Популярные очерки о российских императорах

ПЕТР II

Годы жизни: 1715–1730

Годы царствования: 1727–1730

Петр II родился 12 октября 1715 г. в семье царевича Алексея Петровича и кронпринцессы Шарлотты-Луизы-Христины-Софии Вольфенбюттельской. Как отмечает Е. В. Анисимов, «ни сам Петр, ни его старшая сестра Наталья (она родилась на год раньше брата) не были плодом любви и семейного счастья: брак Алексея и Шарлотты был устроен Петром I исходя исключительно из дипломатических соображений, и чувствами молодых людей никто не интересовался»[23]. Как видно из письма Шарлотты ее деду, герцогу Антону-Ульриху, еще за два года до свадьбы кронпринцесса надеялась, что ее брак с Алексеем не состоится. Однако, как это и было запланировано их царственными родителями, в октябре 1711 г. в городе Торгау состоялась торжественная церемония бракосочетания русского царевича и немецкой принцессы, поразившая всех великолепием стола и знатностью гостей. Правда, никакого счастья новобрачным это не принесло: холодность супруги вызывала недовольство Алексея, а мрачный нрав мужа порождал отторжение у Шарлотты. Через десять дней после рождения сына она умерла, а вскоре Алексей получил письмо Петра I, в котором император сообщал ему, что собирается лишить его и его новорожденного сына короны в пользу другого только что родившегося младенца — своего собственного сына от Екатерины. Многолетний конфликт Петра I и Алексея трагически завершился гибелью царевича в застенках Петропавловской крепости летом 1718 г., и его дети остались сиротами. Конечно, император не забывал о внуках, однако многие его поступки по отношению к ним говорят о том, что дети Алексея не занимали сколько-нибудь важного места ни в списке дел государя, ни в его сердце: достаточно упомянуть, что Наталья и Петр были переселены в царский дворец лишь в 1721 г.

В отличие от дочерей императора, его внуки воспитывались и обучались весьма посредственно: в первые годы их воспитателями были то вдова трактирщика, то вдова портного, то бывший моряк, преподававший и чтение, и письмо, и танцы. Впрочем, нельзя сказать, что Петр совсем не заботился о нравственном и интеллектуальном развитии внуков: уже в 1718 г. в качестве воспитателя к ним был приставлен паж Екатерины С. А. Маврин, а с 1723 г. обучением великого князя занялся специально приглашенный императором грамотный и опытный педагог И. А. Зейкин. Другим учителем царевича стал «арап Петра Великого» Абрам Ганнибал, который в ходе занятий составил популярный в XVIII в. учебник геометрии. И все же многие современники не без оснований считали, что одной из причин последующей «порчи нрава» юного императора был недостаток его образования и воспитания в раннем детстве.

В 1725 г. царевич Петр «проиграл» заочную схватку за трон Екатерине I, и на протяжении двух следующих лет он по-прежнему оставался «на задворках». Лишь в самом конце короткого царствования императрицы он, а точнее его будущий титул и популярность его имени в народе, стали привлекать всеобщее внимание. Как уже отмечалось, наибольших успехов в «приручении» малолетнего наследника престола добился А. Д. Меншиков: незадолго до смерти Екатерины он стал регулярно приглашать Петра к себе во дворец, а позднее и вовсе переселил его туда, чтобы «оградить» царевича от влияния своих политических конкурентов и ближе познакомить его с дочерью Марией. Результаты последовали очень быстро: уже 12 мая 1727 г., всего через шесть дней после смерти Екатерины I, новоиспеченный император присвоил Александру Даниловичу второе в истории России звание генералиссимуса, а 24 мая, как только окончился траур, во дворце Меншикова на Васильевском острове была пышно отпразднована помолвка государя Петра II и княжны Марии Александровны. Казалось, наконец-то Меншиков достиг того, к чему так долго и упорно стремился: конечно, не сам он — сын бедного незнатного дворянина, но его дочь взойдет на российский престол, а уж он-то первое время поможет молодым управлять государством!

