Пора по домам, ребята

БАЛЛАДА О ПЕРВОМ БАТАЛЬОНЕ

Однажды Ярослав Ивашкевич в разговоре со Збигневом Домино поинтересовался, откуда у него такая необычная для коренного поляка фамилия. «К сожалению, — вспоминает Домино в одном из своих эссе встречу с великим Мастером, — я не знал происхождения моей фамилии. Ивашкевич мягко пожурил меня за это и высказал предположение, что она, вероятно, была занесена под Жешов из Италии». Лишь много лет спустя писатель нашел в книге жешовского историка-краеведа Франтишека Котули упоминание о том, что во времена седой древности некоего селянина из Будзивоя за смелость и находчивость, проявленные в сражении с ордой кочевников, польский король произвел в шляхтичи и повелел ему впредь называться Домино…

Но предки писателя издавна жили не в Будзивое, а в Кельнаровой и, сколько себя помнили, были простыми хлеборобами. Впрочем, и они брались за вилы и косы, когда надо было всем миром отстаивать крестьянские права, свой дом, родину. Об этом гласят семейные предания. Есть среди родичей Збигнева Домино участники классовых боев междувоенного периода, бунтари, защищавшие родные пороги от карателей Пилсудского, борцы антифашистского Сопротивления. Отважным воином был отец писателя, Станислав Домино, старший сержант артиллерии, кавалер многих боевых орденов, прошедший в рядах дивизии имени Тадеуша Костюшко весь ее ратный путь от Ленине до Берлина. Наконец, был солдатом-добровольцем сам будущий писатель.

По молодости лет — 1929 год рождения — Збигнев Домино не попал на большую войну, зато получил боевое крещение на войне «малой», которая была навязана полякам извне и унесла более тридцати тысяч жертв. Он принадлежит к тому поколению польских воинов, которые лучшие свои годы отдали самоотверженной борьбе с реакционным отребьем, пытавшимся по указке с Запада дестабилизировать молодое народное государство, вернуть Польшу в лоно капиталистической системы. На его долю хватило перестрелок, ночных погонь за бандитами, горечи потерь. Позднее, находясь в польском контингенте войск ООН на Ближнем Востоке, Домино увидел воочию звериный оскал современного империализма.

Збигнев Домино прослужил в армии довольно долго. Закончил офицерское училище, потом заочно — юридический факультет, аспирантуру, успешно защитил кандидатскую диссертацию. Но увлекся оперативной журналистикой. Часто выступал в армейской печати. А в 1963 году дебютировал на страницах «Жолнежа вольности» как новеллист. Старшие товарищи — военные газетчики — помогли ему окончательно найти себя, поверить в свои творческие возможности. Удачно сложилась судьба его первой книги — сборника рассказов «Жажда». Взыскательные рецензенты — известные прозаики Войцех Жукровский и Веслав Мысливский — единодушно рекомендовали рукопись издательству Министерства национальной обороны. Теперь за плечами у Домино двадцать лет работы в литературе. Опубликовано им двенадцать книг.

Есть в последней книге писателя, публицистическом сборнике «Через год, через день…», согретое особенно теплым чувством эссе «Полковник Залуский». И это не случайно. Збигнев Залуский дорог автору не только как друг и наставник, терпеливо и тактично руководивший его первыми прозаическими опытами. Огромны заслуги этого блестящего писателя-публициста перед польской культурой. Герой-фронтовик, принципиальный, по-государственному мыслящий коммунист Залуский до конца боролся с фальсификаторами истории и сторонниками дегероизации литературы о войне. Брошенному им в конце пятидесятых годов призыву — создавать исторически достоверные произведения о польско-советском братстве по оружию, о вкладе Войска в упрочение народного строя, создавать идейно-четкую литературу, «которой нет», как, полемически заостряя, подчеркивал он, — вняли прежде всего обстрелянные, не чуждые солдатской лямки писатели-коммунисты: Я. Герхард, З. Сафьян, Е. Гжимковский, В. Билинский, Р. Лисковацкий и другие. Так постепенно возникло в польской прозе новое батальное направление. И Збигнев Домино один из наиболее последовательных его представителей.

Обширная и стилистически разнообразная новеллистика Домино (ей писатель отдавал предпочтение около десяти лет, прежде чем взяться за крупные полотна) населена персонажами, вовлеченными зачастую в сложные, драматические конфликты, порождаемые войной или ее последствиями. Его герои — наши современники, порой с военным прошлым, которое у них в постоянном, так сказать, репертуаре воспоминаний, влияющих на их настоящее. Есть чисто батальные рассказы типа боевых эпизодов, где главное для автора — запечатлеть динамику событий. Хотя и здесь абсолютно верна эмоциональная атмосфера и нередко за мелкой, казалось бы, деталью кроется нечто значительное. Например, в рассказе «Лидка» мы видим, как солдаты после боя обнажают головы «жестом наработавшихся жнецов». Точнее не скажешь о тогдашней польской армии, преимущественно крестьянской по своему социальному составу.

