Повести монгольских писателей. Том второй

НА УРТОННОЙ ДОРОГЕ

Изматывающая, беспощадная жара стояла в начале лета 1929 года. Подъехав к холму, огибаемому уртонной дорогой, Бат натянул поводья и вытер влажный лоб. Ну и духотища! Степь кругом будто вымерла. Она была исчерчена полосами сухой пыли, осевшей после пробежавшего по ней табуна, и от этого казалось еще жарче. Бат оглянулся и поискал глазами отставшего проводника. Заметив, что его ждут, тот замахнулся на коня кнутом, и животное пошло рысью. Старый проводник был одет весьма живописно — белый головной платок, завязанный тугим узлом, тэрлик из коричневой ткани и желтая куртка. Сидел он боком, свесив ноги в одну сторону, и часто посматривал на шедшего следом другого коня, груженного дорожными кожаными сумками.

«Нет, пора сделать хотя бы небольшой привал», — подумал Бат и спешился. Удивительное место на земле эта пустыня Гоби! А миражи? Вот опять вдали показался причудливой архитектуры дворец на берегу синего озера. Озеро… Только вчера Бат оставил родные края и отчий дом на берегу настоящего синего озера Хохбурдэ. Там было очень красиво, и все знакомое, все родное… Но ничего не поделаешь — служба есть служба.

Бату вспомнилось смуглое, словно лакированное лицо отца. «Служи хорошенько, — говорил он, прощаясь с сыном. — Работа таможенника — дело не простое, но, думаю, оно тебе по плечу. Только нас не забывай!»

Бат вздохнул и опустился на большой валун подле самого обона. Он достал из-за голенища трубку, красивую, с зеленым нефритовым мундштуком, и потянулся к новенькому парчовому кисету, висевшему на поясе. Это был подарок… Перед глазами Бата встало девичье лицо. Черные тугие косы, перевитые зеленым шнуром с кистями на концах, спускаются вдоль стройной спины до самых пят. Это она старательно расшила кисет, и сейчас в каждом стежке орнамента он чувствовал тепло ее рук.

— Когда ты вернешься? — с деланным равнодушием спросила она, а у самой, поди, сердце билось, как у перепуганной птицы.

— Через год. Приеду и заберу тебя с собой.

— Для того, кто очень ждет, будущее лето наступит не скоро…

— Что ты, любимая, время пролетит быстро. Как только приеду на место, письмо тебе напишу. Ответишь?

— Отвечу. Счастливого пути тебе, Бат, — и, неожиданно посмотрев ему прямо в глаза долгим любящим взглядом, протянула кисет. — Это тебе на память. Сама вышивала…

Подъехал проводник, и Бату пришлось оборвать приятные воспоминания.

— Ты, паренек, видать, привык по уртонам скакать, за тобой и не угонишься.

Бату стало неловко — перед кем показывал прыть, перед стариком! Он принялся осматривать кладь.

— Веревки ослабли, — сказал старик.

— Сейчас подтяну, — отозвался Бат. — Знаете, почему я быстро ехал? Когда мчишься галопом, немного ветерком обдает. У вас в Гоби всегда так жарко?

— Ну, сегодня еще не очень жарко. Бывают дни и погорячее этого. Слыхал поговорку: «Рыба ищет, где прохладней, а гобиец — где пожарче»? Мы, гобийцы, и к жаре привычные, и к холоду, поэтому я сейчас особой жары и не чувствую. А ты сам-то из каких краев?

— Из западного хошуна. В Баядэхэме буду служить на таможне. Сколько еще осталось перегонов до Баядэхэма?

Проводник ответил не сразу. Он достал из-за пазухи табакерку с коралловой крышечкой, не спеша открыл ее, втянул носом добрую понюшку табака.

— Тебе, парень, не близкий предстоит путь. Впереди еще горы Гурван-сайхан. После них до Баядэхэма останется… погоди, сейчас прикину… ну да… конечно, не менее двух уртонов…

— В тех краях тоже пески?

— Этого добра в Гоби всюду хватает. Но вот земля у нас богатая, только не каждый может это заметить.

— Чем же она богата?

— В старину Гоби называли кладовой сокровищ.

— Вот как? — заинтересовался Бат.

Старику пришелся по душе интерес Бата. Указав на далекие песчаные бугры, подернутые синей дымкой, он повел рассказ:

— От тех холмов к югу и начинается настоящая Гоби. Там под песками лежат несметные сокровища. Много раз мне случалось водить караваны через гобийские пески, и я знаю, что такое долгий путь. В дороге каких только историй не наслушаешься! И в каждой из них есть своя доля правды.

Старик откашлялся и, усевшись поудобнее, продолжал:

— Это было еще в старые времена. Один юноша оказался в безводной пустыне. Долго он ехал верхом на верблюде, а потом верблюд выбился из сил и улегся в песок. Сколько ни старался юноша поднять его, все было напрасно. Устал, видать, верблюд. Тогда юноша решил заночевать в пустыне. Привалился к верблюжьему боку и заснул. Утром проснулся и ощутил острую жажду. Принялся он изо всех сил песок рыть. Из ямки сыростью потянуло. Выбрал юноша еще немного песку. Видит — шкатулка. Открыл крышку, а в шкатулке полно серебра. Обрадовался юноша, стал копать дальше. Еще сильнее сыростью запахло. Копнул поглубже — опять шкатулка, а в ней золото насыпано. Юноша от радости едва разума не лишился. Копает он, значит, дальше, видит — чудный свет из-под земли струится. Настоящая радуга! И возникла из радуги красивая девушка. Такая красивая, что красотою могла поспорить с солнцем или с месяцем. «Зачем ты роешь песок?» — строго спросила она, подняв брови. «Пить хочется! Хочу воду найти». — «Что же, тебе вода дороже серебра и золота?» — «Дороже!» — ответил юноша. «Ладно, будет тебе тогда вода!» С этими словами взяла девушка горсть песку и развеяла его по воздуху. И тотчас забил фонтан. И превратилась пустыня в цветущую степь. А девушка, говорят, вышла замуж за того юношу, — закончил свой рассказ старик. — Ну ладно. Давай поедем дальше, лошади уже отдохнули.

