Поправка курса

Глава 20

Севастополь.

— И я увижу царя?

— Вполне вероятно, Надя, вполне вероятно!

Карета неспешно катила по мостовой. Холодно, осень, но мы радовались. Мэри Дрим радовалась, Суворин радовался, но больше всех радовалась девочка Надя. Оно и понятно — у неё у неё сегодня День Рождения, исполняется двенадцать лет, это во-первых. Во-вторых, она получила поездку морем на «Лошадке»! Море сейчас спокойно, что для ноября редкость, пароход бежал резво, в общем — весело! В-третьих, её пригласили на бал, и не абы кто, а сам Государь! Второе и третье в её представлении вытекало из первого, поездка и бал — в честь Дня Рождения! Ура!

Ура, конечно.

Приглашению, присланному через министерство двора, мы были обязаны синематографу. Нашим фильмам. Государю они очень нравились и, говорили знающие люди, он чуть ли не ежедневно смотрит «Подвиги юнкера Шмидта». Для поднятия настроения. Сам смотрит, с семейством смотрит, с доверенными людьми смотрит. Получить приглашение на просмотр в дворцовой синемозале считалось делом почётным и престижным. Вот Государь и захотел познакомиться с теми, кто делает фильмы. Не со всеми, конечно. Я, Мэри и Суворин — потомственные дворяне, никаких препятствий. А вот Севоля министерство двора отсеяло, даром что герцог. Не настоящий, сказали. О Пафнутии и других речи вовсе не было. Потом, может быть. Приедет Государь в Ливадию, и непременно посетит нашу Фабрику Грез.

А Надя? Надя играла эпизодические роли, эпизоды раз от раза становились весомее, и Государь особо выразил желание познакомиться с юной артисткой.

Ну, пусть.

Государь вчера пожаловал в Севастополь, сегодня утром произвел смотр кораблей, затем традиционный Синопский обед в Морском Собрании, а вечером там же — Синопский бал. В ознаменования очередной годовщины славной победы Черноморского флота. С победами последнее время как-то негусто, вот и приходится отмечать давнишние.

По случаю присутствия Государя в Севастополь съехалось множество людей, всё больше в чинах. Ну, и мы приехали. Украсили «Лошадку» цветами и лентами, и приехали. Украсили буквально, особенно каюту Нади. Пришвартовались, сошли на берег, и вот теперь едем по Артиллерийской улице в пункт временного пребывания. Я загодя снял квартиру — на год, а там посмотрим. В Севастополе много интересного ожидается. Вот на квартиру мы и едем — отдохнуть и перегруппироваться. То есть переодеться.

Приехали. Карету я нанял на весь день, иначе в день Синопского бала можно остаться без транспорта.

Отдыхаем. Дамы — отдельно. Шушукаются и наводят красоту. Мы с Алексеем Сергеевичем не шушукаемся, красоту не наводим, сидим в креслах и читаем купленные по пути газеты. Суворин, понятно, позавчерашнее «Новое время», а я — сегодняшний «Крымский вестник». Новости в местной газете были свежее, чем в Суворинской, поскольку получала она эти новости по телеграфу, а «Новое время» везли из Санкт-Петербурга поездом.

— Однако, ругают нашего Антона Павлович, — сказал я.

— Ругают? За что?

— За военнопленных. За наших военнопленных. Чехов обустраивает госпитали для российских солдат и офицеров, оказавшихся в плену. И не только госпитали, а целые городки. Ставит бараки, закупает одеяла, бельё, одежду и прочие необходимые предметы. Некоторые считают, что это потакание слабости. Русские-де в плен не сдаются, а уж если попали, то терпите. А господину Чехову нужно заботиться о тех, кто продолжает воевать, — я передал Суворину газету. Пусть читает.

Он и читал.

— Пишут, что миссия Чехова получает огромные грузы из Америки, — наконец, сказал он.

— Из Америки ближе всего. Через Тихий океан. Из России-то не привезёшь, да и из Европы далёконько будет.

— Но откуда у Антона Павловича такие средства? Пишут о миллионах!

— Ну, пишут… Чужой кусок всегда кажется больше своего. А хоть и миллионы — расходы-то велики.

— Именно, речь идет о сотнях бараков, которые возводит миссия Чехова!

— Ещё и не хватит — сотен. Тысячи нужны. Пленных будет много.

