Последний день может стать первым

Запись № 64 08.09.206 год Новой Техно-Эры 12:30

Я снова жив… Раз я думаю, значит точно жив… Только мысли замедленны… все замедленно… Нет боли, нет голода… Их нет, но я их помню. Не вижу ничего — ни света, ни тьмы… Ничего нет — только искрит разрядами призрачная сеть нейронов, зависших в пустоте. Боль возвращается, пробегает током до самых кончиков пальцев… Мысли останавливаются… концентрируются…

Горло сушит, и тяжело дышать. Сердце бьется очень медленно, но я его слышу. Холодно, но что-то разгоняет кровь. Озноб и боль… Веки дрожат, но не открываются… Получается поднять левое — туман — везде туман… Он такой же светлый и легкий, как тот, что расползается из низин территорий базы Валсхайм — такой же призрачный, прозрачный, как сигаретный дым, окутывающий офицерскую столовую за ужином…

Кроме биения моего сердца есть и еще какие-то звуки — царапанье… Звук раздражает — вытягивает меня из этого онемевшего забвения… Что-то касается моего сознания — настойчиво, но осторожно… Что-то зовет… Мой защитник — не человек. Андроид D40-709. А царапанье — это крысы. «Защитник» меня окликает. Он возвращает меня — возвращает к отчаянью, к боли. Нет!..

— D40, оставь.

— Ты меня видишь?

Фонарь светит мне в глаз…

— Теперь нет. Да хватит! Черт… D40, а так хорошо было…

— Это практически то же самое, что смерть. В таком состоянии ты не мог ничего ощущать, S9.

— В этом все и дело. И вообще я лучше твоего знаю, что такое смерть.

Слабость, вызванная комой, отступает, и я чувствую, что силы возвращаются ко мне — медленно, частично, но возвращаются. Скоро и ожог затянется в шрам… Странно вот так проснуться и понять, что нет уже привычной мути… Люди ко всему привыкают — даже к проявлениям лучевой болезни. Правда, я перенес ее в относительно легкой форме…

— Ты меня долго откачивал?

— Не долго — ты S9. Проверка прошла быстро — задействовали много техники.

Риск выпал больше того, на что я рассчитывал, зато время оказалось на нашей стороне. Вот и замечательно. Попытался улыбнуться (не очень искренне) — обожженная щека о себе тут же напомнила. Суждено теперь моей улыбке быть кривой и ехидной… Ей это было суждено с самого начала моего существования, но теперь у нее альтернативы точно нет.

— Докладывай…

— Осталось два скингера, остальные ушли. Сон перешел в глубокую кому — я их вернуть не смог.

— Они еще функционируют?

— Пока еще, да.

— Что ж тогда с котами?

— Все в порядке. Они хорошо перенесли препараты.

— Крыс не перебили?

— Их не тронули во всем Шаттенберге. Наземные подразделения не задействовали. Сейчас крысы восстанавливают связь.

— С воздуха с крысами сложно что-то сделать, не разнеся весь город.

— Они наводились на более концентрированную ментальную активность. Крысами займутся после зачисток Штрауба.

— Оружие применяли?

— Да, на всей территории города, но только излучатели разведчиков.

— Что они нашли?

— Неизвестно. Пострадали наземные руины и тоннели. Для нас это не имеет значения.

— Да… Где Кот?

— Здесь. Расстроился, что я разобрал «его» компьютер третьего порядка.

— Вот как… Уже все сделано…

— Программы еще не прописаны.

— Ясно…

На душе тяжело, как никогда. Подошло время — пора идти. Осталось составить графики внутренних патрулей, запрограммировать «крысиные ошейники» и написать приказы на допуск… Подтвердить приказ от чужого имени будет трудно — придется поработать, но это уже ерунда. Даже без помощи «защитника» такие приготовления займут не больше четырех часов.

Со стола на меня смотрит рыжая лиса… Что-то мне мешает. Это та мысль, которую я все время запихиваю в самые темные уголки своей головы, запихиваю, прилагая всю волю. Сейчас она мне мешает… Что-то двоится и не может соединиться — так бывает, когда двоится в глазах и целую картинку увидеть не можешь, как не пытаешься. Можно закрыть один глаз — тогда двоиться не будет — зато обзор сократится. У меня сейчас также, только с головой…

— Кот, ты где?

— Здесь, под кроватью.

— Вылезай.

— Не могу, Айнер.

— Что так?

— Компьютер жалко.

— Ты же понимаешь, что это было необходимо.

— Да, понимаю, но жалко очень…

— Я тебе из Ивартэна принесу компьютер третьего порядка — точно такой же.

— Принесешь?

— Обязательно. Притащу тебе мозг Центрального штаба.

