви? У него не было никаких вариантов объяснений. И при отсутствии таковых оставалось единственное утешение — впредь он никогда не позволит себе подобных глупостей. Конечно, он не собирался отказываться от женщин. Ни в коем случае. Симона многому научила его. Он покидал Париж несравнимо лучшим любовником, нежели до встречи с ней. Обогащенный новым опытом, он не собирался лишать себя легких интрижек, суливших плотское наслаждение, и вместе с тем полагал, что его отношения с прекрасным полом не должны продвигаться дальше этого предела. Тем не менее он решил неукоснительно придерживаться джентльменского правила — никогда не ограничиваться удовлетворением собственных потребностей, а доставлять соответствующее удовольствие и женщине.

К тому времени, когда он достиг родных берегов, он уже был облачен в прочный панцирь. Поэтому неизбежные нравоучения матери он выслушал с невозмутимостью глухого. Рассерженная его слишком долгим, почти двухлетним, отсутствием, миссис Янгблад взывала к его разуму и совести. Она уговаривала его положить конец скитаниям и начать степенную жизнь в Джасмин-Хилле: взять в свои руки бразды правления хозяйством, жениться и произвести на свет наследников, дабы не дать угаснуть роду. Однако Райан не внял ее речам, напротив, избегал дома, деля время между пирушками, карточным столом и посещением «ночных бабочек». Лишь спустя шесть месяцев он снова появился в родовом гнезде. Тогда матушка без обиняков объявила, что подыскала ему превосходную невесту — Эрмину Коули, дочь одного из самых преуспевающих в Ричмонде адвокатов. Семья этой девушки уходила корнями к древнему роду Мэйфлауэров[2] и даже дальше. Таким образом, имелись все основания считать, что от далеких предков в ее жилы попала частица королевской крови.

При первой встрече с Эрминой Райан нашел ее внешне вполне привлекательной. Это была невысокая блондинка с длинными, от природы вьющимися и уложенными локонами волосами и васильковыми глазами. Однако очень скоро он понял, что за приятной оболочкой скрываются избалованность и упрямый норов. У него была возможность убедиться, что эта особа тотчас выходила из себя, если окружающие не потакали ее капризам. Она во многом напоминала ему его собственную мать.

И все же он не стал перечить родительнице. Зачем? Раз ей так хочется, пусть Джасмин-Хилл обретет молодую хозяйку королевских кровей. Она, несомненно, обеспечит ему отличное потомство и достойное продолжение генеалогического древа. Ради этого он был готов терпеливо поддерживать с ней отношения до тех пор, пока она не понесет. Потом, решил он, можно завести себе послушную любовницу, которая будет согревать его душу и тело и, таким образом, получить то, чего не рассчитывал иметь от законной жены.


Эбнер уже держал на вытянутых руках полотенце. Райан перешагнул через борт ванны и, глядя на разложенные на кровати фрак цвета слоновой кости и подобранные в тон панталоны, стал вытираться. Может быть, подумал он, не стоит откладывать это дело и прямо сейчас, не дожидаясь возвращения матери и невесты, заняться поисками любовницы? Бракосочетание с Эрминой было назначено на Рождество. К этому времени он вполне мог успеть сделать себе этот праздничный подарок. Разве не приятно заранее знать, что у тебя есть пылкая, жаждущая любви женщина, ожидающая твоего прихода, пока ты несешь бремя скучного медового месяца? Заманчивая перспектива, хотя достижение желаемого представлялось ему делом непростым. Он отдавал себе отчет в том, что ему нужна не просто любовница для возбуждения чувственности, самка, набрасывающаяся на него подобно голодной тигрице. Он хотел связи с женщиной, отношения с которой не будут ограничиваться постелью. Воображение подсказывало ему, что его будущая подруга должна обладать достаточным умом и другими качествами, способными вызывать интерес к своей личности.

Пока он предавался размышлениям, Кейт по-прежнему ожидал его в малой гостиной за рюмкой коньяка. При появлении Райана он вскочил с дивана и направился к нему.

