Последнее пророчество

Глава 12

20 августа 2006 года, Париж

Александра возненавидела «Дело» задолго до своего совершеннолетия. В тот день, когда отец впервые показал ей власяницу и кровавые раны, ею оставленные, и объяснил, что она тоже должна страдать ради любви к Господу, она впервые взбунтовалась. Она стала недоверчивой. Она осознала, какой ужас должен внушать «Opus Dei» своим членам, узнав о диктатуре, установленной прелатами, викариями и духовными наставниками, о рабском положении женщин-нумерариев, когда отец привез ее в бастион Торресьюдад, где проходили обучение в духе «Opus Dei» четыре тысячи человек.

В это место, надежно защищенное от чьего бы то ни было стороннего влияния, она вошла под защитой своего отца, перед которым все преклоняли колени в Круге, Circulus Brevis de la direction spirituelle, где члены организации беспрерывно молились, а затем слушали комментарии Евангелий или правила ордена, зачитываемые наставником. Она помнила эти мрачные комнаты, в которых выверенными и беспощадными методами проводились «суды совести». Всегда одни и те же вопросы… Каждый подразумевал определенный проступок, подвергал сомнению конкретное нравственное качество. Стоило ей лишь подумать об этом, как волосы вставали дыбом.

a) Пропустил ли я медитацию или сократил ее продолжительность, если только не был болен?

b) Был ли в моем сердце Господь, и часто ли, ежедневно ли я осознавал свою родственную связь с ним?

c) Посвящал ли я ежедневно первую и последнюю мысль свою Господу?

d) Не пропустил ли я личной проверки и не избегаю ли общей?

е) Во время святой мессы упоминаю ли ежедневно моих братьев по «Opus Dei» и, вдобавок к этому, упоминаю ли особо моих наставников?

f) Вынес ли я безучастно все неприятности, которые уготовил мне прошедший день?

g) Не забыл ли о традиции усмирения плоти?

h) Приложил ли все усилия, чтобы достичь состояния полного покаяния?

i) Поступил ли я правильно, руководствуясь в любом деле единственно тем, во славу ли Господа оно совершается?

j) Читал ли тихо и внимательно молитвы «Дела» и другие молитвы?

k) Принял ли я как жертвенность бескорыстное служение, порученное мне моими наставниками?

l) Был ли я послушен моим наставникам в любом деле? Является ли это дело частью моей духовной жизни или моего служения?

m) Добросовестно ли выполнял я задания, предписанные моим служением, выполнение которых было мне доверено «Opus»?

n) Был ли я прилежен в проявлениях человеколюбия, что является обязанностью по отношению к моим братьям?

o) Вспоминал ли я о любви к ближнему и осторожности, будучи обязанным высказать или выслушать братский упрек, и столько ли раз, сколько это было необходимо?

p) Проявлял ли я усердие, чтобы привлечь в «Opus Dei» новых сторонников?

q) Отдавал ли себе отчет в том, что своей бездеятельностью либо опрометчивыми поступками, излишней мягкотелостью или холодностью, проявленными во время исполнения моих обязанностей верующего, личных или профессиональных, я причинял определенный вред «Opus Dei»?

r) Как я вел себя во время просветительской работы и во время любой деятельности, которая помогает мне достичь поставленной цели? Сколько времени посвятил изучению полезной информации?

s) Сделал ли я лишние траты — потратился ли на предметы роскоши, на свои капризы, ради удовлетворения тщеславия?

t) Забочусь ли я о том, чтобы не производить шокирующее впечатление, не вызывать у людей удивления или недоумения, ибо это не приличествует ни моему долгу, ни моему положению?

u) Охватывала ли меня грусть, и не забыл ли я, что это чувство единит меня с врагами моей души?

Эти и многие другие вопросы являлись частью плана «суда совести», который всегда заканчивался покаянными молитвами, чтением отрывков из духовной книги и разговорами о делах «Opus Dei».

