Последний бой Йони

Глава 6

Проспав несколько часов, Йони проснулся у себя дома в субботу утром. Позавтракал вместе с Брурией. Рядом с ними на полу лежала их немецкая овчарка Мор. В холодильнике был приготовленный Брурией лимонный пирог, и Йони, как иногда делал, поел немного прямо с подноса. «Съем только полпирога, — шутил Йони, — и так всякий раз буду есть половину от половины, чтобы всегда у меня оставался пирог».

Брурия знала, что часть готовится к операции по освобождению. За завтраком Йони сказал ей, что у правительства наверняка не хватит смелости утвердить операцию и в конце концов ничего не состоится. «Может быть, он так думал, — считает Брурия, — но возможно также, что он сказал это, чтобы я не волновалась».

— Я, наверное, вернусь после обеда на несколько часов, — сказал он ей, — тогда и увидимся.

В ответ на вопросы Брурии о письме, которое он написал ей за несколько дней до того, Йони стал что-то говорить о тяжелом состоянии, в котором в тот период находился, но разговор об этом не продвинулся дальше начала, наверное, из-за нехватки времени. «Я должен бежать», — сказал он, заметив, что задержался дольше намеченного.

Йони спустился к машине, где его ждал шофер, за ним поспешила Брурия, крикнув: «Йони, ты забыл попрощаться с Мор!» Но военная машина уже выруливала со стоянки, и Йони ее не слышал.

Работа в части все еще не прекращалась. Солдаты продолжали отрабатывать последние детали и, разложив перед собой на земле снаряжение, готовились к его последнему смотру, а штаб в это время продолжал последние приготовления и согласования. Кроме проверки снаряжения, Йони устроил еще один краткий инструктаж для всех участников отряда.

Он позвонил Хаги, адъютанту начальника Генштаба По телефону они старались говорить намеками. Йони хотел узнать у Хаги, осталось ли в силе решение идти на операцию, принятое прошлой ночью армейским начальством. И еще хотел убедиться в том, что в последний момент кто-то со стороны не помешает самостоятельным действиям его и Части. Хаги дал ему понять, что по этим двум пунктам все осталось как было, и под конец пожелал Йони успеха.

Йони положил трубку. Конечно, беседа вызвала в нем сильное волнение. Он убедился в том, что после долгой ночи колебаний в Тель-Авиве, после того, как начальник Генштаба заявил, что поддерживает идею операции, и остались считанные часы до решительного момента, — подготовка продолжает набирать силу. За несколько часов, проведенных дома, Йони оторвался от непрерывной цепи приготовлений, продолжавшихся больше суток. А тем временем внешний ход событий продолжал развиваться, и операция уже получила необходимый размах. Возможность того, что Йони полетит со своими людьми в Африку, чтобы освободить попавших в западню людей, стала как никогда реальной.

Йони устроил совещание командиров различных вспомогательных сил (так называемое «тактическое учение без участия войск»). Перед совещанием кое-кто из младших офицеров обратился к своему непосредственному командиру Гиоре. «В субботу утром мы увидели, что акция получает развитие. Помню чувство, когда ты вдруг понял, что дело действительно двигается», — рассказывает Гиора. Офицеры заявили ему, что не чувствуют себя уверенно в отношении операции, которая, как видно, состоится. «Надо пойти к Йони и сказать ему, что некоторые детали не доработаны», — сказали они. Этот их шаг, говорит Гиора, «был вызван поспешной подготовкой операции, а также бытующим в части обычаем этакого „философствования“ — то есть полагалось обсуждать, что делать, если то или иное звено застрянет, или что делать, если террористы оказались там или сям, а времени, чтобы действовать, нет». Гиора сходил к Йони и рассказал ему о мнении офицеров. «Йони сразу понял, что тут есть проблема, и учел сказанное мною». Он собрал офицеров в кабинете своего заместителя Ифтаха.

На совещании обсудили возникшие вопросы. Среди прочего говорили о проблеме нейтрализации господствующих на местности пунктов. Насколько Гиора помнит, Йони во время инструктажа определил, что в первые минуты отвлекающий огонь по крыше терминала и контрольной башне надо будет сдерживать, то есть не инициировать его, но, разумеется, отвечать на огонь оттуда следует. Офицеры не сразу поняли, почему нельзя открывать огонь немедленно. А этот пункт в плане Йони объяснялся тем, что речь шла об операции по спасению заложников, а не об обычном захвате вражеского здания. Как всегда в такого рода операциях, предотвратить опасность для заложников можно было, только подвергнув большому риску солдат.

