Поп Чира и поп Спира

Глава двенадцатая, в которой, как говорится, тыква лопнет и произойдёт то, чего никто не ожидал и за что осудили бы даже самых простых прихожан, сделай они это

В то время, когда обе попадьи в течение нескольких дней мехами злобы и ненависти неустанно раздували и разжигали пламя распри и раздора, ни одного из попов не было дома — оба были в отъезде. Не отсутствуй попы в эти дни, бог знает, произошли ли бы эти события, да и была ли бы написана сама повесть. Возможно, что дела приняли бы вовсе не такой худой оборот. Ну, а так… Впрочем, к чему пустые разговоры — всё полетело вверх тормашками, кто теперь устоит перед лавиной, кто её остановит?

Попадьи ждали возвращения своих мужей, чтобы досыта наплакаться и нажаловаться, каждая на свою обидчицу — вчера ещё, можно сказать, самую задушевную подругу и приятельницу. Поп Спира приехал раньше, а днём позже прибыл поп Чира. Матушка Сида успела как следует распалить попа Спиру, прожужжав ему все уши, и теперь, чтобы не отстать от соседки, за дело должна была взяться матушка Перса.

— Эржа! Эй, Эржа! — вскрикнула матушка Перса, услыхав, что возок остановился у их ворот. — Бросай цыплёнка, я сама ощиплю, беги отвори ворота: его преподобие приехал!

Эржа зашлёпала босыми ногами, распахнула ворота, повозка въехала во двор, а в ней поп Чира, весь запылённый, в старой, купленной ещё в ученические годы шляпе.

— С приездом!

— Спасибо, — ответил поп Чира, слезая с повозки. — Задержался я маленько. Хе, всего не учтёшь — то одно, то другое… вот, как видишь, и запоздал на целых трое суток. Недаром говорится: «В город — когда хочешь, а из города — когда пустят!» Осторожно, Эржа, полегоньку… это посуда, не разбей, смотри! Всю дорогу покоя с ней не знал.

— Слава богу, что хоть сейчас приехал. Мы уж волновались; где, думаем… А бедняжку Меланью никак успокоить не могу. «Ах, говорит, уж не случилось ли с папой что-нибудь унангенем[62]». — «Нет, милая, говорю, бог милостив!»

— Нет, слава богу… всё в порядке; надеюсь, и у вас также.

— Гм… как сказать… Здоровы… Вот отдохнёшь, и расскажем тебе удивительные вещи… одна лучше другой.

— Ну что же, что? Почему не похвалитесь, как провели без меня время? Что в селе?.. Как дома? Дай-ка, Перса, полотенце, — говорил, умывшись, отец Чира. — Как вы тут здравствовали и развлекались?

— Как?.. Замечательно! Словно караси на сковородке, как мужики говорят. Хорошо, что ты приехал, а то пришлось бы тебе искать нас по белу свету. До того дошло, что бросила бы всё и бежала куда глаза глядят.

— Вот тебе и на! — удивляется поп Чира. — Да не может быть!

— Ну, ты всегда мне не веришь! А ведь с каких пор тебе твержу.

— О чем твердишь?.. Да что такое произошло? Не беда ли какая?

— Как раз наоборот, сплошное веселье! Жаль, тебя тут не было, может и ты насладился бы серенадами, — едко замечает матушка Перса.

— Хоть убей, не понимаю, — недоумевает поп Чира.

— Да и не просто понять.

— Ну ладно, хватит… и без того голова идёт кругом после дорожной тряски.

— Были мы как под арестом, — продолжает матушка Перса. — Меланья просто глаз не осушала… Столько слёз пролила за эти дни, бедненькая, сколько за всю жизнь не прольёт.

— А в чём же дело?

— В собственном своём доме не смеешь нос за ворота высунуть. Вот, Чира, до чего мы дожили. Будто самые последние в селе!

— Скажешь ли ты наконец, что тут у вас случилось?

— Да всё она… она, попадья Спирина, провалиться бы ей! Лучше меня не спрашивай. И вспоминать не хочу, не то что рассказывать.

— Ну что опять стряслось?

