Повесть о Дросилле и Харикле

КОГДА же снова загорелся светлый день

И от гиганта Солнца светозарного

Едва пробился слабый луч в узилище,

Проникнув через щели в глубину его,

⁵ Один Харикл поднялся тотчас на ноги.

И вот, увидя всех глубоко спящими,

Вздохнул тут тяжко и со стоном тихим он

Промолвил: — Спите вы, мои соузники,

Но так и надо: просыпаться рано вам;

¹⁰ Ведь сердце ваше тяжко не поранено

Ни приворотным зельем, ни отравою

Тоски любовной; душу не томит любовь.

Что ж удивляться, коль вы сном охвачены

С начала ночи вплоть до утра светлого?

¹⁵ Эрот ведь большей частью по ночам привык

В любовников вселяться, прилетая к ним,

Когда влюбленный духом успокоится,

Эроту злому целиком покорствуя.

О если б только ты не заставлял страдать,

²⁰ Эрот могучий, тех, кто ниц повержены!

Зачем ты счастья не даешь, а всячески

Ты мучишь многих многими страданьями,

Пока не достижимо им желанное?

Так потихоньку плакался себе Харикл

²⁵ И лил, вздыхая скорбно, слезы горькие:

Отрадны ведь Эроту многих слез ручьи,

Пока нещадно он страдальцев мучает.

Но не укрылся от Клеандра плачущий;

Проснулся, встал он и скорей пошел туда,

³⁰ Где было ложе на земле Хариклово,

Сказав Хариклу:— Здравствуй, друг, соузник мой,

Исполни обещанье, поделись со мной

Своей невзгодой и своими бедами,

А я, с тобою сидя вместе рядышком,

³⁵ О всех твоих узнаю злополучиях

И, право, полегчает самому тебе,

Коль ты откроешь мне свои мучения;

Да и меня, Клеандра заключенного,

Наверно этим ты утешишь в горестях:

⁴⁰ Ведь не один же ты попал сюда в тюрьму.

Иль не был ты и перед этим пленником

И не палила душу страсть любовная?

Но и Клеандр ведь не был страстной чужд любви

И не попал в темницу до того еще,

⁴⁵ Как был охвачен думами любовными,

Отведав бед, какими ранит нас Судьба,

Любовною опутав сетью крепкою.

Страдаешь? Сострадаю. Плачешь? Плачу я.

Тоскуешь? Я тоскую: по красавице,

⁵⁰ По Каллигоне, у меня похищенной.

— Клеандр, сердечный мой спаситель в горестях, —

Харикл ему ответил, — кто послал тебя

Из олимпийцев мне на утешение?

Но о своих печалях ты поведай мне:

⁵⁵ Послушать надо преждезаключенного,

А там послушай и меня, соузника.

— Скажу тебе, Харикл, мне Лесбос родина,

Родителей почтенных, славных отпрыск я:

Сын я Кидиппы и отца Каллистия.

⁶⁰ Я жил в соседстве с Каллигоной юною,

От глаз мужских хранимой дома тщательно

И запертой в покое женском внутреннем.

О красоте ее (а видеть я не мог)

Тайком сказали мне ее прислужницы.

⁶⁵ Признаться в этом мне, Харикл, не совестно,

Раз ты страдаешь тем же, чем страдаю я.

Когда ж проворных одарил я вестников,

То Каллигону увидать хоть мельком мне

Случилось без уборов у окна ее,

⁷⁰ И был пленен я девы юной свежестью

И красотою истинно небесною,

Молвой повсюду громко восхваляемой.

Клянусь Эрота я вооружением,

Харитами клянусь я (горе мне!), Харикл!

⁷⁵ Когда б Дросиллы ты не знал, сказал бы ты,

Что мать ее Селена, Гелиос — отец.

Сердца взглянувших обращала камнями,

Идущих мимо поражала стрелами,

А на смотрящих и смотреть не думала,

⁸⁰ Но всех воспламеняла чистой прелестью.

Была дитя, ведь, и дитя невинное.

Она и старцев, вялых от преклонных лет,

Влекла красой к любовным наслаждениям,

А не одних лишь пылких, бодрых юношей.

⁸⁵ Любови воплощенье, бога Солнца дочь,

Красы отцовской точное подобие,

Иль даже Солнца самого прекраснее.