— Ты не представляешь, как я благодарен тебе за эту услугу. Хотя, честно говоря, я уже начал беспокоиться. Эбнер сказал, что ты весь день провел в постели. И я подумал, вдруг тебе нездоровится и ты не сможешь составить мне компанию.

— У меня действительно нет никакого желания лицезреть этих глупых хохотушек, — живо подтвердил Райан. — Я иду туда лишь потому, что не хочу лишать тебя шанса на удачу. Чем черт не шутит. Может, и в самом деле ты найдешь себе подходящую жену?

— Посмотрим. Будем надеяться на мое мужское счастье. Ты помнишь, как я познакомился с Ларейн? Это произошло именно там. Тогда тоже давали Розовый бал.

Райан испытал легкое раскаяние.

— Да-да, — вежливо согласился он, — я помню тот бал. Твоя Ларейн была прелестна. Но, кроме нее да еще двух или трех леди, там вообще не на кого было смотреть. Я искренне желаю, чтобы тебе повезло и сегодня.

— Спасибо. Право же, я очень признателен тебе за моральную поддержку. Конечно, чтобы присмотреть жену, можно и не посещать парадных смотрин. И все же я решил воспользоваться случаем, потому что поотвык от общества. Это факт. С тех пор, как не стало Ларейн, я еще ни разу не показывался на людях.

— Я тебя понимаю, Кейт, — сказал Райан, — но жизнь, несмотря ни на что, продолжается.

Вторая часть фразы прозвучала у него несколько уныло, и он подумал, что ему самому нелишне подумать над ее смыслом.

Кейт попытался немного поднять настроение друга:

— Я полагаю, тебе не придется долго томиться. Выпьешь шампанского, расслабишься и будешь посмеиваться над нами, несчастными холостяками, предоставленными самим себе. На твоем месте я бы тоже смотрел на всех свысока. Хорошо тебе, — добавил он, — ты-то уже нашел невесту.

— Я и не думал ее искать. Моя мать нашла.

Кейт кивнул и, посмотрев на друга, в очередной раз удивился, как он переменился. После возвращения из Франции Райан стал совсем другим, словно на него повлияло какое-то значительное событие. В нем уже не было той жизнерадостности, что два года назад. Он утратил свою отзывчивость и, похоже, лишился своих прежних интересов. В характере у него обнаружилась несвойственная ему прежде язвительность. А от некоторых его высказываний веяло неприкрытым бесстыдством.

Кейт хотел вызвать его на откровенный разговор. Матримониальная тема вполне подходила для того, чтобы выведать у него планы на будущее.

— Насколько я понимаю, — сказал он, — ты не одобряешь выбора своей матери. Эрмина явно не в твоем вкусе. Но разве это так важно для тебя? До сих пор ты никогда не ограничивался одной женщиной. Так что мешает тебе после женитьбы заводить любовниц? На худой конец, можешь сохранить ту, которую ты только что тайком спровадил. Я мельком видел ее, когда она садилась в твой экипаж. Мне показалось, что она совсем недурна, — заметил он с ухмылкой. — Только, по-моему, тебе нужно вести себя более осмотрительно. Не следует приводить подобных дам в дом вместе с собой. Но ты и сам это знаешь.

— Да я не собирался. Так уж вышло. Между прочим эта женщина не то, что мне нужно. — Райан пригубил коньяк и с добродушным видом попытался положить конец обсуждению данного вопроса. — Вот что, приятель, перестань маяться размышлениями насчет моих любовных похождений, а то потеряешь драгоценное время. Смотри, упустишь возможность устроить собственные сердечные дела. Ну так как, мы идем?

Кейт поначалу закивал головой и опять рассыпался в благодарностях. Но затем не преминул выпустить насмешливую тираду:

— Ты прав, Райан. Непростительно терять время. Ты не должен страдать из-за меня. А вдруг они организуют не бал невест, а что-нибудь похлеще? Скажем, презентацию кандидаток в любовницы?

К его удивлению, Райан отнесся к этой шутке весьма благосклонно.

— Неплохая мысль. А что ты думаешь?! Может, так оно и будет. Посмотрим, почему бы в таком случае и мне не приглянуть себе кого-нибудь?