— Интересное предание вы мне только что рассказали, — нарушил молчание Бат. — Много богатств в недрах вашей земли. Дайте время, выучимся разным наукам и добудем сокровища, мы ведь теперь сами хозяева своей страны.

— Верно, сынок. Ты и твои сверстники родились в счастливое время. Мне бы вернуть молодость…

НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Заночевав на уртонной станции Босго, путники на другой день после обеда прибыли в Хэвтэгийн Наранбулак. Проводник достал из-за пазухи карманные часы на длинной цепочке, взглянул на циферблат и с удовлетворением произнес:

— Примерно так я и рассчитывал — приехать часа в три.

Бат осмотрелся. Их окружало море золотистого песка Повсюду узорчатые следы ящериц. Стрекочут цикады, трещит саранча. Что же ждет его здесь, на новом месте? — подумал Бат. — Трудное задание дал ему Центральный Комитет ревсомола{1}, но доверие всегда вдохновляет человека…

А эта большая белая юрта, видно, и есть контора таможни. Подъехав к юрте, Бат с проводником вошли внутрь. Пусто. Луч солнца, проникший через тоно, золотой стрелкой пересекал поверхность стола. Стол был низкий, на коротких ножках. Тяжелая мраморная чернильница. Рядом не кисточки, а ручки с железными перьями. Верная примета современного учреждения! Справа за занавеской виднелась кровать с грудой войлочных матрацев, у стен мешки и узлы. Судя по всему, хозяин юрты готовился к отъезду.

Хотелось пить. Бат взял с полки единственный латунный кувшин с узким горлышком, но тотчас поставил на место. Кувшин был пуст. Проводник внес дорожные сумки. Несколько минут он и Бат сидели молча.

— Неужто в юрте нет ни глотка воды? — спросил проводник.

— Ни капли, — подтвердил Бат.

Старик нахмурился.

— Ничего не поделаешь. Поеду-ка я назад. По дороге загляну в какой-нибудь аил, там обязательно напоят человека.

Проводник простился с Батом и уехал. Поджидая хозяина, Бат прилег на кровать и незаметно задремал. И приснился ему сон: девушка, с которой он недавно расстался, стоит на поляне, заросшей ярко-зеленой травой и цветами, и помешивает половником айрак в большом чане. «С приездом тебя, дорогой Бат», — говорит она и подносит ему полную чашу ароматного напитка. Бат, как полагается по обычаю, принимает ее обеими руками.

«Пей, дорогой, — приговаривает девушка участливо, — и где это ты так измучился?»

Очевидно, девушка произнесла эти слова слишком громко. Бат проснулся и поднял голову. Издалека доносился конский топот. Бат прислушался и вскоре отчетливо различил людской говор. Он сел на кровати, застегнул воротник и пригладил волосы. Обитая войлоком дверь отворилась, и в юрту ввалился пожилой мужчина. Он с первого взгляда не понравился Бату: лицо у него было рябоватое, красное, глаза словно кровью налились. От незнакомца попахивало спиртным. Оглядев Бата недобрым взглядом, рябой сердито спросил:

— Ты кто такой? Зачем забрался в казенную юрту?

— Погодите, — остановил его вошедший следом человек в поношенном дэле из коричневого шелка, с худым лицом и черными, свисающими по углам рта усами. — Может быть, это и есть новый начальник таможни.

— Да, я назначен начальником, — подтвердил Бат. — В юрте никого не было, вот я и решил обождать хозяина, прошу извинить.

— Так ты и есть бывший писарь из хошунного управления Хан-хогшин? — спросил рябой.

— Именно так, — ответил Бат.

— Гм… Я-то думал, на мое место пришлют человека постарше, опытного. А имеешь ли ты представление о работе таможенника?

Эти слова покоробили Бата.

— А почему, собственно, вы разговариваете со мной таким тоном? У меня есть направление из соответствующих государственных органов и путевка Центрального Комитета ревсомола. Я приехал сюда работать для народа, для родины.

— Фу, какие речи! — презрительно сказал рябой. — И сам ты, поди, тоже член ревсомола? Из тех, кто заставляет девок косы обрезать?

Бат вспыхнул, но от резкого ответа, так и вертевшегося на кончике языка, удержался. «А вы, уважаемый, — мысленно произнес он, — видимо, из тех, кто, не видя воды, уже подбирает полы дэла».

— Вас распалила водка, и вы не ведаете, что говорите! Позорить высокое звание члена ревсомола никому не позволено.

Худощавый тронул Бата за плечо.

— Дорогой Бат, Дамдин до сегодняшнего дня был здесь начальником таможни. Он сдаст дела и уедет. Сегодня, накануне отъезда, он ходил в гости, выпил молочной водки, и его разобрало. А меня зовут Чой, я представитель местных властей. Может, сразу и займемся делами?

Бат взглянул на Дамдина. Тот как-то сразу сник.

Пока разговаривали о делах, солнце в тоно померкло. Все трое вышли на свежий воздух. Вдали показался старик. Он нес в поле дэла аргал на растопку.

— Базар-гуай, — сказал ему Чой, — где вы запропастились? Приехал ваш новый начальник, и он, наверное, умирает от жажды. Приготовьте ему чаю и чего-нибудь закусить.

— Я ходил верблюдов пригнать и замешкался, — с мягкой улыбкой сказал Базар и поспешил в юрту. Через несколько минут в котелке уже весело булькала закипающая вода. При свете огня Базар выглядел вовсе не стариком. Это был, конечно, не молодой человек, но крепкий, широкоплечий, с удивительно добрым лицом, обрамленным густой бородой.

— Вы здешний истопник? — спросил Бат.

— Только по совместительству, юноша. Прежде всего я — охранник пограничного караула при нашей таможне.

— Ну, как на границе, спокойно?

— Пока тихо, — прищурился Базар. — Отрезок границы, который охраняет наш караул, приходится на горные отроги Овота и Дзулунга.