«Мы говорили: в нас оттуда будут стрелять, но Йони объяснил, что вся эта акция продлится полминуты — минуту. В этот отрезок времени сам он должен находиться на передней линии и в считанные секунды сориентироваться, какое звено застряло, какому звену подойти, а может, самому проникнуть внутрь, если там будет какая-то заминка. Когда бойцы из пяти звеньев одновременно врываются в здание и стреляют, начинается шум, переполох, и бывает трудно владеть положением. Все это не так-то просто, особенно если мы хотим все завершить за минуту. И поэтому, говорил Йони, если у него над головой или позади какое-то звено откроет сильный огонь по башне или верхним этажам, это вызовет еще больший переполох и такой шум, что он как командир рискует в решительную минуту потерять связь со своими людьми, не сможет прокричать им команду. Йони упирал на выполнение задания: надо овладеть помещениями, а это во многом зависит от того, что он, командир, увидит и поймет, как идет бой, в очень короткий промежуток времени. Йони настаивал на необходимости сдержать огонь, сознавая, что это рискованно. Он настаивал на том, что должен владеть положением в главном»[68].

Совещание, рассчитанное на пятнадцать минут, закончилось лишь через час. «Это был очень плодотворный час, — говорит Гиора. — Было много споров о том, как действовать в таком напряжении, поднимались самые разные вопросы, и Йони совершенно определенно отвечал на них… Это было настоящее тактическое учение. Через час мы вышли совсем с другим чувством: на массу неясных вопросов был дан ответ. Заседание прошло замечательно».

Через час Йони должен был ехать вместе с некоторыми штабными офицерами в Лод на последний инструктаж командиров перед операцией, и он просил Муки обсудить оставшиеся дела.

Перед тем как выйти из кабинета, он позвал Яэль, одну из своих секретарш, чтобы с ней попрощаться. Она заметила, что Йони был в хорошем настроении, говорил с ней уверенно. Он сказал ей, видимо в ответ на ее вопрос, что он уверен — все вернутся, но прибавил: если только это не кончится катастрофой. Когда, попрощавшись с ней, он выходил из конторы, Яэль обратила внимание на то, что он взял книжку карманного формата на английском, которую тогда читал, — боевик Алистера Маклина «Пыльная дорога к смерти».

Проходя через лагерь, Йони встретил Израиля. Они постояли с минуту и перебросились несколькими словами. Израиль видел, что Йони погружен в себя, как-то задумчив. «Он чувствовал, что кончил свою битву за операцию и теперь остался сам с собой наедине».

Вдруг Йони сказал ему: «Знаешь, Израиль, я пойду отдать честь флагу. Раз в жизни надо отдать честь флагу».

«Он это сказал от всего сердца, — рассказывает Израиль, — и я почувствовал, что он действительно отдает честь — но не рукой, а душой».

Хотя Ави не хотел сопровождать Йони в Лод, ссылаясь на то, что жаль времени, Йони все же убедил его. «Поедем, поедем со мной», — сказал он ему. Ави понял, что в связи с этой поездкой в Лод у Йони укрепилась уверенность, что операция состоится. Йони ему сказал, что хочет еще раз, перед отправкой на акцию, поговорить с бойцами Части.

«Кроме того, — рассказывает Ави, — помимо тактической стороны операции, наш разговор приобрел некую сионистскую и общечеловеческую направленность. Важность операции его очень волновала, он заговорил о ней с воодушевлением: как представишь, куда ты летишь и что совершишь… и если ты привозишь назад сто с лишним израильтян — ведь это огромное дело… Йони извинился передо мной за то, что загрузил меня другой работой, ничего не поделаешь, сказал он, кто-то ведь должен продолжать текущие дела… Он был в хорошем настроении, но погружен в себя, озабочен — много деталей крутилось у него в голове… Озабочен также и другим важным делом, для которого я остался в то время, как он уезжал. Он сказал: „Послушай, Ави, я тебя тут оставляю, займись этим, я не хочу, чтобы мы упустили это другое дело, чтобы оно пострадало“».

Они прибыли в эскадрилью, и до инструктажа оставалось еще какое-то время. Йони увидел там д-ра Эрана, который был в свое время врачом части. Д-р Эфраим Снэ, главврач командования пехотно-десантными войсками, поставил Эрана ответственным за врачебную часть, которая разместится в четвертом самолете, где будут и спасенные заложники. Эран назначил команду опытных врачей и санитаров, заготовивших массу медицинского оборудования, чтобы обслужить десятки раненых, которые ожидались. Йони и Эран обменялись мнением по поводу обслуживания раненых, при этом Эран напомнил Йони случай из прошлых лет. Один раненый боец остался тогда лежать на вражеской территории, рядом с ним был еще один боец, и Йони, находясь сравнительно далеко от места происшествия, добрался до них первым. «Покончив с этим заданием, Йони бегом бросился к ним, — рассказывает об этом Менахем Дигли, тогдашний командир Части. — Он попросту взял дело в свои руки. Это было очень характерно для Йони: быстро отреагировать на возникшую проблему и быстро ее решить. Он нас все время держал по рации в курсе дела и был очень спокоен — никакой паники. Он сообщил нам, что он в пути, успокоил по рации и солдата, который был с раненым, и сказал ему: „Мы на пути к тебе, будь спокоен“». Йони эвакуировал раненого, а потом им занялся врач Эран.