Они весело перемигнулись и, захохотав, направились к стоявшему наготове экипажу Кейта.


Эрин сидела за туалетным столиком перед зеркалом и терпеливо ждала, когда Летти закончит с прической. Глядя на отражение озабоченного лица служанки, она терялась в догадках: почему девушка так изменилась? Они с Летти давно знали друг друга. Росли бок о бок с раннего детства. У них были общие игрушки, и все свое время они проводили вместе в беззаботных играх. Впрочем, приемный отец Эрин никогда не одобрял их дружбы и однажды решительно заявил, что положит ей конец. Белой девочке не пристало якшаться с неграми, говорил он. Несмотря на запрет, Эрин тайком продолжала общаться со своей подружкой. Они выискивали место и время для встреч, рассказывали друг другу смешные истории и поверяли друг дружке свои детские секреты. Потом они разлучились. Эрин уехала в Атланту и пробыла там почти пять лет. Теперь, вернувшись, она увидела, что от ее хохотушки Летти почти ничего не осталось. Девушка выглядела угнетенной и держалась отчужденно. Пропали теплота и доверительность их былых отношений, словно позади не было замечательных лет детства и юности.

Чтобы как-то смягчить напряженность, которую они обе испытывали в эти минуты, Эрин решила похвалить парикмахерское искусство Летти.

— А знаешь, Летти, — начала она, — мама права. Ты действительно здорово наловчилась. Мне очень нравится, как ты укладываешь волосы. Отличная прическа получается. — Эрин тихо засмеялась и после этого комплимента попробовала перейти к разговору о старой дружбе. — Это просто удивительно. Кто бы мог сказать раньше, что в тебе раскроется такой талант. Помнишь, как мы играли в детстве? Ты была такая проказница и непоседа. А теперь такая серьезная и старательная. У тебя золотые руки.

Летти, однако, не проявила желания говорить о прошлом. Эрин это сразу поняла, встретившись в огромном зеркале с ее округлившимися тревожными глазами.

— Вы будете самой красивой леди на этом балу, — сказала служанка. — В этом великолепном наряде и с вашими украшениями. Они вам так идут. И все благодаря стараниям вашей мамы.

Эрин скорчила пренебрежительную гримаску.

— Возможно. Только меня это нисколько не интересует. Мне совсем не хочется ехать на этот вечер.

— Нельзя так говорить, — осмелилась возразить Летти. — Такое роскошное платье. Ваша мама специально заказывала его у лучшей портнихи. Вы знаете, что для этого ей пришлось объехать весь Ричмонд! А сколько денег потрачено. Один черный жемчуг на сетке чего стоит! Он же натуральный. И вообще я никогда ни на ком не видела такой прекрасной одежды. И не только я, все остальные слуги тоже. Подождите, сами увидите. У них у всех глаза на лоб полезут, стоит вам только войти.

— О-о, в этом я не сомневаюсь, — невесело заметила Эрин. — Только не из-за платья. Они будут шокированы нашей дерзостью. Я уже предвижу их возмущение. Еще бы, являемся туда, куда нас не приглашали. Если б мне удалось отговорить маму от этой поездки, я бы ни за что не поехала. Абсурдная затея.

— Не стоит обращать на них внимание, мисс Эрин. И не расстраивайтесь. Подумайте лучше о себе. Сегодня вечером вы можете встретить своего будущего мужа и…

Эрин, казавшаяся до той минуты внешне совершенно спокойной, взорвалась.

— Перестань «выкать» и называть меня мисс Эрин! — вскричала она. — Скажи мне, что с тобой случилось, Летти?! Мы знаем друг друга, можно сказать, с рождения. Я не помню тебя такой. С тех пор как я вернулась домой, я просто не узнаю тебя. Разве ты не знаешь, как я всегда относилась к тебе? Я не вижу никаких причин для такого чопорного обращения.

— Время идет, — пробормотала Летти, — и отношения людей меняются.

