После вечного боя

Он светло-рус, и мягко бьет о плечи

Его волос струящийся потоп,

И чист его широкий светлый лоб,

И нет на нем морщин противоречий;

Темней волос его прямые брови,

Его глаза невыразимы в слове,

Как будто небеса глядят на вас,

Чуть подняты обочья синих глаз,

И глубину ресницы оттеняют;

Едва заметно скулы проступают,

А плавный нос ни мягок и ни груб,

Усы не закрывают полных губ,

Густая борода невелика,

Слегка раздвоена на подбородке.

Высок и прям. Его издалека

Народы узнавали по походке.

Он исходил и Запад, и Восток,

И Юг, и Север вдоль и поперек.

Две бездны разом видел он во мраке:

И солнце и луну. И на песке

Порой чертил пространственные знаки

И после их сметал в глухой тоске.

Ученики, предавшие его,

Такое действо посчитали странным

И, потаясь, спросили: — Отчего

Не пишешь ты на чем-то постоянном? —

И слово указательным перстом

Он начертал на воздухе пустом.

И вспыхнуло,

и засияло слово,

Как молния…

И молвил он сурово:

— Вот ваше постоянное. Вот то,

Чего не может вынести никто.

Покоя нет: вы грезите покоем,

А силы тьмы вокруг теснятся роем.

Три битвы, три войны идут от века.

Одна идет, сокрыта тишиной,

Между свободной волей человека

И первородно-личною виной.

Вторая битва

меж добром и злом,

Она шумит по всем земным дорогам.

А третья —

между дьяволом и богом,

Она гремит на небе голубом.

В душе и рядом бьется тьма со светом,

И первый крик младенца — он об этом.

Раскаты грома слышатся в крови,

Но говорю вам: истина в любви.

Не ждите чуда, не просите хлеба.

Ваш путь туда! — Он указал на небо.

Ученики ему сказали: — Отче,

Уныние в крови, а ты горишь

И коротко, и просто говоришь,

Но можешь ты сказать еще короче?

— Могу! — и на ладони написал

Он истину и миру показал:

— В двух первых битвах победите с нею.

О третьей битве говорить не смею.

Направит вас туда, преобразив,

Иного мира воля и порыв.