Сейчас в Лоде Эран заговорил о раненых в предстоящей операции и заметил, что число их определит степень успеха фактора внезапности.

«Йони говорил об операции очень обдуманно, — вспоминает Эран. — Он был, по-моему, в таком настроении, какое бывает у людей перед экзаменом. Кончил заниматься и был вполне готов. Дело решенное, осталось его выполнить, и все. Я почувствовал в нем не напряжение, а готовность натянутой пружины… Еще мне показалось, что он нестрижен, волосы всклокочены, и еще одно впечатление — что он устал, реакции были слегка замедленные».

В комнате для инструктажа эскадрильи Йони узнал, что Халивни, летчик четвертого самолета, провел несколько лет в Энтеббе и хорошо знает место. Халивни помнит, что это было до инструктажа, а Шани уверен, что разговор между Йони и Халивни состоялся после.

«Услышав об этом, Йони на меня набросился, как ворона на сыр, — говорит Халивни. — Минуту, обратился он ко мне, ты мне можешь рассказать о здании?»

Они склонились над большим столом для инструктажа с двух сторон. Йони расстелил чертеж летного поля и стал расспрашивать Халивни. Отвечая на вопросы, Халивни в то же время чертил схему здания на клочке бумаги.

«Йони хотел знать подробности о здании — от пожарной будки справа до контрольной башни слева. Он хотел знать, где лестница, какие там окна, каков подход к дверям и т. п. Особенно он интересовался внутренними переходами в здании. Он спросил меня, как добраться от зала для прибывающих пассажиров (таможенный зал) до зала для отъезжающих (большой зал), где находятся захваченные. Я ему сказал, что залы разделяет внутренний коридор (об этом в части не было известно; вход в проход, который виден на снимках, считался „вторым“ входом „таможенного зала“, в действительности же у „таможенного зала“ был только один вход), но не мог ответить на вопрос, есть ли в коридоре двери, через которые переходят из одного зала в другой».

Йони проявил большой интерес и ко входу на лестницу, ведущую на верхний этаж. Халивни сказал, что, насколько он помнит, входят на эту лестницу с другой стороны здания и поэтому, чтобы добраться до этого входа, надо сначала пересечь здание и выйти наружу с северной стороны. Почти так оно и оказалось в действительности. Йони также хотел знать точное расположение двери на втором этаже, выходящей на другую лестницу, ту, что ведет вниз, в большой зал, и находится, по сути, внутри него. Он выяснил с Халивни еще кое-какие дополнительные подробности, касающиеся других частей здания, а также расспросил его о площадке, примыкающей к фасаду терминала, по которой пробежит атакующий отряд, — а именно: есть ли у нее ограда или иные препятствия и каков ее грунт. Халивни рассказал ему также о контрольной башне, в частности о том, где расположены ведущие наверх ступени.

«Он спросил еще об одной вещи, — говорит Халивни. — Как ты думаешь, спросил он, какое впечатление произведут „мерседес“ и джипы на угандийского часового? Я ответил: угандийский часовой играет на полном серьезе. Это не израильский караульный на воротах. Он исполняет свою роль как следует, действует, как ему велят. И ночью он стоит и не спит. И, если появится машина — никаких шуток. Он крикнет: стоп! — или что-то в этом роде и нацелит на нее свою винтовку со штыком, и если ты не остановился, он стреляет — не потому, что думает, что ты враг, а от страха перед наказанием, которое последует от его начальника Генштаба, если он этого не сделает… Угандийский солдат, может быть, дурак, но он агрессивен, и его надо опасаться». Всех служивших в Уганде израильтян предупреждали об этих особенностях угандийских стражей и о том, что они имеют привычку стрелять без больших колебаний. Сам Халивни, приближаясь ночью к угандийскому часовому, подымал руки, несмотря на свое высокое положение в стране.