— Да вот после того вечера мечет на нас Сида громы и молнии. Сквозь землю готова я провалиться перед этим молодым человеком! Больше всего перед ним стыдно!

— Ого! Это уж серьёзное что-то!

— Таких издевательств мы тут натерпелись — и во сне не приснится. В жизни бы не поверила, если бы кто раньше сказал, что дело может дойти до этого.

— А что же тот мужлан думает? — спрашивает уже довольно раздражённо поп Чира.

— Вот это больше всего меня и огорчает! Напустил на нас эту бестию, а сам скрылся — уехал неведомо куда, оставив на неё дом.

— Но ты мне всё толком не скажешь. Что же она делала?

— С тех пор как ты отправился в эту злосчастную поездку, — начала матушка Перса, усевшись в старое кресло, — ни я, Чира, ни Меланья не знали покоя ни днём, ни ночью. Говорю тебе: ни днём, ни ночью не было покоя от их выходок. Не успеет кончиться одно, начинается другое… без передышки… Додумались днём ставить перед домом веялку и веять пшеницу: летит полова, пыль столбом, будто мало её и без этого, а ночью, Чира, какие-то волынщики, трубачи да тамбуристы, кавалеры да серенады, словно мы на «Тиса парту»[63] попали, ей-богу!

— Ого! Час от часу не легче!

— А ты что думаешь! Целый божий день скрежещет это проклятое решето, несётся полова в нашу сторону, невозможно на улицу выйти из-за пылищи. А по ночам целыми оравами разгуливают, кто с трубой, кто с шарманкой — вся улица глаз сомкнуть не может.

— А ты чего язык на привязи держала, он у тебя, слава богу, не отсох, почему не сказала, что они не одни на этой улице живут?

— Так именно я и сделала! И думаешь, помогло? Послала Эржу растолковать ей, что не годится выносить на улицу веялку, есть у них двор, что твоё поле; грохочет, мол, на всю улицу, оглохли все. Уж она бесновалась, уж она орала, прямо я думала, удар её хватит. Скачет, точно гуттаперчевая. И, дрянь этакая, бестия, аспид проклятый, василиск, передала с Эржей: «Кланяйся, говорит, своей уважаемой тейшасонке[64], и пускай она не суёт свой нос в моё хозяйство; кому бог дал пшеницу, тот и веет. Так ей, говорит, и передай, что я ей кланяюсь!» Да чуть было нашу Эржу, бедняжку, за здорово живёшь не поколотила.

— Вот это мне нравится! — сердито заявляет поп Чира. А попадья норовит подлить масла в огонь гнева преподобного отца и продолжает:

— Мало того! «Пусть, говорит, присматривает она, — то есть я чтобы присматривала, — пускай смотрит, — передаёт она мне через Эржу, — за своей принцессой… — за нашей, значит, за Меланьей… — пусть смотрит за этой своей Геновефой[65], пока сельские парии не стали о ней по улицам частушки распевать!»

— Ого! — рявкнул поп Чира, и брови у него полезли под самую скуфейку. — Ого!

— Подумай только, пожалуйста, какова подлость и каково нахальство этого аспида, — осмелиться сказать такое мне! Она, видите ли, будет оберегать мой дом; она — и мой дом! Но и я в долгу не осталась, ответила ей как следует, — с блаженной улыбкой говорит матушка Перса. — Вместе с приветом послала ей совет: получше приглядывать за своей тетёхой, не сбежала бы, мол, с каким сиволапым из тех, что пляшут на перекрестках в коло.

— А-а-а! Ну, это уж они через край хватили! Так больше не может продолжаться, нельзя этого терпеть.

— Вот завтра полюбуешься! Наверняка опять подымут грохот на всю улицу. А господин Пера с тех пор форменным образом отвернулся от нас, редко, редко когда заглянет. Выйдет, несчастный, с Меланьей прогуляться перед домом и не может и словом перекинуться из-за проклятого решета!.. Горе одно. Вот сам увидишь!

— Ну, это ещё как сказать! Пускай только попробуют! — гневается поп Чира.

