Поправка курса

Глава 13

Ялта.

Аутентичность хороша, но удобство лучше. Так, мой Би-лилипут немножко отличается от оригинала, вышедшего из мастерской Альфреда Жана Майера, оружейника из Амстердама. Другая сталь, другой уровень обработки, ну, и патроны тоже немножко другие. Случись вдруг, что пистолетик попадет в чужие руки — подивятся немножко, и только. В это время новинки появляются не каждый год, а каждый день. Почти буквально. И научная, и техническая мысль переживают небывалое развитие. Только-только аппарат братьев Райт оторвался от земли — и вот Бравый Блерио уже пересекает Ла-Манш. Ну, пересечёт через четыре года. Возможно. Каждый листок баньяна уникален по-своему.

Дома у меня телефон — с виду типичный «эриксон», но начинка немного другая. Обработка сигнала, отсечение шумов — и голос говорящего становится сочным, звучным, а, главное, легко узнаваемым. А ещё — легко определить, есть ли третий на линии. И кто он, этот третий.

Сейчас, когда я разговаривал в телефон с Синани (это сегодняшнее — «разговаривать в телефон»), нас слушал номер шестьдесят девять. Нет, это не полиция и не охранка. Это вообще не казённая служба. Это заведение Роффе, «Гигиенические и лечебные ванны» что во дворе гостиницы «Франция».

Интересно. Вчера никаких лишних ушей мой «эриксон» не засёк.

Закончив разговор с Синани, я протелефонировал Альтшуллеру. Здесь третьего не было. То есть подслушивают не меня, не Исаака Наумовича, а Исаака Абрамовича.

Зачем заведению Роффе следить за Синани? Коммерческий шпионаж? Сомнительно. У Синани книги и табак, у Роффе водные процедуры. Никакого пересечения, никакой конкуренции. Сам Синани не сказать, чтобы мелкий предприниматель, но и особо крупным не назовешь. Купец второй гильдии, но сейчас, в четвертом году двадцатого века гильдии — скорее пережиток, дань традиции. Синани легко сходится с людьми, накоротке со многими старожилами Ялты, а из новопоселенцев — с Чеховым, с Альтшуллером, да вот и со мной тоже. Пользуется немалым влиянием, особенно среди караимов. Кстати, Роффе тоже караим. Хотя не факт, что подслушивает сам Роффе.

С другой стороны, следить за Синани — всё равно, что держать руку на пульсе Ялты (и опять — такие обороты применяют современные беллетристы. Или начнут чуть позже? С этими путешествиями через века и страны не долго запутаться). Возможно, следят не за самим Синани, а за его контактами. В том числе и за мной. Зачем? Идёт война, в Ялте резиденция Государя, вот и шпионят шпионы. Может, японские, может, британские, а, может, и враги внутренние. У Российской Империи врагов во множестве. Не сразу и поймёшь почему. Мдя…

К заведению Роффе стоит приглядеться.

И я пошёл приглядываться.

После того, как Рабушинский покинул Дом Роз (не главный дом, а медицинский флигель), жизнь я вёл вполне рассеянную. Шухов должен был приехать в августе, сейчас он завершал предыдущий проект. Строительство санатории «Надежда» шло своим чередом. И я не намеревался стоять над душой у архитекторов и прорабов. У меня есть иные методы учёта и контроля, поощрения и наказания. Анахронизмы, ну и что? Мне так удобнее. Я и сам анахронизм.

У Синани меня уже поджидал Альтшуллер.

Зашёл разговор о помощи раненым на войне. Их, похоже, куда больше, чем рассчитывало правительство. Похоже, что правительство вообще не рассчитывало, думало, что как-нибудь само всё образуется. Собственно медицинская служба в современной армии в мирное время справляется с делом вполне удовлетворительно, но на сотни и тысячи раненых и больных ежедневно явно не рассчитано.

