Попаданка для Наместника Смерти

Глава шестнадцатая. Похищение

Глава шестнадцатая. Похищение

— Ты в таком виде собираешься вернуться к гостям? — послышался спокойный и насмешливый голос.

— Да, а что? — удивилась я. — Что не так с моим видом? Если вы про ногу, то ее под юбкой не видно!

Я уже встала, проверяя, можно ли наступать на больную ногу или еще рано.

Обернувшись, я увидела, что наместник встал тоже. Он положил руку на мое плечо и дернул рукав. Кружево захрустело, а на пол поскакали бусинки. Они напоминали капельки дождя.

— Что вы делаете? — удивилась я, глядя на разорванный рукав.

— Извините, я случайно, — произнес наместник. — Я не хотел…

Он рванул второй рукав.

— Что вы? — ужаснулась я, пытаясь схватиться за платье. Мои глаза расширились от ужаса, когда я смотрела во что превращается платье.

— Простите великодушно, — заметил наместник, рванув корсет. — Мне очень жаль… Но вы же пойдете в таком виде на бал? Там… Простите, я не хотел!

Он разорвал подол моего платья, который я всеми силами пыталась спасти.

— Так много гостей, — продолжал наместник, глядя на меня с улыбкой.

Мне хотелось крикнуть: «Помогите! Где органы правопорядка?!», но я понимала, что высший орган правопорядка вершит произвол.

— Вы сошли с ума! — дернулась я, испугано прижимая к себе корсет с носками.

— Я? Сошел с ума? — послышалась насмешка. — О, нет. Я не сошел с ума!

— Вы так себя раньше не вели! — удивилась я, пытаясь спасти платье от растерзания.

— В таком виде ты никуда не пойдешь, — послышался голос. — Это неприлично.

Я чувствовала, как запах его духов обнимает меня.

— Там кот! — прошептала я, чувствуя, как меня берут на руки. — И сумка с письмами!

— Кот дорогу знает, — послышался голос, пока меня куда-то несли.

— Вы точно сошли с ума, — прошептала я, все еще не веря своим глазам.

— А кто в этом виноват? — послышался голос, а мы спускались по ступенькам к каретам.

— Карету! — услышала я приказ. И тут я увидела черную карету, которая стояла отдельно. Она была мрачной и слегка напоминала катафалк. Ну мне так показалось. Остальные кареты выглядели намного веселее.

— Куда вы меня везете? — ужаснулась я. Он точно не заболел?

— В таком виде я не позволю тебе появиться на балу. Это нарушение общественного правопорядка, — послышался голос, когда меня посадили в карету. — Разгуливать по улицам в таком виде я тоже не позволю. Это нарушение общественного правопорядка!

— Трогай, — послышался голос наместника, а он сел в карету, пока кучер закрывал дверь. Кони дернулись, и карета понеслась мимо чужих карет.

— В свете твоей изобретательности, мне спокойней всегда знать, где ты находишься, — послышался голос, когда я прильнула к окну. — А находиться ты будешь у меня дома. Где ванная и спальня ты уже знаешь. Остальное выучишь.

— Вы меня похитили? — ужаснулась я, пытаясь открыть дверь кареты.

— Можно сказать и так, — произнес спокойный голос наместника.

Я высунулась в окно почти по пояс, видя, как исчезает роскошный дворец, сверкающий нарядными огнями.

— Кот! — крикнула я, видя, как за ним бежит кот и тащит сумку. — Кота забыли!

Я мельком взглянула на непроницаемое лицо наместника.

— Ну вы как хотите, — возмутилась я. — Может, у вас принято друзей бросать! Но у меня нет! Вы, как хотите, но я выйду!

— Гони быстрее! — отдал приказ наместник. Карета понеслась на огромной скорости.

Я рванула вызолоченную ручку, но в этот момент карета резко повернула. Я поняла, что просто вылетаю из кареты на этом крутом повороте.

В последний момент, я почувствовала, как меня силой втаскивают в карету, резко закрывая дверь.

Сердце еще колотилось от того опасного маневра. Я все еще не могла поверить, как так получилось. Но больше всего я не могла поверить в то, что меня сейчас обнимают, прижимая к себе, и держат запястья моих рук, словно в наручниках.