— Забудешь… Айнер, а ты точно пойдешь?

— Да. Первое поколение без меня не управится. Не похоже, что «защитник» согласится документы править. А я могу ошибиться, и если к этому автономные объекты придерутся, придется на месте что-то соображать. Скорей всего даже с применением силы…

— А ты прикажи — пусть «защитник» все сделает.

— Приказать… Его программный долг не то что приказом, но и силой не перешибить. Моих убеждений против него тоже недостаточно.

— Он же — защитник.

— Такие машины лишь бы как, лишь бы кого не защищают. Слишком большая сила в их руках.

— Но ведь если он не поможет, если…

— Черт с ним. Главное, чтобы не мешал.

— Они тебя обнаружат. Не ходи. Никому не надо туда уходить. Мы все спрячемся.

— Кот, думай что говоришь!

— Айнер, но ведь люди тоже могут спрятаться… Все могут спрятаться.

— Не получится.

— А если все время делать, как сейчас?.. Машины все проверят, ничего не найдут и остановятся.

— Они проведут не одну проверку — будут искать, пока не найдут. Это не выход.

— У вас же есть технологии…

— У них тоже… Это раньше еще можно было спрятаться, раньше они не имели возможности бросать на проверки столько техники.

— Но сейчас же получилось…

— Кот, это не менее опасно, чем в Ивартэн тащиться. Скингеры уже передохли, а они вон какие махины. Была бы проверка чуть дольше — мы бы все не выжили. Никто так долго в такой коме находится не может — это маленькая смерть. Это медленная смерть — несколько часов, и будет остановка сердца, дыхания, мозг умрет и все. И как ты себе представляешь усыпление сотен тысяч крыс?

— Да… D40 сказал, что скингеры не умерли.

— Препараты нейтрализованы, но процесс запущен, его так просто не пресечешь. Смерть по прямой ходит и не останавливается, чтобы ее перенаправить постараться надо.

— Вы же можете и смерть развернуть.

— Не всегда. Есть специальная техника — она направляет смерть на параллельный путь.

— А параллели никогда не пересекаются — я знаю.

— Пересекаются — в искаженном пространстве.

— Надо же! Я просто обязан рассказать об этом отцу! Тогда он тебя простит.

— Это за что еще?

— Ты нас вчера в таком свете выставил…

— Радуйтесь, что вообще без света не выставил. Кстати, где твои собратья по этому счастью собрались?

— Не собрались, а разбрелись — мы всегда так поступаем. Они на складах и в столовых — завтракают. А я решил с тобой завтракать.

Беззаботные существа коты…

— Ладно.

— Не уходи…

— Кот, ты это серьезно? Вылезай!

Кот затих…

«Защитник» смотрит мне в глаза… Пусть смотрит, хоть до выгорания.

— Я не могу тебе позволить совершить этот поступок, S9.

— Мне все равно. Сейчас мы будем завтракать.

Несогласие с моим решением D40 изъявит с применением силы. Я собрался, сконцентрировался… Еще рано, он еще будет меня убеждать. Но предугадать действия «защитника» невозможно, поэтому мне придется напрячься, чтобы успеть среагировать. Я должен вывести его из строя до того, как он примет решение перейти к силовым методам воздействия. А черт… Жалко такую машину ликвидировать…

Крыс сидит рядом на кровати и грустно грызет сухарь — и его боевой дух понурился… Что сказать, настроение у всех поганое. Со мной, видимо, еще не все в порядке — постоянно происходит что-то вроде скачков напряжения в электросети. С одной стороны, я чувствую силу, которая возвращается несмотря ни на что, а с другой… какие-то пережитки, фантомы прежней мути, вызванной лучевой болезнью. Меня преследуют глаза древних животных — музейных экспонатов — живые глаза, в которых отражается смерть. И эта лиса все время маячит в поле зрения. Никого из них уже нет — эти существа исчезли — не пережили мировой коллапс, удар нашего подорванного прогресса. Их восстановили… Мы дали жизнь каждому из них, чтобы сохранить ее подобие — для того, чтобы мы могли увидеть их в реальном пространстве. И в них еще есть этот призрак жизни — он остался для нас… Это память о том, что мы отобрали их жизни, и напоминание о том, что они и сейчас зажаты в наших руках.

Люди увечили среду и раньше — думали, как бы сохранить то, что осталось, как это исправить, но продолжали делать то же. Мы потом жалели об этом — о том, что редко вспоминали о будущем. Мы поздно задумались над тем, что наше будущее в этом мире, что оно такое же, как этот мир. Для осознания нам необходим наглядный пример, ставящий прямую угрозу. Теперь мы помним, что от настоящего до будущего один только шаг — помним, что ожидание, которое казалось таким долгим, оборвалось уже вчера. Теперь все по-другому, вот только в корне ничего не изменилось — мы справились лишь с прямой угрозой.