Ну, и что мы можем сделать? Записаться волонтерами в госпитали Красного Креста? Похвально, но записалось уже много врачей и медсестер. Больше, чем позволяют средства Красного Креста. Помочь деньгами? Это обязательно. По расчетам, на одного раненого казной отпускается тридцать шесть рублей. На еду, на уход, на медикаменты, на дезинфекцию, на перевязочные средства, на оплату труда персонала, в общем, на всё. И на весь срок лечения. Сумма, разумеется, усредненная: легкораненому требуется меньше, тяжелораненому больше, смертельно раненому опять меньше, потому что быстро умирает.

Но.

— Исаак Наумович, вы каким шприцем пользуетесь?

— Я? У меня шприцы фирмы «Record».

— Почём брали?

— Поменьше — два с половиной рубля, побольше — по три, самый большой, на двадцать кубиков, стоит четыре. А что?

— А то, что для госпиталя Красного Креста закуплена партия в три тысячи шприцев общей стоимостью в сорок пять тысяч рублей. Получается, пятнадцать рублей за шприц. При этом, я знаю наверное, фирма отпускала шприцы по рубль пятьдесят за единицу, с учетом оптовой скидки. Перекупщики нажились, продавая Красному Кресту по десятикратной цене.

— Это точно? Ну да, ну да… Бывает.

— Сплошь, рядом и всегда. Взять хоть Крымскую войну, когда интенданты сколачивали баснословные состояния на гнилых сапогах. Кому война, кому мать родна, говорили в народе.

— Но можно… Можно самим закупить эту тысячу шприцев! — нашел решение Альтшуллер.

— Можно. Только их будут держать на таможне. Потребуют множество бумаг и разрешений на их использование. Покуда санитарный поезд не уедет во Владивосток со шприцами перекупщиков. Или вот… Знаете, что из средств, выделенных для медицинской службы, проводятся закупки минеральной воды? Везти минеральную воду из центра России на Дальний Восток — виданное ли дело?

— А чем плоха минеральная вода? — спросил Синани.

— Ценой. В итоге она выходит дороже крымского вина. Ну, и солдатам, скажу по своему опыту, не до минеральной воды, ни здоровым, ни раненым. Да она и не доедет до фронта. Осядет в том же Владивостоке или по пути туда. Наживутся дважды: во время закупок и во время продаж. Кому мать родна, да.

— Но общественность? Куда смотрит общественность?

— Куда, куда… Куда всегда. Ладно. Мы тут сидим, как три Ротшильда, рассуждаем о войне, а собственные силы наши… И даже силы всей Ялты… и всего Крыма… Начнут возвращаться с войны увечные воины, тогда, может, и удастся помочь им. Найти посильную работу, например. А пока… Только личное участие.

— Но вы же, Петр Александрович, сами говорите: нет вакансий.

— Личное участие в жизни страны. И здесь, в Ялте, оно столь же важно, как и в Порт-Артуре. Даже важнее.

— Почему — важнее?

— В Порт-Артуре нам не жить. Как пришли, так и уйдём. Ялта — другое дело. Разумное управление плюс электрификация — и она станет городом-бриллиантом, — но мечтания в духе Манилова мы отложили до лучших времен.

— Не так давно в Аутке, неподалеку от дома Чехова, обнаружили троих убитых мужчин, — понизив голос, сказал Синани.

— Я что-то слышал об этом, — признался Альтшуллер.

А я промолчал. В газетах об этом точно ничего не было.

— В первый же день полицмейстер получил письмо, в котором были названы имена убитых, перечислены приметы, а, главное, пишущий признавал, что казнил их по приговору Исполнительного Комитета, как систематически утаивающих добычу, а не сдающих её в пользу партии. Полиция вела дело скрытно. Рядом резиденция Государя, нужна особая деликатность. Проверили. Выяснилось, что убитые — беглые каторжане, убийцы и грабители, на каждом изрядно крови. Имена их соответствуют указанным в письме. Но вот что за Исполнительный Комитет, какая партия — это загадка. Дело забрали жандармы. И тут в столице убивают Плеве. Ялту ждут большие строгости. Будут проверять всех и вся.

— Да… — Альтшуллер был встревожен. У него и без того были трения с властями, которые считал его, Альтшуллера, нежелательным элементом. Ну, как выселят? Поди потом, доказывай.