Чтобы скрыть волнение, она попыталась сосредоточиться на своем занятии, но ее выдавала дрожь в руках. В душе она желала, чтобы мисс Эрин так и осталась в Атланте, только у нее не хватало смелости сказать ей в лицо свои сокровенные мысли. В оправдание своей сдержанности она лишь коротко пояснила:

— Если хозяин услышит, что я обращаюсь к вам иначе чем «мисс Эрин», он велит наказать меня плетью.

— Пока я здесь, он не посмеет сделать это! Если я только узнаю… Нет, я не потерплю никакого насилия. Так не может продолжаться. О Боже, как мне ненавистны наши законы. Рабство — это такая несправедливость и…

— …и все же не повод для того, чтобы так расстраиваться, моя дорогая, — докончил за нее знакомый голос.

Эрин и Летти обернулись. В их небольшой альков, приспособленный под туалетную, подобно порыву морского ветра стремительно ворвалась Арлин Тремейн. Не такая высокая, как дочь, но очень стройная, в шелковом платье цвета шампанского она выглядела просто обворожительно. В этот момент Летти только что уложила тугие локоны на макушке хозяйки и начала перевивать их изящным шнуром с белым и дымчатым жемчугом.

— Изумительно! — в восторге воскликнула Арлин, ставя на столик принесенную чашку с жидкостью. — Бесподобно. Летти, ты кудесница! — продолжала она расточать похвалы. — Это искусство, бесценный дар. Я не представляю, как бы мы справились с этим без тебя. Молодец, — прибавила она под конец и покровительственно улыбнулась. — Теперь ты можешь быть свободна. Все остальное я сделаю сама. Нам с Эрин нужно немного побыть вдвоем. Ты ведь понимаешь, что у матери с дочерью есть свои маленькие секреты.

Летти послушно закивала и поспешила удалиться, не забыв вежливо поклониться и сделать книксен, как требовал от своих рабов мастер Закери.

Стоило ей уйти, как Арлин тут же сделала замечание дочери.

— Ты не должна позволять себе подобных высказываний в присутствии слуг, — сказала она сурово. — Неужели ты не понимаешь, что может быть, если это услышит твой отчим? — Она поежилась, видимо, образно представив себе реакцию мужа. — Воспитанные леди никогда и ни с кем не обсуждают таких вопросов. Запомни это.

— Ты же сама терпеть не можешь рабства, — резко возразила Эрин. — Еще больше, чем я. Ты даже избегаешь употреблять слово «раб». Не зря же ты предпочитаешь называть этих подневольных людей слугами. Только в отличие от меня ты боишься открыто говорить об этом безобразном и совершенно недопустимом явлении.

Арлин, несмотря на испытываемую неловкость, продолжала упорно возражать:

— Как бы то ни было, некоторые вещи нужно принимать такими, как они есть. Независимо от того, нравятся они тебе или нет. А сейчас… — Она внезапно умолкла и жестом указала на чашку. — Протри кожу. Я приготовила тебе свежую жидкость. А когда закончишь, я помогу тебе одеться.

Эрин знала, о какой жидкости идет речь. Арлин с малолетства заставляла ее регулярно пользоваться этим снадобьем. Смесь лимонного сока, зеленого винограда, петрушки и настойки хрена при энергичном втирании, по словам матери, обладала чудодейственными свойствами. «У тебя всегда будет хорошая кожа, — внушала она дочери, — гладкая и нежная».

— Восхитительное платье, правда? — спросила Арлин после паузы, просовывая голову в альков, где под пологом поперек кровати лежало платье из ткани розового цвета разных тонов, плавно переходивших один в другой. — Вот только нужно решить вопрос с корсетом. Как ты сама считаешь? Мадам Шэри говорит, что большинство женщин больше им не пользуются, но лично я без корсета чувствую себя словно бы голой. Как же я забыла спросить у нее, нужен ли он тебе или…

— Мама, ты не о том беспокоишься, — прервала ее Эрин и в очередной раз с жаром стала доказывать ей унизительность их положения. Она понимала, сколь бесполезно упрашивать мать отказаться от своего авантюрного плана, и все же не хотела упускать еще один шанс для серьезного разговора. — Может быть, не надо, мама? Еще не поздно положить конец этому безумию. Ведь мне не прислали приглашения, и мы с тобой прекрасно знаем, почему. Закери никогда не будет принят в высших кругах Ричмонда. Такая же участь ожидает и нас с тобой. Сколько бы денег он ни имел, этим делу не поможешь. Всем известно, что он получает их нечестным путем.