Они беседовали минут двадцать, Йони задавал вопросы, а Халивни отвечал, стараясь быть предельно точным. «Он был нацелен на информацию, сбор данных, — вспоминает Халивни. — На меня произвело впечатление то, как он устремлен был на предстоящее ему задание… Пока он надеялся, что может что-то узнать от меня, он весь был внимание, но как только понял, что выжал из меня всю информацию, — тут же отошел…»

В одиннадцать тридцать под руководством Екутиэля Адама начался инструктаж «последней группы команд»[69]. В инструкторской и снаружи столпилось много офицеров, в основном высокого ранга. На возвышении был укреплен большой чертеж аэродрома Энтеббе, и там стояли и выступали Екутиэль Адам, Бени Пелед, Дан Шомрон, Матан Вильнаи, Шики Шани, Йони и другие. Инструктаж, проходивший в отсутствие большинства участвующих в операции солдат и офицеров, носил скорее представительный, чем практичный характер.

Говорили кратко, подробнее обсуждалось только участие авиации. Рам Леви, летчик-резервист, назначенный лететь в первом самолете, полагал, что немало вопросов, касающихся роли авиации, так до конца и не было решено. Это противоречило обычно действующим нормам. Леви поднял некоторые вопросы перед собравшимися, но никто на них не ответил. «Мне не дали ответов на беспокоившие меня вопросы. Не было времени запланировать все, а возможно, и не хотели давать ответов — поскольку определенные ответы могли осложнить дело; недосказанность предполагала, что ты сможешь действовать более гибко». Айнштейн на клочке бумаги отметал для себя некоторые пункты — например, частоты для радиосвязи и разные коды для передач. Вместо аккуратной папки, которую он привык получать даже перед простыми учениями, именно эти заметки служили ему во время операции.

Екутиэль Адам подвел итог заседанию. В конце его выступления кто-то спросил: кто будет заместителем Шомрона во время операции? И Адам тут же на месте назначил Матана Вильнаи. Как предусмотрено планом, сводный отряд пока что отправится в Шарм, чтобы сократить расстояние до Энтеббе, и там будет ждать правительственного решения. Четыре самолета будет сопровождать летучий КП в «Боинге-707», который из-за разницы в скорости полета вылетит через несколько часов после отряда и нагонит его в небе Восточной Африки. В самолете КП будут в числе прочих генерал-майор Бени Пелед, ответственный за авиационную часть, и глава Оперативного отдела, генерал-майор Екутиэль Адам, ответственный за всю операцию.

После инструктажа Йони подошел к Шики Шани: «Покажи мне еще раз точное место, где ты нас высадишь». Для Йони это было типично: хотя он спросил для себя, у него, несомненно, была еще одна цель — убедиться, что Шани четко понимает свою роль во всем, что касается того, как будут выезжать машины. Они склонились над длинным столом инструкторской, рассматривая план летного поля и пункт высадки отряда. При этом Шани сообщил Йони, что собирается приземлиться в Энтеббе и в том случае, если фонари на взлетно-посадочной полосе не будут гореть и радару самолета будет трудно определить полосу. «Это частный альтернативный план нашей эскадрильи, — сказал Шани. — Если мы не находим полосу, мы прикидываемся гражданским самолетом, попавшим в затруднительное положение, и просим по радио контрольную башню включить освещение».

Йони обрадовался этой идее. «Он мне сказал: „Это отличная идея“, — рассказывает Шани. — И побежал, чтобы рассказать об этом кому-то из своей компании, как будто они сами бились над этой проблемой и вот теперь им дали подходящий ответ. Потом Йони схватили разные высшие офицеры и стали прижимать его к стенке. Я не стал ждать его, пошел к летчикам, мы сидели разговаривали на улице на траве».

Шани очень ценил Йони. «Мы были одного с ним звания, но я испытывал к нему уважение как к человеку, который, я знал, гораздо выше меня, — говорит Шани. — Моя оценка Йони строилась на… знакомстве с его личностью — частично по моим собственным наблюдениям, а частично по рассказам окружающих, создавших определенно героический образ. В нем сочетались выдающийся боец и интеллектуал… В моем представлении однозначно возник образ исключительной личности. Йони для меня встал в один ряд с могучими личностями нашей древности».

Цви, пилот-резервист у Шани, слышал от него о Йони фразу; которая врезалась ему в память. Йони проходил недалеко от них, и Шани сказал Цви: «Такого бойца у нас в стране еще не было».

Старый штурман не ожидал подобных слов от командира эскадрильи, которого знал много лет. «От Шани получаешь комплимент раз в полвека. Он человек серьезный, — объясняет Цви, — мы ведь с детства воспитаны на рассказах о героях прошлого. И услышать вдруг такую оценку от Шани было поразительно».

Шани еще сказал Цви: «…И шанс его при этом уцелеть — фифти-фифти».