Александра наблюдала за тем, как отец исполняет ритуал Круга, хотя большинство этих вопросов не имело к нему отношения. Для высших чинов «Opus» были предусмотрены исключения, позволявшие блистать и представлять себя во всей красе в обществе, завоевывая доверие великих мира сего. Одним из первых правил, которые отец приказал ей выполнять, было еженедельное совершение «суда совести» дома, но она всегда избегала части вопросов и сокращала время покаянной молитвы.

Сама того не подозревая, она объявила «Opus» войну.

В годы своего мятежного отрочества, становясь все ближе к матери, которой девочка доверилась, она делала вид, что проникается духом и идеями «Дела» из страха перед отцом. Хуан, уверенный в будущем своей дочери, блестящий ум и понятливость которой, а также познания и умение решать самые сложные задачи, удивляли преподавателей, совершил опрометчивый поступок: он открыл дочери важные секреты организации, рассказал о ее роли в финансовых делах Церкви, открыл названия, а также имена руководителей фондов и банковских учреждений, где хранились колоссальные суммы, которые, когда придет время, намеревались использовать для обеспечения полного контроля над миром. Он в деталях объяснил, как функционирует система вербовки и привлечения на свою сторону элиты общества, в частности в университетах.

Будучи семнадцатилетней девушкой, она знала столько же, сколько тогдашний глава «Opus Dei», верховный генерал Священнического общества Святого Креста Альваро дель Портильо, пожизненный прелат волею папы. Ее отец мечтал о блестящем будущем, ей уготованном, — да, он продолжал на это надеяться, — но она так и не заполнила формуляр, в который следовало внести основные данные о себе и своей семье, перед Admissio[20] в «Opus Dei». А это должно было стать первым шагом к вступлению в организацию, собственно, это было временное годичное членство, называемое Оblatio[21], а по истечении пяти лет было возможно окончательное членство, так называемое Fidelitas[22].

Где-то квакала лягушка. Было очень жарко, причем жара была влажной и живой, обостренной едкими запахами букетов и протухшей в вазах воды. Блуждающий огонек танцевал на Шемен дю Драгон, и сестра Инесс услышала вызывающий тревогу шум газа, вырывающегося из-под растрескавшейся плитки. Ей показалась, что она находится далеко от Парижа, чьи удаленные шумы еще могла слышать, а отблески света — видеть.

Десять шагов отделяли ее от могилы, окруженной ржавыми дубами. Спрятаться на кладбище Пер-Лашез и ждать ночи не представило для нее проблемы, несмотря на присутствие сторожа, выискивавшего среди посетителей женщин и мужчин, отдававших дань памяти похороненным здесь знаменитостями путем проведения шабашей или ритуалов черной магии на их могилах.

Луна рождалась на горизонте, в который упирался Монмартр. В отсветах ее бледной ауры кладбище обрело скорбный вид — стало похожим на лес из крестов, ангелов и изваяний Богородицы. При виде этой картины сердце Инесс сжалось от тревоги. Она не любила эти города мертвых, они всегда напоминали ей мучительные моменты покаяния на кладбище Мадрида на могиле ее предков, когда отец заставлял ее делать круг на коленях вокруг могил, бесконечно повторяя:

«Рer omnia saecula saeculorum — В вечности.

Amen — Да будет так.

Dominus Vobiscum — Да пребудет с вами Господь.

Et cum spirituo tuo — И с вами тоже.

Sursum corda — Возвысим сердца наши.

Habemus ad Dominum — Они обращены к Богу[23].

Gratia agamus Domino Deo nostro — Поблагодарим Господа нашего и восславим его.

Dignum et iustum est — Это справедливо, это наша обязанность перед ним»[24].