— Эрин, перестань! — Арлин поспешила опуститься в стоявшее рядом кресло, опасаясь, что не устоит на трясущихся ногах. Она придвинулась к дочери и, несмотря на то что, кроме них, в закутке никого не было, шепотом сказала ей на ухо: — Ты не должна произносить этих слов. Никогда. Он может услышать, а этого нельзя допустить. Ни в коем случае. Если он узнает, что ты говоришь такие вещи, ему будет очень обидно. Я знаю, что он далеко не идеальный человек, но он мой муж и твой отчим. Так что тебе нужно постараться жить с ним в мире и проявлять к нему должное уважение.

Слова матери камнем легли на сердце Эрин. И все же она не могла удержаться и продолжала:

— Я не выношу его и боюсь, что не сумею скрыть своих чувств. До сих пор я делала это только ради тебя. Извини, мама, но именно по этой причине я предпочла бы остаться в Атланте.

Арлин изо всех сил сдерживала слезы. У нее непроизвольно задрожала нижняя губа. До отъезда оставалось совсем немного времени, а их в своем кабинете ожидал Закери — на стаканчик шерри перед балом. Слава Богу, он отказался их сопровождать, сославшись на занятость. Однако он выразил желание посмотреть на их новые наряды. Естественно, Арлин не хотела появляться перед ним с заплаканными глазами.

Она протянула руку и ласково потрепала дочь по плечу.

— Я прошу тебя, — запинаясь произнесла она, — постарайся быть с ним вежливой. Ты должна поладить с ним. Пожалуйста, сделай мне приятное. Я рада, что ты вернулась. Нельзя же вечно жить у чужих людей. У тебя есть свой дом. И теперь, когда пришло время выходить замуж, тем более тебе надо находиться здесь. Если б ты оставалась у своей тетушки, то, чего доброго, нашла бы себе там и мужа, а я не хочу, чтобы ты жила вдали от меня. — Она замолкла и печально вздохнула. — Откровенно говоря, я так и не поняла, зачем ты уехала в Атланту. Что на тебя нашло? По-моему, не произошло никакой трагедии. Конечно, я видела, что у вас с Закери не очень-то складывались отношения. Но я не думала, что до такой степени, чтобы бежать из дома.

Эрин не видела смысла открывать матери глаза на действительное положение дел. Рассказывать ей о том, какие взгляды бросал ее благоверный на свою двенадцатилетнюю падчерицу, она не могла. Это было бы слишком. Поэтому ей не оставалось ничего другого, как ограничиться полуправдой.

— Я не могу спокойно смотреть, как он обращается со слугами. А его пьянство? После своих жутких попоек он делается буйно помешанным.

Эрин закивала головой с унылой безнадежностью, понимая, что, сколько бы она ни сокрушалась, ничего не изменится.

Арлин пропустила мимо ушей ее слова.

— Тебе следовало бы помнить, — назидательно сказала она, — что мы многим обязаны ему. Подумай, что было бы с нами после смерти твоего отца. Если бы Закери не сделал мне предложения, мы жили бы в нищете, так же, как твоя тетя Сара со своим семейством. Ни один знатный и состоятельный человек не сделал бы мне предложение, учитывая разницу в материальном положении.

Эрин не выдержала и, пренебрегая этикетом, фыркнула не хуже простолюдинки.

— И ты решила выйти замуж за человека с дурной славой, потому что он был при деньгах.