Вот он — корень тьмы — то, что подводит нас к тупикам. Их жизни — «чужие» жизни — имеют для нас значение, но только из-за того, что поддерживают наше выживание. А мы ведь можем выжить и на полностью искусственном обеспечении — это не имеет особых перспектив, но все же возможно. Мы строим систему, подходящую для нас, и не можем пожертвовать высокими технологиями, чтобы сосуществовать с ней. Каждое наше вмешательство провоцирует что-то, что не дает нам влиться в эту систему, пусть даже что-нибудь потеряв. Это наш порочный круг. И с каждым оборотом этого круга, наши попытки сосуществования с системой вызывают все больше потерь при предполагаемом переходе на более естественное существование.

Мы забываем, что все жизни равнозначны, что любые проявления жизни имеют одинаковое значение в целой системе… И как мы ни будем стараться сохранить жизнь — с таким подходом у нас ничего не получится. Мы ведем расчеты по системе взаимовыгодного сотрудничества, но точка отсчета изначально неверна, и наше сотрудничество получается не только не взаимным, но и явно не выгодным. Жизнь на планете в нас не нуждается, да и нам она не так чтобы крайне необходима — мы вполне можем обойтись нашими технологиями. Только без нас этот мир будет существовать в балансе, а мы без него, провоцируя все большие разрушения. Вот мы и придерживаем его ровно настолько, чтобы не остаться в пустом космосе раньше, чем это возможно. Такой подход вносит во внешнюю систему нестабильность… Наша внутренняя система — AVRG — устроена по другому принципу, все в ней исходит от целого. AVRG — это целый организм, для функционирования которого каждая клетка имеет равное значение. И иммунная система, конечно, тоже есть — в виде службы внутренней безопасности, ведущей борьбу с измененными клетками, и армии, сражающейся с инородными телами. А по отношению к глобальной системе — мы только колония паразитов, внедрившаяся в организм планеты и подавляющая ее иммунитет для своего наилучшего приспособления.

Мы так и не научились смотреть на весь мир как на что-то целое — неделимое. Мы можем об этом думать, но не больше… Мы могли бы все исправить… У нас есть все — опыт, знания… Вот только можем ли мы жить по-другому? В теории — да. Но идеалы на то и идеалы, чтобы быть недостижимыми. Мы стараемся соблюдать умеренность, но этого не достаточно… Уже не достаточно. Слишком многое в человеческой натуре сводится к поглощению. Менять это — менять людей. Мы внесли коррективы, а дальше… Это то же самое, что уничтожить человечество. Мы это почти что сделали, вот оно — первое поколение.

В том, что говорят крысы, есть доля правды, просто нам сложно посмотреть на мир с их точки зрения. Крысы… Они другие. Они не люди… Что для нас их жизни?.. Мы можем сделать сколько угодно таких тварей… А то, что будет после нас, и будет ли что-то вообще — нас это не волнует. А ведь если я не смогу остановить тьму, все они погибнут, все живое будет уничтожено. Шансов практически нет. Риск огромен, но я готов на него пойти. Я человек, я не могу жить без людей, я даже не могу осознать этого. Защита человечества — мой долг. Все сейчас зависит только от меня. Все эти существа зависят от меня. Они мои солдаты. Да, я готов умереть вместе с ними, но только в стремлении спасти наши жизни — жизни людей. Но сейчас… Не возлагает ли мой долг на меня большую, высшую ответственность?.. Я всегда рисковал… Риск — все или ничего. Не может ли этот риск стать ничем в любом случае? Не изжили ли мы себя на самом деле?..

Наш мир не дает и не забирает наши жизни — только трансформирует… Но нам это понимание дано лишь отчасти. Мы даем жизни, чтобы их поглощать. Мы имеем для этого совершенные средства и чисто потребительский подход. Этот менталитет годится только для тех, кто не располагает такими средствами влияния. Что будет, если Штрауб устоит, если завершить войну? Все начнется заново, по спирали, по расширяющейся спирали… Мы снова будем, как говорят крысы, — «разрушать создавая».

И этот каменный Страж, и «защитник» правы — это тупик, и с каждой новой попыткой все исправить тупик становится все больше — разрастается… Все идет по замкнутому кругу, и сама наша сущность не дает его разомкнуть. Выдвигаются проекты, вроде все всё понимают, а идут по той же дороге… Универсализация, усовершенствование сознания — подобные варианты были встречены с агрессией, их внедрение сопровождалось восстаниями и гражданскими войнами. Люди так и не приняли первое поколение… Да, они бы сменили людей со временем, но эти перемены были бы длительными и мягкими — не такими, как сейчас. Черт! О чем я только думаю?!