— Вот так, значит, вы поступаете с друзьями, — прошептала я, все еще отходя от пережитого. Не каждый день пытаешься в жизни повторить то, что видела на экране с надписью: «Не пытайтесь повторить в реальной жизни!».

— А как же кот?! — задохнулась я, снова пытаясь дернуться. Меня еще сильнее прижимая к себе.

— Кот знает адрес. Если что, я пришлю ему письмо, — послышался усмешка.

Внезапно карета остановилась.

— Прошу, — послышался голос, когда я попыталась выйти сама с другой стороны. Но дверь была закрыта. И я с досадой скрестила руки на груди, протестуя против произвола.

— Ах, я забыл! — послышался голос, когда я пыталась на всякий случай еще раз проверить, а точно ли не открывается вторая дверь кареты?

— А! — пискнула я, чувствуя, как меня сгребают в охапку вместе с платьем и выносят ногами вперед.

— Зачем вы все это делаете? — прошептала я, глядя на кучера. Тот смотрел на нас таким взглядом, словно в будущем выделит целую страницу посмертных мемуаров.

Меня несли в сторону дома. «Схватил и не церемонясь отнес в свою пещеру!», — пронеслось в голове. Я вспомнила передачу про «Особенности конфетно-букетный период первобытных людей». Дубиночно-мамонтовный период обычно не растягивался.

— Я вам нравлюсь, — послышался вопрос.

— Откуда вы знаете? Вот в данный момент вы меня пугаете! — возмутилась я, чувствуя себя букетом цветов. Правда, вместо букета торчали две грязные ноги. Зато пышные многослойные юбки действительно напоминали целлофанчик и бумагу.

— Я не первое столетие знаком с людьми, — послышался ответ. — Значит, нравлюсь. Вы меня плохо знаете.

Дверь открылась, чтобы тут же закрыться.

Меня молча несли по знакомой лестнице куда-то наверх. Дверь кабинета, в который я однажды уже вошла с письмом для маркиза, открылась, а меня погрузили в кресло.

— И как это называется? — удивилась я.

— Это называется, я вас ненавижу, — послышался голос, в котором отчетливо прозвучала улыбка. — Настолько, что я не могу работать. И все по вашей вине.

— По моей? — удивилась я, пряча, как неправильный страус ноги под кресло. Интересно, как там кот?

— А по чьей же? — послышался удивленный голос. — Я что ли бегаю по вашему сараю в одном полотенце? Я что ли тайком пробираюсь в чужие постели?

— Извините, но вы сами вынудили меня! — заметила я. — Вы могли бы согласиться прочитать это письмо сразу! И тогда…

— Просто помолчи, пожалуйста, — послышался голос. На меня смотрели так, словно не решались что-то сказать.

— А откуда вы знаете, что мы живем в сарае? — спросила я.

— И правда, откуда? — послышался голос. — Подойди сюда.

Я шагнула на мягкий ковер, слегка прихрамывая. Перед моими глазами отогнули штору. В ночной темноте отчетливо вырисовывался сарайчик. И не только сарайчик, но и его окрестности. Я вздохнула.

— Вы за нами подсматривали? — удивилась я, глядя на руку с дорогим перстнем, которая держала занавеску. — Как вам не стыдно!

— Стыдно? — послышался голос в моих волосах. — Вы мне говорите о стыде? Та, которая в коротком полотенце бегает по моему дому и прячется в моей постели… Да как вы смеете?

Я замерла, чувствуя, что он стоит за спиной. Я даже чувствовала дыхание в своих волосах. Оно было близко — близко, словно он наклонился. Я бросила взгляд на его руку, которая осторожно легла мне на талию.

— Верни мне мой покой, — послышался голос, а рука сжала мою талию. — Я требую его назад. Я так хочу, чтобы ты снова исчезла, словно тебя никогда не было в моей жизни. Я бы многое отдал, чтобы никогда в жизни тебя не видеть… Чтобы в тот день дверь не открылась, чтобы не разбилась та ваза… Верни мне мой покой обратно! Посмотри на меня своими бесстыжими и прекрасными глазами…

Я вздрогнула, чувствуя, как меня резко разворачивают к себе и пристально смотрят, словно ищут в них что-то…

Его взгляд спускался, всматриваясь в черты моего лица.