Он налил горячий чай в большую деревянную чашку и подал ее гостю. Поставил перед ним тарелку с сушеным творогом.

В первую ночь на новом месте Бат долго не спал — разговаривал с Базаром. По словам охранника, бывший начальник таможни Дамдин был человеком хитрым, жадным и вдобавок нечистым на руку. «Придется держать ухо востро, — тревожно подумал Бат. — Неизвестно еще, какое наследство оставил мне этот Дамдин».

ПЕЧЕНЬЕ И ВОДКА

Для нового начальника таможни, посланца ревсомола Бата наступили трудовые будни. Вот уже десять дней, как он взимает с проезжих таможенные сборы, выписывает квитанции и пропуска. Люди попадались всякие. С одними он расставался друзьями, с другими прощался холодно. Случалось, его обижали… Но на провокации Бат не поддавался, только стискивал зубы да молча сжимал кулаки.

За это время Бат познакомился со многими местными жителями. Араты относились к нему дружелюбно: особенно симпатизировал Бату Алаг, человек лет тридцати, горбоносый, с красивым овальным лицом, всегда приветливо ему улыбающийся. Одевался Алаг щеголевато: яркий шелковый дэл, подпоясанный атласным поясом, ладно облегал его плотную, крепкую фигуру. Войлочную шляпу он носил слегка набекрень. Алаг неплохо играл на моринхуре. Характер у Алага был общительный и покладистый. Последнее время Алаг зачастил на таможню. Иногда он целыми вечерами просиживал у Бата, играл на моринхуре, рассказывал смешные истории…

— И как ты, молодой парень, можешь жить в этом захолустье один? Завел бы себе какую-нибудь хорошенькую девушку — сразу стало бы веселее. Есть у меня на примете… в монастыре ламы-гэгэна. И собой хороша, и нарядов у нее вдосталь. Хочешь, познакомлю?

Сейчас, вспомнив эти слова Алага, Бат едва не прыснул со смеху. Разговоры о девушках между мужчинами — дело обычное. Но почему разглагольствования Алага не нравятся Базару? Когда гость ушел, Базар сердито буркнул: «Пустомеля этот Алаг».

После завтрака Бат послал Базара за старшиной группы, разбившей стоянку в лощине, а сам принялся приводить в порядок регистрационную книгу. Бат уже просмотрел последние записи, когда в юрту вошел бородач в черном шелковом дэле с длинными разрезами по бокам. Бородач был не один, за его спиной переминался с ноги на ногу маленький толстый человечек, очевидно, слуга. И он, и его хозяин вежливо поклонились Бату. Ответив на приветствие, Бат усадил посетителей на специально разостланный для гостей в северной почетной части юрты войлочный коврик и перешел к телу.

— Приступим к формальностям, — сказал он. — Откуда и куда следуете?

— Естественно, из-за кордона. Направляемся в район Кобдо{2} с остановками в Цонж и Бар, — ответил бородач, старательно выговаривая каждое слово. По лицу его скользнула какая-то неестественная улыбка, словно человек чего-то не договаривал. Это не укрылось от внимательного взгляда Бата, но он продолжал спокойно расспрашивать:

— Сколько человек в группе? Сколько вьючных верблюдов?

Бородач покосился на слугу.

— Сколько? Пять-шесть человек и десятка три верблюдов с грузом. И должен вам сказать, господин начальник, мы очень торопимся. Нельзя ли поскорее закончить формальности и разрешить проезд? Я в долгу не останусь. — С этими словами он взял из рук слуги узелок. Развязав его, бородач поставил на стол перед Батом красивую картонную коробку и бутыль с водкой.

— Это только для затравки, господин начальник…

— Спасибо, господа, — перебил бородача Бат. — Соблюдая старинный обычай, я, конечно, попробую ваше угощение. — Он открыл коробку и отломил кусочек от большой лепешки. Потом закрыл ее и вместе с водкой вернул бородачу. Тот в изумлении уставился на Бата.

— Это возьмите назад. А теперь прошу привести сюда всех людей и пригнать всех верблюдов, — уплатите пошлину, и мы досмотрим багаж.

— Господин начальник таможни, не будьте так строги к простым торговцам…

— У таможенников один закон для всех — будь то путник, караванщик, простой торговец, как вы говорите, или крупный коммерсант. И не старайтесь что-то выгадать.

Эти слова были для бородача подобны ударам хлыста. Он весь напрягся, втянул голову в плечи и бросился вон из юрты.

— Не забудьте захватить свое «подношение», — напомнил Бат слуге. Тот сверкнул на него глазами и принялся увязывать в платок коробку и бутылку с водкой. Снаружи донесся рев верблюдов, громкий крик бородатого, а потом все стихло. В юрту вошел Базар, в руках он теребил сдернутую с головы повязку.

— Вы чем-то огорчены, Базар-гуай?

— Мне показалось, — сказал Базар, — что бородач уехал в страшном гневе.

— Я распорядился, чтобы он привел сюда караван.

— Только и всего? Странное, однако, было у него лицо.

— Кстати, Базар-гуай, вы не знаете, сколько у него в караване верблюдов и сколько сопровождающих?

— Конечно, знаю, — улыбнулся Базар. — Я насчитал сто двенадцать верблюдов с большой поклажей и пятнадцать человек погонщиков, не считая хозяина и его слуги.

— Вот негодяй, — вспылил Бат. — Хотел меня одурачить. Прикинулся простачком, — мол, три десятка верблюдов да пять-шесть погонщиков.

— Не удивляйтесь, дарга, через таможню проходит много хитрецов. Иной на все готов, лишь бы выгоду свою не упустить. Я как увидел бородатого с его злобной рожей, так и подумал, что, не ровен час, он убить вас готов.