Мы взяли власть над всем доступным нам миром — не задумываясь, взяли грубой силой, которую дал нам «интеллект». Власть разума — умеренность. Наша диктатура берет слишком много — она обречена умереть от голода, когда больше нечего будет брать. Мы сами перекрыли все наши дороги. Мы не можем ничего исправить. Может быть, это сможет сделать кто-то другой?.. Не пора ли признать поражение?.. Нет, не сдаться — посмотреть правде в глаза — применить тактический ход. Иногда битва должна быть проиграна, чтобы была выиграна война.

— Айнер, завтракать будем?

— Не сейчас.

— Сам говорил, что сейчас завтракать будем. Ты что, опять в кому впадаешь?

— Почти — я думаю.

— Ух ты!..

— Завтракай сам, Кот.

— Я подожду, раз такое дело…

На подходах к Ивартэну мне придется подставиться, чтобы преодолеть четыре линии наземных пограничных постов. Замершие в вечном холоде машины «видят» все, «смотрят» повсюду, но пересечение — всего лишь несколько секунд — несколько секунд настоящего риска. А дальше… Можно рассчитать воздушные патрули. Первое поколение может устроить сбой на пограничном переходе и снять блокпост… Почти неисполнимо — почти… На высокой скорости может сработать. Но я не могу… Не могу взять на себя такую ответственность, такое бремя… Я не могу уничтожить всех этих живых существ — уничтожить, потому что в данном случае риск так велик, что его можно считать гарантией уничтожения. И не только риск… наша победа не остановит разрушения… Мы заберем все… ничего не останется после нас…

Мы сожрали себя, пожирая все вокруг. Все мы изначально приговорены к смерти — даже бессмертные. И что теперь? Раз уж уходим в небытие, так и всех за собой потащим?.. Мы принимаем смерть с достоинством. Вот только это достоинство, как и наше благородство, распространяется только на нас же самих.

Наши творения, не важно — разумные они или нет — они могут жить. Крысы — плоды усовершенствования сознания. Но это не человеческое сознание. И первое поколение — не люди. А что делает людей людьми? Что это за грань, перейдя которую человек перестает быть человеком? У нас ведь есть и духовность — способность подняться над животной сущностью, над материей. Мы способны пожертвовать благами, пожертвовать собой ради высоких целей… правда, так или иначе исходя из наших прямых интересов…

Не буду задавать себе глупый вопрос, почему решать должен именно я. Так есть. Это тяжелый выбор. Да, я не знаю, что такое жизнь без людей, без цивилизации, без войны и этой разрухи. Я вообще, кажется, не знаю, что такое жизнь…

Вот оно то, что меня все это время пожирало изнутри, терзало ограничители сознания. Я не должен так думать… Но и по-другому не могу…

Это решение должен принимать я. Я готов на все, чтобы переложить его на плечи генерала Снегова, которому под силу и такой груз, но он в Штраубе, и никуда ни попрешь. Сколько бы я отдал за то, чтобы мои бойцы были рядом, чтобы Герф был рядом — чтобы человек был рядом… Но я один. Один, с андроидом и армией крыс. Теперь решения такого порядка принимаю я.

— Что с тобой? Айнер, ты жив?

— Не мешай, Кот.

— Ты уже долго…

«Защитник» смотрит в упор…

— Ты понял, S9?

— Я думаю. Я не знаю… Не могу… Не мешай мне сейчас. У меня не просто крышу рвет! У меня рвет ограничители сознания!

Выхожу в коридор, за мной бежит Крыс-передатчик… Подождал его и посадил на погон. Иду в машинный отсек… Смотрю на транспорты, разворачиваюсь и иду в зал совещаний. В отражении на потолке мечется ворона, пытаясь разлететься по всем пустым светлым коридорам одновременно. Я не могу принять решение. Не могу думать о Штраубе под лучевым ударом и не могу думать о том, что всех этих наших тварей уничтожат… из-за нас… из-за меня. У меня есть возможность спасти их и есть твердая уверенность в том, что это последняя возможность. Мы сметем все на своем пути, если он продлится. И что мне делать? Подставить под удар все эти маленькие жизни ради продления агонии «бессмертных»?!

Я помню, как пал Хантэрхайм — пал не оставив ничего! Я помню сияющие льды, заливаемые хрустальным светом… Помню звон рассыпающегося города. Я помню штурм, помню боль, отчаяние, обожженные трупы людей, исчезающих со схем расположения, исчезающих в зыбком свете расщепителей их отрядов зачисток. И больше ничего… пустота… Эта всепоглощающая пустая тишина… Она методично, последовательно забирала наши города, наши базы, она забрала Хантэрхайм и заберет Штрауб. Она заберет весь наш мир — весь мир… В этой тишине, как статуи, встанут совершенные машины.

