Попаданка для Наместника Смерти

Глава четвертая. Бабушка и Барсик

Глава четвертая. Бабушка и Барсик

— Ой, ой, ой, — пафосно заметил кот, выгибая спину. — Не больно и хотел тебя задерживать. А вот хозяин хотел бы… Возможно даже больно… Смекаешь? Так что держись отсюда подальше.

— Хорошо! Я буду держаться подальше от раненой мужской самооценки! — буркнула я, все еще сгорая от стыда. — И вообще! Почему бы не повесить на заборе табличку: «Осторожно! Говорящий кот!»

— Я бы сделал приписочку! И злопамятный хозяин! — ехидно заметил кот, шелестя листиком.

Он исчез за изгородью. Где-то прошуршали кусты.

Я свернула за угол, стараясь не сбавлять шаг! Совесть достала и отряхнула словарь «Неприличные слова, которые не стоит говорить при детях».

Только — только она собиралась выругаться, как пьяный могильщик. Я ее опередила, прижав руки к щекам: «О, какой конфуз!».

Мне было ужасно стыдно! Еще бы, я тут мужику про его пушистые яйца зачитываю, а это, оказывается, письмо его коту! Кто бы мог подумать, что кот умеет разговаривать? Почему меня не предупредили?

— Я обещаю, — глубоко вздохнула я, косясь на виднеющиеся из-за угла очертания дома. — Что буду обходить этот дом десятой дорогой!

«Может, отдохнем?», — хором загудели ножки.

— Нам нужно разнести сто писем! Ой, уже девяносто девять! — напомнила я, пытаясь понять сколько времени. — И если мы не поторопимся, то…

— Ла-а-адно, — жалобно заныли ножки и послушно затопали подальше от этого злополучного места.

Я сунула руку в сумку, наугад пытаясь найти письмо. Так! Возьмем вот это! Кому оно адресовано? Опять под дождь попало?

Я посмотрела на небо, не видя ни тучки. Да тут вообще нет ни звезд, ни луны. Какая-то дымка заволокла все вокруг и простерлась аж до горизонта.

— Ну, лети, давай! — подбросила я письмо. В этих диких джунглях уважаемой и непрестижной профессии я могла и заблудиться!

Оно загорелось и… повернуло за угол.

— Не-е-е-ет! — опешила я, видя, как оно летит прямо к тому самому дому, из которого я только что вышла.

Я кралась, стараясь, чтобы свет фонарей не выдавал моего присутствия. В окне горел свет, а я мечтала пройти это место побыстрее.

— Да оно что? Издевается? — ползла я вдоль стенки. Письмо никуда не торопилось. Оно летело так медленно, словно на бреющем полете.

— Афу-у-у, афу-у-у! — дула я на него, срочно требуя покинуть это место. Я вспомнила мужчину из кресла. Он навсегда остался в моей памяти неотделимым от этого кресла. Как кентавр от коня, как селедка от русалки и как зарплата от «займи до зарплаты».

Письмо медленно летело по улице. У меня даже мурашки отлегли от попы, когда я миновала эти роскошные хоромы, где мне теперь всегда рады!

Через несколько улиц, я обняла фонарь. Если бы фонарь был мужчиной, он бы тут же покраснел. Еще бы, стонать я начала еще за десять метров. А в метре от него, я чуть не споткнулась и не упала к его ногам.

— Стой! — протянула я руку к письму.

Мы двигались, как старенькие черепахи. Письмо летело так медленно, как только могло. Я ползла за ним, честно обещая своим уставшим ножкам однажды пнуть того, кто это затеял.

Письмо остановилось возле старого дома. Серые доски, перекошенные окна, в одном из которых красовалась дыра, пряталось за жуткими зарослями. У меня мороз пробежал по попе, когда я посмотрела на черепицу и старинную дверь.

Скрипнув ржавой, висящей на одной петле калиткой, я опасливо шагнула в сад. Сад напоминал мне все ужастики одновременно. Трава была почти по пояс. Скрюченные деревья, словно хохочущие злодеи, намекали на то, что здесь живет страшное зло.

— Возможно, вышедшее на пенсию по выслуге тиранических лет, — присмотрелась я, видя мешок с мешками, стоящий возле одного дерева. Рядом с ним паслась пузатая леечка с ромашкой.

Каждый шаг давался мне неимоверным усилием воли. Глядя на такие заросли, мне казалось, что на меня оттуда смотрит какое-нибудь чудовище. Мало ли, что в этом мире водится? Про говорящих котов мне тоже не рассказывали! А он есть!

Ветер завывал на разные голоса. Я шла, готовясь отбиваться сумкой и диким визгом. Если чудовище не очень страшное, то это будет до второй октавы. Его очень, то минимум ля второй октавы.

Почему-то мне казалось, что в таком доме имеют прописку как минимум десять фамильных призраков.

Но здесь, не то, чтобы прописаться, здесь и прокакаться можно!