— С нами, ревсомольцами, не так просто справиться, Базар-гуай, хребты у нас крепкие, — ответил Бат. — Бородач хотел дать мне взятку — приносил водку, — добавил Бат, — да не на того напал…

— Купцы — известные пройдохи. Однако будь сегодня на вашем месте бывший начальник таможни Дамдин, он давно бы уж и водку пил, и печеньем закусывал. Не огорчайся, сынок! — Базар принялся сливать из котелка остатки утреннего чая. — Сейчас я вскипячу свежий чай, и мы с вами перекусим.

— Базар-гуай, надо полагать, местные араты к закордонным купцам не подходят?

— Как бы не так! Не все, конечно, но есть и такие, кто не прочь разжиться заграничным тряпьем. Кстати, Алаг, что повадился к тебе шляться, давно уже съездил в лощину к бородатому. Когда я туда приехал, он шелк у торговцев покупал. И откуда только у Алага столько денег? Видать, спекулирует.

— Что же вы раньше молчали? Я приметил, что вы Алага не особенно привечаете, да значения не придал, — с укором сказал Бат.

Под вечер бородач все же привел в таможню караван. Бат пересчитал верблюдов, вместе с Базаром они осмотрели кладь, упакованную в большие тюки, сундуки и ящики. Бат взыскал пошлину за следование каравана по сорока четырем уртонам от Наранбулака до Кобдо, и каждому человеку поставил печать на ладонь. Печать была ярко-красная, четырехугольная. Интересно было наблюдать за поведением бородатого! Еще утром он явился к Бату, хитро посмеиваясь про себя, будучи уверенным, что сумеет «договориться» с начальником таможни. А теперь купец тряс рукой, чтобы скорее высохла тушь на руке, и лицо у него было каменное.

КАРТА

Когда бородатый со своим караваном снялся с места, Бат вздохнул с облегчением. В тот вечер он лег в постель с намерением хорошо выспаться после тревожного дня, но это ему не удалось. На рассвете его разбудил стук конских копыт. Бат не успел одеться, как в юрту вбежал один из караульных — Гонгор.

— Вчера в сумерках из Хогроской впадины, — сказал он, — двое неизвестных с четырьмя верблюдами появились. Минуя местную таможню, они прямиком направились в Уртынскую падь. Мы за ними уже давно наблюдаем. Еще двое суток назад они перешли границу и остановились у отлогого холма Зайдан. А вчера на закате они тронулись в путь и, по всей вероятности, скоро будут здесь. Заметьте, они не явились сразу на таможню, а, судя по всему, намерены предпринять путешествие в глубь страны. Что и говорить — подозрительные люди! И это не все. Мы видели, они что-то зарыли в песок.

«А не связано ли это все с тем костром, который несколько дней назад кто-то зажег у Хогроской впадины?» — подумал Бат.

Он быстро оделся и кликнул Базара.

— Базар-гуай, седлайте коня, поедете с Гонгором. Надо задержать людей, которые скрываются в окрестностях таможни.

Утреннее солнце уже позолотило головки стропил в юрте, когда караульные привели двух путников и четырех верблюдов. Задержанные пребывали в полной растерянности. Голодные верблюды, завидев сено, сваленное во дворе таможни, принялись реветь.

Приказав накормить животных, Бат пригласил путников в юрту. Однако на все его вопросы они отрицательно качали головами. «Видимо, путники не понимают по-монгольски», — решил Бат и попросил Гонгора задать вопросы по-китайски. Результат был тот же — они не знали и китайского.

«Все это очень подозрительно. С кем бы посоветоваться? Лучше всего — с Чоем, — решил Бат. — Чой ездил в город, но теперь, видимо, уже вернулся домой».

Чой еще не поднимался с постели. Желтое лицо его в дороге потемнело от солнца, щеки ввалились. Видно, нелегкая была у Чоя поездка. Осведомившись, как требовал обычай, о городских новостях, Бат сообщил о задержании двух неизвестных.

— Не могли бы вы, Чой-гуай, пойти сейчас со мной? Может, вдвоем нам будет легче разобраться в этом деле.

Увы, и приход Чоя мало что изменил. Задержанные по-прежнему молчали. Стали осматривать их груз. Это были в основном ламские тибетские одежды, предметы религиозного культа. В сумках было немного еды и больше ничего.

— Видимо, задержанные — слуги тибетских купцов, торгующих предметами храмового обихода, — высказал предположение Чой. Он внимательно наблюдал за двумя мрачными мужчинами, но их лица были непроницаемы.

Чой отправился домой — досыпать, а Бат с Базаром принялись составлять опись вещей. Вдруг под руками у Бата что-то хрустнуло.

— Базар-гуай, в поле этой куртки что-то зашито, — сказал он тихо.

Базар ножом аккуратно распорол шов.

— Бумага, сынок.

— Достаньте и передайте мне, — попросил Бат уже громко и резко повернулся к иностранцам. Один из них, высокий и тощий, утратив самообладание, вскочил с места, но тотчас же спохватился и снова напустил на себя безразличный вид.

Базар осторожно развернул бумагу… «Вот это да — карта Монгольской Народной Республики! А что это за пометки? Ну и ну! Ведь это пограничные караулы и таможни».

— Откуда у вас карта? — обратился Бат к высокому. Тот продолжал молчать, только брови насупил да лицом потемнел.

— Разведчики, точнее, шпионы они, сынок, — не выдержал Базар. Бат кивнул.

— Отправить задержанных в аймачный центр, там разберутся, — сказал он, приступая к личному досмотру. Базар помогал ему. Вскоре из толстенной подметки гутула одного из путников они извлекли маленький револьвер. Подозрение в шпионаже перешло в уверенность. Задержанных отвели в специальную юрту, а утром препроводили в город.

ЧТО ЭТО ТАКОЕ?

После задержания двух лазутчиков прошло больше месяца. Наступила ранняя гобийская осень. Еще острее запахло сурепкой и перезрелым степным луком. Но небо синело по-прежнему. И так же ярко светило горячее солнце.

Однажды, когда Бат собрался навестить караульных, к нему явился Алаг. Он выглядел настоящим щеголем. На нем была новая шляпа. Из-под распахнутого дэла виднелся ворот белой рубашки. Алаг достал шелковый платок и вытер пот. Потом уселся на кровать Бата и принялся не спеша набивать табаком свою великолепную трубку с длинным белым мундштуком.