В субботу утром начальник Генштаба, глава Оперативного отдела и командир эскадрильи встретились с главой правительства, министром обороны и министром иностранных дел. Начальник Генштаба получил утром доклад от главы разведки, генерал-майора Шломо Газита, по оценке которого, имеющиеся разведывательные данные действительно позволяют выполнить операцию. Перед тремя членами правительства представлен был план армии по освобождению захваченных, и начальник Генштаба однозначно заявил, что он его поддерживает и рекомендует. На основании этой рекомендации Рабин собрал специальную группу министров и после краткого обсуждения, на котором Перес выразил энергичную поддержку военной акции, группа утвердила план. На два часа пополудни назначено было заседание всего правительства. Именно оно решит в конечном счете, идти на операцию или нет.

Перед тем как солдаты Части выехали в Лод на военном автобусе, у них были час или два передышки. Во время совещания командиров и после него им особенно нечего было делать, поскольку приготовления в основном были закончены. Пинхасу, самому молодому бойцу в отряде, этот отрезок времени запомнился как очень трудная часть операции. Ожидание грядущего, когда к тому же есть время думать и заниматься самоанализом, далось ему нелегко. Яэль, секретарша Йони, которая давно знала Пинхаса — они учились в одном классе в средней школе, — подошла к нему утром, чтобы его подбодрить. Теперь Пинхас обдумывал, не написать ли чего-нибудь семье перед вылетом на операцию.

Дани Даган и Амицур в это время еще трудились над «мерседесом» и не заметили, что военный автобус с солдатами оставляет Часть. Они установили на «мерседесе» флажок Уганды на антенне слева и припаяли на фасаде машины маленький вымпел на металлическом стержне. Номера уже были заменены на «угандийские», сделанные из картона, и «мерседес» имел сейчас внушительный угандийский вид. Однако, на их взгляд, его облик еще не был совершенным. После ночной покраски остались неравномерные участки, и они продолжали обрызгивать машину черной краской из банок. Вдруг Дани заметил, что они здесь одни. Отправились в центр лагеря в поисках других бойцов из отряда, но увидели, что все уже уехали. Поспешно свернув флаг и прикрыв номера, они сели в машину и доехали на ней до аэродрома. До вылета еще оставалось время. Амицур поднял «мерседес» задним ходом в брюхо первого самолета, стоявшего на дорожке. Два «лендровера» уже были внутри, все машины привязали к полу самолета. Там, в Лоде, солдаты и офицеры Части встретились с остальными бойцами, участвующими в операции, которых было больше, чем их. Пинхас увидел, как некоторые парашютисты целуются с полковыми секретаршами, — приехавшими проводить их на аэродром.

Тем временем в Лод поступили снимки аэродрома в Энтеббе, сделанные два дня назад Мосадом. Без этих снимков операция едва ли бы состоялась. Из снимков следовало, что, по крайней мере в момент, когда они были сделаны, вокруг здания и на его крыше угандийцев было сравнительно немного. Это уменьшало опасность больших потерь и укрепляло уверенность в успехе операции. Йони быстро рассмотрел снимки и оставил их при себе, чтобы изучать их дальше и ознакомить с ними в Шарм-эль-Шейхе других участников операции.

Во время ожидания в Лоде врач Части Давид узнал, что его санитара решено не брать в Энтеббе. Лишь в последний момент, как видно, выяснилось, что в атакующем отряде есть лишний человек. Давид был недоволен этим решением. Оно означало, что ему самому придется больше заниматься пострадавшими как санитару, чем как врачу. «Я совершенно не сомневался, что мне будет не хватать санитара, чтобы оказать помощь раненым, — рассказывает Давид. — Йони был занят. Я подошел к нему и сказал: „Это ошибка“. Но он отрезал: „Вопрос закрыт“, — и этим кончил дело… Я понял, что причина в Алике. Алик — старый добрый солдат, на которого Йони полагался в момент боя, и он решил его взять».

Йони объявил вооруженным силам Части, что вскоре они полетят в Шарм, а оттуда через некоторое время — в Энтеббе. В этот промежуток времени собираются члены правительства, объяснил он, и решают, утвердить или нет операцию. Он добавил несколько руководящих указаний, касающихся операции, но самые главные напутственные слова солдатам оставил напоследок, до Шарма.

Уже поднявшись к себе во второй самолет, Шауль Мофаз, командующий силами круговой обороны, окончательно договорился с пилотом Нати о световой сигнализации, с помощью которой Нати даст знать, когда разомкнуть цепи, открыть двери и т. п. Откладывать такого рода согласования на последний момент было, конечно, очень нетипично как для авиации, так и для Части, но они наконец впервые смогли поговорить.

