Последний бой Йони

Глава 2

Высушенные просторы Синайской пустыни сменились зелеными плантациями, засаженными пространствами сектора Газы и поселениями района Лахиш, наконец показалась белая полоса волн, разбивающихся у берега, и жилые массивы прибрежных городов, над которыми с востока возвышались голые холмы. Такой вид открылся Йони в четверг 1 июля 1976 г., когда он в поддень летел в центр страны на самолете, специально посланном утром в Синай по распоряжению командующего Оперативным отделом, чтобы ускорить прибытие Йони. Рядом с ним сидел Ави, офицер разведки Части, все последние дни и ночи находившийся рядом с Йони. Весь тот год они проводили вместе долгие часы, когда одни рабочие сутки переходили в другие. Часто им случалось и в субботу, за чашкой кофе, склоняться над картами и аэрофотосъемками, разложенными в квартире Йони, подробно разрабатывая планы, продлевая и без того перегруженные будние дни. Их ежедневное общение было связано с армейскими делами, но со временем, кроме общей сферы интересов, возникли также высокая взаимная оценка и личная симпатия.

Сейчас, в самолете, Йони обменялся с Ави несколькими словами и, глядя вниз на землю, отдался свободному течению мысли. Возможно, пытался немного вздремнуть, зная, что не найдет для этого времени, когда вернется в Часть. Позади была рабочая неделя без сна, полная событий. Впереди, похоже, новое задание. Хотя шансы на его выполнение близки к нулю, одна мысль о нем разжигала воображение. И оно подсказывало, что, если снимут узду, позволят дерзнуть, совершится дело, о котором и в последующих поколениях будет помнить народ.

События, связанные с захватом заложников, сопровождали Йони все последние дни, но до четверга оставались на обочине его дел, поскольку он был занят выполнением важных, до сих пор засекреченных заданий. Когда в воскресенье 27 июня группа палестинских террористов захватила самолет, в Части было объявлено обычное для таких случаев состояние боевой готовности. Было известно немногое — только то, что террористы захватили в небе Европы самолет «Эр Франс» и что около трети пассажиров — израильтяне. Самолет следовал рейсом Лод — Париж и был захвачен ближе к середине дня, после остановки в Афинах. Йони, находившийся во время захвата далеко от Части, был проинформирован оперативной службой Генштаба. В соответствии с полученной информацией он, в свою очередь, проинструктировал по телефону майора Муки Бецера, дежурного командира Части и потому ответственного за состояние боевой готовности, — кое-что обсудил с ним и убедился, что офицеры и различные военные силы и средства прибудут куда потребуется.

— Послушай, — сказал Йони под конец одной из бесед с ним, — подготовь, пока не поздно, все что сможешь.

Через несколько часов после захвата самолета Муки с Отрядом вызвали в Лод. После того как самолет приземлился в Бенгази, Ливия, и уже вылетел оттуда, в страна готовились к возможному его появлению в Израиле. Но самолет проследовал не на восток, а повернул на юг, в глубь Африки, и бойцов Части вернули на базу. Йони снова позвонил Муки, чтобы выяснить обстановку, и получил от него краткий отчет.

— Как это выглядит сейчас? — спросил Йони.

— Пока находимся в состоянии боевой готовности и ждем террористов. Нас снова вызывают в Лод.

Йони распорядился послать в Лод бойцов с Ифтахом, заместителем командира Части, и сообщил, что тоже прибудет в Лод и встретит их.

Йони пробыл там несколько часов, после чего заехал в Часть и посовещался там с Муки, Ифтахом и другими офицерами. Он кое-что изменил в плане и в составе отряда для прорыва в самолет. По окончании встречи Йони вернулся к другим своим боевым занятиям. В Части же продолжалась обычная деятельность, но при этом сохранялось состояние боевой готовности, поскольку нельзя было предугадать, останется ли самолет в Уганде, где он тем временем приземлился, или отправится куда-нибудь еще.

На этом этапе, к понедельнику 28 июня, еще не были известны требования террористов, принадлежавших к группе Вади Хадада. Было ясно одно, свои условия они выдвинут в ближайшее время, от их выполнения будет зависеть сохранение жизни двухсот сорока одного заложника. Сами заложники с момента приземления в Энтеббе находились около полусуток в самолете компании «Эр Франс», а после полудня понедельника были переведены в главный зал ожидания старого здания терминала. В прошлом это здание обслуживало всех прилетавших в Уганду и улетавших из нее, включая израильтян, которые служили в Уганде в конце шестидесятых — начале семидесятых годов. С тех пор как в 1973 г. израильтян изгнали из Уганды, летное поле увеличилось, прибавилась новая длинная взлетная полоса, а в западной части поля на невысоком холме, километрах в двух от старого терминала, были построены новый терминал и контрольная башня. Старый же терминал оставался заброшенным, и террористы решили использовать пустое здание, загнав туда заложников.

К четверым захватившим самолет — немцу, он руководил захватом, немке и двум молодым арабам — присоединились в Уганде еще трое, а может, и больше арабских террористов. Один из них стал командиром всей группы. В отличие от напряженной атмосферы, господствовавшей в самолете, когда его захватили четверо угонщиков, теперешняя группа держалась спокойно. Трудная и опасная часть мероприятия — сам захват — прошла успешно, и здесь, в Уганде, они себя чувствовали почти в безопасности. «Террористы держались уверенно, — рассказывает одна из захваченных, Сара Давидзон, — они были довольны, ведь мы находились у них в руках, как мышь у кошки в лапах». Что бы ни предстояло — капитуляция ли израильтян или ликвидация заложников, — никаких особых помех при выполнении оставшейся работы они не ожидали.

В тот день деятельность армии по изысканию военных путей освобождения заложников была близка к нулю. Подполковник Йошуа (Шики) Шани, командир эскадрильи «геркулесов» — «носорогов», как называют в Армии обороны Израиля самолеты этого типа, созвал по собственной инициативе совещание своего штаба по поводу захвата самолета. Он считал, что, если решат что-то предпринять, его эскадрилья примет в этом участие, поскольку «геркулес» — единственный военный самолет, способный долететь до Энтеббе. Совещание в штабе эскадрильи было коротким. Шани и его офицеры говорили в основном о расстоянии до Уганды и о возможных направлениях полета. Учитывая, что от Израиля до Уганды 3500 км, было ясно, что только самозаправляющийся самолет с большим резервным баком горючего способен проделать путь туда и обратно без дозаправки в пути. Обычный самолет «геркулес» хотя и может долететь до Уганды, однако на обратный путь у него останется горючего не более чем на полтора часа.

На другой день, во вторник 29 июня, глава правительства Ицхак Рабин собрал вечером совещание специальной группы министров. Требования террористов уже были широко известны: освободить сорок заключенных в Израиле террористов, в том числе японца Козо Окомото, совершившего в 1972 г. побоище в аэропорту Лод, а также некоторых других террористов, содержащихся в тюрьмах мировых столиц, в основном в Европе. (Официальные требования были получены в Израиле утром в среду и включали освобождение в общей сложности пятидесяти трех террористов, находящихся в Израиле, Западной Германии, Кении, Франции и Швейцарии, среди них — несколько человек из немецкой группы Баадер — Майнхоф.) Четверг 1 июля, четырнадцать ноль-ноль террористы назначили последним сроком ультиматума. В случае отказа освободить перечисленных заключенных террористы, по своему обыкновению, угрожали казнить заложников. На этот раз, казалось, не было другого выхода, как подчиниться требованиям террористов — захваченные находились во враждебной стране, на расстоянии тысяч километров от границ Израиля, во власти арабских и немецких убийц, отданные на милость безумного африканского тирана.

Рабин, однако, пригласил на совещание начальника Генштаба, генерал-майора Моту Гура, чтобы выяснить, нет ли какой-нибудь, хотя бы малейшей, возможности военного решения проблемы. Гур получил приглашение за несколько минут до вылета на военные учения в Синай. Цель приглашения была Гуру ясна, и по пути на совещание специальной группы министров он приказал начальнику своей канцелярии Хаги Регеву позвонить в Кирию[6]. Остановив машину по пути в Иерусалим, Хаги из будки телефона-автомата поговорил с главой Оперативной службы генерал-майором Екутиэлем (Кути) Адамом и от имени Гура распорядился выяснить возможность военной операции. На заседании правительства начальник Генштаба в ответ на вопрос главы правительства ответил, что хотя возможность освобождения заложников военным путем не рассматривалась, но в принципе такая акция реальна. Гур даже высказал несколько вариантов ее выполнения.

На совещании никакого решения министрами принято не было. Правительство Израиля на этой стадии видело во Франции в полной мере союзника в решении проблемы, поскольку самолет был французский и пассажиры в большинстве своем были не израильтяне. К тому же коль скоро террористы предъявили свои требования нескольким государствам, а не только Израилю — к любому решению, в случае переговоров, должны быть привлечены другие страны.

В девять часов вечера начальник Генштаба созвал совещание ввиду предстоящего обсуждения у министра обороны. Прошло около полутора суток после приземления в Энтеббе захваченного самолета. На совещании, в частности, присутствовали: глава Оперативного отдела генерал-майор Екутиэль Адам и командующий авиацией Бени Пелед. Перед этими встречами Пелед просил своих людей сообщить основные данные, касающиеся возможности авиации совершить полет в Энтеббе. «Мы располагаем четырьмя экипажами, полностью пригодными для такого задания», — ответил капитан Идо, командир одного из отделений авиационных войск. «В принципе, — добавил он, — можно высадить больше „геркулесов“ и „боингов“». Чтобы расспросить также командира эскадрильи «геркулесов» Шики Шани, Пелед нашел его по телефону в Хайфе, на свадьбе, куда Шики был приглашен с женой. Пелед и Шани обсудили некоторые профессиональные вопросы, в основном касающиеся пути в Энтеббе и радиуса действия самолета с тем или иным грузом.

С этой первоначальной информацией, полученной от своих людей, командующий авиацией пришел на встречу с начальником Генштаба и министром обороны и высказал на заседании категорическое мнение: ни в коем случае не капитулировать перед террористами.

— Что ты предлагаешь? — спросили его.