В сборнике рассказов «Кедровые орехи» творчески реализован огромный запас впечатлений, накопленный за годы войны в глубоком сибирском тылу, где польскому мальчишке-беженцу стали родными простые колхозники-инвалиды, старики, женщины, заменяющие на поле и лесосеке мужей-фронтовиков, и, разумеется, сверстники, вместе с которыми он работал наравне со взрослыми, обивал пороги военкомата, ждал писем с фронта и горевал, когда приходили очередные похоронки.

Сибирский цикл Домино, который обогащает польскую «Сибириаду», постоянно пополняемую новыми произведениями прозаиков и поэтов из ПНР — гостей Сибири, также отличается стилистическим разнообразием. Здесь и рассказ-репортаж, и классически выстроенная новелла, и почти стихотворение в прозе. Нарочитая приземленность сменяется романтическим взлетом, в текст вплетены строки Лермонтова и местные легенды. Но интересна не только стилистика «Кедровых орехов». На примере судьбы сквозного героя книги убедительно показано врастание паренька-чужестранца в трудовой коллектив сибиряков, зарождение между ним и русскими людьми той крепкой дружбы, какая возможна лишь в условиях совместного труда во имя святого дела — помощи фронту.

Вместе с советскими рабочими герой «Кедровых орехов» способен даже штурмовать Черные камни, самое гиблое место на Великой реке. Польские солдаты из повести «Пора по домам, ребята» под командованием советского офицера штурмовали Берлин… Книги различны по материалу и масштабам описываемых событий. И все же их роднит пафос ощущения «семьи единой», спаянной общими испытаниями и заботами. И тема Сибири, персонифицированная на страницах повести образами майора Виктора Таманского, танкиста Вани Воронина и поляка, старшего сержанта Сташека Родака, добром поминающего сибирские края, тамошний народ, гостеприимный и участливый.

Домино знал фронтовиков отнюдь не по книгам. Под их началом постигал азы воинской службы, вылавливая бандитов. Однако не спешил с написанием о них широкого полотна: тщательно отбирал фактуру, подыскивал решение, достойное последователя З. Залуского. Тем временем писал о действиях Корпуса внутренней безопасности (роман «Блуждающие огни»), о польских военных моряках (повесть «Шторм»), о коммунистах — героях Сопротивления (повесть «Бушующий ураган»), о журналисте с героическим прошлым сотрудника гражданской милиции (роман «Золотая паутина»). А о фронтовиках, как бы примеряясь к ответственной проблематике, писал очерки, короткие рассказы. Один из них, вероятно навеянный беседами с отцом, очевидцем капитуляции берлинского гарнизона, называется «Пора по домам, ребята». Повесть, носящая такое же название, начинается чуть позже, со вступления победителей-костюшковцев на возвращенные Польше Западные земли.

Недавно маршал В. Куликов, главнокомандующий Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского Договора, писал в «Правде»:

Откуда взялась идея о создании польской части в СССР и как осуществлялось формирование соединения, с батальоном которого мы знакомимся на марше в первой главе книги Домино? Какие реально существовавшие люди стояли за созданными воображением художника персонажами повести: Таманским, Родаком, Ковальчиком, Яцыной, Брауном и многими другими? Обратимся к событиям сорокалетней давности.

В мае 1943 года было опубликовано сообщение о том, что Советское правительство удовлетворило просьбу Союза польских патриотов о формировании в СССР польской дивизии имени Тадеуша Костюшко для совместной с Красной Армией борьбы против немецких захватчиков.

Этого решения с нетерпением ждали польские антифашисты, нашедшие убежище в нашей стране. Недаром редакция «Вольной Польски», газеты Союза польских патриотов, была завалена письмами читателей, выражавших горячее желание сражаться на фронте в своей национальной части. Однако к ожиданиям примешивалась вполне естественная тревога. Ведь еще была свежа память о выводе генералом Андерсом на Ближний Восток польского корпуса, сформированного и вооруженного за счет СССР по договоренности с эмигрантским правительством Польши. И активистов СПП порой брало сомнение: не исчерпан ли в СССР кредит доверия для поляков?

Советское руководство отнеслось положительно к стремлению польских патриотов-антифашистов разделить с Красной Армией бремя борьбы. Об энтузиазме, охватившем поляков, свидетельствует такой факт: всего через двадцать дней после публикации в газете дивизия насчитывала более 15 000 добровольцев!