— Эрин, пожалуйста… — Арлин почувствовала, как горячие слезы подступают к ее глазам, и усилием воли заставила себя не всхлипнуть. — У меня не было выхода. Я была обязана думать о будущем. Меня страшило, что ты вырастешь в бедности, как я. В ту пору я была красивая, поэтому Закери обратил на меня внимание. Я согласилась стать его женой и в результате имею все, что ты сейчас видишь. — Она развела руками, указывая на роскошную мебель и вещи. — Он, в общем, неплохой, Эрин, — горячо доказывала она. — Просто с ним действительно бывает трудновато, когда он выпьет.

— А это, похоже, происходит постоянно.

Арлин проигнорировала и этот больной укол.

— Все, о чем я тебя прошу, — продолжала она умоляющим голосом, — это постараться не ссориться с ним. Может быть, сегодня вечером найдется подходящая партия для тебя. А там, глядишь, — недолго и до свадьбы. Тогда ты сможешь переехать в другой дом. Лишь бы это оказался приличный человек. Надеюсь, так и будет. Ты предстанешь перед глазами самых достойных женихов. Ведь на эти балы съезжается весь цвет Виргинии. И пожалуйста, не говори больше о приглашении. Будем вести себя так, словно оно у нас есть. Впрочем, я уверена, что никто даже не заикнется на эту тему. Кому захочется при всех устраивать сцены? Все будет хорошо. Я не хочу, чтобы ты волновалась из-за ерунды. А теперь я, пожалуй, пойду. — Арлин встала и заставила себя улыбнуться. — Принимай ванну, — сказала она, направляясь к двери, — а я скажу Летти, чтобы она шла к тебе и помогла тебе одеться. Встретимся у него в кабинете.

Оставшись одна в алькове, Эрин посмотрела на свое отражение в зеркале. Она ничуть не удивилась, увидев лицо, выражающее обиду и возмущение. Разумеется, ее не радовала перспектива оказаться выставленной на всеобщее обозрение, подобно негру на аукционе. Не так она представляла себе замужество. Она не собиралась делать это только ради денег или из соображений престижа. У нее никогда не было ощущения ущербности. Природа не обделила ее ни внешностью, ни умом. Во всяком случае, во время учебы в Атланте она обнаружила незаурядные способности. К тому же отличалась усидчивостью и трудолюбием. Она считала себя достаточно образованной для женщины и полагала, что ее жизнь сложится иначе, чем у большинства замужних дам. Меньше всего она рассчитывала состоять прислугой при нелюбимом муже, рожать ему в год по ребенку и часами сидеть дома, умирая от скуки за шитьем или плетением кружев. Безусловно, ей хотелось большего: найти занятие по душе и самой зарабатывать на хлеб насущный. Почему, часто приходило ей в голову, она должна подчиняться неписаным законам и словно какая-то бездарь сидеть на шее у мужа? До сих пор у нее никогда не возникало трудностей в достижении того, чего ей хотелось. О внешности тоже не приходилось беспокоиться. Высоким ростом (в ней было около пяти футов и девяти дюймов) и статью она выделялась на фоне хлипких барышень и привлекала внимание мужчин. Словом, она знала себе цену и, несмотря на уступку матери, твердо решила на этом балу не предпринимать ничего специального, чтобы поймать на удочку жениха.

С этими мыслями она искупалась и затем, как обычно после ванны, энергично натерла кожу чудо-раствором. Служанка помогла ей надеть платье, выразив восхищение ее осиной талией, но еще более — высокой пышной грудью.

— Зачем тебе влезать в корсет? — сказала Летти. — Он тебе не нужен. Вообще никакой. Ни обычный, ни новомодный, как теперь носят, с раздельными чашечками. При виде такой фигуры женщины умрут от зависти. А мужчины, — добавила она, обнажая в лукавой улыбке зубы, — все попадают к твоим ногам.

Эрин обрадовалась — наконец-то их отношения начали возвращаться в прежнее русло. Эта шутка была в духе той Летти, которую она помнила по старым добрым временам.

Поворачиваясь перед зеркалом, она рассматривала свое бальное платье. Оно было сильно утянутым в талии и расширяющимся книзу благодаря множеству фалд. Корсаж был сплошь усеян крошечными дорогими жемчужинами белого и дымчатого цвета, а от пояса начиналась гамма розовых тонов, плавно переходящих один в другой, от очень бледного до насыщенно розового. Поверх этой ткани юбку покрывал прозрачный шифон, тоже с вкраплениями жемчуга. На пышных рукавах красовались нежные блестки из перламутра.