— Можно высадить войска, свыше тысячи человек в аэропорту, где содержатся заложники, и захватить его, — сказал Пелед, подразумевая обширную операцию, рассчитанную на несколько дней. — Не думаю, что воздушная оборона Уганды представляет проблему для нашей авиации. Проблема может возникнуть разве что в том случае, если посадочная полоса на летном поле в Энтеббе будет по какой-то причине перегорожена: например, пьяный шофер оставит посреди нее свой грузовик. — Пелед добавил, что для наших целей достаточно операции более ограниченного масштаба с использованием четырех самолетов «геркулес» (по числу «работающих» экипажей, находящихся в распоряжении авиации)[7].

Идея только зародилась. Еще предстояло решить: что делаем с заложниками после их освобождения? как возвращаем всех бойцов домой? Но, как позже стало ясно, важен был сам факт, что авиация заявила: добраться до Уганды возможно и «мягкая» посадка в аэропорту Энтеббе, без прикрытия военных самолетов реальна. Отношение начальника Генштаба Моты Гура к операции такого рода было на этой стадии весьма скептическим. Генерал-майор Екутиэль Адам не отверг идею с порога, а сказал, что надо ее изучить. Кроме высадки самолетов в аэропорту, на заседании у министра обороны обсуждались и другие варианты[8].

В тот же день, еще до заседания у Переса, Адам поручил полковнику Эхуду Бараку, за несколько лет до того командовавшему Частью (Йони был тогда его заместителем), проверить варианты военной операции. Выбрать Эхуда для этой роли было естественно — он обладал большим опытом в планировании и выполнении особых заданий. В бытность командиром части Эхуд много сделал для развития ее боеспособности и сам командовал рядом особых заданий, в частности освобождением заложников самолета «Сабена» и ликвидацией глав террористов в Бейруте.

В Оперативном отделе военной разведки, в комнате, которая служила для таких случаев Эхуду, собрались несколько человек — в том числе Муки и Ифтах, которых Йони послал представлять на этом собрании Часть. То, что Часть была представлена, вполне естественно — никто не сомневался, что главное действие в операции такого рода будет выполняться ею. Присутствовал как минимум еще один представитель Части, а также представители флота, авиации и разведки. Среди ночи явился также подполковник Хаим из штаба командования пехотно-десантными войсками, во главе которого стоял бригадный генерал Дан Шомрон. С ним пришел и подполковник Амнон Б., офицер разведки пехотно-десантных войск. Раньше Амнон много лет служил офицером разведки Части и потому был в курсе всех боевых требований, в особенности информационных, которые ставит особая операция.

У собравшихся не было почти никаких сведений об Энтеббе. Майор авиации Идо, сыгравший важную роль в подготовке воздушной части операции и во взаимодействии между авиацией и наземными войсками, принес с собой на обсуждение путеводитель Джепизен для пассажирских самолетов с подробным описанием всех гражданских аэродромов мира. В путеводителе содержалось хотя и очень ограниченная, но крайне важная информация о летном поле в Энтеббе, со схемой, указывающей местоположение (и длину) взлетно-посадочных полос и старого здания терминала[9]. Аэродром расположен на берегу огромного озера Виктория, главного истока реки Нил. К западу от Виктории — южные районы Уганды, к востоку — соседняя Кения.

Эхуд Барак был твердо убежден, что следует обдумать любую возможность военной операции. На обсуждении под его руководством предлагались разные варианты такой операции в зависимости от рода войск. Так, представитель флота предложил добраться до Энтеббе на лодках через озеро Виктория; представитель командования пехотно-десантными войсками подполковник Хаим предложил высадить десант в аэропорту; а Муки, представитель Части, брал на себя разработку варианта высадки обманным путем в аэропорту Энтеббе пассажирского самолета со спасательными войсками. Все эти предложения, естественно, носили самый общий характер, поскольку о предмете обсуждения почти ничего не было известно. На этой стадии не было никакой уверенности в том, что заложники находятся в старом здании терминала, да и само здание представлялось пока что лишь маленьким прямоугольником на чертеже в путеводителе. Шла речь и о боевой акции с участием самолетов «геркулес», но этой идее большого внимания не уделили, исходя из предпосылки, что Иди Амин и его армия с террористами не сотрудничают, случайно попали в положение «хозяев» и были бы рады от них избавиться. Если так, то потребуется минимум бойцов, чтобы уничтожить террористов, охраняющих заложников, и все. После чего — так полагали или надеялись — Иди Амин позволит заложникам и их освободителям беспрепятственно покинуть его страну.

Под конец этого совещания, продолжавшегося до среды, выбрали вариант морского десанта с участием флота, Части и авиации. В тот момент начальник Генштаба тоже предпочитал такой ход действий, а командующий авиацией Пелед отнесся к нему с сомнением. Морской вариант предполагал спуск на озеро Виктория резиновых лодок и солдат на парашютах. Гребцы и солдаты Части подплывут на лодках к аэродрому, нападут на террористов и уничтожат их. В среду Муки несколько раз был в Части и в одно из своих посещений велел находившемуся там командиру отряда подготовить пятерых пловцов. «Выходим ночью, — сказал он не очень всерьез, — приготовьтесь к броску, включающему в себя полет, десант и заплыв вольным стилем среди крокодилов». Офицер забегал, чтобы подготовить подходящее снаряжение, и предупредил людей, но через несколько часов пришла команда «отставить».

В среду Рабин отверг с порога предложенные ему варианты. «Это будет Свиная бухта Израиля», — сказал он[10], имея в виду известную неудачную операцию, в которой американцы высадили на Кубу отряд противников Кастро, который тут же был перебит[11].

Йони, находясь в среду в Синае в связи с другой операцией Части, был в курсе всех переговоров о возможной акции. В тот же день он несколько раз говорил по телефону с Эхудом и с Оперативным отделом военной разведки — хотел увериться, что операция, если она состоится, будет возложена на Часть. Возможно, он опасался, что из-за его отсутствия в Кирие задание могут поручить другому подразделению. Он часто говорил и с Муки — чтобы быть в курсе и чтобы понять, насколько всерьез относятся в Кирие к возможности военной акции. Муки выражал большое сомнение в этом, полагая, что все ограничится разговорами, поскольку армия практически совсем не готова к военной операции.

— Послушай, шансов на это очень мало, — сообщил ему Муки по телефону.

— Может, мне стоит приехать? — спросил на всякий случай Йони, хотя для него в тот момент это было почти исключено.

— Не думаю. Поверь мне — то, что ты делаешь, гораздо важнее. Тут есть представители Части, и кроме того, что мы сидим тут и планируем, ничего не происходит. Да я держу тебя в курсе.

Ответ, конечно, в какой-то мере успокоил Йони, но все же он себя чувствовал связанным, не имея возможности добраться до Кирии и лично влиять на принятие военного решения.

В течение среды, 30 июня, полковник Шай, помощник главы группы действия Оперативного отдела военной разведки, освободившись после больших, только что закончившихся учений, просил Екутиэля Адама передать ответственность за действия в Энтеббе от Эхуда ему. Было это меньше чем через день после того, как Эхуд занялся рассмотрением разных идей на эту тему. Согласно принятому порядку, планирование по такого рода вопросам должно было быть сосредоточено у Шая или его командира. После обеда Шай собрал у себя в штабе совещание, на котором ему передали соображения, рассмотренные на предыдущем форуме. Он приказал каждому отряду продолжать действовать в соответствии со своим планом, а группе командования пехотно-десантными войсками подготовить операцию большего масштаба по полному овладению аэродромом Энтеббе с помощью десанта на летное поле[12]. На этой стадии Шай сосредоточился в основном на возможности ограниченной операции — высадка с парашютом и морское проникновение, хотя и перспектива более обширной акции, предполагающей посадку «геркулесов» на взлетное поле, осталась в силе.

С точки зрения авиации вариант прямой посадки в Энтеббе казался более реальным. Зная, как работают аэродромы, летчики считали, что в Энтеббе не заметят их посадки ночью без огней на летное поле, а если кто и заметит, то не сразу разберется, что это за самолет и что означает его посадка. Естественно было предположить, что, пока у местных возникнут подозрения, можно успеть освободить заложников. В среду после обеда министр обороны вызвал генерал-майоров Екутиэля Адама и Бени Пеледа и спросил, верят ли они в возможность высадки «геркулесов» на летное поле в Энтеббе. Оба ответили, что верят в такую возможность[13]. В кабинете Переса состоялось краткое совещание в присутствии других офицеров из Генштаба о численности вооруженных сил, необходимых для захвата аэродрома[14].

В тот день, в среду, командующий парашютно-десантными войсками, бригадный генерал Дан Шомрон, был занят в Офицерской школе, он проводил беседу с только что закончившими курс офицерами с целью распределить их в системе парашютно-десантных войск. Было ясно, что при любом типе операции, какую бы ни решили предпочесть, отвечать за нее будет он, так как именно на командующем парашютно-десантными войсками лежало руководство специальными военными акциями. К вечеру Дан Шомрон встретился в Офицерской школе с Хаимом и Амноном (как его представители они принимали участие в заседаниях в Кирие), чтобы обсудить с ними разные варианты действий, включая план обширного военного вторжения с помощью высадки «геркулесов». На этом этапе Шомрон считал ограниченную операцию менее предпочтительной. Становилось все более ясно, что Иди Амин сотрудничает с террористами, поэтому Шомрон предполагал, что во время операции придется нейтрализовать любые его и его армии действия и вернуть войска и заложников в Израиль своими средствами. Ход мысли Шомрона, как и первоначальное предложение Бени Пеледа, направлен был на то, чтобы захватить весь аэродром и держаться в случае военного нападения. В таком случае туда следовало бы отправить значительное количество солдат и военной техники, посадив «геркулесы» на аэродром.