Впрочем, даже это не вскружило голову светлейшему князю, который не почивал на лаврах, а продолжал действовать. Во-первых, он организовал дальнейшее воспитание и обучение одиннадцатилетнего императора желательным для себя образом, для чего удалил прежних наставников — Маврина и Зейкина — и назначил на это место вице-канцлера барона А. И. Остермана — человека, по мнению Меншикова, умного, а главное — преданного, хоть и крайне нерешительного. Во-вторых, Александр Данилович протянул руку дружбы ненавидевшим его, но очень влиятельным среди знати Голицыным и Долгоруким, чем рассчитывал усыпить их бдительность. Наконец, некоторых своих недоброжелателей Меншиков разными способами удалил от двора, причем среди покинувших столицу персон оказались даже великая княжна Анна Петровна и ее муж голштинский герцог Карл-Фридрих. Но благосклонность фортуны обманчива, и иногда даже самое незначительное, на первый взгляд, событие способно резко изменить положение вещей: 19 июля того же года Александр Данилович заболел, а когда через пять недель выздоровел, то с ужасом понял, что все изменилось — Петр не хотел больше видеть ни опостылевшего ему светлейшего князя, ни свою невесту.

Организаторами этих стремительных перемен были представители княжеского рода Долгоруких, за которыми, впрочем, просматривалась фигура А. И. Остермана — не менее опытного, но куда более тонкого, чем Меншиков, политика и царедворца. Всячески льстя и потакая малолетнему императору, Долгорукие очень быстро смогли настроить Петра II против светлейшего князя, который, впрочем, и без того надоел царю своей мелочной опекой, постоянными поучениями и, зачастую, неуместным апломбом.

По началу Меншиков еще пытался что-то исправить, объясняя происходящее капризами царственного подростка. Однако, как только он попытался приструнить «распоясавшегося юнца», одиннадцатилетний император пошел на открытий конфликт со всесильным еще вчера временщиком, проявив при этом детское упрямство и своенравность. 26 августа, в день именин великой княжны Натальи, Петр не пожелал разговаривать с Александром Даниловичем и демонстративно отвернулся от него. 3 сентября в загородном имении Меншикова Ораниенбауме состоялась церемония освящения новой домовой церкви, на которую съехался весь двор, но ни государь, ни его сестра на празднование не явились. Это был плохой знак, и вечером того же дня уже всерьез встревоженный князь поехал к царю в Петергоф. Встреча не состоялась. Тем временем вещи и мебель императора перевезли из дома Меншикова в Летний дворец, куда сам государь переехал 7 сентября, строго запретив принимать как самого светлейшего князя, так и членов его семьи. А на следующий день к Александру Даниловичу прибыл майор гвардии С. А. Салтыков и объявил ему, что тот находится под домашним арестом. И тут Меншиков впервые в жизни сдался, всецело положившись на судьбу и безучастно наблюдая, как клонится к закату его звезда. «В чем тут дело?» — задается вопросом Е. В. Анисимов и предлагает ответ: «Пожалуй, истинную причину происшедшего со светлейшим понял, глядя на толпу придворных, французский дипломат Шетарди: «Знатные только по имени, в действительности же они были рабы». Стоило мальчишке-царю — подлинному господину этой толпы рабов — топнуть ногой, нахмурить брови, и душа в пятки уходила у самых гордых вельмож… Александр Данилович не сопротивлялся — он сам без счета безжалостно топтал людей и знал повадки властителей»[24].

