Последний год

ГЛАВА ПЯТАЯ

Николай все-таки тревожился по поводу затеянного им приема рабочей депутации. Он не разделял страхов Фриде- рикса и генерала Воейкова, которые считали, что рабочие могут устроить против него какие-то эксцессы. Воейков даже предлагал во время приема расставить в зале сотню преображенцев. Николай это неуемное усердие высмеял: «Кого же я тогда буду принимать? Преображенцев?»… Нет, нет, в этом он целиком полагается на охранное отделение и свою личную охрану во главе с генералом Спиридовичем. Его тревожило другое — он не знал, как лучше провести этот прием, чтобы не стать мишенью для насмешек в той же Думе.

Он решил посоветоваться об этом с умным Хвостовым.

Хвостов был принят незамедлительно, и вот он уже сидел в кресле перед столом царя.

— Алексей Николаевич, я пригласил вас только по одному вопросу — о приеме мною депутации рабочих…

— Все подготовлено, ваше величество, — отозвался Хвостов. — Даже известны имена членов депутации. Я позволил себе сам решить количество, их будет одиннадцать человек. Больше не надо, ваше величество.

— Да, да, вполне достаточно, если с каждым по два слова сказать, уже нужен целый час.

— Весь регламент приема, ваше величество, тридцать минут.

— Хорошо бы уложиться… Время невероятно дорого.

— Беречь ваше время — моя обязанность.

— Ну а кто же они будут, эти мои гости? Хвостов отыскал в папке нужную бумажку:

— Все они, ваше величество, с вагоноремонтного завода.

— А почему все с одного завода? Эффектней было бы представительство более широкое.

— Ваше величество, вы соизволили высказать пожелание, чтобы этот прием был подготовлен поскорее, а проверка каждого нового депутата потребует времени. Еще соображение такое: этот завод хорошо работает и там уже давно не было никаких беспорядков, так что пусть остальные поймут, что именно поэтому данный завод и удостоен чести послать депутацию.

— Не лишено, не лишено, — задумчиво согласился царь.

— Доложить поименно, ваше величество?

— Ну-ну…

— Возглавит депутацию управляющий заводом потомственный почетный гражданин господин Станков. Личность сильная и ничем не замутненная. Далее идут: мастер из кузнечного цеха Александр Серов, из столярного — Михаил Попов, из механического — Василий Делов и, наконец, из категории недавних крестьян, теперь рабочих: Михаил Кузнецов, Дмитрий Абашкин, Амон Павлов, Прокофий Лебедев, Прокофий Каганов, Иван Рыбак и Николай Бойков. Все, ваше величество.

— А что это там за Каганов?

— Каганов? — Хвостов заглянул в свою бумажку и рассмеялся — Моя ошибка, прошу извинить, ваше величество, я неправильно прочитал: не Каганов, а Качанов. Прокофий Качанов.

— И что это там за имя… Амвон?

— Не Амвон, ваше величество, а Амон. Представьте, есть такое имя, проверили по святцам.

— Чего только нет в России, — тихо посмеялся царь.

— Все есть, ваше величество! Как в Греции! — улыбнулся Хвостов.

— А при чем тут Греция? — нахмурился царь.

— Это в пьесе господина Чехова «Свадьба» один грек то и дело повторяет за пьяным столом, что у них в Греции все есть…

Царь рассмеялся:

— Конечно, где-где, а уж в Греции все есть… Но почему так много недавних крестьян?

— Не случайно, ваше величество. Эти еще не прошли, так сказать, пролетарского образования, и они не будут особо разговорчивы…

Царь улыбнулся:

— Понимаю… участники депутации уже знают, что будут у меня?

— Ну что вы, ваше величество! — даже обиделся Хвостов. — Как можно кого бы то ни было загодя уведомлять о подобном? Все они проверены нами тщательнейшим образом, но с соблюдением всех мер, чтобы им самим ничего не стало известно. Мы их доставим в Царское Село в казармы полка охраны, а потом оттуда уже прямо сюда, во дворец. Тут расчет еще и на потрясение их умов, — улыбнулся Хвостов. — Словом, все готово, ваше величество. Соблаговолите назначить день и час.

— Это надо сделать до открытия Думы, — сказал царь, перелистывая странички настольного календаря. — Вот, лучше всего в понедельник, двадцать пятого января.

— Слушаюсь, ваше величество… Но вас не смущает, что это понедельник?

— Наоборот. Рабочий день, а у них получится праздник.

— Действительно это хорошо, ваше величество, — Хвостов сделал пометку на своей бумаге. — Вы, ваше величество, соизволили распорядиться об открытии Думы. Уже есть ваше волеизъявление насчет дня точно?

— Не будем торопиться с объявлением дня, но, думаю, где-то десятого — пятнадцатого февраля. Я собираюсь назначить одновременно заседание Думы и Государственного совета. Пусть будет постоянный противовес серьезности болтливой Думе.

— Это очень умно, ваше величество… Но я позволю себе просить вас, чтобы о дне открытия Думы я был извещен хотя бы дня за два.