— И далеко ты, приятель, собрался? — спросил он, улыбаясь, и передал Бату, как полагалось по обычаю, свою трубку.

— Не особенно. Надо съездить кое-куда поблизости, — ответил Бат, затянувшись из трубки Алага.

— А может, заедем к родственнице ламы-гэгэна? Помнишь, я тебе говорил о ней?

— Нет, не могу, — решительно отказался Бат. — Во-первых, мне нельзя надолго отлучаться. А во-вторых, меня ждет девушка в родном краю.

— Пол-уртона — это совсем близко, Бат, — принялся уговаривать Алаг, — немного развлечемся, только и всего. Твоя любимая об этом никогда и не узнает. Можно подумать, что ты не мужчина, Бат! После обеда вернемся. Бывало, прежний начальник таможни Дамдин целыми сутками по аилам разъезжал да архи пил, а ты на час боишься службу свою оставить! Эх ты! — не унимался Алаг, — познакомлю с такой девушкой… Да и знакомство с гэгэном тебе не лишне. Он еще пригодится. Наш гэгэн — важная птица. Никто лучше его не владеет приемами волшебства. Чего только он не знает! Недаром ведь прочитал он уйму старинных книг. Все может этот человек — и погубить, и возвеличить.

«Вот какие речи ты завел, Алаг, — подумал Бат. Он знал, что араты еще верят ламам. И не только простые араты. Совсем недавно даже Чой признавался Бату, что ламы внушают ему страх. — Меня-то тебе не запугать. Но что кроется за твоей настойчивостью свести меня с гэгэном? — размышлял Бат. — Девица, конечно, тут только приманка, не более».

Между тем гость взял в руки моринхур и стал напевать:

— Зачем? — прервав пение, спросил Алаг и сам ответил: — Чтобы повстречать здесь красавицу. — Он громко засмеялся.

Бат хотел уже дать отповедь нахалу, но в это время в дверях появился Базар.

— Дарга, в песках Борока — путники.

— Что они говорят?

— Идут, мол, из хошуна Гурван-сайхан на юг, на богомолье.

Пока Бат разговаривал с Базаром, Алаг вышел из юрты.

— Вон те путники, дарга, они уже костры жгут, — сказал Базар.

Действительно, вдали, на песчаной площадке Борока синели дымки. «Придется отменить поездку к караульным», — решил Бат.

Тем временем трое в красных и желтых одеждах направились к юрте Чоя.

— Ничего удивительного, — сказал Базар, — этот Чой — бывший тайджи, грамотный, а что с ламами знается, тут тайны никакой нет. Его за это наши старики уважают…

— Что этим ламам от Чоя надо?

— Не знаю, сынок. Но, видать, неспроста они к Чою пошли…

И тут Бат вспомнил, что на карте, отобранной у «торговцев предметами религиозного культа», монастырь ламы-гэгэна был помечен специальным знаком. Базар прав — неспроста прибыло высокое духовенство в расположение таможни. Надо попытаться разгадать, в чем тут дело.

С этими мыслями он вернулся к себе и, вывесив над юртой новенький красный флажок, стал ждать посетителей. Бат примет их по всем правилам, как полагается представителю народной власти. Сидя за столом, он спокойно просматривал бумаги. А вот и гости! Базар встретил их у дверей юрты.

— Уважаемые ламы хотят повидать начальника таможни? — спросил он.

— Да, — важно кивнул лама-зайсан из свиты гэгэна, оглядывая Базара с ног до головы.

— Одну минуту, я ему доложу, — сказал Базар и скрылся в юрте.

Вскоре он вернулся и, распахнув перед посетителями дверь, сообщил:

— Начальник примет вас.

Бат поднялся навстречу и, ответив на приветствие, пригласил садиться. Бат был немало удивлен: он представлял ламу-гэгэна стариком, а перед ним сидел молодой человек лет двадцати, крепкий, с овальным лицом, на котором играл свежий румянец. Из-под тонких бровей глаза смотрели остро и проницательно. Зато приспешник ламы-гэгэна лама-зайсан был стар и лыс, а на изрытом морщинами лице застыла льстивая улыбка.

— Его преосвященство лама-гэгэн следует на богомолье в Тибет. Вот его документ и виза Чоя-дарги. — Зайсан достал из-за пазухи выездной паспорт и вручил Бату. Все верно. На паспорте стояла печать и подпись Чоя. Местные власти разрешали выезд.

— Пусть уважаемые ламы сейчас возвращаются в свой стан, нам нужно исполнить кое-какие формальности. Свое решение мы вам сообщим, как только оно будет принято, — сказал Бат, чтобы выиграть время.

Лама-зайсан попробовал было возражать, но Бат был тверд.

Как только ламы уехали, Бат поспешил к Чою.

— Это твоя подпись? — показал он Чою паспорт гэгэна.

— Да, моя, — подтвердил Чой, — а что случилось?

— И ты считаешь, что этих лам можно просто так выпустить за кордон? Отдаешь ли ты себе отчет в своих действиях, уважаемый Чой?

— Напрасно кипятишься, Бат. Все равно нам придется их пропустить. Гэгэн-лама — известный человек, араты его уважают и боятся. Не нам ему перечить. А потом, — Чой понизил голос, — разве ты не знаешь, что гэгэн наделен сверхъестественной силой? Не приведи бог с ним связываться, беды не оберешься.

— Что-что? Какой такой сверхъестественной силой?! — возмутился Бат. — Здесь, на далекой границе, мы с тобой сила, мы — представители народной власти. Плохой мы будем ей опорой, если станем дрожать перед ламой или бывшим феодалом! И потом, что это у гэгэна за сила сверхъестественная!!! Никакой особой силы у него нет. Это я вам, Чой-гуай, говорю, как член Революционного союза молодежи, — переходя на «вы», заключил Бат. — Лично я гэгэна и его волшебств не боюсь. Меня сейчас интересует другое — с какой целью он едет за границу. И будьте уверены — я это выясню.