Нет, они ей не нравились. Она старалась не поднимать глаза и не смотреть на вселяющие беспокойство изваяния — изъеденные ветром, изглоданные дождями. Она пряталась между святой Терезой, у которой уже не было ни носа, ни губ, и архангелом, обезображенным посланной небесами проказой. Присутствие смерти чувствовалось повсюду в этом лабиринте из гранита и мрамора, под капителями и куполами, на стелах и пилонах, меж коринфскими колоннами, украшенными гирляндами аканта.

В небе поднималась луна. Зрение Инесс обострилось. Она видела перекрещенные берцовые кости, улыбающиеся черепа, унылые эпитафии, полустертые портреты умерших, неотвратимо обреченных на повторную смерть. Она почувствовала себя пленницей призраков, покидавших мраморные храмы, часовни с проржавевшими дверями, окруженные изгородями склепы и холмики.

Здесь не было надежды.

Инесс прикоснулась к медальону с изображением Богородицы, который висел у нее на шее.

«Защити меня, сделай меня смелой», — мысленно взмолилась она.

Инесс выполнила во имя Господа множество заданий и приказов. И каждый раз от нее ожидали большего. Она никогда не думала, что вера поведет ее по таким мрачным дорогам. Двадцать лет назад, принимая решение стать невестой Христа, вступив в конгрегацию Сестер-служительниц Святого Духа, которые с 1706 года служили воскресшему Спасителю и вели простую жизнь подвижников, она намеревалась отдавать все свои силы, помогая беднякам во всем мире. Увлечение информатикой, знание древних и современных языков и принадлежность к богатой и могущественной семье делали ее для Церкви исключительно ценным приобретением. Ее нашел, пригласил на собрание, проводимое в День святого Феликса, и завлек в свои сети тайньш епископ засекреченной организации — ордена Божественного спасения, созданного отцом-иезуитом, занимавшим высокий пост в Ватикане в 1950 году, когда папа Пий XII опубликовал вызвавшую множество споров энциклику «Humani generis»[25].

Полная надежд и жадная до знаний, она согласилась внести посильный вклад в дело обновления Церкви. Сегодня она сожалела о принятом решении, но не видела, как можно было что-либо изменить.

Эта могила появилась на кладбище в начале XIX века. Ее охранял ангел, лишившийся одного крыла. К груди он прижимал открытую книгу. Инесс подошла ближе, но так и не смогла прочесть на три четверти стертые надписи. Отец Иероним, ее руководитель, передал ей медальон и ключ. Медальон — «на случай, если произойдет что-нибудь неожиданное». Так он сказал.

— Что «неожиданное»? Что именно?

— Что-то, не связано с реальным миром, — пояснил он, будучи не в состоянии дать более точного объяснения. — Медальон поможет с этим справиться.

— Вы испробовали его на деле?

— Нет, нет! Он принадлежит тайному епископу. Он один пользовался им до сегодняшнего дня. Медальон ему передал Иоанн XXIII, который, в свою очередь, получил его от папы Бенедикта XV.

Сестра Инесс внимательно осмотрела медальон. Бронзовый, потемневший от времени, пяти сантиметров в диаметре с четырьмя сквозными отверстиями. На обратной стороне изображение креста с лунообразными перекладинами и букв «альфа», «пи», «дельта» и «омега». На лицевой — число «888» и надпись на иврите: «Да откроет Небесный Сион свои врата». По контуру еще одна надпись: «BASILISCUS PP». По всей вероятности, он действительно был сделан во времена правления императора Василия, то есть в 475 или 476 году. Склеп был просторным, с забранными решеткой окнами. Две горгульи, усевшиеся на крыше, показывали свои изношенные зубы. Изображение окруженного ореолом Иисуса над металлической дверью с заклепками, в которой имелся глазок…

Кто, если не привидения, мог смотреть в этот глазок?

Инесс содрогнулась и вставила в замочную скважину большой ключ.

Если верить отцу Иерониму, в склепе имелась лестница, ведущая в крипту, в которой размещались двадцать гробов в нишах и еще два — по центру. Предмет, который ей было поручено принести, находился в одном из центральных гробов.