— Вы полагаете? — посмотрел на меня Суворин поверх очков.

— Жизнь покажет. Но запас плеча не тянет.

Я не стал говорить, что грузы из Америки оплачивает Рокфеллер — в счёт лечения. И что одеяла, перевязочные средства, медикаменты, костыли, бараки и прочее, доставленное из Америки в Японию, стоят втрое-впятеро дешевле тех же предметов, доставленных из центральной России во Владивосток. Тут и дешевизна морского пути, и скидки за крупный опт, и контроль Рокфеллера, не дающего поживиться сверх меры всяким посредникам.

Я пошёл переодеваться. По протоколу мне полагается быть в форме. Я её и надел, парадную форму. Свеженькую, созданную вчера «Мидасом» по моей фигуре. Нон-айрон, шерсть и ультралавсан. То есть шерсть африканской винторогой козы — если спросят. Только не спросят.

Оделся, огляделся в зеркале. Ордена в положенных местах, Владимир, Анна, Святослав. С мечами, разумеется, я же военный. Шинель… Акакию Акакиевичу бы такую. Легкая и тёплая. Уложенная известным каждому юнкеру способу, она почти не смялась. А что смялось — отвиснет.

И я повесил шинель на плечики. Прислуги-то нет, всё сам, всё сам. Мустафа остался в Ялте, с Булькой.

Сам чайник поставил, электрический. Сам чай заварил, контрабандный, с собой привёз. Сам подал в столовую.

Пили чай вприкуску с конфектами рамонской фабрики. Хорошие конфеты, чернослив в шоколаде. По маленькой чашечке чаю и по одной конфете. Перед обедом наедаться не след.

— Ах, какой вы красавчик, — сказала Мэри Дрим (на людях мы на вы).

— Стараюсь соответствовать.

Поели, и стали собираться.

— Дядя Магель, вам очень идет военная форма, — сказала Надя.

— Спасибо на добром слове.

Суворин ничего не сказал, просто покачал головой.

У Морского Собрания вышли.

Ах, торжественный обед, торжественный обед! Нужно быть либо юным и наивным, либо прожженным и циничным, чтобы получать удовольствие от подобных обедов. Обязательные речи, пафосные, на грани истерики, о величии прошлом, настоящем и грядущем. Осмотр на месте — кто с кем, кто в чем. А вкушение пищи — на шестнадцатом месте. Но это я ворчу из глубины своего опыта. Доводилось пировать и с князем Владимиром, и с Чингисханом, и с Нероном. Не волею своей, а токмо выполняя поручения Шефа. Стол здесь куда лучше, нежели у Нерона, не говоря уж о князе Владимире. Все эти античные изыски, на вкус современного человека очень так себе. Сегодня куда вкуснее. Или привычнее.

Государя не было. Он инспектировал корабли. Вместо него присутствовал Великий Князь Николай Николаевич. Другой Великий Князь, Алексей Александрович, сопровождал Государя. Но скоро будут. Оба. Как не быть государю, если мы привезли ему подарок!

Закончился обед. Перерыв. Бал состоится тут же, в Морском собрании.

Надю доверили Мэри Дрим — и они пошли в дамский зал. А мы с Сувориным — в курительную комнату.

У Суворина нашлись старые знакомые, у меня новые. Но мало. Средь шумного бала я — фигура невеликая. Что такое капитан, когда кругом полковники, генералы и адмиралы? Нет, нельзя сказать, что капитан уж совсем мизерная фигура, но — не впечатляет.

Что мне и требуется.

И курят здесь отчаянно. Вентиляция естественная, но дым неестественный, вот и не справляется. Правда, табак отменный, адмиральский, что примиряет с действительностью. И практическая польза от дыма: моль мундир не съест. А что от мужчины пахнет табаком, так это столь же естественно, как запах духов от дам.

Табачный дым мне не страшен, а всё же нехорошо. Но и это прошло: раздался гонг, наступает время бала.

Мы вернулись в общую залу, где встретились с нашими дамами. Суворин стал кавалером Мэри, я же, понятно, должен развлекать юную Надю.

Ах, первый бал Наташи Ростовой! Но Наташа, помнится, была постарше. Шестнадцати лет, что ли. Зато Надя во-первых, совершенно здорова, во-вторых, питается рационально, и, в-третьих, живёт в благодатном краю. В Ялте! За последнее время она вытянулась, и ростом если не превосходит большинство дам, то и не уступает. Но фигура, конечно, детская. Всё впереди.