Нет, ему выселение не грозило. Среди больных, которых он пользовал, немало влиятельных людей. Весьма влиятельных. А всё ж неприятно.

— К вам, Петр Александрович, претензий, конечно, нет, а вот к вашему Мустафе могут и придраться, — предупредил Синани. — Он же турок у вас?

— Турецко-подданный, — подтвердил я. — Но с документами у него полный порядок. Сам Трепов подписал разрешение на проживание в любом месте нашей губернии (я нарочно ввернул «нашей», из патриотизма).

— Ну, тогда волноваться вам не о чем, — заключил Синани.

А я и не волновался.

— Да, Исаак Наумович, — спросил я у Альлтшуллера, — помните Никитина, купеческого сына? Того самого, что огрели по голове во «Франции»?

— Да, разумеется. Валерий Сигизмундович, приятный молодой человек. Он полностью оправился от того удара в течение недели.

— И какова его дальнейшая судьба?

— Он решил задержаться в Ялте. Устроился на работу. Его как раз Исаак Абрамович устроил.

— Да, — подтвердил Синани. — он теперь в заведении Роффе работает, и преотлично работает. Учет и контроль, говорит, это то, что необходимо для дела. Коммерческое училище — это не то, что мы, старики, натуршпиллеры. Всё по науке. Хочет доказать отцу, что и сам он, без отцовской поддержки, способен пробиться в жизни. Молодого человека повысили до старшего смены, и это не предел, нет-нет, не предел.

— Я рад за Никитина. Такие люди — энергичные, образованные, молодые — нужны Острову Крым.

— Простите, вы сказали — острову?

— В переносном смысле, в переносном. Идея, чтобы Крым стал для России и здравницей, и житницей, и кузницей. Что есть главное богатство страны? Люди! Дуракам что ни дай — леса, поля, реки, богатые недра — всё придет в упадок. А умные и трудолюбивые на самых скудных землях будут жить хорошо.

— И что, по-вашему, нужно, чтобы Крым стал райским островом? — не без скепсиса спросил Альтшуллер. — Деньги?

— Деньги не помешают. Но важнее денег люди. Люди, дорогой Исаак Наумович, решают все.

— Да где ж их взять, людей? Не с луны же?

— С Луны брать нельзя, они там нужны тоже. Но дайте срок — из Москвы, из Санкт-Петербурга, из глубинной России потянутся. Побегут, поедут, полетят. Процесс уже идёт, пусть и неспешно. Важно только отделять зёрна от плевел. Зёрна нужны, зёрна!

— Вот вы, например, Петр Александрович! — поддел Альтшуллер.

— И я. И вы. И Чехов. А скоро приедет Шухов — большой человек, из породы строителей. Да и другие тоже. Работы здесь много.

На том мы с Синани и расстались.

Альтшуллер вышел вместе со мной.

— Вы Ротшильдов упомянули, — сказал он мне.

Мы решили немного посидеть на скамейке около «Русской Избушки», послушать море, подышать морем.

— Упомянул, — сказал я.

— Они уже с вами связывались? Ротшильды?

— Нет. А с вами?

— Спрашивают условия.

Море шумело, воздух полнился полезными ионами, Булька умильно поглядывал на прохожих. Мод «милашка», максимум дружелюбие, ноль агрессии.

— Условия… — я почесал животик Бульки. Он лежал на спине, греясь на солнце, и блаженствовал. Вот и Ротшильды подтянулись. Знаю я Ротшильдов. Это они, Ротшильды, условия ставят. Ненавязчиво.

— Предлагают пять миллионов марок за десять человек, — продолжил Альтшуллер.

— Мне это неинтересно, — ответил я.

— Но… Но что я должен ответить?

— Должны?

— Что я могу ответить? — поправился Альтшуллер.

— Что в связи с крайней ограниченностью ресурса заявки подобного рода не рассматриваются. Точка. Кстати, о каких Ротшильдах идет речь? Германских?

— Германских.

— Ну и ладно.

— Вы что-то имеете против именно германских Ротшильдов? Или Ротшильдов вообще?