«Сидели мы два часа… и вырабатывали концепцию, идею операции. Я даже не назвал бы это оперативным планом», — говорит подполковник Амнон Б. Согласно этой оперативной концепции, тогда, видимо, не до конца еще оформленной, отряд освободителей — группа бойцов Части — должен был приземлиться первым, каким-то образом продвинуться к зданию старого терминала и освободить заложников. Лишь после этого, чтобы заранее себя не обнаружить и тем самым не помешать освобождению, приземлятся другие самолеты, которые доставят подкрепление. Второй отряд овладеет зданием нового терминала и новой контрольной башней — там, правда, вряд ли есть угандийские вооруженные силы, но здание и башня господствуют над главной (перпендикулярной) взлетной полосой и над площадкой самолетной стоянки. На эту, удаленную от старого терминала, полосу, и сядут наши самолеты; а на стоянке по соседству, против нового терминала, они будут дожидаться конца операции. Третий отряд будет резервным, он расположится на диагональной полосе, между новым и старым терминалами. Говорилось и об использовании какого-нибудь транспорта для подвоза солдат, и о легких броневиках для подстраховки. Кроме того, Шомрон хотел знать, сколько человек помещается в заправочный самолет. Если туда можно будет втиснуть заложников, то хотя бы для них решится проблема возврата в Израиль. Не исключено, что на том же заседании представители авиации высказали предположение О возможности дозаправки «геркулесов» запасами горючего, имеющегося на аэродроме Энтеббе.

Стоит, кстати, отметить, что не существует единого мнения об источнике этой оперативной идеи и ее оформлении. «Есть по этому поводу „Рашумон“[15], — сказал Мота Гур, опрашивавший причастных к этому делу людей, — и я не уверен, что кто-нибудь когда-нибудь выяснит полную правду… Я ни в коем случае не могу прийти по этому вопросу к определенному выводу… У каждой стороны — и тут Гур называет по меньшей мере пять источников — есть своя версия, но в конце концов мне это не очень интересно». (Трудность в выяснении этого вопроса усугубляется гибелью в Ливанской войне генерала Екутиэля Адама, который руководил от армии операцией «Йонатан» и был ее главным командиром при посредстве воздушного КП. Биби наметил встречу с генералом, чтобы проинтервьюировать его, на май 1982 г., но вынужден был отложить. А через несколько дней после этого началась война, в которой Адам погиб.) Что очевидно, так это то, что в течение трех дней — с понедельника по четверг — выдвигались разные варианты, и среди них, возможно, первым был вариант высадки вооруженных сил в Энтеббе с помощью «геркулесов». И еще ясно, что вариант этот укрепился в результате его обсуждения в Офицерской школе под руководством Дана Шомрона, который наметил отдельные принципы практических действий, легшие в основу подготовки операции.

Поздно ночью подполковник Хаим вернулся в Кирию и представил полковнику Шаю, помощнику главы группы действия Оперативного отдела военной разведки, разработки, сделанные на совещании командования парашютно-десантными войсками в Офицерской школе. Шай отправил его обратно. Представленный план показался ему слишком сырым, незрелым, поэтому он просил прояснить план и представить ему вторично. Только в четверг вечером началось более конкретное, практическое планирование операции, до этого идея носила общий характер. «Не было проделано никакой глубокой проработки, никакого изменения плана вширь», — свидетельствует офицер разведки Шомрона.

Параллельно в течение среды, несмотря на отсутствие оперативного плана и на то, что армия еще не предложила своего варианта, у министра обороны сложилось мнение, что надо во что бы то ни стало попытаться найти военное решение проблемы. Телефонные разговоры, которые вел Борка Бар-Лев из Министерства обороны с Иди Амином, все более убеждали Переса, что Иди Амин и террористы действуют заодно. (Бар-Лев входил в военную делегацию, побывавшую в свое время в Уганде, и Иди Амин считал его своим другом. Целью его разговоров с Амином, инициатива которых исходила от министерства, было попытаться получить от него информацию и как-то повлиять на него в сторону умеренности.) Требования освободить террористов, находящихся в заключении в разных странах, а не только в Израиле, тоже очень затрудняли возможность обмена. На заседании Переса с Екутиэлем Адамом и Бени Пеледом, полностью поддерживающими военную акцию, было решено, что в дело вступит армия. И уже в среду вечером авиация всерьез занялась проверкой всех данных воздушной навигации. Было совершенно ясно, что если авиация не сможет решить проблему доставки войск в Энтеббе и возврата их оттуда вместе с заложниками, то военная операция невозможна.

Тем временем в ночь со среды на четверг штаб командования пехотно-десантными войсками провел комбинированное испытание флотилии с экипажем самолета «геркулес» под командой Шани для проверки морской операции.

Испытание обнаружило немалые трудности в выполнении этого варианта, в основном из-за проблем спуска на парашюте лодок на воду (на следующий день, в четверг, состоялось дополнительное испытание, которое прошло гораздо лучше). Шани и многие другие в авиации, включая их командира генерала Бени Пеледа, отнесся с большим сомнением к плану спуска лодок на парашютах и терпеливо ждал, когда придет очередь идеи, которую в авиации предпочитали: посадка самолетов «геркулес» на аэродроме Энтеббе и его захват.

В 12 часов той же ночью собралось совещание в канцелярии Переса, на котором снова обсуждали операцию. Разведывательных данных на этой стадии было так мало, что настоящую военную акцию было почти невозможно планировать. Вечером позвонили Йони и сказали, что в высоких военных сферах есть некоторая готовность взвесить возможность операции.

«В среду вечером, — рассказывает Ави, — к нам стали поступать телефонные сообщения, судя по которым было дано указание планировать операцию. Но все это выглядело так, будто слова свои сами не воспринимают всерьез, хотя в течение ночи было немало звонков… в основном от Муки, он тогда говорил о возможности высадиться на озере Виктория. Муки на нас давил, потому что его спрашивали: когда Йони может явиться? И просили Муки, представителя Части в Тель-Авиве, заняться планированием… С каждым звонком говоришь себе: может, все-таки есть шанс, что выйдет что-нибудь? Было довольно сильное давление, и мы поняли, что завтра, прямо с утра, придется лететь обратно».

В связи со всем этим Йони поручил под утро офицеру, ответственному за некоторые административные функции, как можно быстрей собраться по окончании ночных учений. «Сложитесь побыстрей, — сказал Йони, — возможно, произойдет нечто, связанное с захваченным самолетом».

Трудно сказать, о чем думал Йони во время полета в центр страны в первой половице дня в четверг. Напряженная работа целой недели осталась позади. С этого момента он должен сосредоточиться на другом, судьбоносном задании. Сидение в самолете было краткой паузой, почти навязанным ему отдыхом. К планированию операции он еще не мог приступить, не хватало важнейших данных; не определено было даже задание для Части, хотя ему было ясно, что главную задачу акции — освобождение заложников — поручат ей.

Тогда же, возможно во время того же полета или за несколько часов до него, Йони писал своей подруге Брурии полные грусти строчки о своем состоянии:

«Я нахожусь в критической стадии своей жизни, в глубоком внутреннем кризисе, расшатывающем уже давно систему моих представлений… большая часть того, о чем я пишу, сопровождается вопросительным знаком. Если бы я знал ответы, я бы так не бился и так бы не мучился… мне трудно так, как было трудно только несколько раз в жизни… я должен остановиться и сойти — или чуть погодя. И это я сделаю, но еще немного погодя. Вспоминаю безумный и жалкий вопль из пьесы, которую я недавно видел: „Остановите мир, я хочу сойти!“

Но невозможно остановить сумасшедший шар, с которым вместе мы движемся, законы тяготения не дают от него оторваться, и поэтому хочешь не хочешь, живой или мертвый (конечно, живой, и по возможности подольше), ты здесь»[16].

Шимон Перес, увидев Йони в начале той недели, так писал о нем в дневнике:

«Почему-то мне казалось, что глаза его на этот раз грустны. Как будто устал этот чудесный парень».

Своим подчиненным Йони этой грусти не показывал, но она была и становилась все острее, пока не перешла в кризис. Тяжелое душевное состояние усиливалось накопившейся физической усталостью, которая его не оставляла. «Я почти всегда утомлен, — писал он в том же письме, — но это только часть проблемы».

В то короткое время, сидя в самолете, он еще мог поразмышлять о своем состоянии и о дальнейшем жизненном пути. Но с того момента, как самолет приземлился, он будет вынужден мобилизовать все свои силы, как физические, так и нравственные, чтобы преодолеть телесную усталость и душевную тревогу. За менее чем сорок восемь часов почти непрерывной работы ему придется заниматься планированием операции на земле, согласованием действий с вышестоящим командованием и другими родами войск, подготовкой бойцов Части к бою, и сверх того — внушать своим солдатам веру в их способность выполнить задание, а военному командованию и гражданскому начальству — полную уверенность в своей готовности и в готовности Части выполнить с успехом задание, провал которого обернулся бы национальной катастрофой.

И все это он сделал. По истечении этих двух дней он поднимется с кучкой своих бойцов на самолет «геркулес», который помчит Йони к последней его операции.

В то же утро четверга премьер-министр Ицхак Рабин созвал еще одно совещание специальной группы министров. Начальник Генштаба Мота Гур доложил группе то, что уже сказал им в среду: на данный момент ситуация представляется таковой, что никакой военной операции для освобождения заложников он предложить не может. У армии нет плана решения проблемы, сказал Мота[17]. Ультиматум террористов истекал в четырнадцать ноль-ноль. Итак, на совещании группы министров в четверг утром решено было выпустить террористов в обмен на освобождение заложников в Энтеббе. Для реализации этого решения будут произведены окольным путем переговоры с террористами. «Я имел в виду не обман или тактическую уловку, чтобы выиграть время, — писал Рабин об этом решении, — а серьезные переговоры, при которых Израиль выполнит то, что на себя взял»[18]. Утреннее решение было утверждено правительством единогласно и официально поддержано оппозицией во главе с Менахемом Бегином. Вследствие этого решения из Кампалы, столицы Уганды, в тот же четверг в полдень сообщили об отсрочке ультиматума до воскресенья, 4 июля[19].

Заметим, что на этой стадии, к четвергу пополудни, военные инстанции не вели никаких приготовлений к операции по освобождению заложников, хотя и состоялось дополнительное испытание по спуску лодок на парашюте, которое прошло лучше, чем ночью. Выяснено было также, сколько людей вмещает заправочный самолет. Но помимо этого — всего за два дня до вылета освободительного отряда в Энтеббе — никакой практической подготовки к военной операции армией не велось: войска в состояние боевой готовности по-настоящему не приведены, оружие и снаряжение не подготовлены, оперативное планирование, по сути, не произведено. Военная машина в целом не запущена.