Я в её глазах лучше всех. Да, не генерал, но генералы старые, а я молодой. Выгляжу молодым — на фоне генералов. Спокойным, уверенным. И ордена — не слишком много, не рождественская ёлка, но и не слишком мало. В самый раз.

Внезапно по залу пробежала волна, сначала жу-жу-жу, потом почтительная тишина.

Государь!

Николай Александрович сказал коротенькую речь: Синоп вошёл в мировую историю как блестящая победа, и нашим славным морякам есть с кого брать пример.

И началось веселье. Кавалеры приглашают дам. Сам Государь не танцевал: то ли устал, то ли просто не хочет. Примерный семьянин, он не любитель шаркать по паркету.

Ан нет! Встал, прошёл по залу и, поклонившись, пригласил Надю!

Мэри сдержалась. Она-то думала… Что ж, этого следовало ожидать. Начиная с Павла Петровича, все Романовы немножко артисты. Любят внешние эффекты. А уж тут эффект — всем эффектам эффект.

Надя молодцом, не заробела. По окончании танца Государь вернул её, внимательно осмотрел меня и, слега поклонившись, отошёл.

Ну-ну.

Через пять минут Государь покинул залу. Теперь молодежь может чувствовать себя посвободнее, а люди в летах и в чинах спокойно вернуться в курительную. В карты поиграть — это для генералов считалось приемлемым времяпрепровождением.

А еще через пять минут распорядитель подошел к нам:

— Вас приглашают в Большой Кабинет.

Ничего удивительного. Для этого нас, собственно, и пригласили. Мы привезли подарок: новые части похождений юнкера Шмидта.

В Большом Кабинете устроили синемазалу. Выбеленную парусину натянули на раму, аппаратом управлял лейб-механик, и за кабинетном роялем сидел лейб-тапёр.

Помимо Государя, присутствовали лучшие люди общества. Генералы и адмиралы. Без жён. Всего числом двенадцать. Ну, и мы — Надя, Мэри Дрим, Суворин и я.

— Ну, что ты привез нам? — спросил Государь у Суворина, как у старшего нашей маленькой группы.

— Новые фильмы, Ваше Императорское Величество.

— Хорошо. Посмотрим. Надеюсь, они будут столь же хороши, как и прежние.

Освещение погасили, и начался показ.

Механик крутит ручку аппарата в произвольном темпе, он волен то ускорить, то замедлить действие на экране. Этот механик был артистом, и комические эффекты при его показе только выигрывали. Хорош был и тапер — на лету выбирал подходящие мелодии из багажа.

Государь изволил смеяться. Громко и много. И вместе с ним смеялись все. Как не смеяться, если смешно? Юнкер Шмидт оказался двойником бразильского императора Педро, и первые три минуты пользовался незаслуженным почетом, а остальные шесть — убегал от охраны вместе с верным слугою Пафнутием. Прятался в сундук, а Пафнутий — в рыцарские доспехи, оглушая короткими, но мощными ударами тех, кто к сундуку подходил. Бегали по крышам, по переходам, по подземельям… Смешно! Нет, я не при чём. Всё придумали Дофин, Пафнутий, Герцог и комик Захарченко. С добавлениями по ходу съемки.

Показали три части. Почти полчаса. Больше не было, не успели. И это-то сняли впритык, сделали дюжину копий, одну из которых преподнесли Государю.

— Чудесно! Просто чудесно! — сказал Николай Александрович, вытирая слезы счастья. Хорошо, не счастья, а веселья. Смеха. — Вы прекрасны, — обратился он к Мэри Дрим. — Какая тонкая, волшебная игра! Восторг! И ты, девочка! Ты талант, большой талант! Огромный!

Сказав еще с полдюжины фраз, он остановился перевести дух. Все ждали.

— Хорошо, господа, хорошо. Но нам пора вернуться в общество, чтобы не скучали жены! — Государь тактично дал понять, что пора удалиться.

Все и стали удаляться, восторгаясь и фильмой, и Мэри Дрим, и девочкой Надей. Негромко, но отчётливо. Чтобы Государь слышал, что они полностью разделяют его, Государя, мнение.

Двинулись и мы. Чинно, как и подобает в присутствии императора.

Дошли до выхода.