— Туки-тук, — постучалась я, на всякий случай сжимая булочки.

«Разбудила спящее зло! Теперь мир в опасности!», — мелькали перед глазами заголовки завтрашних газет. Очень надеюсь, что зло выспалось, и доброе.

Только собиралась уходить, как вдруг дверь со страшным скрипом открылась. Мне кажется, в этот момент поседели даже мои будущие внуки!

— Кто там пришел? — послышался старушечий голосок.

— П-п-почтальон, — икнула я, видя, как в дверях появляется бабушка — божий одуванчик. На ней была ночная рубашка в мелкий цветочек. В руках она держала свечку.

— Ой, какое счастье! Почтальон пришел! — обрадовалась бабушка, которая на вид казалась очень доброй. — Проходите, проходите…

Я неуверенно шагнула в холл. Холл был доверху наполнен всякими коробочками, банками и узелками.

— Вам письмо, — заметила я, рассматривая груду полезных и нужных для помойки вещей.

— Проходите, кому говорю! — голос был очень радостным.

В этот момент где-то должен был прогрохотать гром, пронестись разрушительный ураган, начаться землетрясение. Должен же мне был кто-то намекнуть, что будет дальше!

— Сюда-сюда, — голосом заботливой бабушки, позвали меня в комнату. На всякий случай я мысленно составила завещание, шагая на свет.

Это была уютно-пыльная комнатка с замшелым диваном и плешивыми креслами. На процарапанный столик, прикрытый салфеточкой, встала тарелка с пирожками.

— Присаживайтесь! — суетилась бабушка, заставляя меня чувствовать неловкость. Я опустила торбу с письмами, присев на самый край кресла.

— Вы согласны, чтобы я его прочитала? — спросила я, глядя на старинные часы и уютные занавески с рюшами.

— Пирожки сначала съешь! А то небось, устала с дороги! — послышался голос бабушки.

В животе заурчало, а я мужественно взяла пирожок и надкусила его. Он был слегка черствым и холодным.

— Ешь, пока горячий! — хлопотала бабушка. На столе появилось варенье, кружка с чаем, какие-то ватрушки и пряники.

Я присмотрелась, от пирожков шел пар, словно их только что вынули из духовки. Но они были холодными.

— Они как бы холодные, — заметила я, пытаясь по ощущениям определить начинку.

— Ах, совсем забыла, что ты почти живая! — махнула рукой старушка, пододвигая холодный, но парящий чай.

— Пишьмо! — напомнила я, мужественно грызя пирожок.

— Потом, потом, — махнула рукой бабушка. — Ничего слышать не желаю! Ешь, давай…

Через полчаса я прокашлялась, с отвращением глядя на пирожки. Мне кажется, что до конца своих дней я не буду есть пирожки! Никогда»

— Ой, ну что ж ты так мало поела? — зацокала языком старушка. И тут же строго добавила. — Пока все не съешь никаких писем!

Помутневшим взглядом я смотрела на пирожки. Дрожащая рука потянулась за следующим. Я проталкивала его туда, а он упорно лез обратно.

— Я ошень шпешу… — простонала я, чувствуя, что никогда в жизни я не буду есть! Или минимум неделю!

Стекая по креслу, я страдальческим взглядом умоляла бабушку прекратить меня мучить пирожками. Последний пирожок пошел туго, но я сделала над собой усилие и проглотила его, как удав.

— Уфффф, — выдохнула я, глядя на пустую тарелку с крошками, как смотрит жестокий победитель на несчастного побежденного.

Мне хотелось пройти триумфальным маршем по огромному блюду, но за меня это сделал шустрый таракан.

— Ик! Пись- мо! — напомнила я про цель визита. — Вы даете согласие, чтобы я прочитала вам его!

— А как же ватрушки? — строго спросили у меня.

При виде ватрушек я сползла под стол.

— Может, не надо? Ик! — выдохнула и пирожки в желудке. Я чувствовала себя автобусом в час пик, в котором вместо пассажиров ехали пирожки. «Ой, а куда идет автобус?», — спрашивали последние пирожки. «Пропустите! Мы ошиблись маршрутом!», — паниковала последняя партия. «А нас высадить под ближайшим кустом!», — требовала задняя площадка.

Через час я поняла, что самой страшной книгой в моей жизни будет Поваренная Книга. Еще через час я уже отличала по пиписькам всех внуков в семейном альбоме. Еще через полчаса, я уже знала, где что у бабушки болит. И как при помощи правильно приложенного горчичника вернуть мужскую силу даже импотенту. И как при помощи ингаляций календулой остановить понос.

Пока она все это рассказывала, я вежливо кивала в надежде вставить хоть слово. Кто-то положил голову мне на колени. Я обрадовалась, что у старушки есть собака. Я даже погладила ее под столом, а потом краем глаза посмотрела на ватрушки.

Из обычной покупки трусов деду получился целый блокбастер. В нем было все. И месть, и главный злодей, и несчастные влюбленные, которые никак не могли встретиться!