— Его преосвященство следует на богомолье, — твердил Чой.

— Как бы его молитвы не нанесли вреда нашей родине.

— Какие у вас основания так считать?

— А помнишь карту? На ней монастырь твоего гэгэна был отмечен особым значком… Так что, друг, я бы запретил выезд гэгэна.

— Видимо, ты прав, Бат, — закивал головой Чой. — Но что же нам предпринять?

— Без указания аймачного центра ты не должен был разрешать выезд. И со мной ты не посоветовался. Выход один — ты скажешь ламам, что допустил ошибку, и аннулируешь визу.

— Что ж, придется так сделать, — согласился Чой.

Когда ламе-зайсану сообщили об этом, он пришел в ярость. Поздно ночью гэгэн снялся со стоянки и двинулся в обратный путь. Проследить за возвращением гэгэна в монастырь Бат поручил караульному Дамбе. На другой день караульный вернулся и сообщил, что все в порядке. Бат успокоился, но не надолго. Через несколько дней в таможню приехал Ойдов, младший брат Базара. Братья давно не виделись, и Бат распорядился приготовить хороший ужин. За едой Ойдов вдруг сказал:

— Сегодня мне повезло, я получил благословение от самого ламы-гэгэна.

— Где вы его встретили? — с тревогой спросил Бат, отодвигая чашку с недопитым чаем.

— Возле колодца Суджэ. Его слуга верблюдов поил.

— Что же, с гэгэном был всего один слуга?

— Да, слуга и три верблюда.

— А куда они направлялись?

— Не знаю. Но думаю, что путь им предстоит не близкий. На верблюдах — большие дорожные сумки, поверх привязан таган и котел.

«Да, такое путешествие вовсе не похоже на поездку в гости. Да и верблюдов перед отъездом за кордон поят именно у колодца Суджэ, — потом долго не будет водопоя», — прикинул Бат.

— Базар-гуай, немедленно седлайте коней, — отдал он приказание.

— Запасных лошадей брать?

— Обязательно!

Вскоре начальник таможни и караульный были в пути. Они скакали уже несколько часов. Только легкая пыль вилась из-под копыт их лошадей.

— Успеем мы их догнать, прежде чем они доберутся до границы, Базар-гуай? — с волнением спрашивал Бат.

— Не беспокойтесь, дарга, конь быстрее любого, даже самого быстроходного, верблюда, — отвечал Базар, всматриваясь в синеющую на горизонте горную гряду. — Погодите-ка, а что это там впереди? — сказал вдруг Базар, показывая на юго-западную окраину гор.

Бат придержал коня и поднес к глазам бинокль.

— Я вижу трех верблюдов!

— Это они, дарга. Вперед!

— Постойте, Базар-гуай. Давайте обогнем горы с запада и встретим их у самой границы.

Кони летели как птицы.

— Осторожней! — уже на полном скаку предостерег своего спутника Бат. — Они могут быть вооружены.

Обогнув длинный язык хребта, Бат с Базаром остановились на узкой горной тропе. Бат загородил проезд. Базар встал рядом с Батом, стремя в стремя. Те, кого они ждали, появились, когда дневная жара стала спадать и из ущелья потянуло свежестью.

— Стой! — громко приказал Бат.

Ехавший первым лама-зайсан начал торопливо отвязывать от седла винтовку.

— Руки вверх! Стреляем!

Ламы нехотя подняли руки.

Базар отобрал у зайсана оружие и заставил верблюдов лечь. Даже слой дорожной пыли был не в силах скрыть смертельную бледность, залившую лицо молодого гэгэна.

— Куда вы ехали? — спросил у него Бат.

— В Шарватайский дуган, который лежит в этих горах, — ответил он, не поднимая глаз на начальника таможни.

— Это ложь! Шарватайский дуган вы давно уже прошли. Лучше говорите правду, — сурово сказал Бат.

ОБРАТ И МАСЛО

После ареста гэгэна часть местных аратов стала проявлять недовольство действиями начальника таможни. Некоторые открыто обвиняли Бата в неуважении к духовным лицам. Впрочем, прямо в лицо Бату это никто не говорил, кроме одного человека, который уже не раз появлялся в таможне, чтобы получить деньги за доставку топлива. Причем Бат уже дважды уплатил ему за одну и ту же работу, но тот приходил снова и снова. Это был невысокого роста пожилой мужчина с блестящим, словно начищенная бронза, лицом, в дэле из чесучи, которая когда-то, видимо, была белой, а теперь от грязи и времени стала черно-коричневой. Он буквально не давал Бату житья, ходил за ним по пятам и громко бранил за оскорбление ламаистской церкви. У этого защитника религии было два прозвища — Хозяин Стреноженного Коня и Желтолицый с Гноящимися Глазами.

Вот и теперь, когда Бат сидел в юрте, к нему явился Желтолицый.

— Эй ты, богохульник! Отдавай деньги за аргал, не то я из тебя дух вышибу!

— Я вас не боюсь, — спокойно отвечал Бат. — Вам не понять, какую силу дал мне союз молодежи. И запомните — покуда я жив, я буду твердо защищать завоевания революции. Ступайте прочь, ваши кулаки мне не страшны.

— Убью! — завопил Желтолицый.

— Ступай себе. Таких, как я, большинство, и уж если мы замахнемся, от нашего кулака пощады не будет.

Желтолицый попятился к двери и бросился вон. Больше на таможне он не появлялся.

По-доброму дружил Бат с Базаром. Базар был из бедняков и не очень силен в грамоте, но зато у него был богатейший житейский опыт, он был честен, предан своему делу. А вскоре у Бата появился и еще один друг: молодой паренек Загд, присланный из Улан-Батора в местные органы власти вместо Чоя. В каждом его слове, в каждом поступке видна была готовность отстаивать интересы народа. С Загдом можно было посоветоваться по любому вопросу и вообще поговорить по душам.