9 сентября 1727 г. Верховный тайный совет в присутствии царя рассмотрел поданную Остерманом записку о дальнейшей судьбе Меншикова и вынес свое решение: в течение двух дней опальный князь с семьей должен был покинуть столицу и отправиться в ссылку. Он был лишен всех титулов, чинов и орденов — как иностранных, так и российских, а также ценного имущества. По слухам, ходившим тогда среди петербуржцев, у Меншикова было конфисковано 90 тысяч душ крестьян, 15 миллионов рублей деньгами и драгоценностями (годовой доход казны в то время составлял 8–10 миллионов), а также 200 пудов золотой и серебряной посуды. Из Петербурга Меншиков выехал с обозом в сорок две повозки, четыре кареты и тридцать лошадей в сопровождении ста двадцати семи слуг и под конвоем ста двадцати солдат во главе с гвардейским капитаном. Первоначально он был выслан в свое имение Ораниенбург (ныне город Чаплыгин в Липецкой области), но по дороге обоз нагнал кавалеристский отряд, и офицер сообщил о новом распоряжении императора: отобрав у опального семейства все вещи, их отправили в далекий сибирский городок Березов. По пути туда, не выдержав горя и унижений, скончалась жена Меншикова Дарья. Через год, в светлый праздник Рождества 1728 г., в день своего восемнадцатилетия, на руках у отца умерла Маша — бывшая царская невеста. А еще год спустя, 12 ноября 1729 г., умер сам Меншиков. Как вспоминали очевидцы, в последний год жизни Александр Данилович раскаялся в своем «суетном властолюбии», выстроил небольшую церковь, в которой служил в качестве дьячка, много молился и охотно беседовал с местными жителями о вере.

Между тем, с падением Меншикова юный император Петр II окончательно попал под влияние Долгоруких, среди которых особенно близок ему стал восемнадцатилетний князь Иван Алексеевич — скандально известный в столице кутила и ловелас. Устроить пьяную вечеринку, соблазнить юную девушку или завести адюльтер с замужней дамой — все это было для князя Ивана и азартным развлечением, и «государевой службой», да и, пожалуй, единственным, что он умел делать. Зато в этом он не только преуспел сам, но и пристрастил к подобному образу жизни подростка-царя. Петр же нашел в князе веселого старшего товарища, открывшего ему мир «истинно мужских» радостей. Большую часть своего времени друзья развлекались в обществе молоденьких фрейлин, а также семнадцатилетней тетки императора — цесаревны Елизаветы Петровны, также отличавшейся веселым и легкомысленным нравом. Поговаривали даже о куда более близких, чем допустимо, отношениях между теткой и племянником, что, впрочем, ничем не подтверждено.

Доподлинно известно другое: попав под влияние Долгоруких, Петр быстро и сильно изменился. Вместо доброго и вежливого, пусть и немного капризного мальчика появился рано повзрослевший чувственный юноша, в котором резко проявились негативные черты характера, доставшиеся ему в наследство еще от деда: он стал очень своенравным, крайне вспыльчивым и весьма циничным. Особенно это отмечали иностранные дипломаты, прекрасно знакомые не только с «парадной», но и с неофициальной жизнью русского двора. В частности, саксонский посланник в России И. Лефорт писал: «Царь похож на своего деда в том отношении, что он стоит на своем, не терпит возражений и делает, что хочет». В другой депеше он уточнял: «Петр себя так поставил, что никто не смеет ему возражать». Почти такими же словами характеризовал Петра II австрийский посланник граф Вратислав: «Государь хорошо знает, что располагает полной властью и свободою и не пропускает случая воспользоваться этим по своему усмотрению». Ну а французский посланник Маньян отмечал в характере царя заметные признаки «темперамента желчного и жестокого»[25].

Более того, под влиянием «бурного» образа жизни у юного императора стало ухудшаться его психическое и физическое здоровье — уже в двенадцать лет он проявлял склонность к пьянству.