Ватрушка медленно скользила по столу в сторону собачки. «Ам!», — ватрушка исчезла в пасти. От умиления я тайком погладила собачку по голове и почесала за ушком.

— … мы проехали четыре остановки, а выходить нам на пятой…

У триллера «А че все так дорого!» появилось продолжение. Сейчас это уже запахло сериалом. «Ам!», — послышалось под столом. И завершилось чавканьем.

Я начинаю обожать эту собачку!

— Письмо! — напомнила я, с ужасом глядя на время. — Я очень спешу! Смотрите! Я все доела!

«Чав-чав-чав!», — слышалось под столом. Скатерть шевелилась, скрывая следы моего преступления.

— Разрешаете ли вы его прочитать? — выдохнула я, в надежде, что пирожки наконец-то улягутся. Как многодетная мамочка я пыталась уложить внутри себя пирожки. Мысленно пела им колыбельную. Но они не собирались укладываться.

Часы пробили полночь.

— Письмо!!! — напомнила я очень настойчиво. Желудок угрожающе заурчал в подтверждении серьезности моих намерений.

— Ну давайте его сюда! — протянула руку бабушка. — Ой! Очков-то нет!

— Дорогая бабушка! — прочитала я, глядя на умилительные детские каракули. — Я так по тебе скучаю. Это я разбил твою любимую вазу. И поэтому ты заболела…

Это был так трогательно, что я едва не заплакала.

— Дедушка сказал, что ты на небесах. А я смотрел на небо. И тебя там не видел. Дедушка сказал, что ты высоко-высоко. И заплакал. Он по тебе очень скучает. Он не разрешил трогать твою кружку, из которой ты пила лекарства. Он поставил ее в сервант. Рядом с твоей фотографией. Дедушка стал каким-то грустным. Он часто сидит на скамейке возле дома и вздыхает. Деда стал совсем стареньким. Он постоянно повторяет, что нужно спросить бабушку. Когда что-то потерял. Так говорит мама. Она сказала, что ему недолго осталось. Я спрашивал, что ему недолго осталось? Но она промолчала. Я очень скучаю по тебе. По твоим морщинкам. По фартуку в горошек. По пирожкам…

В этот момент пирожки внутри меня заволновались, услышав про собрата по начинке. И попытались вылезти, чтобы тоже прочитать! Я сглотнула: «Сидите, где сидите!».

— Дедушка сохранил твои очки. Они лежат рядом с его кроватью и таблетками. А я помню, как мы с тобой пылесосили ковер. У меня четверка по математике и географии. Остальные пятерки. Я приготовил тебе подарок на день рождения. Рисовал открытку. Мама увидела и расплакалась. Она ушла плакать на кухню, — у меня даже голос сорвался. А из конверта вывалился корявый рисунок. — Я люблю тебя, ба. И дарю тебе открытку. Прости, что однажды нажаловался на тебя маме. И что не хотел ехать к тебе на лето. Потому что не хотел расставаться с друзьями.

Я посмотрела на бабушку с глазами полными слез. А потом протянула ей письмо вместе с рисунком.

— Я думала, уже забыли бабушку, — вздохнула она, прижимая письмо к груди. — При жизни забывали, так хоть сейчас помнят. Даже позвонить забывали. А я сидела возле телефона, никуда не ходила. Ни на почту, ни в больницу. Ждала, что позвонят. Беспокоилась! Спасибо за письмо!

Ее губы дрожали. Она утирала слезы, стекающие по морщинкам.

— Надо будет деду сказать, где я варенье поставила! — смахнула слезы бабушка. Она достала потрепанную косметичку и стала ярко красить губы. — Ладно, попозже! У них сейчас сколько времени?

Я пожала плечами.

— Ты же не думаешь, что я явлюсь к нему во сне, как бледное привидение? — заметила бабушка. — Барсик, ты не помнишь, куда бабушка дела платье для снов? И календарик с лунными днями?

— Ррр! — послышалось из-под стола.

— Барсик, иди сюда! Иди сюда, котик мой! Бабушка тебе рыбки положит! — бабушка встала и почесала к шкафу.

О, значит, это кот!

Газетка прошуршала на пол. Из-под стола вылезло огромное, жуткое чудовище со светящимися глазами. Оно напоминало чупакабру. Огромные зубища намекали на то, что не ватрушками едиными…

— А! — открыла я рот, чувствуя, что сейчас отложу пирожки прямо здесь.

— Барсик, — погладила бабушка эту жуткую тварь. — Кушай, Барсик! Бабушка еще даст! Но попозжа…

Бабушка уселась в кресло, а Барсик заскочил к ней на колени.

— Ну, помурчи, — умилительно вздохнула бабушка, пока тварь ходила по ней, впиваясь когтями в обивку кресла. — Ну, бодун! Ай-да шалун! Да, полечи бабушке ножку! А то у бабушки ножка болит!