— Против? Нет, ни в малейшей степени. Германские, британские, французские и какие там ещё есть — они мне просто неинтересны. За исключением разве Лайонела, с ним я даже состою в переписке.

— С Ротшильдом?

— Да, с Лайонелом Ротшильдом. Переписываемся насчёт одной африканской бабочки. Он большой специалист по бабочкам, и с него мой добрый друг Артур Конан Дойл списал обаятельного злодея Стэплтона. Лайонел и в самом деле обаятельный человек, но нисколько не злодей, так утверждает Конан Дойл. Но это к делу отношения не имеет. Имеет отношение не то, что я не против Ротшильдов, а то, что не за. Ну вот с чего мне о них заботится?

— Но ведь жалко же!

— Послушайте, Исаак Наумович! Если среди Ротшильдов есть больные дети, так в сентябре начнет прием детей «Надежда». Пусть привозят, мы их примем по обычной таксе для заграницы. Никаких миллионов не потребуется.

— Но ведь…

— Да, никаких чудесных лекарств тоже не будет. Но ваш пример, ваша работа показывает, что и без чудес можно добиться прекрасного результата.

— Ну да, ну да… — и он сел в коляску и укатил, должно быть, к пациентам.

А мы с Булькой остались сидеть.

— Ой, какая милая собачка! — дама лет тридцати пяти, весьма моложавая, стройная и даже спортивная, что редкость для этого времени, остановилась и посмотрела на Бульку. — Можно, я его поглажу?

— Можно, — разрешил я.

Булька тоже.

— Простите, вы тот самый барон Магель? Друг Антона Павловича Чехова?

— Я барон Магель, да. А с Чеховым мы лишь знакомые. Надеюсь, добрые знакомые. Но не более, во всяком случае, пока.

— Но ведь вы с ним недавно путешествовали вместе на роскошной яхте, не так ли?

— Так. Но путешествие даже на самой роскошной яхте не делает ни друзьями, ни врагами. Знакомит, это верно.

— И где сейчас Антон Павлович?

— Думаю, где-то на берегу теплого и ласкового моря.

— И вы не знаете адреса?

— Я многого не знаю.

— Но вас-то знают! Мне ещё вчера о вас рассказали: что вы барон, что вы исцеляете людей, что по ночам вы смотрите в небо и по звездам предсказываете будущее! Это так интересно!

Дама очевидно желала сближения. Во всех отношениях. Но… Но на календаре одна тысяча девятьсот четвертый год. Нравы ещё чопорные. А на дешевую проститутку она не похожа. Серьги с бриллиантами не менее тысячи рублей стоят, я в этом разбираюсь. И одежда — модная, из дорогих. И вообще.

Ну, конечно!

— Мне о вас тоже рассказывали, Мария Федоровна.

— Кто, если не секрет?

— Не секрет, Антон Павлович и рассказывал. Ну, и газеты. Мы в Ялте, читаем газеты, да.

— Но как вы меня узнали? В газетах такие ужасные портреты.

— По студийной фотокарточке. Ваша карточка, та, где вы в роли Ани, стоит у Антона Павловича на столе. Он говорит, что ваша игра спасла его пьесу!

— Ну, это он преувеличивает, пьеса прекрасна, — ответила Андреева, но было видно, что ей приятно.

— Прекрасная пьеса — это не только прекрасный текст. Вот когда её играют прекрасные артисты, тогда и рождается искусство, — продолжал льстить я, льстить топорно, неуклюже, как и полагается провинциальному барону. Но грубая лесть — это как крепкая водка. Кружит голову не хуже тонкого вина.

— И прекрасные режиссеры! — добавила Андреева.

— И режиссеры, — согласился я.

— Вы часто ходите в театр? — спросила Мария Федоровна.

— Последнее время нет. Ялта не театральный город, а до этого я побывал в Африке, там тоже не до театров было. Прежде да. «Глобус», «Лебедь» — но это было давно…

— Вам нужно обязательно побывать в Художественном Театре, — безапелляционно сказала Андреева.

— Видите ли, Мария Федоровна…

— Просто Мария!

— Видите ли, Мария… — и разговор продолжился, как ему и следовало.