Эрин не сомневалась, что при других обстоятельствах она испытала бы благоговейный трепет от подобного одеяния. Сейчас ее настроение омрачалось сознанием того, во имя чего устраивался этот Розовый бал. Она не могла смириться с мыслью об унижении ее женского достоинства. И она не устояла перед желанием выразить свой внутренний протест — хотя бы Летти.

— Ты знаешь, что мне только что пришло в голову? — сказала она. — Этот бал и аукцион рабов, по сути дела, одно и то же. Только такие вечера, как сегодняшний, проходят под маской лицемерия, а невольников продают открыто. Вот и вся разница.

После этих слов Летти опрометью бросилась из комнаты. Она не могла позволить себе обсуждать тему, чреватую для нее серьезными осложнениями.

Едва Эрин успела войти в кабинет, как была встречена восторженным криком матери.

— О Боже! — Арлин отставила в сторону свой бокал с шерри и через всю комнату пошла навстречу дочери. — Дитя мое, ты восхитительна! — снова воскликнула она, нежно обнимая ее. — Я так горжусь тобой и так счастлива, что я твоя мать.

Закери Тремейн, не выпуская стакана, смотрел на свою приемную дочь затуманенным пьяным взором. В отличие от Арлин он испытывал к ней отнюдь не родительские чувства. Он даже не решился встать с кресла, чтобы через обтягивающие панталоны не было видно улик недвусмысленного желания, неизменно пробуждавшегося в нем в присутствии падчерицы. В знак приветствия он лишь поднял свой стакан.

— За несравненную чаровницу, самую нарядную женщину в Виргинии.

Эрин в ответ пробормотала положенные слова благодарности, стараясь не глядеть в его сторону. Для нее Закери был хуже исчадия ада. Лишь от пребывания в одной комнате с этим развратником ей становилось не по себе. Даже с противоположного конца кабинета она ощущала жар его пристального взгляда и удивлялась, почему ее мать ничего не замечает, хотя в душе благодарила Бога, что это именно так.

— По-моему, нам пора ехать, — сказала она, отказавшись от вина, которое ей поднес Роско, их дворецкий.

— Ничего подобного, — зычным хриплым голосом возразил Закери. — У нас еще достаточно времени, чтобы попить шерри. В конце концов, можно и опоздать немного. Нынче так принято. Так будет даже эффектнее.

Он хотел, чтобы Эрин не уходила как можно дольше, потому что ему нравилось пить и одновременно смотреть на нее.

Эрин едва удержалась от колкой реплики. Меньше всего ей нужен был какой-то эффект. Наоборот, она собиралась войти как можно неприметнее, смешаться с другими гостями, пристроиться где-нибудь в укромном уголке и оставаться там до завершения вечера. Пусть мама сливается в экстазе с великосветской толпой, если ей так хочется. Но в данный момент Эрин думала только об одном: как бы поскорее избавиться от общества Закери. Она решительно вскинула подбородок и повернулась к двери.

— Мне не хотелось бы опаздывать, — сказала она, торопливо удаляясь из комнаты. — Я подожду в карете.

Арлин с испуганным видом оглянулась на мужа.

— Как жаль, — сказала она извиняющимся голосом. — Я знаю, Закери, что тебе хотелось побыть в узком семейном кругу и скромно отметить наш выход. Ума не приложу, что с ней происходит в последнее время?

— Ее испортила твоя невестка — вот что с ней происходит. Нужно проучить ее ремнем, как рабов плетью. Тогда будет знать свое место.

Он сердито опрокинул свой стакан.

— Извини, Закери, — прошептала Арлин. — Я поговорю с ней и думаю, что мы найдем общий язык. Она должна осознать, что оскорбляет твои чувства.

Опасаясь, как бы он не разгневался еще больше и вообще не отменил эту поездку, она пустилась бегом из комнаты вслед за дочерью.

Загрузка...