Но параллельно, в течение четверга, начала поступать важнейшая информация, открывшая реальную возможность подготовки какой-то операции в Энтеббе и ее выполнения. Источником некоторых сведений были заложники из группы, освобожденной в Энтеббе и прибывшей в Париж. Покинуть Энтеббе было позволено почти всем неевреям. Уже во вторник террористы показали, что по-разному относятся к евреям и неевреям. Прежде всего они разделили захваченных на две группы. Израильтян, а с ними и ярко выраженных евреев из другой группы сосредоточили в четверг вечером в малом зале, а остальных — большом пассажирском зале. Залы были смежные и разделены стеной. В стене была дверь, частично перегороженная балкой, положенной террористами поперек. Евреям пришлось перейти, наклонив голову под балкой, на свое новое место по другую сторону стены. В многочисленной группе «гоев» в большом зале остались и евреи, — вероятней всего, террористам было неизвестно об их еврействе. Во всяком случае, тот из израильтян, кто выглядел как религиозный еврей — был, к примеру, в кипе, — с уверенностью определялся как еврей, и его отправляли в группу израильтян.

На другой день, в среду, когда их частично стали освобождать из большого зала, заложникам стал понятен смысл этого разделения. В среду вечером были освобождены сорок семь человек, в основном старики и дети. Остальных, около ста, освободили в четверг утром и отправили во Францию специально нанятыми для этого самолетами. В Энтеббе осталось девяносто четыре еврея, почти все израильтяне. Вместе с ними — двенадцать человек экипажа французского самолета во главе с командиром, Мишелем Бакосом. Когда в среду Бакос услышал, что часть захваченных людей собираются освободить, он собрал членов экипажа и сказал им, что, по его мнению, они должны отказаться покинуть Энтеббе, пока не будет освобожден последний из пассажиров. Ни один из членов экипажа не возразил, и Бакос сообщил об этом решении террористам. Действительно, члены экипажа остались с группой заложников-евреев; правда, неизвестно, освободили ли бы их террористы, если бы они не приняли этого решения.

Ста шести заложникам, оставшимся там, в этом отдаленном от всего мира углу, стены их тюрьмы казались теперь особенно высокими. Прошло четверо суток с того момента в самолете, когда с дикой жестокостью у них отняли свободу. Мать с двумя юными сыновьями, школьница, путешествующая в одиночку, пожилая пара, пережившая концлагеря, их судьбы и жизни больше им не принадлежали, они были в руках «борцов за свободу» во имя палестинской революции. Теперь Уадия Хадад должен решить, как использовать этот человеческий товар. В затхлом и тесном зале заложники сидели на полу, лежали на матрацах и шепотом переговаривались друг с другом. Минуты тянулись мучительно долго, но до сих пор они хотя бы тянулись, не завершились ужасным концом. В сердце каждого надежда сменялась отчаянием, страх навис над всеми. Может быть, завтра двенадцать человек из них казнят до начала переговоров и их растерзанные тела выставят на обозрение перед всем миром? А может быть, через час? Застигнутые врасплох своим злосчастьем, они кричали в душе: за что? Я ни в чем не виноват! Нет, неправда — они были виновны, той старой-престарой виной, от которой нет спасенья: они были евреями. Те из них, кто вырос в Израиле, возможно, этого не поняли, но для арабов и немцев, чьи руки сжимали орудия уничтожения, это разумелось само собой.

После того как освобожденные заложники приземлились в Париже, с некоторыми из них началась работа: надо было выяснить факты. Проводилась она в основном французскими властями, и в результате стала наконец известна хоть какая-то информация о ситуации в Энтеббе. Совершенно определенно выяснилось, что между Иди Амином и террористами существует полное сотрудничество, что военные Уганды распоряжаются в здании и помогают в охране захваченных. Выяснилось, в какой именно части старого здания терминала находятся заложники (или, по крайней мере, находились там в четверг утром), получены были хоть какие-то сведения о захваченных людях. Благодаря этой информации, большая часть которой была получена и обработана немного позднее, стало возможно приступить к подготовке реального плана освобождения заложников.

Теперь, когда выяснилась степень сотрудничества между армией Уганды и террористами, военное руководство пришло к выводу, что освободительная акция, если она будет предпринята, должна быть широкой по охвату, чтобы нейтрализовать армию Уганды и вывезти оттуда и заложников, и войска. «В четверг после обеда состоялась встреча Кути со мной и Эхудом, — рассказывает полковник Шай, — и уже тогда было ясно, что Иди Амин заодно с террористами. И тогда мы сказали: единственная возможность — это операция, причем широкомасштабная военная операция. Не такая ограниченная, когда прибудет небольшая группа, захватит террористов и выдаст себя властям Уганды. Теперь возникла необходимость в обширной военной операции, с захватом всего аэродрома».

Потом начальник Оперативного отдела Генштаба генерал-майор Екутиэль Адам пригласил к себе в кабинет других офицеров, и среди них командующего парашютно-десантными войсками Дана Шомрона. Он доложил им о серьезности положения в Энтеббе и сказал Шомрону, что есть необходимость подготовить обширную операцию по высадке вооруженных сил в аэропорту Энтеббе. Шомрон сообщил, что он располагает планом действия, и Екутиэль Адам постановил, что вопрос будет тут же рассмотрен на заседании, назначенном у министра обороны. Перед этим заседанием у Переса несколько офицеров встретились с Шомроном в Оперативном отделе и обсудили разные варианты действия. «Это еще не настоящее совещание, скорее „коктейль из планов“… это еще не планирование — говорим вообще»[20]. На этой стадии Шомрон предложил взять в Энтеббе столько солдат, сколько смогут вместить имеющиеся в распоряжении Израиля самолеты «геркулес», в то время как представители авиации считали, что полностью к операции будут готовы только четыре экипажа «геркулесов». Муки также высказался в пользу более ограниченной акции.

Встреча у министра обороны состоялась ближе к вечеру того же дня, в четверг. У него в кабинете собрались, кроме Гура, Адама, Пеледа и Шомрона, также и другие командиры: Эхуд Барак, Янош Бен-Галь, майор Идо из авиации. Бени Пелед настаивал на высадке самолетов с солдатами на летном поле в Энтеббе. Кути представил центральную идею ночной высадки отряда освободителей, который нанесет удар по террористам и эвакуирует заложников на самолетах. Дан Шомрон, со своей стороны, объяснил министру в общих чертах план захвата аэродрома, намеченный им прошлой ночью на совещании в Офицерской школе, с учетом замечаний по этому вопросу, сделанных во время «коктейля планов». Представители авиации сказали, что можно будет дозаправиться там же, в Энтеббе, используя насос, который возьмет с собой израильский отряд, но они предпочли бы, чтобы в случае неблагоприятного стечения обстоятельств была и промежуточная остановка для заправки. Говорилось о том, что последний срок операции — до истечения ультиматума террористов — это исход субботы[21].

Начальник Генштаба полагал, что оперативные идеи не проработаны, и в тот момент находил их слишком рискованными. Кроме того, ему недоставало разведывательных данных, без которых он не был готов к утверждению какого-либо плана. Гур сказал, что окончательно свое мнение об услышанном он выскажет позднее. «Единственный, кто в этот момент твердо стоял на земле — и неудивительно, поскольку на нем лежала вся ответственность, — был начальник Генштаба Мота Гур. На этой стадии план плавал в таком информационном тумане, что ни один ответственный человек не посмел бы его утвердить»[22]. Ввиду энергичной поддержки Екутиэлем Адамом и министром обороны идеи военного решения решено было начать подготовку в этом направлении. Шомрон был назначен командующим наземными вооруженными силами предполагаемой операции.

Почти все офицеры покинули кабинет министра обороны. Кроме Переса, там остались лишь Мота, Кути и Бени Пелед. Мота выразил теперь свое мнение более открыто и сказал, что при отсутствии элементарных разведывательных данных план этот совершенно фантастичен и, главное, — практически невыполним[23]. Кроме того, прибавил Гур, сомнительно, что можно будет провести операцию через два дня, на исходе субботы, до истечения срока ультиматума. «Тут вмешался Кути, — пишет Перес, — и предложил начать подробную разработку, организовать отряд, тренировать его и, произвести общие маневры, исходя из того, что операцию можно безо всякого вреда отменить. Никто не возражал»[24].

Выйдя из кабинета министра обороны, Екутиэль Адам приказал участвующим в деле офицерам начать подготовку безотлагательно. Нет надобности в задержке для получения обычных разрешений, сказал Адам. Идем вперед, пока не получим приказа остановиться. Адам снова проявил характерное для него и в два предыдущих дня стремление — попытаться разработать какую-либо военную операцию. С того момента во вторник, когда он получил приказ начальника Генштаба выяснить, какие существуют возможности, Екутиэль Адам был постоянно в действии. «Кто проталкивал изо всех сил операцию, так это Кути, — свидетельствует полковник Шай, — именно он пытался, несмотря ни на что, найти реальные решения. Кути был двигателем происходящего — это несомненно». (То же утверждает и начальник военной разведки генерал-майор Шломо Газит: «Екутиэль Адам был главным двигателем, требуя не уступать, продолжать разработку, сделать все, чтобы осуществить операцию».)[25]

В пять часов дня состоялось совещание в канцелярии главы правительства Рабина с участием министра обороны, начальника Генштаба, начальника военной разведки и главы Мосада. Мота Гур выразил свое мнение: план, в том виде, как он представлен, — нереален, и потому он не может его рекомендовать. «В тот час, в четверг после полудня, дело казалось далеким сном», — пишут Бен-Порат, Хабер и Шиф[26].

Рабин тем не менее распорядился продолжать работу по поиску военного решения. «Предложите что-нибудь, что можно выполнить», — сказал глава правительства[27]. Это было спустя всего несколько часов после того, как он вместе с правительством принял решение уступить террористам. В продолжение всей истории Рабин действовал параллельно в двух направлениях: одно — уступка и ведение самых настоящих переговоров об освобождении террористов (переговоры велись через французов, и для участия в них Рабин послал в Париж генерала в отставке Рехавама Зеэви, советника главы правительства по борьбе с террором) и второе — освобождение заложников силой. Если есть реальная возможность освободить захваченных военным путем, так, чтобы потери были в разумных пределах, считал Рабин, — тем лучше; но если нет, неизбежно придется в обмен на заложников выпустить заключенных террористов. Еврейское сердце — не государственное сердце, даже у государственных деятелей. Оно подчинено чувствам и предпочитает спасти одну душу, находящуюся в данный момент в опасности, даже когда здравый смысл диктует, что уступка шантажу вдвое и втрое увеличит в будущем число жертв. Слыша крики пришедших к нему членов семей заложников, Рабин знал, что не может бросить на произвол судьбы их близких, понимая при этом, что ценой будет отказ от позиции не уступать террору — позиции, которую Израиль ценой крови вырабатывал годами.