На проселке, ведущем от станции Дивово к Сельцам, месту формирования, зазвучали песни. Люди шли и пели, ибо с каждым шагом приближались к осуществлению заветной мечты. Шли целыми семьями. Четыре брата-богатыря Пишчеке: Михал, Владислав, Юзеф и Казимеж. Юная Анеля Кживонь (будущий Герой Советского Союза) с сестренкой Марысей и дядей Франеком. Кадровый поручик Высоцкий (тоже удостоенный звания Героя) со своей колхозной бригадой в полном составе… В дивизию принимали с восемнадцати до пятидесяти лет. И добровольцы, чей возраст не соответствовал указанному цензу, кто прибавлял себе два-три годка, а кто тщетно старался убавить десяток.

Вместо уставной «зари» по приказу комдива Берлинга играли древний боевой сигнал — краковский хейнал. Говорят, эту мысль комдиву подсказал писатель Путрамент. Серебристый звук трубы плыл и вдруг обрывался над берегами Оки, которая удивительно напоминает Вислу, о чем пелось в дивизионной песне. Здесь формировались три пехотных и артиллерийский полки, учебный и санитарный батальоны, зенитно-артиллерийский дивизион и пять отдельных рот: противотанковых ружей, разведки, связи, противохимической защиты и автомобильная. Костюшковская дивизия создавалась по штатам советской гвардейской дивизии. Ее заботливо обеспечивали не только всеми видами положенного довольствия, табельного имущества, но и даже самым дорогим — офицерскими кадрами. В деловой переписке высоких инстанций, относящейся к тогдашнему периоду, фигурируют, например, и такие пункты:

По указанию Государственного Комитета Обороны сверх штатного расписания были укомплектованы танковый полк и отдельная авиаэскадрилья. Затем эскадрилья превратилась в авиаполк «Варшава», а бронетанковый полк — в бригаду имени Героев Вестерплятте. И солдаты понимали, что сверхштатные части усиления, эти и многие другие, создаются с заботой о максимальном сокращении потерь. Но как бы ни была масштабна картина создания дивизии (а всего десять месяцев спустя в СССР уже завершилось формирование целой польской армии), память обращается к боевому крещению костюшковцев 12—13 октября 1943 года на белорусской земле, под Ленино.

Эта битва была важным эпизодом начального этапа длительной и упорной борьбы за так называемый «Белорусский балкон» с войсками фельдмаршала фон Клюге, которым удалось закрепиться на заранее подготовленных рубежах перед Днепром. Узнав о появлении костюшковской дивизии, гитлеровское командование приказало люфтваффе «повторить полякам 1939 год». Несмотря на массированные бомбовые удары, они выстояли. Не раз в трудную минуту советские бойцы спешили на выручку польским товарищам по оружию. Актеры дивизионного театра и джазмены, переквалифицировавшись в санитаров, перевязывали и вытаскивали из-под огня раненых.

За два дня упорных боев костюшковцы в тесном взаимодействии с советскими соединениями форсировали реку Мерея, прорвали оборону яростно огрызавшегося противника, уничтожили его важные опорные пункты, сбили с господствующих высот и разгромили основные силы целого ряда отборных подразделений гитлеровцев, с честью выполнив первое боевое задание. Велико было политическое значение битвы под Ленино. Польский солдат, вступив в бой на главном фронте второй мировой войны, рядом с могучим и надежным союзником, тем самым открывал себе путь на родину, который одновременно был путем к новой жизни. О первом и последнем бое костюшковцев хорошо сказал З. Залуский:

Заметный след оставил бой под Ленино в польской документально-мемуарной и художественной литературе. Раньше всех откликнулся на это событие известный поэт Люциан Шенвальд яркой романтической «Балладой о первом батальоне», который был поднят в атаку советским майором Ляховичем. Домино создал свою балладу. О первом батальоне без войны. Война приходит лишь в воспоминаниях.

Пользуясь суховатым, сдержанным стилем «раскавыченного» воинского документа, автор пишет:

Заполняются начальные страницы мирной летописи пехотной дивизии, представленной читателю батальоном майора Таманского, а чаще взводом старшего сержанта Сташека Родака. Они, эти страницы, проникнуты очень характерным для того периода духом самодеятельности, к которой постоянно приходилось прибегать солдатам-первопроходцам, начинавшим с нуля освоение огромных просторов, которые по чьему-то меткому выражению частенько напоминали «лунный пейзаж», холодный и безжизненный. Западные земли Польша получила в состоянии, исключающем немедленное начало сельхозработ. Было уничтожено 25 % крестьянских усадеб. Поголовье скота составляло 3—10 % довоенного уровня. Половина повятовых центров была разрушена на 50—70 %, а Вроцлав и Глогов — на 90 %. Почти все отрасли промышленности находились в полнейшем запустении. Заросшая бурьяном земля таила десятки миллионов смертоносных мин и фугасов. Вопреки неблагоприятным условиям армия в 1945—1946 годах, согласно официальным данным, вспахала и засеяла свыше 120 тысяч гектаров земли и собрала урожай с полей площадью свыше 150 тысяч гектаров. Одновременно было собрано, отремонтировано и передано гражданским властям для распределения среди осадников и репатриантов большое количество сельхозинвентаря.