Понимаю только то, что не понимаю ничего. Я прямолинейно мыслящий человек с кучей стереотипов… У меня уровень развития S9, но это не потолок — мой интеллект куда как ниже, чем у людей S10, S11, S12… Я еще и не стабильный. Я лейтенант… Что может сделать лейтенант со всей этой разрухой? Весь мой опыт сводится к боевым действиям в горячих точках. Мне некогда было заниматься философией, размышлять о глобальных, абстрактных понятиях. Кое-что я, конечно, знаю, но этого мало… У всего, что говорит «защитник», есть свои мотивы — все они исходят из программного принуждения. Но и у меня тоже… у меня есть ограничители. Я боялся, что их сорвало у D40, а кажется, с ними проблемы у меня. В этом и вся опасность дефектных людей с высокими категориями — если уж что-то не так… Это опасные мысли.

За мной увязался небольшой серый кот. Ну и пусть… По цвету он мало отличается от обшивки бункера, я его даже не сразу заметил.

Я воспринимаю этих существ как дефектные и уродливые подобия людей… при этом я все время понимаю, что они другие. Я вижу в них только недолюдей. Это неверный подход. Весь диссонанс из-за того, что их разум породили люди, и он во многом аналогичен человеческому. Только все они — усовершенствованные варианты. Варианты непринятые нами… У них есть и своя жестокость… Но можно ли вообще считать жестокостью движение этой единой системы?.. Все это такая мелочь по сравнению… Мы осуждающе говорим — «зверская жестокость», а звери с ужасом — «жестокость людей».

На нас не осталось хищника, и мы стали хищниками сами для себя. Стали хищниками в глобальном плане и во все увеличивающихся масштабах. Речь даже не о внутренних конфликтах, не о войне… Эта война была продиктована необходимостью. Хотя так можно оправдать все: не съешь ты — съедят тебя (не важно кто — хищники или падальщики). Дело не в этом… Не война — так техногенные катастрофы… Под нашими сапогами слишком тонкая грань. Война… Может быть, такой упорядоченный вариант конца даже лучше?.. Он не имеет той неуправляемой хаотичной силы уничтожения, которая без разбора сметает все на своем пути. Он может оставить хоть что-то, если… И я — лейтенант — должен принимать такие решения…

Серый кот так и привязался… Топает за мной по пятам. Что ему надо?..

Открываю дверь — меня встречает что-то вроде настороженного гудения с присвистом. К моим излучателям зверье привыкло, скорей всего не в них дело. Поскольку оружия к скингерам я еще не применял, оно никакой реакции с их стороны не вызывает. Правда и я, и мое оружие подвергаемся пристальному наблюдению, но к этому мне не привыкать. Раскрыл ладони — показал, что у меня нет шприца… Так и думал, за недоверчивым сопением быстро последовало доброжелательное хрюканье. Не знал, что скингеры такие звуки издавать могут. Те, что остались на ногах, все-таки как-то связали наличие шприца в моей руке с подобием смерти — пока еще с подобием… А вот эти — лежат на полу, дышат еще. Слабо, тяжело, но дышат. Лежат рядом, видимо, «защитник» их так положил. Подхожу ближе…

Никогда не воспринимал их, как таких же живых существ, как и я. С ними по большей части техника работала, а люди так — присматривали… Генетики за ними наблюдали, корректоры правили, охотники отлавливали, ликвидаторы уничтожали, ну а мы — штурмовики только ели их мясо и носили их шкуры, когда приходилось находиться на леднике дольше часа. Вступать с ними в ментальный контакт никто особо не пробовал — глупые они, примитивные. Давно уже было решено, что все с нашим зверьем яснее ясного. А вот лежат на полу лохматые твари, отпускают в пустоту захолодевшее дыхание… Их не убили сверхнизкие температуры, вымерзшие пустыни, голодные голые камни… они все вынесли, кроме нас. Здесь, в зале совещаний, это особо наглядно — целое стадо полегло. Их почти не осталось, а не так давно они заселяли все территории от Хантэрхайма до Небесного города… Мы их быстро извели — управились за пару дней, когда ледники и холодные камни не справились и за столетья. Я не знаю, что это — чувство вины?.. За себя, за всех нас?.. Или мне просто надо куда-то применить возвращающуюся силу? Кот в таких случаях просто бегает туда-сюда, я, в общем, делаю примерно то же, но в усложненном варианте — мне надо что-то делать. Может, их застрелить? Нет… еще рано…