— Как бы я хотел, чтобы ты исчезла навсегда, — послышался голос, когда меня прижали к себе. — Чтобы больше не толкала меня на безрассудства… На глупости, которые я всегда осуждал.

— Я просто хотела, чтобы вы прочитали письмо, — прошептала я, глядя в его глаза.

— Ах, письмо! Просто письмо! — голос наместника стал резким. Он подошел к столу. На столе стояли идеальными стопками бумаги… Уголок к уголку.

Внезапно он смахнул все со стола. Бумаги рассыпались. Одна из них упала мне под ноги.

— Вот твое письмо! Вот твое письмо! — задохнулся наместник, проводя рукой по волосам. Они растрепались, придавая ему воистину демонический облик. В тусклом свете свечей, он был больше похож на демона, чем на человека.

— Я не могу заниматься делами! Стоит мне взять бумагу, как между строчек я вижу обычную девушку с растрепанными волосами, идущую с потертой сумкой! Как?

Я сглотнула, даже не подозревая о том, что настолько запала ему в душу! От такого у любой женщины перехватывает дыхание…

— Как ты это делаешь! — меня взяли за плечи, тряхнув. — Отвечай! Если бы ты была ведьмой, я бы сжег тебя. Немедленно

Мои руки подняли, сложили вместе, сминая своими руками.

— Просто прочитал письмо? — послышался голос, а мои руки смяли достаточно больно. Он не заметил этого, продолжая держать их. — Как? Как ты это делаешь! Посмотри на меня… Подними глаза!

— Я их не роняла, — усмехнулась я, поднимая взгляд на его лицо.

Он смотрел на мое лицо, словно пытаясь в нем что-то увидеть.

— Обычная девочка, обычная… Самая обычная… — послышался тихий голос, а я выдохнула. — Я видел намного красивее… Я видел ослепительных красавиц… Без единого изъяна…За которыми другие не видели ничего! В тебе нет ничего такого, что могло бы заставить забыть о своем долге! Как можно непредвзято решать судьбы людей, когда замираешь на каждой строчке, чтобы отогнать твой призрак? Когда откидываешься в кресле, закрываешь глаза и снова видишь твой призрак? Как ты это делаешь?

— Я ничего не делаю, — прошептала я, с удивлением глядя на свои сложенные руки. — Я ничего не делала… Я просто разносила письма… И ваше письмо было одним из сотни… Просто случайность… Его мог вытащить любой почтальон…

— Как ты заставляешь меня забросить бумаги, дела и стоять возле окна в надежде, что сейчас на дорожке появится потертое пальто и старая сумка, — послышался голос.

— Я вас не заставляла, — прошептала я, глядя ему в глаза. — Я не знаю, как так получилось… Честно… Я не хотела причинять вам неудобства… Просто письмо…

— За этот день я сделал больше глупостей, чем за всю свою жизнь! — послышался голос, а мои руки сжались. — Ты только вдумайся в эти слова…

— Может, жизнь состоит из глупостей? — спросила я, попытавшись улыбнуться. — Вы даже ни разу не показывали, что я вам нравлюсь? У вас всегда был такой вид, словно я вас не интересую!

— Нравишься? — спросили меня с таким удивлением, что я сама удивилась. — Это не «нравишься». Это другое… Что твое «нравится» против того, что я чувствую.

Он тряхнул головой, отбрасывая волосы назад.

— Я надеялся, что это пройдет… Или что? Я должен был, как мальчишка падать на колено и бежать за тобой! Помни о том, кто я! Я так верил, что это пройдет… Мне нужно лекарство от этой болезни. Так не может продолжаться вечность. Я хочу, чтобы все стало, как прежде… Перестань мне снится… — послышался голос, а мои руки сжали. — Я запрещаю! Я запрещаю мне сниться! Стоять призраком перед глазами я запрещаю! Я запрещаю это делать…

На меня смотрели измученным взглядом.