Йони прибыл в Кирию днем и там, в Оперативном отделе военной разведки, получил информацию о положении дел к тому моменту. «Его одежда была еще в пыли, — рассказывает майор авиации Идо. Было ясно, что он явился после нескольких ночей работы, помню, что он был очень усталым» (по словам Идо, если память его не обманывает, Йони присутствовал также на «коктейле планов», состоявшемся перед совещанием у Переса. Йони, как видно, встретился в четверг и с Екутиэлем Адамом. «Я знаю, что Кути говорил с Йони также и в четверг вечером, — рассказывает Ави, — ему пришлось несколько раз встречаться с ним перед операцией, но я не был в курсе их разговоров».)

Муки также встречался с Йони и передал ему собранные к тому времени общие сведения и разные мнения по поводу возможностей действия. В Кирие Йони и Шомрон договорились о встрече в Доме парашютиста в 8 вечера для первичного инструктажа. Йони вернулся в часть и приказал вызвать некоторых командиров и солдат с учений и из дома. Ему еще не было ясно, сколько понадобится человек для выполнения задания, но он хотел быть готов к любой возможности. После этого он отправился в Дом парашютиста в Гамат-Гане на инструктаж Шомрона, взяв с собой Ави, офицера разведки Части, Муки, а также Йохая, своего офицера по оперативным вопросам, и Рами, начальника штаба. Шомрон собрал в Доме парашютиста командиров участвующих в операции подразделений. Присутствовали и другие десантные командиры: из полка парашютистов и из Голани, но пришли не все, и не все были к тому моменту вызваны. В тот час большинство присутствовавших были из Части.

Сначала подполковник Амнон, офицер разведки при командовании пехотно-десантными войсками, представил данные разведки. Показывая план аэродрома, Амнон сказал, что «террористы и захваченные находятся примерно здесь, но точно неизвестно где…».

«Мне особенно нечего было сказать, — говорит Амнон, — только то, что угандийцев снаружи — примерно два батальона, но я не мог сообщить о степени сотрудничества между ними и террористами, не мог обозначить точное местонахождение террористов и заложников и объяснить, как к ним пройти».

Дан Шомрон развернул идею операции — ЦАХАЛ высадит пехотные войска с помощью «геркулесов» на летном поле в Энтеббе, освободит захваченных и доставит их самолетами в Страну.

Он произвел общее распределение вооруженных сил и функций. Определил, что на долю Части приходится весь район старого терминала — то есть бой с угандийскими солдатами и террористами и освобождение заложников. «Нам сказали: ваше задание — задание Части — это старый терминал. Конечно, будут выделены войска для обеспечения самолетов и нового терминала… но ваше задание — атаковать старый терминал, освободить заложников и доставить их к самолету. Весь этот участок поля, включая военный аэродром и старый терминал, — на ответственности Части»[28].

Зона деятельности части — восточная половина аэродрома — была, в сущности, отдельной системой внутри аэродрома, прилегающей к военной базе угандийских военно-воздушных сил. Парашютисты и бойцы Голани овладеют новым терминалом и контрольной башней в западной части поля и заодно послужат запасными силами, обеспечивающими безопасность самолета, который эвакуирует заложников.

Дан Шомрон все время говорил, что необходимо столько «геркулесов», сколько их сможет предоставить авиация. Он хотел доставить в Уганду вооруженные силы в таком объеме, чтобы их превосходство было безусловным. Но подход Шомрона снова вызвал возражения. И Йони, и Муки, и другие считали, что такая громоздкая операция может закончиться трагедией — так они и высказались. По их мнению, следовало доставить в Уганду только силы, необходимые для выполнения задания и для защиты бойцов и заложников от возможного нападения, пока они не покинут аэродром. «О плане Шомрона говорили, что он слишком тяжел и обширен и что надо стремиться к более ограниченной, более компактной, более надежной операции»[29].

Ави помнит, что Шомрон представил и другие предложения, которые выдвигались на предыдущих обсуждениях, как, например, прибытие на лодках и высадка войск на парашютах, поскольку, по-видимому, сам он еще не пришел к окончательному выводу о предпочтительности того или иного варианта.

«Все операции в данный момент открыты», — сказал Шомрон. (Так это запомнил Ави, что совпадает с рассказом Матана Вильнаи. Прибыв в Кирию с севера часов в десять-одиннадцать ночи после того, как прошло совещание в Доме парашютиста, — Матан впервые узнал о готовящейся операции и услышал Шомрона, представляющего «расширенный» вариант захвата летного поля (то есть с большим числом самолетов), а также вариант высадки солдат на парашютах. Но Ави утверждает, что встреча с Шомроном в Доме парашютиста проходила раньше, в послеобеденное время, поэтому, возможно, речь идет о двух разных встречах Шомрона с бойцами части, причем на первой он больше напирал на те варианты и масштабы операции, от которых позже предпочли отказаться. «Вам поручается старый терминал — место, где находятся заложники. Вы должны их освободить»[30].

«Задание было очень общим, — рассказывает Амнон, командир разведки Шомрона. — У Йони были… конкретные вопросы — на сколько человек планировать, на какое количество транспорта, — а мы не могли дать ему ответа. Все еще было в сыром виде… еще совсем не касались подробностей того, кто, сколько, как и что — было ясно, что это еще следует изучать и дополнять… В конкретные действия Части Шомрон не вмешивался. Он сказал: „Это все бойцы и командиры, которые знают свое дело. И мне незачем вмешиваться“».

Шомрон наметил, что завтра, в пятницу, в семь утра, он даст официальный приказ об операции на ближайшей к Части военной базе. Там будут располагаться и участвующие в операции парашютисты, и бойцы Голани, и там же пройдет общее учение-модель. На этом Шомрон закрыл совещание.

Йони вернулся в Часть. Близился вечер. До тех пор все там было относительно спокойно. Йони сознавал, что осталось очень мало времени для того, чтобы привести в действие систему подготовки операции. Работа по большей части должна будет вестись в нескольких направлениях. Он попросил секретаршу своей канцелярии срочно вызвать отсутствующих офицеров штаба. «В какой-то момент поступил звонок из канцелярии Йони, — рассказывает Тамир, офицер связи Части. Тамир был в тот момент в Генштабе в связи с другим заданием части. — Мне передали, что он просит меня вернуться в Часть по окончании обсуждения в штабе, мол, надо о чем-то поговорить».

Йони вызвал к себе в кабинет Муки и офицера разведки Ави, и там началась разработка военных действий Части в операции. На этой стадии у Части еще не было настоящего плана действий. «Только с момента прибытия Йони четко было сказано: „Начинаем готовиться к операции“, — объясняет Ифтах, заместитель Йони. — До тех пор ничего конкретного не сделали в отношении действий у старого терминала. Не доставили солдат, ничего не запланировали. Говорили в Кирие. Что ж, говорить можно. Йони пришел и сказал: „Есть решение… Начинаем готовиться“. После чего, советуясь со всеми, он решил, кто что будет делать». Ави уже успел побывать на разведывательной базе армии, где получил последние данные. (Разведывательные данные, ранее поступившие в Часть, были сосредоточены у другого офицера разведки, работавшего вместе с Муки. Когда Ави вернулся, этот офицер продолжал вместе с ним собирать и отрабатывать материал. В то же время Амнон, офицер разведки при командовании пехотно-десантными войсками, проделывал параллельную и дополнительную работу. К тому же он занимался более общими аспектами операции.) В совещании принял участие полковник Эхуд Барак, который прибыл в Часть и остался там на некоторое время. И Эхуд, и Муки были «знакомы» с летным полем по предыдущим обсуждениям, когда планировалось, что отряд бойцов каким-то образом проникнет в здание, где содержатся заложники, и ликвидирует террористов. Муки был даже знаком с этим летным полем на практике, поскольку в свое время служил в военной миссии Израиля в Уганде, прилетал и улетал из этой страны через старый терминал. Теперь, когда стало ясно, что армия Уганды — враждебная сила, сотрудничающая с террористами, операцию следовало планировать по-другому. Части придется учитывать присутствие на месте угандийских войск; предстояло захватить все поле вокруг старого терминала, защитить это поле от подкрепления, которое может прибыть в помощь вражеским войскам за время операции, и вывезти оттуда заложников.

По имеющимся к этому времени данным нельзя было судить о том, где именно в здании старого терминала находятся заложники, сколько террористов стерегут их, есть ли в распоряжении террористов взрывные устройства, сколько людей насчитывает угандийский гарнизон и где именно он расположен, какие еще неизвестные факторы следует выяснить. Даже точного чертежа летного поля у них не было. Пришлось полагаться на тот самый путеводитель Джепизен, который указывал только расположение главных взлетных полос, но не связующих их путей, к тому же не содержал ни точных масштабов, ни подробных сведений о находящихся там зданиях[31]. Имелся также схематичный (и неточный) чертеж первого этажа старого терминала, сделанный со слов израильтян, служивших в свое время в Уганде[32]. Хотя во время совещания был получен и использован для подготовки плана дополнительный разведывательный материал, но отсутствие ряда необходимых данных не позволило завершить план на этом заседании, так что Йони пришлось внести изменения и добавления позднее, главным образом на следующий день к полудню (в пятницу). Так что привычная для Части при подготовке военной операции детализация разведывательных данных не была проведена. В дальнейшем кое-какие важные сведения прибавились, однако многое осталось неясным и в канун вылета в Энтеббе.