Опустился на колено рядом с умирающим зверем… Тут же когтистая лапа пригвоздила к полу эту чертову парадную шинель… Со спины подходит еще один здоровенный скингер, робко тычет носом мне в лопатку… Знают же, что нельзя к людям со спины подходить! Мы нажили себе столько врагов, что не можем встречать их никак иначе — только лицом к лицу и при оружии! С трудом пресек резкое движение, чтобы не заехать скингеру локтем под ребра — это не провокация, а знак безграничного доверия ко мне. Отмахнулся от этих косматых зверюг, как от мух — когти зацокали по полу, заскреблись где-то под засвеченным до полной невидимости столом. Надо же, отогнал, даже не применяя силу… Они как-то чуют, что с остальными плохо дело — близко не подходят, не шумят. Кладу руку на шкуру лежащего зверя — пальцы путаются в лохмах. Такая шкура — ни пульс не проверишь, ни температуру… Вчитываюсь в ментальный фон — глухо. D40 для них все, что мог, сделал… Но он — машина, он только медикаментами помочь может — создание полутьмы. Не знаю, получится у меня или нет — этого никто никогда не делал, насколько мне известно…

Серый кот оказывается притащился сюда за мной… Скребет лапой шкуру лежащего скингера, дерет когтями густой подшерсток.

— Давай быстро когти убирай!

Кот стряхнул с когтистой лапы вырванные клоки скингеровского меха, чихнул, перепрыгнул через своего подопытного, остановился передо мной. Это очень гибкий кот, и, кажется, не такой трусливый, как мой.

— Все равно пульса нет…

— Ты хоть знаешь, где сердце?

— Там, где стучит.

— Ну да… А что, если в голове стучит?

— Многие утверждают, что сердце перемещается.

— Это кто? Творцы сказок про охоту на крыс?

— Ты человек?

— Как будто ты не знал.

— Я кошка.

— И что?

— Да ничего. В легендах вы не такие злобные, а в одном предании, даже благородные.

— Одно предание еще ни о чем не говорит.

— Ты лейтенант Айнер?

— Да, я.

— Я тебя рассмотреть тогда не успела. Ты меня за хвост схватил…

— Теперь насмотрелся?..

— Я кошка. И вообще, мог бы извиниться.

— Я пока еще не сожалею, что уберег твою шкуру от прожженных лучами дыр. Не мешай мне сейчас.

— Я помочь хотела.

— Вы все так… Забываете, что для достижения цели недостаточно желания сделать лучше — нужно еще и понимание, что и для чего делаешь.

— А вы об этом не забываете?

— Нет, конечно. Но помнить о том, что нужно действовать осмысленно и осмыслять свои действия — разные вещи.

— Значит вы не знаете, что делаете…

— Знаем, только редко осознаем в полной мере.

— Расскажи мне еще — еще что-нибудь про людей.

— Хватит с тебя, не то диагноз влепишь. И без этого клиническая картина складывается прескверная.

— Так это же хорошо… В наших легендах говорится, что верный диагноз — первый шаг к излечению.

— Уйди!

— Уйду! Но ты все равно расскажешь! Не сейчас, так потом, но расскажешь!

Кот вроде отошел в сторону, но продолжает вертеться в поле зрения…

— Кот, не мешай мне!

— Не мешать ряды между убиенными скингерами считать?

— Эти твари еще живы! Я их вытяну, если не будешь перед глазами вертеться!

Кот сразу затих… Смышленый и не обидчивый, прямо как мой.

По привычке подключился к «передатчику» — он сидит у меня на плече и думает о чем-то торжественном. Сейчас в закрытом отсеке он отделен от связи, и я принимаю только его непередаваемые мысли. Перенастроил линию на скингера… Мерцающая пустота его фона не выбила из головы крысиные мыслишки, на которых я вроде и не остановил внимание. Они оставили в сознании отпечаток наполненной смыслом решимости. Единственное, что я успел понять — это мысли не о пище, а явно о каких-то высоких материях. Про блокпост на границе в них ни слова — ни один сигнал не прошел…

Сосредоточился на одном из скингеров — сейчас его фон очень слаб, почти неуловим… Ничего — полная тишина, рефлекторное обеспечение остатков жизни… У меня нет опыта в таких делах, но хуже не будет. Когда причина запуска механизма смерти устранена, а мозг проворачивает его по инерции, еще есть возможность остановить эту громоздкую махину — есть тормоз. Ментальная реанимация сознания — стресс, зов… Что-то еще, что я не помню. Главное, чтобы мозг не был полностью отключен от восприятия внешнего пространства — если проводимость сигналов нарушена, но связи не распались, значит смерть обратима. Но ментальная реанимация человека дело другое… Я не знаю, пробьет ли загруженных сингеров первый толчок, смогут ли они принять сигнал — зов — смогут ли вообще что-то воспринять…