Время летело быстро. Вот уже и осень вильнула золотым хвостом. Зима на носу — пора было перекочевывать на новое стойбище. Вместе с аратами таможня и учреждения местной власти приготовились к перекочевке — в монастырский поселок Байшинту. Однако похоже было на то, что не все араты собирались туда. Они часто сбивались в кучки, подолгу шептались. Оказывается, это ламы пытались затуманить простым аратам головы. «Придет панчен-лама{3}, — нашептывали они, — снова распространится желтая религия, а народная власть будет уничтожена. Пока же, мол, следует откочевать за кордон». Бат и Загд, не жалея времени, разъясняли аратам политику партии и правительства, разоблачали происки лам, призывали жить спокойно у себя на родине. И их усилия увенчались успехом.

Когда выпал первый снег, Бат и Загд с помощью Базара погрузили на верблюдов разобранные юрты, казенное имущество, и по первопутку перекочевали на северо-восточную окраину большого поселка, который расположился вокруг монастыря Байшинту.

Когда они сгружали вещи, помочь им вызвался молодой лама. У Жамца, — так звали нового знакомого, — одежда была драная, сплошные лохмотья, обувь под стать ей. Руки в мозолях, и кожа на лице задубела. Но в живых глазах юноши горел жадный огонек интереса ко всему новому, и это сразу подметил Бат. Он пригласил Жамца заходить, и теперь время от времени Жамц появлялся на таможне и постепенно привязался к Бату.

Обстановка упрочилась. Утихли лживые слухи. Араты спокойно зимовали на своих зимниках. А там и холода пошли на убыль. Появились свежие молочные продукты — наступила весна. И вдруг Бат получил приказ: таможня объединялась с таможней в Базархэйтэне, и ему предстояло переехать туда.

— Жаль, — вздохнул, узнав об этом, Загд, — по мне, было бы лучше, если бы ты оставался здесь.

— Я буду приезжать к тебе, Загд. — С этими словами Бат подал Загду чай в серебряной чашке. — Попей горяченького.

— Послушай, Бат, а Жамц не появлялся? — спросил Загд.

— Нет, не приходил.

— Выходит, мы останемся без обрата и масла?

— Не думаю. Если Жамц что-то обещал, непременно сделает — парень всегда выполнял свои обещания. Ты, Загд, остаешься здесь — значит, тебе и заниматься маслом.

— Много вам этого добра надо — обрата да масла? — подал голос Базар.

— Нет, Базар-гуай, совсем немножко.

— У меня дома найдется немного масла и полведра обрата наберу.

Бат улыбнулся.

— Спасибо вам, дорогой Базар-гуай, если уж очень понадобится, Загд одолжит у вас. А мне в дорогу не надо — лишний груз.

За юртой раздался рев верблюда.

— А вот и Жамц! — воскликнул Базар. — Заходи, заходи, мы только что тебя вспоминали. Легок ты на помине, парень. Где пропадал столько времени? Отчего долго не приезжал? — забросали гостя вопросами Бат и Загд.

— В соседнюю коммуну ездил. Все старался раздобыть масла и обрата. — Жамц с опаской покосился на дверь.

— Там никого нет, — сказал Бат, — говори смело.

Жамц почти вплотную приблизился к Бату и тихо произнес:

— Ваше поручение выполнил. Золото и серебро тойн-лама спрятал в заброшенном колодце, что у джасового хашана. Это видела одна старуха. Она там поблизости аргал собирала.

— Это правда?

— Похоже, правда, мне и прислужник тойн-ламы рассказал по секрету, что его хозяин тщательно уложил золотые и серебряные вещи в непромокаемый мешок и сам зашил его двойным швом.

— Ну вот, Базар-гуай, — весело сказал Бат, — похоже, готовы и масло, и обрат. Вы уж извините, что я вам раньше ничего не говорил, думал, пустое это дело — наша затея. А тебе, Жамц, огромное спасибо! Ты оказал большую услугу народному государству.

Жамц ответил широкой радостной улыбкой.

«НАПЕЙСЯ ЧАЮ И СТУПАЙ СВОЕЙ ДОРОГОЙ»

На другой день Бат пошел к Загду проститься.

— А этот Базархэйтэн далеко отсюда? — спросил Загд невесело.

— Не очень. Всего двое суток пути, — ответил Бат.

Они обнялись.

— Прощай, брат. Помни, ты обещал навещать меня. Держи слово. Эх, сюда бы сейчас фотографа. Ну ладно, когда-нибудь в Улан-Баторе сфотографируемся вместе, да?

— Хорошо, — засмеялся Бат. — Ну, мне пора, а то от каравана отстану.

Друзья расстались.

На своем резвом коне Бат быстро догнал верблюдов, которых сопровождал Базар. С ним было не скучно. По дороге он рассказывал, как называется та или иная гора, холм, колодец, родник.

— Видишь холмы? Это — Аралтыйские бугры. Там, среди холмов, есть замечательный родник…

— А может, там и устроим полуденный привал? — предложил Бат.

Вскоре путники достигли подножия одного из холмов и разыскали родник. Базар принес аргал и развел костер. Наполнив котелок прозрачной водой, он поставил его на огонь.

Часа через два путники, отдохнув, вновь погрузили поклажу на верблюдов и тронулись дальше. Солнце уже начало клониться к западу, когда вдалеке навстречу им выехал всадник. Вот это да! Неужто Алаг? Откуда он здесь взялся? Конечно, это он, кто еще носит яркий дэл и такую шапку, надетую набекрень?

— Какая приятная встреча! — воскликнул Алаг, подскакав к Бату. — Я слышал, что вы уезжаете, но не думал, что так скоро. Давайте свернем немного в сторону. Вон за тем холмом стоит дуган. Там живет мой старший брат. Напьемся чаю, и вы поедете дальше.

Бат не торопился с ответом. Вообще-то неплохо было бы не только попить чаю, но и заночевать… Но почему Алаг скакал им навстречу, а не в ту сторону, где, по его словам, расположен дуган? Бат украдкой взглянул на Базара. Тот ехал, покачиваясь в такт ныряющему шагу верблюда. И лицо его было, как всегда, непроницаемо. Но вдруг он едва заметно покосился в сторону Алага и отрицательно покачал головой.