— Да… сейчас, по-моему, самое время, чтобы ты, как отец… будь я на твоём месте, всегда это твержу, я бы уж…

— Ну, довольно, довольно! Сам знаю, что нужно делать! — сердито оборвал её поп Чира. — Уж я его отчитаю…

— Непременно отчитай, да как следует, — подзуживает матушка Перса. — Эх, мой бы язык тебе занять!

— И ещё как отчитаю! Куда это годится! Соседи мы и священники — и такую вражду развели! Чем виноват я или моя дочь?

— Или я? — подхватила матушка Перса. — Ведь он первый подцепил его и затащил к себе в дом.

— Ну и не выпускал бы из рук.

— А к девушке, как говорится, пути никому не заказаны.

— Дитя он малое, что ли, не знает, чего хочет!

— Или опекун ему требуется, опекать его?

— Всё ему выложу! До чего дошло, прошу покорно, — в собственном доме человеку нет покоя! — негодует поп Чира и принимается сердито разгуливать по комнате.

— А попрекать начнёт, скажи ему: всякий, мол, по себе выбирает; у молодого человека, скажи, есть голова на плечах, он сам видит и разумеет, где апельсин, а где свёкла.

— Не беспокойся! Заткну ему глотку, на всю жизнь этот диспут запомнит.

— Можешь ему ещё сказать, что поздно спохватился. Молодой человек уже говорил со мной, да и Меланья мне призналась… С этим покончено… И всё это сейчас ни к чему.

— Не беспокойся. Приглядывай за кухней и положись на меня. Завтра, кстати, мы и без того должны с ним встретиться — обсудить кое-какие дела нужно.

На следующий день преподобные отцы встретились и беседовали довольно долго. Поздоровались, разумеется, холодно. Бывало, непременно справятся о здоровье, хотя оба дальше своей улицы и шагу не ступили, а теперь, возвратясь из поездки, ни тот, ни другой и словом об этом не обмолвились! Разбирают служебные дела молча и даже глаз друг на друга не подымают, а если приходится сказать что-нибудь, так говорящий уткнётся в написанный акт, или вертит карандаш, или вставляет в ручку перо, или ещё чем займётся, лишь бы не остаться без дела. Наконец, с делами было покончено, и уже казалось, что поп Чира, передумав, не затеет неприятный разговор и они мирно разойдутся. Поп Спира уже взял было свою трость и шляпу и, поглаживая её рукой по ворсу, собрался уходить, как вдруг поп Чнра его окликнул:

— Вот что… отец Спира, хотелось бы ещё кое о чём с вами поговорить, если, так сказать, с вами вообще можно разговаривать.

— Вот как! Что это на вас накатило, уважаемый сосед? С каких это пор со мной нельзя разговаривать, дорогой сосед и коллега?

— Да… не знаю, видите ли, — произнёс поп Чира, поднимая брови, и две строгие морщины залегли около ноздрей, — туда ли я адресуюсь и стоит ли вообще, так сказать, с вами говорить?

— Как-то странно вы это «с вами» произносите!.. Вы, надеюсь, собираетесь обсудить со мной дела нашего прихода? Если так, то я к вашим услугам… не с моей же Сидой вам о них толковать.

— Хорошо, что не сказали: «с моей Жужей»!

— И это вполне бы вам под стать было, если только она…

— Ого! — воскликнул поп Чира.

— Вот вам и «ого»! — сказал поп Спира и поставил палку обратно.

— О семейных делах хотел бы я с вами поговорить, господин сосед, о семейных… если вы, так сказать, не имеете ничего против.

— Пожалуйста, сделайте милость! Начинайте, — процедил поп Спира. — А то с такими предисловиями его же царствию не будет конца.

— Да… видите ли, честнейший отче Спиридоний, всё не могу решить, стоит ли с вами начинать разговор, поелику не знаю, кто у вас глава в доме, вы или она… эта ваша… ваша супруга?

— Ну, я, конечно… я, пречестнейший отче Кирилл! А чего бы вы хотели? Что это вы всё ходите вокруг да около, точно кот подле горячей колбасы?