Зову… Ответа нет. А черт… Вспомнил крик скингера, которого мы застрелили на лестнице в подземке — вспомнил и послал с предельной для меня концентрацией… Это и предупреждение об опасности, и крик о помощи… Звери задышали чаще и с хрипами… Это же не агония?.. Если я устрою им слишком тяжелый и резкий шок, они могут и не выдержать — отключиться на рефлекторном уровне. Что ж, дерзать так дерзать, раз уж они на меня настроены. Показываю отлов — смятение, страх. Охотники вторглись на замшелую равнину, а бежать некуда — осталось только прятаться, ждать, кого выберут, кого заберут без возврата. А дальше надо решать — сопротивляться до смерти или сдаться смерти сразу… Это просто визуальный ряд, который может вызвать только их реакцию — ничего больше. Но эффект есть — их дыхание стало еще чаще… Значит нужно поднять напряжение.

Скингеры боятся и ненавидят коррекционную технику — эти «иглы» и увидеть не просто, но звери их всегда чуют. Действительно, внедрение в ДНК штука скверная. Для скингеров применение таких технологий — настоящий кошмар… Слежу за показателями только по ментальному фону — пошел сигнал, сердцебиение участилось, есть движение — озноб. Теперь нельзя останавливать поток. Осталось только вынудить зверей отозваться, заставить действовать в реальном пространстве. Для этого достаточно поднять уровень стресса. Для скингера нет ничего хуже точечных лучевых ударов с воздуха… Ну, других они просто не знают, сравнивать не с чем. Этого им мало не покажется… Вспышка света, ползет и окатывает с головы до ног звуковая волна, ударная забрасывает комьями земли, вырванными клочьями мха, присыпает пылью, осыпает осколками… Один зверь дернул лапой!.. Это уже не рефлекторный импульс! Он хрипит — похоже на кашель… Теперь снова зов… Хрюканье скингеров, мшистые лужайки… Даже не забыл упомянуть про корни… Такое лакомство достать тяжело — корни глубоко под землей, нужно рыть… Эти твари отзываются… отзываются сокращением мышц, вот и когти собрались в подобие лопаты… Снова зов…

Нет, ничего. Глухо. Всего лишь «копательный» рефлекс. Хватит. Не получается. Больше на агонию, чем на пробуждение смахивает… Может, лучше сразу пристрелить?.. Нет уж, пусть сами. Не вышел из меня реаниматолог, несмотря на все воодушевление. Они не разумные существа — с ними такие вещи, наверное, не проходят.

Просто стою посреди двух рядов косматых тушь. Хоть для меня все так и остается повисшим в воздухе, крышу уже не рвет. О чем я только сейчас думаю?.. Точно не о том, как подтвердить поддельный приказ чужим «именем» и поставить государственную «печать» на фальшивые документы. Я слишком много времени провел среди всякого зверья… Много? Две недели… Это время пронеслось, как целая жизнь — не прошло, а именно пронеслось… В полубессознательном состоянии и не такое случается.

Серый кот снова маячит перед глазами…

— Лейтенант Айнер, ты закончил?

— Да. Наверное, да.

— Как ты это сделал?

— Что? Довести кого-то до агонии — да без проблем.

— Что это значит?

Опять все сначала — что это значит, а это что такое, почему так, а не эдак?..

— Это очень злой и прямолинейный сарказм.

— А что это такое?

— Неважно.

— Зачем ты улыбаешься? То есть, ты же не улыбаешься. Думаешь, я не заметила, что ты только поднял угол рта?

— Признаться честно, да. Даже люди не всегда такие штуки замечают.

— Люди не проводят анализ ментального фона?

Серому коту все-таки удалось привлечь мое внимание — я остановил на нем расползающийся по помещению взгляд.

— Люди-то проводят — по крайней нужде. Но то, что ты… Вот уж не знал, что вы, коты, способны на такой анализ.

— Теперь будешь знать. Я могу назвать и активные участки твоего мозга — по-кошачьи, конечно.

— Можешь не стараться, я в курсе.

Кот вынудил меня быстренько вчитаться в его фон — вроде ничего подозрительного, просто блеснуть хочет — наредкость тщеславное существо.

— От чего скингеры так нервничают?

— Они не нервничают, это агония.

— Они нервничают. И ты тоже. Оно и понятно — ты ведь так долго не протянешь… Я знаю — твоя болезнь тебя скоро погубит.

— Что за бред?!

— Ты же сказал, что тебя поразил сарказм. От него умирают очень быстро.

— С чего вдруг?

— Нас тоже убивает что-то подобное. В древних легендах рассказывается о том, как человек дал нам имя врага, но не дал оружие…

— Не путай сарказм с саркомой!

— Я ничего не путаю. «Это» что-то вроде «того».