— Господин барон, задержитесь, пожалуйста!

Ну, вот теперь и начнется Дело.

Все ускорили шаг, торопясь освободить кабинет. Механик с тапером тоже вышли. Мы остались вдвоем, я и Государь. И еще кто-то за портьерой, верно, телохранитель. На всякий случай.

Я подошел к креслу, в которое уселся император.

— Магель… — Николай Александрович посмотрел на меня, а потом, будто спохватившись, предложил садиться.

Я сел. Не в кресло, но на хороший и удобный чиппендейловский стул.

— Магель, Магель, — Николай Второй прикрыл глаза, будто припоминая. — Петр Александрович, тридцать девятый барон Магель. Одна тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года рождения, служил, ценим начальством, отмечен наградами, и вдруг в разгар карьеры уходит в отставку в восемьдесят седьмом году. Почему? Почему вы бросили службу?

— Я не мог продолжать службу по состоянию здоровья. Подал прошение, которое удовлетворили. Вышел в отставку с половинным жалованием и правом ношения мундира.

— Странно то, что поначалу в вашем формуляре написано «В связи со смертью», и только потом — «удовлетворить прошение об отставке». Получается, что вы сначала умерли, а потом подали прошение.

Я промолчал. Не люблю врать без нужды.

— Ладно, порой в канцелярии чудят. Потом барон Магель отправился в Европу, выучился на врача, побывал на бурской войне, а в феврале этого года возвращается в Россию, покупает особняк в Ялте, где и живет интересной и увлекательной жизнью.

Что вы на это скажете, барон?

— Что ж тут скажешь, Ваше Императорское Величество? Всё так и есть, живу интересной и увлекательной жизнью.

— Строите санатории, электростанции, синемафабрику завели. Это требует немало расходов, но средства у вас есть.

— Не стану отрицать очевидного. Есть средства.

— Любопытно, откуда? Магели — род древний, но небогатый.

— Не то, чтобы совсем небогатый, Ваше Императорское Величество…

— Обращайтесь ко мне просто — Государь.

— Не то, чтобы совсем небогатый, Государь, но да, сои средства благоприобретенные. Юг Африки — это пещера Аладдина, наполненная сокровищами и чудесами, не даром же Британская Империя воевала эти земли. Золото, алмазы, платина и многое другое.

— Но в вашем случае речь не о платине, не так ли? Вы привезли из Африки некое снадобье, возвращающее молодость и здоровье, и отдаете его задорого, весьма задорого.

— Нет, Государь. Я его не отдаю ни задорого, ни задешево. Я его применяю, а это совсем другое дело. Да и не снадобье тут главное.

— А что?

— Стихотворение пишут чернилами, пером по бумаге. Но это не значит, что любой, получивший перо, бумагу и чернила, станет великим поэтом. Лечению требуется научный метод. Правильное применение препарата Аф способно исцелить многое. Неправильное — способно навредить и убить. Главное же в том, что препарат Аф подходит не всем. Далеко не всем. Во всяком случае, пока. И его мало, очень мало. Со временем, когда ученые сумеют химическим путем создать его аналог… Но до этого пока далеко.

— Но вы этот секрет, секрет лечения оставили себе, не так ли?

— Нет никакого секрета. Был бы секрет, вы, Государь, ничего бы и не узнали.

— Но снадобье, препарат… Мне говорили наверное, что эта девочка, Надя, была смертельно больна, а сегодня она совершенно здорова. Это чудо? Или действие препарата?

— Препарат получается из реликтового гриба, рода трюфеля, произрастающего в Трансваале. Он встречается редко, весьма редко. Не чаще, чем столетний панцуй в Уссурийском крае. Можно снарядить и послать в Трансвааль экспедицию, и рано или поздно они отыщут этот реликт.

— Но вы же нашли его!

— Я получил его от аборигенов. Можно сказать, в знак признательности. Так что секрета я не делаю никакого. Просто не пишу об этом в газетах. Снаряжайте экспедицию из опытных людей, и…

— Но Трансвааль — это земля Британской Империи!

— Именно, государь. Именно. Я пытаюсь выращивать этот гриб здесь, в Крыму. Но трюфель — это не шампиньон.

— Но… Но у вас есть это средство? Осталось?

— Ни вам, ни вашим детям нечего опасаться, Государь. В смысле болезней.

— Да? Ну, ладно, ладно…