Исходным моментом с самого начала совещания было то, что войска доставят в Энтеббе самолеты «геркулес», которые приземлятся на летном поле. Четверо присутствующих на совещании офицеров рассмотрели чертеж летного поля и обсудили возможные пути движения войск от самолетов к цели после их высадки. Было невозможно посадить самолет, а значит, доставить бойцов слишком близко к старому терминалу, поскольку большой и шумный самолет привлечет к себе внимание и будет легко уязвим. Поэтому придется выгрузить отряд спасателей из самолета поблизости от поперечной полосы, на которую он приземлится, и оттуда они двинутся по диагональной полосе в направлении старого терминала. Было очевидно, что отряд должен быть механизирован, хотя бы для экономии времени, так как расстояния на летном поле большие. Важно предельно сократить время с момента приземления до акции спасения, чтобы свести до минимума опасность того, что террористы и охраняющие старый терминал солдаты получат предупреждение с контрольной башни, и, если даже такое предупреждение будет им передано, важно, чтобы они не успели понять, что именно происходит, и действовать в соответствии с этим. Чем больше пройдет времени с момента приземления первого самолета до достижения цели, тем больше опасность того, что угандийцы поймут: происходит военная акция.

В информации, стекавшейся к Ави, сообщалось, что здание охраняют около ста угандийских солдат. Они окружают его защитным поясом и к тому же располагаются на крыше и на галереях. Йони понимал, объясняет Ави, в чем главная проблема операции: надо, чтобы солдаты из этого защитного пояса не успели открыть прицельный огонь по сравнительно небольшому отряду, приближающемуся к терминалу; он считал, что только в том случае, если этого удастся избежать, отряд сможет проникнуть в здание и уничтожить террористов до того, как они успеют убить заложников. Если армия Уганды задержит отряд хотя бы на одну-две минуты, террористы поймут, что происходит военная акция, и устроят резню заложников. Йони было ясно, что сопровождаемое шумом военное вторжение с попыткой сперва нанести удар по угандийскому поясу и таким образом пробиться сквозь него предупредит террористов. Последует сопротивление, и это может помешать бойцам вовремя пробиться к заложникам. К тому же если защитный пояс окажется значительным, то фронтальная его атака небольшим отрядом рискованна. Хотя Муки, имевший дело с угандийскими солдатами и хорошо их знавший, выразил полное пренебрежение к их боевым качествам, Йони со всей серьезностью отнесся к тому, какой ущерб они способны причинить во время операции. Он не ожидал, конечно, что, когда завяжется бой, угандийцы начнут действовать как организованная военная сила, открыв планомерный ответный огонь, — даже если хотя бы несколько напуганных угандийских солдат в панике начнут беспорядочную стрельбу, этого достаточно, чтобы нанести урон небольшому отряду и таким образом повредить операции, а то и провалить ее.

«В связи с проблемой угандийской охраны Йони очень настаивал на том, что нам надо найти какой-то выход», — рассказывает Ави. Так возникла идея о том, чтобы обмануть угандийцев и этим выиграть время, необходимое для того, чтобы без задержки ворваться в здание. Было решено, что моторизованный отряд, прибывший под покровом темноты, замаскируется под угандийцев. «Израильтяне, побывавшие в Уганде, в том числе и Муки, вполне могли сообщить данные о марках автомашин, об их окраске и т. п. — подымался даже вопрос о порядке продвижения машин — как полагается ехать, если прибывает важный гость — например, угандийский полковник»[33]. Предлагалось замаскироваться не только под колонну угандийских военных джипов, но и под угандийскую полицейскую колонну. Ави было поручено собрать сведения об их внешнем виде.

В процессе обсуждения возникла идея замаскироваться под кортеж во главе с Иди Амином. Было известно, что Амин на исходе субботы должен вернуться в Уганду с Маврикия, где состоялась конференция за единство Африки, на которой Амин в том году был очередным председателем. Поскольку Амин имел обыкновение время от времени навещать заложников, почему бы ему не явиться их проведать и на этот раз, поздно ночью, по возвращении? Исходя из этого, угандийские солдаты, может быть, не решатся открыть огонь по моторизованному отряду, а если повезет, даже и не станут его задерживать. Машины поедут с горящими фарами, что придаст им «невинный» вид. Зажженные фары, кстати, помешают находящимся снаружи разобраться в темноте, кто именно едет. Фотографии, предоставленные в распоряжение части, изображали Иди Амина, едущего в «мерседесе», а Муки сказал, что высшие офицеры в Уганде обычно ездят на машинах этой марки. У них там какое-то особое почтение к этим машинам, заметил Муки, поэтому присутствующие посчитали: желательно, чтобы первая машина была «мерседес». Решили также, что бойцы части будут одеты в пятнистую форму, похожую на форму армии Уганды. Это обстоятельство вызовет колебание и нерешительность среди угандийских солдат и террористов. Возникла было идея зачернить лица, но из опасения, что наши бойцы могут ошибиться, предложение это было на следующий день отвергнуто. Еще была проблема, связанная с рулем «мерседеса». В Уганде, как во всех странах бывшей Британской империи, левостороннее движение, поэтому руль машины находится справа. В Израиле почти не было шанса найти машину с таким рулем. «Проблема обсуждалась… но потом мы подумали: ведь будет ночь, а в темноте лишь тот, кто находится совсем рядом с тобой, в состоянии разглядеть, справа у тебя руль или слева… а в таком случае возникнет уже необратимая ситуация, при которой открываешь огонь»[34].

Продвижение отряда к диагональной полосе, а после — к подъездному пути, ведущему к старому терминалу, будет выглядеть вполне «невинным». За «мерседесом» поедут два джипа-«лендровер», полные готовых к атаке солдат, вооруженных ручными пулеметами и гранатометами, чтобы стрелять по угандийцам в случае, если те по дороге откроют огонь, а также использовать их для отвлекающего огня, прибыв к цели. Больше двух джипов взять нельзя, поскольку самолет «геркулес» вмещает максимум три машины. В самом «мерседесе» поедут Йони и Муки и еще семь бойцов только с легким оружием.

Первая цель: если по пути по ним будет открыт огонь, хорошо, чтобы это произошло как можно ближе к терминалу. Если угандийские часовые по пути совсем растеряются и дадут отряду проехать безо всякой задержки — тем лучше. Но если что-то заподозрят и попытаются задержать отряд или станет ясно, что они поняли: прибывшие люди им враждебны, то ни в коем случае нельзя оставить их позади, а необходимо уничтожить, поскольку они могут открыть огонь по отряду или дать знать другим — тем, кто может их услышать. Нейтрализация встретившихся на пути угандийцев произойдет по возможности тихо, с применением пистолетов с глушителями, которыми вооружится часть едущих в «мерседесе». В случае, если стычка станет шумной, «мерседес» не остановится и едущие в нем не примут участия в бою, который проведут люди на джипах. «Мерседес» не будет брать в расчет происходящее позади него, а помчится на большой скорости к зданию терминала. Девять находящихся в нем бойцов выскочат наружу, и если даже за ними не будет больше ни одного своего солдата, ворвутся в два зала с заложниками, чтобы как можно быстрей уничтожить террористов, прежде чем они учинят резню.

Это было сердцем плана и главной его сутью — «невинно» прибыть как можно ближе к зданию старого терминала и в кратчайший срок, числом бойцов, достаточным, чтобы предотвратить немедленную угрозу жизни заложников, захватить помещение.

В ходе обсуждения Йони вызывал к себе офицеров штаба и отдавал распоряжения, как каждому из них действовать в своей сфере. С этой целью он часто пользовался находящимся у него на столе интеркомом. Объяснял приглашенным в кабинет общие контуры задания и указывал, что им тем временем делать. Среди них был Амицур, офицер, ответственный за боевое снаряжение, мошавник из Галилеи. Йони просил его позаботиться о ряде вещей: во-первых, как можно лучше вооружить пассажиров «мерседеса» пистолетами с глушителем, во-вторых, выяснить способы нейтрализации засады, которая может поджидать у входов в здание терминала, а также возможное наличие взрывных устройств в самих залах для пассажиров; в-третьих, приготовить небольшие взрывные устройства для пробивания дверей, если они будут заперты; в-четвертых, проверить разные возможности в отношении машин, на которых можно доехать до терминала, и подготовить взрывные устройства для их уничтожения в случае необходимости.

На этой стадии разработка плана в кабинете Йони сосредоточилась на способе захвата здания, где содержались заложники, и на распределении боевых звеньев по разным его помещениям. За вечер была получена более подробная информация о здании терминала, чем та, которой до сих пор располагала Часть. Позже появятся дополнительные сведения о здании — и от побывавших в Уганде израильтян, и от освобожденных заложников, и в результате изучения старых снимков, изображавших здание снаружи.

Аэровокзал был двухэтажным зданием и стоял очень близко к старой контрольной башне, расположенной метрах в десяти к западу от него[35]. На нижнем этаже основные залы выходили наружу, на старую самолетную стоянку, в каждом был как минимум один выход. Ближе всего к входу в западной части здания была комната для проверки паспортов прибывающих в Уганду пассажиров. За этой комнатой, примерно в середине здания на нижнем этаже находился самый большой зад с двумя выходами наружу. Зал этот раньше служил для пассажиров, покидавших Уганду, в нем, насколько было известно, и находились заложники или по крайней мере их часть. За большим залом находился малый, обслуживавший в свое время важных персон (после разделения там были заключены заложники-евреи). За этим залом были комнаты, где жили террористы, и туалеты. О существовании этой части здания на первоначальной стадии подготовки плана, как видно, в Части еще не было известно. Почти все старые снимки показывали пустое пространство на месте «жилищ террористов». Только назавтра из поступивших сообщений выяснилось, что у здания есть «пристройка».

Центр тяжести при захвате приходился на большой зал и на находившийся за ним малый, поскольку в них, как ожидалось, окажутся заложники. Для каждого из входов в здание было выделено звено. Силы были выделены и для главных входов в другие помещения, и для второго этажа, где жили угандийские солдаты. Под конец было назначено звено для отвлечения и прикрытия, которое должно было находиться вне здания. В помощь ему давались джипы, и состояло оно, кроме командира, из двух шоферов джипов и шофера «мерседеса». Его главной задачей будет нейтрализовать господствующие над территорией позиции — а именно контрольную башню и крышу терминала.

Возможность полностью нейтрализовать эти господствующие позиции, особенно контрольную башню, была на первых стадиях боя ограничена. Если связать сначала с помощью огня эти точки и только после этого двинуться в здание, террористы успеют уничтожить заложников. «Мы знали, что существует представляющая опасность контрольная башня, и Йони об этом говорил, — рассказал Ави. — Эта тема возникала несколько раз как слабое место. Но… было ясно, что недопустимо начать действие с нападения или обстрела башни. Говорилось, что несколько бойцов смогут тут же „связать“ башню, даже и во время атаки, если сверху начнется стрельба. Если бы начали по-другому… если бы выдали себя угандийцам и террористам преждевременной стрельбой — думаю, был бы причинен серьезный вред. С тяжелым сердцем мы согласились на это, хотя знали, что значит такое решение». Впрочем, попытки захватить башню не будет сделано, поскольку прорыв внутрь такого строения может стоить немалых жертв, а у части не было необходимых для этого сил. Башня будет парализована с помощью сильного отвлекающего огня.