Праздно проводя все свое время, Петр совершенно забросил и учебу, и лежащие на нем государственные обязанности, пусть даже символические. Это не могло не беспокоить Остермана, пытавшегося, хоть и мягко, образумить воспитанника. Между ними состоялось объяснение. Оба растрогались, и Петр пообещал исправиться. Однако шло время, но поведение царя не менялось. А в декабре 1727 г., при очередном разговоре с Остерманом, император просто не стал его слушать и ушел прочь. Итог беседы более чем предсказуем — Остерман был удален от двора. Внушаемая придворными льстецами мысль о том, что это именно он, Петр II, своим царственным могуществом низверг двух влиятельнейших политиков, окончательно вскружила голову юному императору, и с удалением Остермана Петр всецело отдался безделью и веселью.

9 января 1728 г. Петр II в сопровождении двора выехал в Москву на церемонию коронации. Почти месяц двигался царский поезд по заснеженным российским дорогам. 12 января кортеж въехал в Новгород. Население древнего русского города устроило юному царю торжественную и пышную встречу: уже на въезде были выстроены триумфальные ворота, перед которыми, несмотря на мороз, четыреста мальчиков в белых одеждах с красными поясами приветствовали императора. Торжественное богослужение в Софийском соборе совершил архиепископ Феофан. После поклонения иконам император со свитой отобедал в архиерейских палатах, а вечером в честь приезда государя был устроен фейерверк — небо озарили пятьдесят огненных пирамид с надписью «Бог сотвори сие». По такому случаю Петр II произнес небольшую речь — одну из немногих дошедших до нас, которая, при всей ее краткости, прекрасно характеризует собственный взгляд августейшего отрока на свое правление: «Русский престол берегут церковь и народ русский. Под охраною их надеемся жить и царствовать спокойно и счастливо. Два сильных покровителя у меня: Бог на небесах и меч на бедре моем!»[26].

По пути из Новгорода Петр заболел корью и остановился в Твери, где вынужден был пролежать в постели две недели. Наконец, 4 февраля царский поезд торжественно въехал в Москву. Первопрестольная встретила государя с великой радостью: в представлении многих москвичей, приверженцев старины, «истинный царь» Петр Алексеевич, с младенческих лет гонимый дедом, его проклятыми иностранцами и злыми боярами, приехал в древнюю столицу России для того, чтобы именно здесь исправить «несправедливость» 1725 года. Надо отметить, что хотя бы отчасти подобные суждения оказались верны: Петру II понравилась «белокаменная», и он объявил ее единственной столицей государства.

Вскоре по приезде в Москву Петр, его сестра Наталья и тетка Елизавета встретились с опальной царицей Евдокией Лопухиной, освобожденной из монастырского заточения сразу же после смерти Екатерины I и теперь проживавшей в Вознесенском женском монастыре на почетных правах. Судя по всему, государю родная бабка не понравилась: в общении с ней он проявил холодную вежливость и больше встречаться не пожелал, хоть и выделил на ее содержание 60 тысяч рублей в год и приставил к ней небольшой штат прислуги.

24 февраля 1728 г. в Успенском соборе московского кремля состоялась церемония коронации Петра II, по случаю которой в городе были устроены массовые гуляния. Сам же царь в компании князей Долгоруких и других приближенных к нему людей благополучно предался развлечениям, главным из которых стала охота. Государственные дела были окончательно забыты, а чиновные мужи вместе с иностранными дипломатами вынуждены были «выстраиваться в очередь» и ждать того дня, когда, наконец, можно будет увидеть императора. Вот сообщения из донесений уже упоминавшегося испанского посла герцога де Лирия: «24 мая. Этот монарх еще не возвратился с охоты… 31 мая. Царь воротился с охоты дня на два и послезавтра уезжает опять… 7 июня. Получено донесение о смерти герцогини Голштинской (речь идет о старшей дочери Петра I Анне — Э. К.), принцессы, красивейшей в Европе. Но это отнюдь не заставило царя отложить поездку на охоту в окрестности, хотя и без принцессы Елизаветы… 14 июня. Царь еще не возвратился с охоты, но надеются, что воротится на этой неделе… 21 июня. Этот монарх еще не возвратился в город, но надеются, что возвратится на этих днях».[27] Наконец, в феврале 1729 г. дело дошло до скандала. Узнав о том, что Петр II собирается уехать на охоту не менее чем на три-четыре месяца, австрийский и испанский посланники сделали заявление канцлеру графу Г. И. Головкину, заметив ему, что «при настоящих обстоятельствах не только вредно, но и неприлично оставаться нам такое долгое время без всякого дела, без возможности с кем сноситься о делах, так как с Его величеством отправляется и большая часть его министров»[28]. Головкин честно попытался урезонить императора, но тот своих намерений не изменил.