— Хотя, что значит, мой запрет? — произнес наместник. Взгляд у него в этот момент был по-настоящему демонический. — Ты ведь все равно будешь приходить…

Я почувствовала, как он подносит мои руки к своему лицу и прижимается к ним щекой.

— Вы привезли меня сюда, чтобы сказать все это? — дрожащим шепотом спросила я, глядя на свои сложенные насильно руки, к которым прикоснулись губы. — Вы могли бы спокойно сказать мне это на балу…

Я не знала, что со мной. Мне казалось, что на меня обрушилась буря. Просто сметающая все на своем пути… Внезапная, пришедшая после затишья.

Наверное, я привыкла к стандартным отношениям. Познакомились, встретились, понравились, потом цветы, кино, первый поцелуй, а там и свадьба, дети… Все мои знакомые проходили один и тот же стандартный путь от первого «Привет!» до первого «Агу!».

Иногда мне казалось, что это раньше любовь, как режиссер создавала крутые сценарии. Невероятные, захватывающие отношения, про которые снимают фильмы, пишут книги. А потом ей надоело, и она раздала все один и тот же скучный сценарий. И лишь изредка балует влюбленных красивыми историями любви.

— Вы могли бы сказать, — прошептала я, вставая на цыпочки. — Просто намекнуть… Цветы… Достаточно букета цветов, чтобы женщина поняла, что нравится…

— А я что, по-твоему, делал? — послышался внезапный голос. — Я оставлял цветы под дверью.

— Я их не получала, — удивленно прошептала я, глядя в его глаза.

— Я срезал самые красивые розы, которые у меня были, чтобы оставить их возле вашего… штаба! — усмехнулся наместник. — Ты что? Не получала их?!

— Н-н-нет, — прошептала я, сглатывая. Оставить кота на балу начинало казаться правильной идеей. Но еще лучшей идеей, мне показалось привязать его к батарее.

— А теплое одеяло? — прошептал голос, когда я округлила глаза. — А новую одежду?

— Н-н-н-нет, — едва слышно ответила я, даже не понимая, о чем это он. — Я ничего не получала!

— А записка? Ее написала ты! — послышался настороженный голос. Я стояла, как совенок с круглыми глазами и смотрела на то, как мне из стола достают маленькую рваную бумажку. — Вот эту! И вот эту!

Моему удивлению не было предела, когда мне сунули в руки кучу бумаг.

— Что?! — ужаснулась я, с круглыми глазами читая ответное послание от богини флирта. Это ж надо! Я до такого никогда бы не додумалась! Теперь все становилось на свои места! И откуда взялась эта внезапная вспышка! Он просто продолжал разговор, который был в письмах… Но, мамочки! Да тут такие страсти… Даже беглого взгляда хватило бы, чтобы понять, что так довести мужчину нужно еще умудриться!

— Это что еще за? Это — не мой почерк! И близко! У меня он аккуратный! Бисерный! Я бы никогда такого не написала!

Мы стояли и смотрели друг на друга. От моего лица кто-то крутил такой роман, что у меня дух захватывает от таких писем…

— Я спущу с него шкуру, — послышался зловещий голос в воцарившейся тишине.

Теперь я поняла! Оказывается, за мной ухаживали, дарили цветы, приглашали на ужин! А я узнала это только сейчас! Когда меня чуть не убили за то, что я довела мужика до состояния одержимости.

Теперь я понимаю, почему ему захотелось расставить все точки над «и». И эта мучительная пытка нервной системы была сродни признанию в любви!

— Мамочки! — сделала я руки лодочкой, пряча в них лицо. — Какой кошмар!

Видимо, кот от моего лица вел трогательную переписку с хозяином! Поэтому тот уверен, что …

Рука, которая лежала на талии, бессильно упала.

— Оставьте меня. Я надеюсь, что все это останется между нами, — послышался глухой голос. Наместник упал в кресло. — Передай коту, что я испепелю его! И на этот раз я не шучу!

Мне стало вдруг так жаль кота… А что если правда испепелит? Черт с ним, с тем букетом! Черт с ним с теми подарками! Черт с ней, с той перепиской!