Почему именно ей поручили это задание, когда в ордене так много храбрых мужчин?

Ей стали оказывать уж слишком большое доверие после того, как она проникла в принадлежащую «Opus Dei» крепость Торресьюдад и выкрала документы, касающиеся основателя этого ордена, который иезуиты всячески старались очернить — Хосемарии Эскрива де ла Балагер и Альбас. Она надела налобный фонарик и включила его. Лестница вела в глубокое подземелье. Наконец Инесс попала в крипту с двадцатью четырьмя нишами. Гробов было двадцать. Больше половины развалились, выставляя напоказ кости умерших. Склеп простоял заброшенным с 1971 года — не было потомков умерших, которые могли бы за ним ухаживать. Последний из них передал все свое имущество в дар иезуитам. Этот склеп показался им идеальным местом. Предпоследний глава ордена Божественного спасения и искусный в демонологии францисканец разместили в нем два свинцовых гроба на следующий день после смерти Иоанна Павла I. С тех пор к ним никто не прикасался. Металл, из которого они были изготовлены, выглядел так, словно был выплавлен вчера. Инесс остановилась и глубоко вздохнула. Крышки, покрытые древнееврейскими и древнегреческими письменами, не были завинчены. Тройной круг был начертан на первой крышке, четыре круга, последовательно заключенные один в другой, — на второй. В центре трех кругов было начертано «Мессия», в центре четырех — «Агла». Ей нужно было извлечь указанное из гроба с надписью «Мессия». Сердце ее сжалось. Что-то здесь было не так.

Опасность ощущалась острее.

Воздух стал холоднее. Инесс уже сталкивалась с этим феноменом три года назад в Египте, в скалах Нага Хаммади, где она присоединилась к группе церковников археологов, нашедших огромной важности манускрипты — более древние, чем «Евангелие Правды», найденное здесь же в 1945 году.

Призвав на помощь веру, она приготовилась к обороне. Опасность исходила из источника, не имевшего никакого отношения к миру людей. Это не палач из «Opus Dei», не убийца из Священнического братства Пия X, не наемный убийца из «Легиона Христа» или Конгрегации Доктрины Веры. И не приверженец ислама, с которыми ей много раз доводилось сражаться. Она исходила из гроба с надписью «Агла».

Инесс не стала дожидаться воплощения опасности. Стиснув зубы, она отодвинула крышку первого гроба.

Одетое в превратившееся в лохмотья серое платье, иссушенное тело умершей с безносой головой было похоже на мумию. Зубы торчали из-под черноватой припухлости на месте губ. Пустыми глазницами смотрела она на Инесс. Шкатулка была на месте, лежала под головой покойницы. Инесс быстро схватила ее, забыв об осторожности. Затрещали позвонки.

Холод стал более ощутимым. Зеленое свечение изливалось из второго гроба сквозь трещины в крышке, стекало по боковинам и, подобно пене, падало на землю. Рефлекторным движением Инесс опустила руку в карман. Медальон Василия… Она надеялась, что он окажется действенным, хотя совершенно не верила в силу талисманов, которыми располагал орден.

Она протянула руку с талисманом к гробу, отклонившись в сторону, чтобы избежать соприкосновения с желеобразным светом, скользящим к ней. Послышались отчаянные крики и стоны. Крышка подпрыгнула и с грохотом упала на место. Зеленый свет затопил крипту. Инесс бросилась наверх. Она бежала не оглядываясь. Послышался свист сторожа. Ему ее не догнать: она прошла тренировку в лагерях ордена, расположенных в Мексике. Она добежала до кладбищенской стены в том месте, где высокая стела служила прекрасным подспорьем тому, кто захотел бы перебраться через ограду.

И вот Инесс снова на парижской улице, оглушенная присущими ей звуками. Она стала спускаться размеренным шагом к площади Колонель Фабьен, где был припаркован ее «остин». У нее не было никакого желания тотчас передавать шкатулку отцу Иерониму.