В это время в Лод прибыли Шимон Перес и начальник Генштаба. Они ушли с совещания министерской группы, чтобы присутствовать при вылете вооруженных сил. Перес рассказывает в своей книге, что в Лоде к нему тут же обратились командиры отрядов с вопросом: утвердит ли правительство операцию? Дан Шомрон сказал Пересу: «Шимон, не беспокойся, все пройдет благополучно». «А Йони, — рассказывает Перес, — подошел, чтобы пожать мне руку и сказать, что план — на все сто»[70]. Перес и Гур побыли в Лоде несколько минут и поспешили вернуться в Тель-Авив, где должно было начаться заседание правительства.

Йони и Ави еще успели поговорить о новых разведывательных данных и их значении. «Поступил новый материал с разных сторон, — рассказывает Ави, — поговорили и об этом, а под конец — уже вот-вот начнут подыматься на самолеты — Йони мне сказал: „Лети со мной до Шарма“. Я говорю: Йони, я здесь без ничего [без патронташа и оружия], а ты мне говоришь: лети до Шарма? Из Шарма вы улетите, а я останусь? Это не годится. В конце концов я убедил его, что нет смысла мне лететь с ними до Шарма. Пошел с ним к машине, чтобы взять его патронташ и сумку со снаряжением. (Йони просил при этом шофера Части, который привез их в Лод налить воду во фляжки, поскольку не успел этого сделать раньше, и попрощался с ним.) Договорились, что я возьму к себе его машину и вернусь с ней в Лод завтра утром, чтобы забрать Йони назад в Часть после операции.

Пожали друг другу руки… и я пожелал ему успеха. При этом я почувствовал, думаю, что и он тоже, — что это не просто рукопожатие, что оно значительнее, чем при обычном прощании. На лице его была улыбка — не веселая, а многозначительная улыбка. Он еще успел мне сказать: „Сделай все, как мы договорились, чтобы не упустить время в другом деле“».

Янош тоже попрощался там с Йони. «К себе в самолет Йони поднялся последним. Я стоял у входа в самолет. Обменялись рукопожатием. Я ему сказал: „Не беспокойся — если что-то случится, мы позаботимся о вдовах“. Конечно, это было сказано больше в шутку, чем всерьез. Я не думал о том, что он погибнет, не вернется. Ни в коем случае не промелькнуло даже на миг сомнение в том, что он уцелеет. Он мне сказал: „Будет порядок, и передай ей привет“. Или: „Береги ее“, — что-то в этом роде, подразумевая Брурию. Это, по сути, была последняя наша встреча».

В тринадцать двадцать по очереди вылетели четыре самолета «геркулес» и с ними пятый, взятый в Шарм в качестве запасного. Пять самолетов взлетали с промежутком минут в пять и в разных направлениях, чтобы не создалось впечатления, что готовится акция, связанная с определенным объектом. На некотором расстоянии от Лода все повернули на юг, в направлении Синая. Отрезок пути до Шарма первый самолет вместо Шани вел Рам Леви для дополнительной тренировки в вождении самолета, который он давно не пилотировал. Перед взлетом обнаружились отдельные неполадки в системах, хотя Шани позаботился о том, чтобы отремонтировать четыре предназначенные для дела самолета и заменить или исправить в них любую ненадежную деталь. Неполадки были быстро ликвидированы, но у Леви осталось неприятное чувство.

Во время полета царило полное молчание в радиосвязи, в основном из-за присутствия русских разведывательных кораблей у берегов Израиля. Летели на очень небольшой высоте, чтобы не быть обнаруженными иорданскими радарами. Из-за летней жары и низкого уровня полета он сопровождался непрерывной качкой, отчего солдат сильно тошнило и рвало. «Это было ужасно. Я много летал на „носорогах“, но полет в Шарм был гораздо тяжелее всех прежних, — вспоминает один боец. — Сидели в джипе, и порой наши головы от толчков самолета ударялись в потолок. У меня было чувство, что, когда мы прибудем в Энтеббе и спустят трап самолета, мы все ляжем на посадочной полосе, не в силах двинуться с места»[71]. Шани испытывал угрызения совести из-за такого полета, хотя вины его в этом не было. «Ты знаешь, что будешь везти их семь с половиной часов, после чего они должны воевать, а сам угробил их уже в начале полета». Через час с небольшим выворачивания кишок, перемазав полы в самолетах, бойцы наконец приземлились в Шарме. С приземлением молчание радиосвязи было нарушено летчиком самолета компании «Аркия», обратившим внимание на происходящее и передавшим по радиосвязи на контрольную башню, а вместе с тем и всему миру: «Весело у тебя!»