— Я сделаю такое распоряжение. А что есть у вас по думскому вопросу?

— Всякое, ваше величество. Как обычно, в нашем обществе идут разные толки. Время сложное, и тем больше всяких оракулов. — Хвостов положил перед собой и раскрыл папку. — Вот, к примеру… Типичное из салонной и кулуарной болтовни… Дума-де должна свалить правительство и создать правительство доверия.

— На всех перекрестках болтают об этом, — осерчал царь. — А я просто не могу уяснить себе, что это такое — правительство доверия? Кто им нужен в это правительство?

— Ясно кто, ваше величество, — тихо и огорченно ответил министр. — Родзянко… Милюков… Гучков и так далее.

— И даже Гучков? — поднял брови царь. — Кстати, как там с его болезнью?

— Плох, очень плох, — безразлично ответил Хвостов. — Но он, ваше величество, последнее время сильно поднял свои акции тем, что их военно-промышленный комитет кое-чего добился с производством оружия.

— Это же результат усилий всего государства! Как можно на этом спекулировать какой-то отдельной личности? А если Гучков умрет, то все дело станет? Чушь! Наконец, почему эти… правительство доверия, а все другие без доверия? И за что доверие именно и только этим? — Царь так осерчал, что выговаривал это Хвостову, с такой злостью глядя на него, будто он главный виновник этой непонятности.

— Ваше величество, все тут более чем ясно, — заговорил Хвостов, когда монарх малость поостыл. — Доверие только тем, кто критикует правительство. Вы, ваше величество, изволили точно выразиться — спекуляция. Теперь выходит, что хорош только тот, кто мажет дегтем ворота государственной власти.

— Мне это надоело, — тихо произнес царь. — Мое доверие — вот главное доверие. И только так!

Истина, наше величество, — согласился Хвостов. И, решив несколько пригасить опасный гнев царя, добавил — Истины же ради следует уточнить, что эти разглагольствования о правительстве доверия весьма поименны.

— То есть? — насторожился Николай.

— Мы всех крупных и мелких спекулянтов знаем поименно, и список их не так уж велик. Опасность в другом — в нынешней атмосфере всесветного критиканства само это словечко «доверие» весьма привлекательно, и многие люди клюют на него вслепую. Опять же не случайно за это словечко ухватились и социал-демократы, этим все в руку, что может завлечь слепых людей в их сети. Мы попробуем показать в прессе нескольких таких наиболее рьяных крикунов на эту тему. Я уже об этом доверительно говорил с некоторыми редакторами и вооружу их соответствующим материалом. Недавно, к примеру, мы получили неопровержимые данные об одном крупном чиновнике-путейце — он гребет взятки лопатой и при этом кричит о правительстве доверия.

— Великолепно! — воскликнул Николай, любовно смотря на своего министра — вот же человек в его правительстве, который умно действует сам… — Алексей Николаевич, подорвать доверие у кричащих про это доверие — это шаг чрезвычайно полезный.

— Сделаем, ваше величество… — Хвостов помолчал, вздохнул и сказал просительно:

— Ваше величество, соизвольте разрешить мне высказать одну не очень приятную мысль?

Царь нахмурился:

— Высказывайте…

— Ваше величество, благодатную почву для критики власти создает Григорий Распутин… — Хвостов увидел, как в это мгновение лицо Николая буквально потемнело, но он решил сказать все, ибо сейчас это был для него вопрос жизни и смерти, он уже точно знал, что Распутин и его шайка роют под ним яму, и не желал пассивно ждать, пока его в эту яму свалят.

— Ваше величество! Я, конечно, могу и заблуждаться, даже сам хотел бы ошибиться, но факты, которыми я располагаю… Освободите, ваше величество, мою совесть от свинцовой тяжести, разрешите мне представить вам обстоятельную записку…

— Необязательно, — отрезал царь. — Надоело, Алексей Николаевич, надоело! Все это совершенно несерьезно, сенсация для приказчиков, а не тема для этого кабинета.

— Ваша воля — закон, — послушно склонил голову министр. — Я только обязан, ваше величество, заметить, что и тут мною движет беспредельная любовь и преданность вам и трону.

— Верю, — негромко отозвался царь и, надвинувшись грудью на стол, сказал: — Давайте-ка лучше поговорим о том, как провести прием депутации, чтобы она осталась довольной.

— Почему же это быть ей недовольной? — чисто автоматически спросил Хвостов.

— Я беспокоюсь, чтобы прием не стал ненужным ни мне, ни им, и полагаю, что вы продумаете и это, — сердито выговорил царь.

— Я продумаю, ваше величество.

— Дайте мне хотя бы справку об этом заводе. Хорошо бы знать, нет ли каких конкретных нужд у тех, кто будет в депутации, чтобы я мог на них отозваться.

— Это будет сделано, ваше величество. Но хорошо известно, как умеете вы задушевно говорить с людьми, вызывая их на откровенность, и если вы каждому скажете хоть одно слово, это станет ему памятным на всю жизнь.

Царь встал.

Хвостов, низко кланяясь, попятился к двери…

Ох как трудно быть министром в государстве Российском…