Из немногочисленных сохранившихся автографов Петра И самыми длинными являются резолюции типа «Быть по тому. Петр», «Отпустить. Петр», которыми государь определял ежедневную норму питания собак, лошадей и верблюдов, также использовавшихся на охоте. Придворные тщательно фиксировали количество дичи, затравленной императором. В частности, за осенний сезон 1729 г. царь и его свита с помощью своры в 600 собак загнали 4 тысячи зайцев, 50 лисиц, 5 рысей и 3 медведя.

По подсчетам историка XIX в. князя П. В. Долгорукого, с февраля 1728 г. по ноябрь 1729 г. Петр II провел на охоте в общей сложности 243 дня, то есть восемь месяцев, не считая кратковременных выездов (с той же целью) в Измайлово. Юный император прервал охоту лишь однажды, чтобы находиться у смертного одра горячо любимой им сестры Натальи. Перед смертью царевна умоляла брата прекратить его «безумства», отдалить от себя Долгоруких и вернуться в Петербург. Но сразу же после ее кончины Петр уехал в подмосковное имение Долгоруких Горенки.

Царь взрослел, и его надо было женить. Между тем, единственной особой женского пола, в компании которой его замечали хоть сколько-нибудь регулярно, была цесаревна Елизавета Петровна, также любившая охоту. В свое время австрийский посланник в России граф С. В. Кинский предлагал Петру I решить возникшую династическую проблему Романовых путем женитьбы великого князя Петра на цесаревне Елизавете. Конечно, подобный матримониальный проект очевидным образом противоречил всем нормам христианской морали и потому был отвергнут, однако теперь такой вариант стал казаться вполне реалистичным. Впрочем, с этим никак не могли согласиться Долгорукие, имевшие собственные соображения по поводу «устройства семейного счастья» государя. Новый воспитатель Петра II, князь А. Г. Долгорукий, стал все чаще возить императора в Горенки, где не только водилось много дичи, но и жила его восемнадцатилетняя дочь Екатерина. Как ни удивительно, но и эта попытка сосватать Петру «нужную» невесту увенчалась успехом: 19 ноября 1729 г., вернувшись в Москву с очередной охоты, Петр II собрал Верховный тайный совет и уведомил его членов о том, что вскоре женится на Екатерине Долгорукой. По меткому выражению герцога де Лирия, попытавшись воплотить свою брачную затею, Долгорукие написали «второй том глупости Меншикова»[29]. Забегая вперед, отметим, что «том» этот окончился для Долгоруких еще более трагично, чем для светлейшего князя, ну а сама вторая царская невеста во многом разделила судьбу первой — ее тоже сослали в Березов.