Солдаты вышли из самолетов, и наземная команда поспешила наполнить баки с горючим до предела. И на этой стадии мало кто верил, что операция в самом деле состоится. Шауль Мофаз даже раздумывал, пока приземлялись в Шарме, где именно на взлетном поле они смогут провести ночь.

Пехотинцы собрались в подземных ангарах аэродрома. Бойцы части заняли отдельный ангар. Многие были измучены полетом. У Алика не хватило сил спуститься с самолета. Он попросил Амицура принести ему вещи, чтобы переодеться. Амицур принес ему также банку с водой, чтобы ополоснуть лицо. Сменив замызганную рвотой и потом одежду, Алик вышел из самолета и долго лежал на песке, пока к нему не вернулись силы. Доктор Давид раздал бойцам таблетки от тошноты, доктор Эран позаботился в этом же смысле о других бойцах из пехоты. Один боец из атакующего звена Муки, которого много рвало во время полета, остался совсем без сил и чувствовал что ни на что не годен. Йони приказал Омеру, командиру одного из бронетранспортеров, перевести в атакующее звено солдата из круговой обороны. Омер выбрал Амоса Г., так как был уверен, что у того в нужный момент хватит решимости стрелять. Йони сказал Амосу, что объяснит ему в ходе полета, какова его роль в операции. Амос тем временем забрал у бойца, который отсеялся, его пятнистую форму, а также его мегафон и его вещмешок вместе со взрывным устройством для пролома дверей.

Бойцам раздали легкую еду. Солдаты ели и пили и вскоре оправились от тяжелого полета. Йони еще раз просмотрел новые снимки, сделанные в Энтеббе, а потом прошелся между разными группами. «Йони прошел от группы к группе и отдал персональные распоряжения каждому бойцу из отряда — каждого спросил, ясно ли ему его место, и где будут остальные, и т. п.»[72]. Группе Ифтаха, которая должна была подняться на второй этаж, объяснил — видимо, в связи с тем, что услышал от Халивни, — точное расположение лестницы.

Последние распоряжения он отдал и силам круговой обороны. Йони подчеркнул, что блокирование должно быть «активным» — не с помощью массированного огня по убегающим, а значит, не представляющим опасности угандийцам, а путем активного охвата и прочесывания территории, чтобы предотвратить проникновение любых вооруженных сил извне. И вот тут уж не колеблясь следует открывать огонь по конкретной цели. Было намерение попытаться создать из четырех бронемашин настоящее защитное кольцо. Йони снова подчеркнул необходимость перекрыть северную дорогу, ведущую от городка Энтеббе к району терминала.

В бронетранспортере Шауля, который должен был подойти довольно близко к зданию терминала, в районе площадки, был дополнительный врач — доктор Эрик. Врач-резервист Части, он в случае необходимости должен был помочь Давиду ухаживать за ранеными. У Йони спросили, когда доктору Эрику надо прибыть к зданию терминала для оказания помощи. Из-за того что пересечение линии огня было связано с риском, Йони сказал ему: «Если не происходит ничего такого, из-за чего ты крайне нужен, — оставайся на месте». В любом случае, если Эрик на какой-то стадии присоединится к бойцам, действующим в здании, ему придется вернуться во время эвакуации к бронетранспортеру Шауля и отступить с ними в последнем самолете. Йони не хотел, чтобы люди на месте остались без врача.

«По мере развития событий Йони в какой-то мере менялся, — рассказывает один солдат. — Мне кажется, он стал спокойнее, выглядел умиротворенным, он находился в естественной для него обстановке»[73].

Кроме коротких распоряжений Йони, командиры главных вспомогательных сил давали собственные инструкции: Муки — своим группам вторжения, Ифтах — группам второго этажа и Шауль — группе круговой обороны.

Йони собрал вокруг себя своих людей. Раздавались призывы пройти во второй ангар на инструктаж Дана Шомрона, но Йони сказал бойцам Части, что сейчас важнее, чтобы выслушали его. Это были последние его слова, сказанные всему отряду вместе. Йони знал: то, что он попытается им сейчас объяснить, то чувство, которое он в них вселит, будет в высшей степени важно для операции. Он был немногословен, говорил всего несколько минут, но за эти считанные минуты достиг желаемого эффекта.

«Это был необычный инструктаж, — рассказывает Илан. — Это был инструктаж особенный, и он на всех произвел впечатление».

Сначала Йони сообщил им о поправках, связанных с новой информацией, — в частности, о том, что угандийская охрана, судя по всему, не столь значительна, как предполагалось, — и повторил в общих чертах план операции.