— Ну, раз вы глава в доме, как изволите утверждать, то я хотел бы… чтобы вы снизошли к моей просьбе и приказали этим там… этим вашим… оставить мой дом в покое. У меня, знаете, нет никакой охоты ни заводить с вами ссору, ни вмешивать в это дело епархию. Вот что я хотел вам сказать. Я требую, — поп Чира возвысил голос, словно диктовал урок, — требую в дальнейшем, чтобы никто не нарушал тишины перед моим домом, отче Спиридоний…

— А по мне, отче Кирилл, — прервал его поп Спира, — сделайте одолжение, хоть на голове стойте перед домом, если вам заблагорассудится!..

— Для веялки существует двор, — продолжал поп Чира. — Нельзя выносить её на середину улицы, это не ваше поместье… Невозможно ни постоять, ни прогуляться перед собственным домом из-за грохота, пыли да половы этой…

— Я веду своё хозяйство, как умею!

— Да! Вы ведёте хозяйство, как умеете, ваша супруга — как она умеет, а ваша обворожительная доченька опять-таки — как она умеет! Кто днём, кто ночью! Потому и приходится порядочным соседям выселяться из-за этого вашего хозяйничанья.

— Ого-го! Ну, вы уж, господин Чира, слишком этак…

— Да, мы этак, а ваш дом и так и этак.

— Ого! — воскликнул удивлённо и обиженно поп Спира и положил шляпу. — Ну, ладно, лишь бы ваш дом служил примером для села.

— А, ей-богу, так оно и есть.

— Ещё бы, есть чем похвастать, как кошке обожжённой лапой!

— Только уж не с вашего дома пример брать!

— Да вам и не придётся больше: я запретил вчера моей Юце принимать ваших в доме, а тем более появляться у вас. Надеюсь, господжица Меланья пощадит нас.

— Не придёт, не беспокойтесь, даже если позовёте.

— Ну, конечно! У неё и дома развлечений довольно. Слава богу, тот безвыходно торчит у вас. А в самом деле, уважаемый сосед, давно ли стали вы квартиры сдавать и постояльцев держать? — спросил поп Спира.

— Что ж, однако, он приходит только днём… и при старших!.. А у вас «всё в темноте, чтоб не быть беде!», как в деревнях поют.

— Это ложь! — рявкнул поп Спира.

— Пожалуйста, спросите у сторожа Ничи… Он, как вам известно, хорошо осведомлён о подобных вещах.

— Ого! — крикнул поп Спира.

— Можете кричать «ого» сколько вам вздумается, но это так. Порядочному человеку нельзя проветрить комнату из-за шума и музыки, вся улица вверх дном!

— Э-э! Это уж вы чересчур хватили, господин сосед! — вскипел поп Спира, который, казалось, только сейчас понял значение едких слов попа Чиры. — Объясните пожалуйста, кого вы имеете в виду, когда так говорите?

— Да вашу красавицу дочку, — язвительно бросает поп Чира, — вашу Юцу… дай ей бог здоровья!

— Господин Чира, — властно загремел поп Спира, — оставьте в покое мою дочь! Не смейте болтать о ней! Оставьте её в покое!

— Пусть она оставит в покое мой дом, вернее сказать — пускай оставит в покое сельских парней, тогда и мой дом будет в безопасности!

— А какое это имеет отношение к вашему дому?

— А такое, что на улице покоя нет от ночных серенад, оглохнуть можно от труб.

— Разве мой дом один на улице?!

— Тогда, значит, они поют серенады бабке Тине?!

— Э, нынешняя молодежь слепа, всё возможно.

— Если это относится к бабке Тине, то почему ваша Юца, ваша невинная и кроткая доченька, сидит у окошка? Астрономией, что ли, увлеклась, звёзды считает, — язвит поп Чира, — или гадает, быть ли войне и кому всыплют палок?

— Быть войне — быть и палкам! — взревел поп Спира, словно дикий зверь, и бросился на противника.

Что произошло в следующее мгновение, читатель узнает в следующей главе от одной особы, отлично и во всех деталях осведомлённой об этом происшествии.