— Я приказываю! — послышался страшный голос. — Оставь меня!

Я вспомнила переписку, в которой «якобы я» то давала надежду, то безжалостно отнимала! Такой контраст кого угодно способен довести! Пушистый пресс-секретарь знал хозяина вдоль и поперек, чем нагло пользовался в переписке.

— Значит, — произнесла я, осторожно кладя письма на стол. — Я п-п-пойду… У меня еще письма… Спасибо за гостеприимство… И за ногу…

Я не знала, что делать в таких ситуациях. Жизнь меня не готовила к такому.

«Вот и правильно!», — послышался тот самый противный внутренний голос. — «Нечего добивать мужика! Пусть они с котом сами выясняют отношения! Я же тебе говорил, что ничего хорошего не выйдет? Вот и не вышло!».

Наместник сидел в кресле. На кресло падала тень. Я не видела его лица в этот момент. Только черный силуэт.

Переписываться с девушкой, дарить подарки, пригласить на бал, влюбиться, как мальчишка, забросить все дела, переступить через себя, сказать ей об этом… Чтобы узнать, что на самом деле девушка даже не знает о том, что вы, оказывается, переписывались…. И поэтому смотрит на тебя удивленными глазами, не понимая о чем ты вообще говоришь…

Беззвучно ступая по ковру, я подошла к креслу, видя лишь лунный свет, падающий на бледную руку и отражающийся в драгоценном камне перстня.

Мои пальцы осторожно коснулись его руки, а рука вздрогнула.

— Что ты делаешь? — послышался хриплый и глухой голос из темноты.

А что я делаю? Хороший вопрос! Кому б задать?

Я еще раз провела пальцами по бледной руке, видя, как она сжимает ручку кресла.

— Знаете, я хотела сказать вам… — прошептала я, даже не зная, что сказать. Я опустилась на ковер и вздохнула.

— Может быть, не все так плохо? — улыбнулась я в темноте, но моей улыбки не было видно.

— Знаете, может быть, я бы действительно никогда бы не написала ТАКОГО… — тщательно подбирала я слова, чувствуя, как мою руку осторожно гладят пальцы. — Я бы … наверное… написала бы немного по-другому… Я бы… написала, что вы мне очень сильно нравитесь… И мне кажется… Что я действительно в вас… влюбилась…

Последнее слово прозвучало так, словно разбилась ваза. Я почувствовала, как меня схватили за запястье, как воровку, пытающуюся что-то украсть у ничего не подозревающего человека. Словно, пойманная с поличным за страшным преступлением, я застыла, не зная, что будет дальше.

— Даже без подарков… Я ведь не знала, что вы их дарите… Просто влюбилась… Просто в человека… От которого мне не нужно было ничего… Понимаете, я такой ч-ч-человек, который никогда не лезет со своими чувствами. Ну есть они, и хорошо… Мои чувства — мои, как говорится, проблемы. И человеку вовсе не обязательно знать о них… Может, поэтому у меня никого нет… Мне достаточно иногда просто, чтобы человек был…

Меня все еще держали за кисть руки.

— Просто я не видела любви… Как мама любит папу… Я выросла там, где нет ни мамы, ни папы… Иногда мне кажется, что я просто не умею любить правильно… Извините, я такого наговорила! — поморщилась я, тряся головой, словно пытаясь выгнать странные мысли, которые настойчиво лезли в мою голову.

— Встань, пожалуйста, — послышался глухой голос. — Если ты почти умерла, это не значит, что ты не можешь заболеть. Это во-первых.

Шурша разорванным платьем, я послушно встала. Мою руку все еще держали, не отпуская.

— А во вторых, подойди… — послышался шепот из темноты.

Я сделала осторожный шаг, стараясь не ступать на больную ногу. Меня осторожно усаживали на колени.

— Не умеешь любить? — послышался голос, а по моим волосам прошлась рука. Я сидела, чувствуя, как заходится в груди сердце.

— Иди ко мне, — послышался тихий голос, а мне на пылающие от стыда щеки легли прохладные руки. — Только напомни мне, чтобы утром я убил кота, — Просто напомни…

Господи, что это? Неужели такое бывает?