Последнее пророчество

Глава 33

Наступила ночь. За весь этот день с неба не упало ни капли. Молодой месяц начал свой путь по небесному своду. Джунгли внезапно ожили. Закричало, умирая, какое-то животное, ему ответило наводящее ужас рычание. Инесс проснулась. До нее доносилось чье-то бормотание. Она напрягла слух. Звук исходил из того угла единственной комнаты в хижине Михаэля, где спали сам хозяин и Мишель. Ее чувства обострились. Это была молитва. Она укрепила ее веру и успокоила ее сердце, переполненное любовью.

Михаэль обращался к Господу с такими словами:

«Не удерживай, Господи, щедрот Твоих от меня; милость Твоя и истина Твоя да охраняют меня непрестанно, ибо окружили меня беды неисчислимые…»

Он вспоминал о выпавших на его долю несчастьях, о болезнях, которые чуть было не свели его в могилу, об опасностях, забравших часть его силы, о своей жизни дикого животного среди парий, о своем абсолютном и безнадежном одиночестве. Господь испытывал его ежедневно и еженощно.

«Постигли меня беззакония мои, так что видеть не могу: их более, нежели волос на голове моей; сердце мое оставило меня.

Благоволи, Господи, избавить меня; Господи! Поспеши на помощь мне».

Что до грехов, то он свершал их сотнями, и серьезных грехов. В джунглях он убил четверых мужчин. Спал с индианками, метисками и проститутками. Наслаждения возносили его на небеса, заставляли забыть о том, что некогда он поклялся хранить целомудрие. Эти наслаждения были сильней удовольствия, даруемого молитвой, и Михаэль не сопротивлялся их зову. Мысли о женской плоти терзали его разум. Вдруг он подумал о Намии, которая, должно быть, ждала его. Проснулось желание. Он сопротивлялся ему, сколько было сил, подкрепив свою добрую волю молитвой:

«Я же беден и нищ, но Господь печется о мне. Ты — помощь моя и избавитель мой, Боже мой! Не замедли.

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу Во веки веков! Аминь».

Он перекрестился, ударяя себя кулаком. Бесполезно. Огонь внизу живота не утихал. Плотские образы замелькали у него перед глазами — это она, Намия, и она отдается ему. Подчиняясь соблазну, он вышел из хижины. Дьявол победил в этой битве.

Михаэль двигался легче и бесшумнее, чем пантера на охоте. Джунгли не замечали его передвижений, продолжая прислушиваться к своему собственному дыханию, сотканному из рыка и криков агоний.

Михаэль мысленно проходил этот путь десятки раз. Его хижину и хижину юной индианки разделяла сотня шагов. Еще немного — и он снова ввергнет душу в черноту ада… Однако шага он не замедлил. Ступеньки, вырезанные в стволе дерева, вели в единственную комнату установленной на сваях хижины. Каждое движение было испытанием. Еще мгновение, и огненное копье архангела обрушится на него, он был в этом уверен. И вот он на пороге. Небеса не разверзлись, чтобы покарать его. В ушах шумело. Сердце билось так, что казалось, вот-вот разорвется. Желание постепенно перерождалось в боль. Он не был с женщиной шесть месяцев.

Они все были в хижине — спали, растянувшись, на полу, рядком, в порядке старшинства: дед, отец, мать, Намия, ее сестры и братья.

Намия ждала его уже много часов, не смыкая глаз. И вот мужчина, которого она избрала, чтобы стать женщиной, наконец пришел и замер в дверном проеме на фоне расцвеченной звездами ночи. Она так ждала этого момента, что ее стала бить дрожь. Она знала, что представляет собой акт совокупления. Она бесчисленное количество раз видела, как совокупляются соплеменники, слышала стоны матери и отца, лежавших так близко на циновке. И все-таки она боялась. Мать и тети рассказывали ей, какое удовольствие доставляет женщине мужское орудие, но Намии оно казалось похожим на копье, созданное, чтобы ранить.

Михаэль не сделал больше ни шага к юной девственнице. Ему казалось, что все члены семьи смотрят на него через полуприкрытые веки.

«Намия… Намия…»

«Михаэль… Михаэль…»

Их души звали друг друга. Их тела взывали друг к другу. Михаэль решился шагнуть к общему ложу, и ему почудилось, будто он задел ногой натянутую кожу барабана. Обычай требовал, чтобы влюбленные совокуплялись в отчем доме девушки первые четыре ночи. Намия должна была потерять девственность в кругу своих родных. Михаэль не станет соблюдать этот обычай. Он не придерживался его в прошлом, с дюжиной молодых индианок, ставших его временными спутницами. Он снова сыграет свою роль производителя, привнесет новую кровь, в которой так нуждается племя, чтобы дети продолжали рождаться здоровыми. Но только не здесь.