— Ну да. Если так посмотреть, чужеродное образование в сознании или в организме — все едино — чужеродное образование. А вообще паразита с верным соратником ровнять не следует.

— Так это разные заболевания?

— Безусловно.

Уселся на диван, согнав скингера и стряхнув клок его серебристого меха — поставил излучатель упором в пол, оперся на него, как на костыль, и наклонился к Серому коту, примостившемуся у моих ног. Ничего, сейчас и эта любознательная шкурка с хвостом деру даст… Я уже заметил, что это серьезный, деловой и уверенный кот, иногда даже его взгляд кажется осмысленным.

— Бывает, что в иммунной системе происходит сбой — клетки изменяются, перерождаются в паразитов, разрастаются в злокачественную опухоль, которая быстро расползается, увеличивается и испускает в организм яды. Только сразу предупреждаю, не сравнивай систему развития опухоли с моделью нашего общества.

— Упреждать такую бестактность просто грубо.

— Моя грубость обойдется тебе дешевле, чем твоя.

— Это и есть сарказм?..

— Почти.

— Почему ты нас всерьез не воспринимаешь?

— Потому, что вы себя слишком серьезно позиционируете. Это позволительно только «защитникам» и людям S12.

— Но почему!?

— На данный момент нет никого, кому их интеллект покажется несоответствующим заявленному уровню.

— Так ты умрешь от сарказма?

— Вот уж не знаю. О таких вещах можно судить только в зависимости от того, на кого нарвешься. Унтер-офицеры от безвыходности придумали себе утешение — говорят, что отсутствие чувства юмора не значит, что его и вовсе нет.

— Сарказм — это шестое чувство…

— У кого как. Это тоже такое чужеродное образование… только воображаемое. Оно ядовито, но скорее относится к защитным свойствам — все потому, что яд изнутри наружу выводит. Хотя, наверное, саркома — это тоже защита — защита планеты.

— От чего?..

— От перенаселения — она предназначена для тех, кого ни голод, ни холод не берет.

— Странный ты, Айнер… Злой такой…

— Не злой, а обозленный.

— А что разница есть?

— А то как же? Злоба изнутри исходит, а озлобленность извне провоцируется.

— И от чего ты вдруг так озлобился?

— От того, что понимаю, что происходит.

— Как интересно. Мы тоже иногда злимся, только обычно, когда не понимаем, что происходит. Знаешь, у нас есть болезни…

Кот, видимо, ждет реакции с моей стороны…

— Чего ты хочешь, Серый кот?

— Почему они появляются? Ну… Болезни почему появляются?

— По-разному. Это сложные процессы.

— Ну и что, что сложные? Мне нужно это знать.

— Не сейчас.

— Но ты должен. Я знаю, что люди могут лечить все болезни… Ты должен нам это рассказать, пока еще жив.

Вот как зарождались первые врачи и ученые…

— Вы все такие любопытные?

— В общем, да…

— Чрезмерное любопытство штука опасная.

— Почему?

— У крыс спроси, они тебе лучше объяснят.

— У крыс? Я не понимаю.

— Потом поймешь — когда с крысами пообщаешься.

— Может, ты их все-таки успокоишь?..

Скингеры не бьются в агонии?.. Нет… Просыпаются…

— Уйди, Серый кот!

Они действительно очень нервничают и боятся. Не очень приятное пробуждение я им устроил, но по-другому не умею. Главное, чтобы сейчас они с перепугу не разорались.

Приходят в себя — ментальный фон постепенно концентрируется… Они на раздражители реагируют — щурятся от света. Дальше пусть сами, а я понаблюдаю. Переключился на линию своего «передатчика» — он уже пару секунд погон царапает…

— Ты вернул им жизнь…

— Не совсем — они не умерли, просто спали.

— Ты вернул им жизнь — только волей.

— А то как же? Но до этого «защитник» вколол им нейтрализаторы. Просто им толчок нужен был.

— Ты можешь…

— Крыс, вы связь наладили?

— Да.

— Иди узнай все и доложи.

— Иду.

Не могу больше думать, а то у меня в голове короткое замыкание будет. Наблюдаю, как у скингеров подергиваются лапы, уши, как они начинают шевелить носами, вычесывать колтуны…

Крыс вернулся быстро, весь взъерошенный — сам дверь открывал…

— Как обстановка за Шаттенбергом?

— Все по-старому.

— С Ивартэна патрули не сняли?

— Нет.

— И блокпост с подземной границы не сняли?

— Ничего не изменилось в защите Ивартэна.

Все удовлетворение от того, что вытащил скингеров из пустоты, как рукой сняло.

— Ясно. Шаттенберг патрулируется?

— Реже, чем обычно — только север, северо-запад.

— И то хорошо. Все, отключаюсь. Надо подумать.