Помолвка императора Петра II и княжны Долгорукой состоялась 30 ноября 1729 г. В Лефортовском дворце Москвы жениха с невестой ожидали царица Евдокия Лопухина, цесаревна Елизавета Петровна, члены Верховного тайного совета и высшие военные чины империи. Богослужение совершил новгородский архиепископ Феофан Прокопович, два с лишним года назад уже обручавший Петра с Марией Меншиковой. Присутствовавшие на церемонии отмечали, что жених и невеста были отнюдь не радостны. После обручения начался ритуал целования руки императора и государыни-невесты (отныне так было велено называть княжну Долгорукую); когда же к Екатерине подошел ее бывший нареченный, брат австрийского посланника граф Милезино, девушка едва не лишилась чувств, а император покраснел и отвернулся. Бал был недолгим, поскольку невеста «устала». Несмотря на все эти «казусы», свадьбу, конечно же, откладывать не стали и назначили ее на 19 января 1730 г. Этот день должен был стать днем триумфа Долгоруких, поскольку тогда же любимец царя князь Иван собирался жениться на одной из самых богатых невест России — Наталье Шереметьевой! В честолюбивые планы людей вновь вмешалась судьба: 6 января 1730 г., в праздник Крещения, на церемонии водосвятия государь простудился, на следующий день у него открылась оспа, а в ночь на 19 января, буквально за несколько часов до своей свадьбы, император Петр II скончался. Ему было 14 лет и 3 месяца. Перед смертью, в горячном бреду он выкрикнул: «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре!» С кончиной Петра II мужская линия династии Романовых прервалась.

Несмотря на столь внезапный и трагичный поворот судьбы, Долгорукие не желали так просто отступаться от своих грандиозных планов и, по словам современников, предприняли ряд отчаянных шагов для того, чтобы остаться у трона, а быть может, и оказаться на нем. Так, прусский офицер на русской службе К.-Г. фон Манштейн в своих записках присоединяется ко всеобщему негодованию и обвиняет Долгоруких в том, что «они от всех скрывали болезнь императора до последней возможности, когда же увидели, что ему уже не встать, они сочинили завещание, которым обрученная невеста императора объявлялась императрицею и наследницею государства. Князь Иван подписал завещание от имени императора, так как и при жизни государя он привык уже подписываться за него по его приказанию. Лишь только Петр II закрыл глаза, как князь Иван вышел из комнаты и со шпагою наголо закричал: «Да здравствует императрица Катерина!» Но как на этот возглас никто не отвечал, то он увидел тщетность своего плана, вложил шпагу в ножны, отправился домой и сжег завещание»[30]. О подобном поведении Долгоруких писали и отечественные авторы, в частности — видный религиозный и общественный деятель той эпохи, архиепископ Новгородский, вице-президент Святейшего Синода Феофан Прокопович. И в то же время, нужно учесть, что оба упомянутых сочинения были написаны уже годы спустя, когда Долгорукие были осуждены, четверо из них (князья Иван Алексеевич, Василий Лукич, Сергей Григорьевич и Иван Григорьевич) казнены, а остальные приговорены к заточению в Шлиссельбургской крепости, и потому быть твердо уверенными в справедливости этих обвинений сложно.

Что касается политической жизни России в недолгое царствование Петра II, то ее течение можно охарактеризовать как медленное и слабо направляемое. Как пишет историк М. А. Еременко, «Протоколы заседаний Верховного тайного совета, Сената или коллегий времен царствования Петра II создают впечатление резкого замедления оборотов государственной машины, запущенной Петром Великим. Совещания в высших государственных учреждениях проводились все реже, причем часто на них не насчитывалось нужного количества голосов, обсуждались главным образом второстепенные вопросы. Члены Совета даже ленились ездить на службу и подписывали подготовленные секретарем протоколы дома. Долгих и частых заседаний, как при Петре I, или горячих споров, как при Меншикове, не было»[31].

Из внутриполитических событий, относящихся к правлению Петра II, можно отметить предоставление значительных вольностей Украине: в г. там было восстановлено гетманство, а в 1728 г. был издан указ о правах и вольностях гетманщины. Некоторые послабления были сделаны и в отношении русских подданных: 28 марта и 16 июля 1729 г. были изданы царские указы, прекратившие практику кабального (долгового) холопства — одной из самых тяжких форм зависимости крестьян.

21 октября 1727 г. в местечке Кяхта был подписан договор с Китаем об установлении границ и торговле. Теперь граница между Россией и Китаем проходила по реке Амур с притоками от Забайкалья до Западных Саян. Помимо прочего, китайцам было разрешено «свободное рудокопание» на территории Сибири: с 1727 г. там начали действовать старательские промыслы.