Намия лежала на правом боку, лицом к нему. Михаэль подошел и погладил ее по волосам. Она перестала дышать. Он осторожно взял ее за руку и заставил встать.

Инесс пошла вслед за Михаэлем. Она спрашивала себя, зачем ему понадобилось взбираться по ступенькам в ту хижину. Она спряталась за деревом, увидев, что он выходит, ведя кого-то за собой. Они прошли рядом, и сердце Инесс замерло от боли. Новое чувство горькой волной захлестнуло душу. Это была ревность.

Они не стали углубляться в джунгли. В этом месте землю густым ковром укрывали папоротники. Стоя друг напротив друга, они познавали природу своего желания, и дыхание их становилось все более прерывистым. Намия ощутила, как его руки касаются ее бедер, скользят по ягодицам. Она выгнулась, дрожа. И прикусила язык, когда его руки, сдвинув повязку, стали раздвигать ее бедра. Михаэль был с ней нежен. Он открывал с помощью прикосновений места, которые его глаза ласкали на протяжении многих недель. Порывисто прижавшись губами к ее губам, он смешал свою слюну со слюной девушки. Намия неловко попыталась ответить на поцелуй. Она больше не могла сдерживать свое желание. И тело ее, и душа вибрировали от страсти. Утолить эту жажду, сейчас же, немедленно! Ее время на этой земле сочтено. В Дариене люди часто умирали, не дожив до тридцатилетия. Она прильнула к нему, положив руку ему на затылок. Ее губы быстро постигли науку поцелуя, и уже четвертый поцелуй был вызывающе страстным.

Она улеглась на папоротник.

Михаэль больше не сдерживал свое желание. Он целовал ее груди, прижимал ее тело к своему, сжимал ногами ее ноги. Потом раздвинул ее бедра и провел языком и губами по ее влажным глубинам. Она была готова, открыта… Она изнемогала от желания. Глаза ее сияли. Неторопливо и нежно он проник в нее.

Намия закричала. Этот крик ударил Инесс в грудь, словно молот. Ревность терзала ее, разъедала внутренности. Поднималась к горлу, душила, переполняла гневом. Инесс потеряла голову. Кровь яростной волной ударила в голову. Их соединившиеся тела казались ей одним гнусным животным. Она буквально испепелила их взглядом, а потом бросилась вперед.

Они не слышали звука ее шагов. Желание росло в них, и ничего другого они не чувствовали и не видели. Кто-то оторвал Михаэля от тела девушки. Чьи-то руки вцепились ему в плечи, разворачивая в сторону.

— Устыдитесь, отче! — крикнула Инесс, ударяя его кулаком по лицу.

Он покачнулся, все еще не придя в себя, и получил второй удар, на этот раз в нос.

— Вы должны наставлять их на путь веры, а вы их развращаете!

— Это не то, что вы подумали! — пробормотал он.

— А что вы хотите, чтобы я думала? Что вы читали с ней катехизис? Делать такое с ребенком! Да это в сотни раз отягчает ваш грех!

— В глазах ее народа она женщина!

Мысли Михаэля прояснились. Он смотрел на фурию, все еще сжимавшую кулаки. Намия тихо заплакала.

— Не бойся, я отправлю ее назад в город, — сказал он девушке на языке ее племени.

— Я не боюсь, — ответила она. — Но богиня говорит мне, что ты уедешь вместе с ней.

— Не говори глупости!

— Мое сердце чувствует правду. Эта белая женщина любит тебя, но ты этого пока не видишь.

Слова Намии ошеломили Михаэля.

— Что вы там замышляете, вы, двое? — сердито бросила Инесс.

Михаэль смотрел на нее со странным выражением лица:

— Я отдам вам страницу из блокнота. И поеду с вами во Францию.

Инесс была озадачена. Что такого сказала ему юная индианка? Почему он передумал? На этот вопрос она, возможно, никогда не получит ответа.

«Что я теперь буду с ним делать? — спрашивала она себя. — И что станет со мной?» Возвращаясь в хижину, она приняла решение исповедаться, чтобы искоренить любовь, успевшую прорасти в ее сердце.