Всего отряд, включая командное звено Йони, насчитывал тридцать пять бойцов и командиров — максимальное число людей, которых можно втиснуть в один «мерседес» и два джипа. И то лишь при условии, что джипы внутри придется переделать. Больше людей невозможно было использовать из-за ограниченного числа машин, помещающихся в одном самолете.

Йони знал, и так было запланировано сверху, что нельзя будет подождать с началом акции по освобождению до посадки самолетов с подкреплением. Небольшой отряд должен быстро добраться до терминала, еще до того, как приземлятся другие самолеты. Если угандийцы увидят, что садится не один, а несколько самолетов, они поймут, что происходит военное вторжение. Фактор внезапности, от которого зависит успех операции, будет утрачен. Поэтому подкрепление, которое послужит для круговой обороны и главной защиты от возможной атаки угандийцев, прибудет только после того, как первая партия выполнит главное задание. Тридцать с небольшим бойцов первой партии должны прорвать защитный пояс угандийцев, уничтожить террористов, захватить здание и обезвредить дополнительные угандийские войска, которые могут оказаться поблизости, в том числе и на контрольной башне.

Группа планирования перешла к проблеме обеспечения круговой обороны более широкого охвата. «Нам было ясно, что придется не ограничиться только захватом здания старого терминала, но позаботиться и о круговой обороне, которая будет на нашей ответственности»[36]. С восточной стороны, очень близко, метрах в двухстах от старого терминала, расположен угандийский военный лагерь, а в нем самолеты «МИГ» угандийской авиации. Насколько известно, там имеются один или два батальона. К северу от здания терминала находится много всяких строений, и прилегающих к самому лагерю, и более отдаленных. А с северо-востока, близко к ограде старого терминала, начинается городок Энтеббе. Чтобы охватить район и окружающие здания и нейтрализовать вспомогательные угандийские силы в случае их появления, решено было использовать четыре машины, желательно бронированные: одна послужит для постоянной подстраховки и расположится на площадке против терминала откуда сможет также перекрыть подход вражеских сил со стороны появления бойцов Части; другая защитит с востока район военного аэродрома; а еще две обогнут здание терминала и десятки небольших строений, прилегающих к нему с севера, и защитят его тыл.

Для доставки этих четырех бронированных машин требуются два дополнительных самолета «геркулес», по две машины в каждом. В общей сложности части понадобятся три самолета «геркулес». Первый, самый важный, доставит «мерседес» и два джипа-«лендровер» с бойцами, а два следующих — машины, необходимые части для обеспечения круговой обороны. Если приземлятся четыре «геркулеса», один из которых предназначен для заложников, то почти не будет места военным машинам для бойцов Голани и парашютистов. Правда, жизненной необходимости в таких машинах у них нет, поскольку их главная цель, захват нового терминала, будет достигнута «тихо» (в том случае, если на летном поле не разразится большого боя, требующего их вмешательства). Кроме того, сами «геркулесы» доставят их сравнительно близко к месту действия. На деле было задействовано четыре «геркулеса», как хотела авиация и как требовалось для нужд Части.

После этого Йони приступил к подбору людей. Своим заместителем по операции он назначил Муки. Йони ценил его как бойца и командира с тех пор, как они вместе служили в Части, особенно со времени войны Судного дня, когда Муки служил под командой Йони. К тому же, поскольку Муки занимался темой Уганды большую часть недели и принимал вместе с Йони участие в планировании операции, было естественно назначить его заместителем. Подбор людей происходил, как правило, в зависимости от срока службы бойцов в Части. Для вторжения в главный зал Йони назначил группу бойцов, которые только несколько дней назад ушли в отпуск перед демобилизацией. Он приказал секретарше вызвать их вместе с их командиром Амноном Пеледом. Ифтаха, новоиспеченного помощника командира Части, Йони назначил командиром отряда, который очистит второй этаж. Майор Шауль Мофаз, прежний заместитель Йони, работавший с ним много лет и только несколько недель назад оставивший Часть, получил командование над механизированными силами круговой обороны, которые будут выгружены из второго и третьего самолетов. Еще в первые дни недели Йохай, офицер Оперативного отдела Части, вызвал Шауля, который провел пару дней в Лоде с находящимися в боевой готовности силами Части. Его боевой опыт был богаче, чем у большинства других командиров, и хотя в какой-то момент Йохаю показалось, что Йони недоволен тем, что Шауль вызван без его ведома, но в конце концов Йони был рад его присутствию.

Таким был, в общих чертах, подготовленный в ту ночь план. Часть его была сформулирована не на этом совещании, а после него, когда Йони, оставшись один, продолжал дорабатывать и улучшать план. Позже, благодаря советам солдат и офицеров и в результате тренировок, а главное, благодаря поступлению новых разведывательных данных, дополнивших картину, Йони внес еще ряд изменений.

Было уже за полночь, когда совещание на некоторое время прервалось. Йони приказал секретаршам вызвать всех включенных в списки людей, об участии которых он принял решение, но кто еще не прибыл в Часть, и параллельно пригласил находящихся там командиров для первичного ознакомления с заданием. Перед началом инструктажа он побывал на другом конце базы, на стоянке военных машин, чтобы поговорить с Израилем ответственным за эти машины. Йони объяснил ему, что вырисовывается план освобождения заложников, и для этой цели он должен приспособить джипы-«лендровер» к тому, чтобы в каждом поместилось двенадцать человек. Йони приказал Израилю подготовить шесть — восемь джипов (большинство предназначая, как видно, для сил обеспечения круговой обороны, на случай, если не удастся добыть небольшие бронетранспортеры, которые поместились бы в самолеты «геркулес», или если бы выяснилась их непригодность). Ночью Йони время от времени возвращался к машинам, чтобы проверить, как продвигается работа с «лендроверами». «Когда я посчитал, что все готово, — рассказывает Израиль, — я его позвал, и он пришел снова, на этот раз с ним было еще два-три человека. Они сели на крылья, и мы сделали круг. Резко затормозили, чтобы проверить устойчивость. Йони попросил, чтобы я там и сям подкрепил, но в принципе изменения принял».

В час ночи командиры собрались в мемориальной комнате Части для первичного инструктажа. Некоторые еще не знали, что планируется операция, и не понимали, почему Йони их задерживает; после изнурительной недели, проведенной на юге, они могли бы уже отправиться домой.

Напротив этой комнаты, на зеленой площадке, бойцы Части ежегодно собираются в День памяти павших воинов ЦАХАЛа. Командир читает имена погибших из числа тех, кто служил в части. В комнате, оборудованной бойцами Части, на западной стене висят портреты павших, на стене напротив — полки с книгами. Кроме того, что это место солдатской солидарности, комната служит также местом отдыха и чтения солдатам, оставшимся в Части по случаю состояния боевой готовности. Иногда, как сегодня, в мемориальной комнате происходят заседания. Когда прибыл Йони, офицеры уже собрались. Кто-то сидел на ковре, кто-то расположился в креслах.

Ави повесил карту Африки. При виде ее масштаба — один к миллиону — некоторые усмехнулись. Ави указал точку на карте и сказал: «Это там». Расстояние — больше 3000 км, в самом центре Черной Африки; неизвестная страна, где нога никого из них, кроме Муки, никогда не ступала. С запада, показал офицер разведки, Уганда граничит с Заиром, с юга — с Руандой и Танзанией, с севера — с Суданом, а с востока — с Кенией, единственной страной, поддерживающей с Израилем какие-то отношения.

Йони представил цель операции — освобождение заложников, почти поголовно израильтян, нескольких евреев неизраильтян и членов экипажа французского самолета, оставшихся вместе с заложниками. Он наметил главные пункты плана, указал задачи и дал примерное расписание на послезавтра. Командиры задали несколько вопросов, выдвинули несколько пунктов для обсуждения, и заседание вскоре закончилось.

Большинство командиров скептически отнеслись к идее операции. Задание казалось им просто фантастичным, и они не верили, что кто-то может его утвердить. Будем готовиться, думали они, укладывать снаряжение, пройдем учения, будем работать без перерыва из-за перенасыщенного расписания, но ясно, что ничего из этого не выйдет. Сам Йони тоже считал, что на пути утверждения такой операции стоят огромные препятствия, но, представляя им план, вполне серьезно говорил об акции и о том, что, вероятно, ее утвердят. Кроме того, что как командир он не позволял себе другого поведения, был, возможно, другой, более значительный смысл в таком подходе — словно этим своим отношением, силой своего желания он мог добиться воплощения того, к чему стремился всем существом.

Закончив совещание, Йони вернулся к себе в кабинет, где продолжал вместе с Муки, Ави и другими разрабатывать план. Теперь на него посыпались просьбы разных командиров об участии в операции их бойцов. Для всех не было места, так что пришлось отказывать. Дани А., один из офицеров Части, который еще несколько минут назад, когда Йони излагал задание, считал, что «это — витание в облаках, нелогично, невыполнимо и имеет нулевой шанс», запротестовал, услышав, что один его боец не включен из-за нехватки места. «Придется тебе сказать одному из твоих солдат, что он не сможет участвовать», — оборвал Йони спор с ним. Дани вышел в раздражении из кабинета, спускаясь по лестнице, ведущей на площадку с флагштоком, столкнулся с Муки и сердито рассказал ему о решении Йони. Муки попытался его успокоить: «Ничего тут не поделаешь, Дани».