Повесть бережно доносит и тогдашние внутренние процессы, наблюдавшиеся в солдатской среде. Ведь наступала естественная перемена ролями, а следом и неминуемая ломка в иерархии авторитетов, сложившейся на фронте. Еще вчера было известно, кто лучше действует днем, кто ночью, кого ставить на гранатометание, а кто надежнее прикроет огнем, когда надо будет делать перебежку. Теперь же мастера меткого огня и штыкового боя превращались в подручных своих недавних «ведомых», оказавшихся более сведущими в землепользовании и уходе за скотом. Причем темпы психологической перестройки на новый лад объясняются автором не навыком беспрекословного подчинения и мистическим «зовом земли», которому как бы автоматически могло поддаться мужицкое войско той поры. Вообще писателю чуждо свойственное некоторым его собратьям по перу — «деревенщикам» — любование якобы незыблемой кондовостью польского крестьянина.

Фронтовая школа гражданственности и патриотизма помогает героям Домино осознать многогранность воинского долга, совпадение новых задач армии с общенародными, общегосударственными задачами. Энтузиазм их так велик, что увлекает и штатских: местных поляков, которые гнули спину на немецких помещиков, а также репатриантов, бывших узников гитлеровских концлагерей и пленных. Несмотря на перенесенные невзгоды, они находят в себе силы стать в одном ряду с солдатами на фронте освоения воссоединенных земель.

В 1982 году на встрече группы деятелей культуры ПНР с личным составом Костюшковской дивизии зашел разговор о необходимости создания книг, которые бы принципиально по-новому трактовали военную, армейскую тематику. Думается, именно к таким новаторским книгам принадлежит повесть «Пора по домам, ребята!». Солдаты, в рамках необходимой субординации и дисциплины, практически вступают здесь в производственные отношения. Сплачиваются в трудовой коллектив.

Неожиданный, но соответствующий исторической правде поворот сюжета, превращающий военную повесть в военно-производственную, дает автору ряд преимуществ. Позволяет, например, показать советского офицера-интернационалиста Таманского в двух ипостасях — боевого комбата и специалиста сельского хозяйства, который щедро делится своим опытом с поляками-однополчанами. На фоне эпического повествования о мирных делах солдат контрастнее выделяется сцена глумления классовых врагов над Родаком, когда тот приезжает в родную деревню в отпуск. Конечно же, повесть являет собой подлинный апофеоз коллективного труда на земле, о целесообразности которого Домино, кстати, не устает повторять в своих произведениях.

«Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться…»[1] — говорил Владимир Ильич Ленин. Польскую революцию, молодое польское государство защитили от происков реакции солдаты народного Войска, созданного при поддержке Советского Союза. Обращаясь к ним, маршал Польши Михал Роля-Жимерский писал в приказе от 17 июля 1946 года:

13 декабря 1981 года сыновья этих солдат, одетые в военную форму, по приказу генерала армии Войцеха Ярузельского выступили на защиту социалистического строя — завоевания своих отцов.

Не всякое произведение художественной литературы выдержит сопоставления с историческими документами и бурными событиями реальной действительности, исполненными страстей и борьбы. Повесть «Пора по домам, ребята» выдерживает, ибо тоже борется. Она очень нужна сейчас, когда польское антисоциалистическое подполье заигрывает и братается с реваншистскими кругами ФРГ, ратующими за пересмотр известных международных документов, которые определяют статут Воссоединенных земель, как интегральной части польской территории. И очень важен горький урок, каким обернулась для Сташека Родака побывка в родной деревне Калиновой. Здесь старший сержант услыхал, как замирающие в памяти отголоски войны сливаются с вполне реальными выстрелами новых кровавых схваток между сторонниками и противниками народной власти. В собственном доме он был вероломно пленен бандой «Орлика», который сохранил ему жизнь лишь из тактических соображений, как местному уроженцу. Но за отказ присоединиться к бандитам Родак был подвергнут унизительной порке и отпущен с разбитым автоматом. Потеря автомата, доставшегося ему на фронте от убитого командира взвода, была гораздо обиднее побоев. Ибо старший сержант открыл для себя, что впереди еще бескомпромиссная борьба с классовым врагом и надо быть бдительным, держать оружие наготове. Что ж, вполне актуальное открытие…

М. Игнатов