Последняя тайна

Поле битвы

Монтиагро выключил звук телевизора.

— Я ничего не понимаю, ваше преосвященство, — сказал Уайетт.

— Очень скоро поймете. Идет война, Томас. Каждый миг, каждую секунду, с каждым вдохом мы воюем за свои жизни — за свои души. Это такая же война, как и те, что велись в десятках страшных, страдающих, кровоточащих уголках нашей планеты. Война, в которую мы вовлечены, началась очень давно. И она не закончится, пока не одержит верх одна из сторон — те, кто верит, что в человеческом сердце живет добро, или те, кто видит там один лишь мрак.

Нунций взглянул на экран, где передавали прямой репортаж.

— Вы не знаете об этом, но мы находимся на поле битвы. Церковь в самом центре войны за человеческие души. — Он посмотрел на Уайетта. — И для того, чтобы выиграть эту битву, нам нужен такой человек, как вы. Вы знаете законы человеческого поведения. Один из способов, к которому прибегают наши враги, чтобы выиграть войну, таков: они заставляют душу совершить тягчайший грех — грех самоубийства. Мы воюем с армией, которой предводительствует Сатана. Нефилимы тщательно готовились к дню, когда они отомстят Богу и отберут у Него то, чем Он дорожит больше всего, отберут венец Его творения — человека.

— Нефилимы?

— Потомки падших ангелов, восставших против Бога и низвергнутых из рая после битвы на Небесах.

— То есть, по-вашему, все самоубийства на земле — что-то вроде демонического наваждения? — спросил Уайетт. Хотя он и не особо верил в чертей и демонов, но очень хотелось принять такое объяснение. Оно снимало с него груз вины за провал в инциденте с самолетом. Все-таки одно дело — отговорить от самоубийства человека, и совсем другое — вести переговоры с демоном.

— Не все, — отозвался Монтиагро, — но мы считаем, что война набирает обороты.

— Почему?

Архиепископ Монтиагро указал на телевизор:

— Потому что знаков, мистер Уайетт, становится все больше.