Войдя в кабинет Йони, Муки предложил отправить спать штабных офицеров, поскольку многие за эту неделю очень устали. Йони согласился, и почти все наконец отправились по койкам. Муки тоже пошел спать. Йони остался один. План в основном был готов. Порядок дня на завтра определен, распоряжения для первичных приготовлений сделаны, к люди уже приступили к работе. Вполне можно было лечь спать. Налитые тяжестью веки Йони сами собой опускались на красные от усталости глаза. Тело властно требовало сна. Но Йони не встал со стула, не отправился в постель, которой не видел уже несколько ночей, а остался сидеть у стола перед развернутыми картами, тщательно выверяя план операции. Как всегда, так и на этот раз — он в конце концов все решал сам. Ему требовалось время, чтобы посидеть в тишине и обдумать трудности, которые могли возникнуть в ходе операции, чтобы как следует отшлифовать план и подготовить подробный инструктаж, который он еще даст всем бойцам. Он знал, что завтра, в суете приготовлений, тренировок и представлений «высшим» инстанциям, ему это не удастся. «В составленном им плане было много ранее не учтенных нами деталей, — говорит Муки. — Йони действительно завершил план. Представленный им наутро вариант был законченным, подробным, оптимальным, с вниманием к деталям и ко всему, что оставалось еще доделывать»[37].

Возможно, сидя в одиночестве в кабинете, Йони впервые осознал огромное значение операции и заключенные в ней опасности. Народ Израиля еще не оправился от травмы войны Судного дня, моральное состояние страны со времени войны только падало. Если операция провалится — если убьют всех заложников или даже большинство из них, если вдобавок вдали от границ Израиля будут захвачены или уничтожены лучшие силы ЦАХАЛа, — это нанесет сильнейший удар по национальному достоинству страны. Главную ответственность он чувствовал перед своими бойцами и перед заложниками — он обязан позаботиться, чтобы они благополучно вернулись домой, но кроме того, его давила всей тяжестью ответственность перед народом.

«Он был очень, очень большим педантом и вдавался в мельчайшие подробности исполнения, — говорит его заместитель, майор Ифтах, — всю ночь он сидел и думал о том, как провести операцию. Для него типично было внимание к деталям в сочетании со свойственной ему способностью к абстрактному мышлению, с его мировоззрением; все это побуждало его беспокоиться больше других».

Йони взвешивал все очень серьезно, но при этом был абсолютно уверен, что Часть выполнит задание наилучшим образом, уверен и в том, что сможет подготовить отряд и командовать операцией — не только с успехом, но и с минимальным числом жертв. Он хорошо знал себе цену как командиру во время боя; впрочем, цену эту знали все, кто видел его в деле. «Йони был из лучших», — сказало нем генерал-майор Рафаэль Эйтан, который впервые узнал Йони в сражениях на Голанских высотах в войну Судного дня (в момент «наивысшего испытания», по определению Рафуля). «Если сравнить его с ровесниками, с теми, кто тогда были командирами батальонов в парашютных войсках, а теперь генералы, он был выше их на несколько порядков. Они — превосходны, но, по-моему, Йони был совсем другого разбора».

Время от времени Йони выходил из своего кабинета, чтобы что-то проверить — например, как продвигается переделка машин, а среди ночи посетил ненадолго лагерь, где стали собираться бойцы парашютных войск и Голани и где он проведет с ними завтра учение-модель. Там его встретил подполковник Рами Дотан, офицер по техническому обслуживанию при командовании пехотно-десантными войсками (позже — глава Комитета помощи солдатам). Рами подготовил место для бойцов и командиров парашютных войск и Голани. Для установки палаток и перемещения оборудования он срочно нуждался в рабочей силе. Ему пришлось просить заведующего школой парашютистов дать ему на время воспитанников курса летного дела, проходивших в то время курс парашютных прыжков. Такое использование курсантов было против установок армии. Но, поговорив с Рами, командир курса согласился с ним. Рами должен был позаботиться также о выделении снаряжения для операции бойцам парашютных войск и Голани и, кроме того, начать готовить бутафорские сооружения для учения-модели, такие, к примеру, как установка двух автобусов, которые обозначат новый терминал.

Йони и Рами были хорошо знакомы со времени службы Йони командиром батальона танкистов, Рами был тогда офицером по техническому обслуживанию в той же дивизии. «Йони пришел к нам в поздний час, — говорит Рами, — чтобы проверить, как идет подготовка других войск, хотя это вовсе не относилось к сфере его ответственности. Характерная для него черта — ему было важно знать, что происходит в параллельной системе. Тут я впервые и увидел Йони перед операцией. Мы похлопали друг друга по плечу, поговорили, спросили друг у друга как дела. Встретились-то всего на минуты три-четыре, но ты успел почувствовать — это крепкий еврей. И еще почувствовал: на плечах его лежит весь мир».

Ночью после многочисленных телефонных звонков было решено, что Часть получит от командования пехотно-десантными войсками бронетранспортеры «рам» израильского производства. Только эта бронированная машина могла поместиться в «геркулес». Телефонные разговоры получались вымученными, так как Йони распорядился: собеседник не должен знать, что Часть готовится к операции по освобождению заложников в Энтеббе. Он не разрешил телефонисткам давать солдатам телефонные линии для звонков домой, чтобы кто-нибудь ненароком не проговорился. Рано утром Амицур, офицер по военному снаряжению, и Израиль, ответственный за боевой транспорт, отправились с несколькими водителями на базу, чтобы доставить оттуда бронетранспортеры. Одновременно Йони держал про запас возможность использовать «лендроверы» для дальней обороны. В Части тогда еще не знали «рама», который был новичком в армии, и, прежде чем окончательно решить взять его, Йони хотел проверить бронетранспортеры и убедиться, что они в порядке.

Тамир в это время был занят координацией между разными инстанциями и ближе к утру поехал в Генштаб, чтобы принять участие в налаживании средств связи для операции. Ави съездил ночью на разведывательную базу для получения дополнительной информации. В частности, он встретился там с людьми, когда-то служившими в Уганде, которые были опрошены. На этой стадии разведка всячески стремилась получить любую дополнительную информацию о летном поле.

К утру в Часть вернулся Эхуд и прошел в кабинет Йони. Он явился из Кирии, куда поехал ночью, оставив Йони в его кабинете. В Кирие, уже располагая предварительным вариантом плана, разработанным в Части, Эхуд с людьми из авиации и из других родов войск готовил план взаимодействия между наземными силами и авиацией. Сразу после этого, в час ночи, Эхуд и Дан Шомрон поднялись в кабинет главы правительства. Вместе с ними туда пришел и майор авиации Идо. Они должны были представить Рабину план операции. Был там и Мота Гур, встретивший их у входа в кабинет. Он попросил показать ему план. «Мы разворачиваем перед ним карты на столе и начинаем по порядку показывать отдельные части плана, и до Мота постепенно впервые доходит, что, по сути, существует операция, в настоящих условиях реальная… И Мота говорит: о'кей, оставьте мне это дело. Я представлю его главе правительства. Возвращайтесь к работе»[38].

Идо вспоминает, что, когда они спустились вниз, на улицу, глазам их предстала такая картина: в Кирие была «полная темнота. Единственная машина на стоянке снаружи — та, на которой мы сюда приехали. Никакого сравнения с тем, что происходит во время самой небольшой операции в Ливане… когда весь свет горит и все работают. А тут в операции задействована только небольшая группа людей, которые падают с ног… и это наглядно демонстрирует тот факт, что Генштаб все еще не относится серьезно к этому делу».

Закончив свои дела в Кирие, Эхуд, как сказано, поехал в Часть. На этом этапе Шомроном было определено, что Эхуд должен командовать действиями у старого терминала. Это означало, в сущности, командовать бойцами Части, то есть с точки зрения иерархии Йони был в этом случае ему подчинен. Такое назначение Эхуд получил от Дана Шомрона еще в полдень того дня, когда Йони только начал входить в курс дела. Шомрон рассказывает, что причиной назначения Эхуда было то, что Йони он почти не знал, а Эхуда знал хорошо и на него полагался. Йони был недоволен решением Шомрона. Хотя во всем, что касалось действий Части в операции, Йони был определяющей инстанцией — он руководил заседанием по планированию в Части, принимал решения по различным пунктам плана, инструктировал бойцов, наблюдал за тренировками, он отдаст в момент операции команды бойцам, — но на деле существовала вероятность того, что Эхуд отберет у него командование операцией по освобождению или, по крайней мере, так это будет выглядеть. Эхуд, со своей стороны, не хотел упустить возможность командовать операцией такого огромного значения. «Кто не хочет командовать такой операцией?!» — выразился позже по поводу участия в ней Эхуда один из офицеров штаба Части.

Йони не собирался мириться с этим. Отряд на месте боя будет целиком состоять из бойцов Части, и Йони, в качестве ее командира, считал, что командовать должен только он. Услышав в начале дня от Муки о роли Эхуда, Йони сказал: «Не вижу никакой другой возможности, кроме той, что я буду командовать действиями Части»[39]. С готовностью принимая советы Эхуда. которого он глубоко уважал, Йони, однако, был полон решимости не допустить, чтобы Эхуд командовал бойцами части, хотя бы и в качестве высшей инстанции.

Тамир, войдя еще раньше вечером в комнату Йони во время заседания группы планирования, почувствовав что Йони не очень рад присутствию Эхуда у себя в кабинете. Он это уловил с ходу, по взгляду Йони и по его поведению; однако другие командиры ничего такого не заметили.

Теперь Йони и Эхуд сидели вдвоем, и несомненно, хотя, возможно, и в скрытом виде, в их отношениях чувствовалась напряженность. Эхуд прошелся с Йони по всему плану и дал, со своей стороны, ряд советов. Будучи всецело занят подготовительными и координационными работами в Кирие, он ими не ограничился. По своему обыкновению, а также и потому, что ответственность за главную часть операции лежала в тот момент на нем, он хотел проверить по мере возможности деятельность Части, а не только «наблюдать» сверху и давать руководящие указания. И действовал так, несмотря на то, что мог положиться на Йони, которого хорошо знал.

Посмотрев план, Йони и Эхуд сели в машину Эхуда и поехали домой. Они жили в одном доме — Йони этажом ниже Эхуда.

До возвращения на базу у Йони оставалось час-два сна. На обеденном столе он оставил для Брурии четыре листка из блокнота, где писал ей перед этим на той же неделе о своих душевных проблемах.

Письмо полно грусти, но в конце слышится также некоторая надежда на будущее.

«Я верю в тебя, в себя, в нас обоих, — писал Йони, — верю, что нам удастся прожить нашу молодость, тебе — твою молодость и жизнь, а мне — мою жизнь и искру моей юности.

Все будет в порядке».

Это будут последние записанные им мысли.