Сейчас Йони оставил в стороне массу подробностей, которые за последние сутки в спешке навалили на бойцов, и разного рода отданные им распоряжения и сосредоточил их внимание на главном. Цель операции — спасение заложников, сказал Йони. При любом развитии событий, в том, к примеру, случае, если будет открыт огонь и все пойдет не так, как мы ожидаем, или если окажется, что заложники находятся не там, где предполагалось, — каждый должен помнить, в чем цель акции, и действовать для ее достижения. На всех этапах операции эта цель должна стоять у них перед глазами, и ею им следует руководствоваться. Мы — лучше террористов, сказал Йони бойцам, поэтому, если каждый боец и офицер будет действовать в соответствии с потребностями операции и здравым смыслом, мы быстро их одолеем.

Он сказал, что вполне уверен в бойцах Части и в их способности выполнить задание в соответствии с планом. И опять подчеркнул, что главное для атакующих звеньев — поскорей добраться до заложников и уничтожить опасных для них террористов. В момент атаки будут раненые, сказал Йони, но мы не задерживаемся для оказания им помощи, мы бежим к заложникам. Ранеными занимаемся только после уничтожения террористов.

«Йони объяснил все кратко и доходчиво… Его указание: каждому реагировать на происходящее исходя из главной цели задания, — стало для солдат определяющим. Все предстало в правильном ракурсе. Когда в солдат за сутки впихивают в срочном боевом порядке миллион деталей, все меняется у них в голове. И вот тут является кто-то и укладывает все в две фразы», — рассказывает Шломо.

Йони сказал также несколько слов о важности задания («проникающих в сердце», по определению Йохая). Примерно это звучало так: нельзя уступать террористам. Долг армии, долг народа Израиля не уступать в таких случаях, даже если обстоятельства заставляют при этом отправляться далеко за пределы Израиля. На нас возложена первостепенная по важности миссия, заключил он, — от нас зависит, сможем ли мы оправдать надежды своего народа.

«Помню, что во время этого инструктажа я поражался тому, как он говорит, — вспоминает Амир, — он вселил в меня массу уверенности… Лучше не скажешь перед операцией вообще и перед этой в частности». Инструктаж достиг своей цели в немалой степени благодаря ораторскому таланту Йони. К тому же он сам излучал уверенность, верил в своих бойцов и, сумев отделить для них главное от второстепенного, укрепил их веру в свою способность успешно выполнить задание.

По окончании инструктажа Дани Даган вместе с другими подошел к Йони просмотреть новый разведывательный материал, которым тот располагал. «Я положил ему руку на плечо. Он кивнул головой: все будет в порядке, — не сказав ни слова. У меня на душе стало хорошо».

Омер также подошел к Йони после инструктажа. Было известно, что он со своим бронетранспортером должен приблизиться к «МИГам» и военной базе. Но он не знал точно, открывать ли первому огонь или стрелять лишь в ответ, поскольку распоряжения на этот счет накануне неоднократно менялись. «Йони сказал мне определенно, что я — инициатор, но не „истерического“ огня, а по мере надобности».

Что касается стрельбы по «МИГам», то Йони сказал: принципиальное разрешение на это имеется, но сделать это Омеру следует, лишь получив окончательное от него, Йони, разрешение. Во всяком случае — не раньше, чем Омер совершенно устранит опасность со стороны угандийцев на своем участке, и после того, как станет ясно, что он не нужен в другом месте.

Ознакомив отряд с новыми снимками, полученными из Энтеббе, Йони передал Тамиру тот, где старый терминал изображен крупным планом, а также схему эвакуации из Уганды и сказал ему: «Храни это на всякий случай».

Некоторые из бойцов части зашли во второй ангар — послушать Шомрона. Через тридцать один год после Катастрофы, говорил Шомрон, кто-то снова занимается сегрегацией евреев. Бойцам представился случай быть «длинной рукой ЦАХАЛа, чтобы подобные явления не повторились».

Муки рассказывает, что они с Йони после его инструктажа прошлись немного вдвоем, обсуждая, как видно, кое-какие детали операции. Вдруг Муки заметил, что Дан Шомрон держит речь. Будучи в некотором раздражении от того, вероятно, как развивались события за последние сорок восемь часов, он сказал Йони: «Гляди-ка — здесь, в сущности, забыли, кто главная сила в операции. Со всеми говорят, а с нами нет. С нами никто не говорил!»

— Нет, все в порядке, — сказал ему Йони, — он нас позвал на инструктаж, но, поскольку мы сами его провели, он нас оставил в покое.

— Послушай! — продолжал Муки. — Мы идем на операцию, нас могут убить, а кто завтра появится в газетах? Дан Шомрон, начальник Генштаба и Рабин.

Йони посмеялся.