— Спасибо, Алаг, но мы очень торопимся. — Бат понял Базара. — Нам нельзя задерживаться.

— Не очень-то ценишь ты наши добрые отношения, Бат, — обиделся Алаг, — это же совсем близко. Напьемся чаю, и ступайте своей дорогой.

Бату сделалось неловко.

— В самом деле, Базар-гуай, может, заедем ненадолго к брату Алага?

Дуган оказался невысоким глинобитным строением, окруженным тремя юртами. Путники спешились у крайней. Их встретили пожилой лама и молоденький банди. В юрте было жарко. Под таганом пылал огонь, в котле, распространяя аппетитный запах, варилось мясо. Гости сидели на войлочном тюфяке, пили чай. Они уже стали собираться в путь, когда Алаг, положив тяжелую руку на плечо Бата, сказал:

— Мне с тобой надо поговорить. Только с глазу на глаз. Пойдем за дуган.

Базар дернул Бата за рукав — не ходи, мол, а вслух произнес:

— Уже темно, верблюды наши, сам знаешь, Алаг, вперед ушли, еще не найдем их в темноте-то. Спасибо за угощение, нам надо ехать.

С этими словами Базар вышел из юрты и вскочил на коня. Бат последовал его примеру. Алаг сощурился.

— А мне, Бат, так надо было с тобой поговорить. Ну да ладно, мы еще встретимся! — В его голосе Бату почудилась угроза.

— Наверняка этот спекулянт пронюхал, что мы догадываемся, где ламы прячут золото, — сказал Базар, нахлестывая своего коня. — Не нравится мне Алаг, а потом, вы заметили, хозяева все время с ним переглядывались! Поверьте моему слову, Бат, дурные это люди.

Они нагнали верблюдов уже ночью. Затем отыскали небольшую лощину и, не зажигая огня, устроились на ночлег. И хотя была очередь Бата караулить, Базар тоже не спал. Натянув на плечи меховую доху, он всю ночь не выпускал из рук винтовку.

ПИСЬМО

После приезда Бата в Базархэйтэнскую таможню прошло несколько недель. Весна оказалась, как и предсказывали старики, суровее прежних — мели метели, а когда стаял снег, завертелись песчаные вихри.

Бат решил выполнить обещание и съездить в Байшинту навестить Загда.

— Поедем вместе, — предложил он Базару. Тот охотно согласился.

Доехали они благополучно. На южной окраине поселка было непривычно пустынно. Видно, многие араты уже откочевали.

— Наверное, что-то случилось? — встревожился Бат. Вот и юрта Загда. На дверях висел замок.

— Не лучше ли вернуться назад, — предложил Базар.

— Раз Загда не оказалось дома, надо непременно повидать Жамца.

Они свернули с тракта и кружным путем поскакали к северной части поселка, где жил Жамц. Жамц вышел им навстречу. Но ни тени прежней улыбки, ни радости при виде гостей. Он пригласил их войти. Засуетился, поставил на огонь алюминиевый котелок с водой, а потом вдруг сказал:

— У нас здесь очень неспокойно. Араты за кордон стали подаваться. Ламы их заставили. Наш Загд поехал вслед за аратами, вернуть их хотел, да попал в руки врагов. Они ему все припомнили — и масло, и обрат. — Голос у Жамца дрогнул. — Убили, убили нашего Загда!

— Не может быть! — воскликнул Бат. — Жамц, скажи, что это неправда!

— Что уж там, Бат, не понимаешь разве, что Жамц правду говорит, — горестно сказал Базар. — Когда это случилось?

— На днях. И вам здесь нельзя оставаться, — сказал Жамц. — Я знаю, за Батом тоже охотятся. Сейчас я вас накормлю, и поезжайте.

Он достал мясо и стал нарезать.

— Послушай, Бат, — прервал молчание Базар. — Жамц дело говорит. Давай-ка подаваться отсюда.

Бат вытер ладонью мокрые от слез щеки.

— Наш Загд был настоящим революционером. Много он сделал для народа, а сколько еще мог бы сделать!

— Я еще вот что хотел сказать тебе, Бат, — сказал Жамц. — После ареста ламы-гэгэна Алаг и Желтолицый многим аратам головы заморочили. Алаг сговорился с ламой Ганжирвой, и они стали подбивать местных жителей уходить за кордон, подальше от новой власти. А теперь этот Алаг вместе с Желтолицым и сам бежал за границу. Еще прошел слух: когда ты ехал в новую таможню, тебя хотели по дороге заманить в какой-нибудь монастырь и убить.

— Точно так и было, — отозвался Базар. — Недаром мое сердце тогда чуяло беду. Но я от Бата ни на шаг не отходил. Верно, сынок?

Бат кивнул, ему стало не по себе. А ведь казалось, Алаг был добрым приятелем. Теперь выходит, лгал он на каждом слове.

Вскоре Бат и Базар покинули юрту Жамца.

— Счастливо тебе оставаться, дорогой Жамц. Добрая ты душа. Мы поскачем сейчас к границе и постараемся уговорить аратов, намеревающихся уйти за врагами в чужие земли, остаться на родине.

— Пусть исполнится ваше намерение! Только будьте осторожны и поскорее возвращайтесь домой.

— Вернемся, — ответил Бат, вскакивая в седло. — Нас много, и мы врага одолеем.

…Прошло полмесяца. Однажды, когда Жамц после трудового дня — он стриг верблюдов в коммуне — вернулся домой, сосед принес ему конверт.

— Один должностной человек передал для тебя письмо.

«Верблюдоводу Баянтэхэмской коммуны Жамцу» — значилось на конверте. Да это же от Бата! Он, Бат, учил Жамца монгольской письменности, и его почерк Жамц узнал бы среди тысячи других.

Жамц погладил письмо мозолистыми руками. Бат — настоящий ревсомолец. Таким же обязательно станет и он, Жамц.

Перевод Г. Матвеевой.