Звериное отродье, ты, Эрот, решил

Разбить мне сердце, в клочья растерзать его!

⁹⁰ У львицы ты, наверно, молоко сосал,

Иль припадал ты к вымени медведицы.

И, лишь взглянул я, сразу стал я сам не свой:

Пошло все кругом, затомила страсть меня,

Я растерялся, замер, был без памяти.

⁹⁵ И ведь не только страсть меня тревожила

(Терзал меня жестоко не один Эрот),

Но и любовь к невинной этой девочке

И жалость к ней, так строго охраняемой.

Я был готов, — мне б только поцелуй один, —

¹⁰⁰ Противостать Эроту и праще его;

И ничего, поверь мне, не хотел иметь

Сверх поцелуя я от этой девушки —

Приманки, что дала бы мне из жалости.

И так сказал, я, право, я не выдержал:

¹⁰⁵ — Тебя прекрасней никого не свете нет,

И слаще меда был бы поцелуй мне твой.

Слова мои смутили эту девочку,

С любовной речью вовсе не знакомую.

Она сейчас же отвернулась (горе мне!)

¹¹⁰ И, усмехнувшись, по щекам отхлопала

Своих служанок, вспыхнув: видно, стало ей

Пред ними стыдно, и теперь растерянно

Младенчески краснела простодушная.

Хотя обычно, ведь, бледнеют девушки,

¹¹⁵ Не думая, что может кто подглядывать,

Когда нежданно кто-нибудь появится

И вдруг, совсем некстати, обратится к ним.

Уйдя оттуда, я пошел к себе домой,

А там сейчас же на постель я бросился

¹²⁰ Как на углях горячих страстью мучимый

(Эрот ведь в сердце сквозь глаза проникнув к нам,

Не медлит долго, но скорей торопится

Все члены тела жарким распалить огнем),

И потихоньку застонал я горестно:

¹²⁵ — К чему теперь бояться стрел отравленных

Любовной этой страстью меченосною,

Раз на меня набитый туго стрелами

Колчан в своем безумье истощил Эрот.

И не к чему робеть от шума крыл его:

¹³⁰ Эрот ведь, точно птичка, весь в клею увяз

И в сердце у меня он крепко держится.[5]

Эрот, Эрот несчастный, огнедышащий,

Коль ты бы знал, что сердце место липкое,

То не слетел бы, жалкий, не приклеился.

¹³⁵ О всемогущий, о всесильный вождь, Эрот,

Караешь тяжко пред тобой невинного!

Ты рук не рубишь, ног не отсекаешь ты,

Да и зениц очей ты мне не выколешь:

Из лука ты стреляешь прямо в сердце мне,

¹⁴⁰ Казнишь жестоко и рукою вражеской

Ты колешь, убиваешь, жжешь, палишь огнем,

Ты гонишь, бьешь ты, губишь, отравляешь ты,

О мощнокрылый, лукодержец огненный!

Вот так-то я, несчастный, тяжко мучился,

¹⁴⁵ Но, впрочем, зелье от болезни выдумал:

В письме решил я объясниться девушке.

К таким пришел я умозаключениям:

Быть может, Каллигона тоже мучится,

Взглянувши на Клеандра миловидного.

¹⁵⁰ Не насмехайся над Клеандром ты, Харикл:

Теперь его ты видишь истощенного,

Ты видишь, как он бледен, как измучен он,

В темнице грязной заключенным будучи.

Когда же мукой вся душа истерзана

¹⁵⁵ И с давних пор тоскует по желанному,

То страждет тело непременно вместе с ней.

— Ты прав, ты прав, Клеандр мой! — подтвердил Харикл.—

Цветущ бывает, миловиден юноша,

Когда душою весел он и радостен.

¹⁶⁰ — Письмо закончив, я его немедленно

Отправил Каллигоне, — продолжал Клеандр, —

Стремясь узнать, нельзя ли мне надеяться,

Что Каллигона так же влюблена, как я.

— Пожалуйста, о страсти и любви твоей, —

¹⁶⁵ Вновь обратился к другу своему Харикл, —

Ты без утайки все мне расскажи, Клеандр,

Что написал в письме ты к этой девушке.

— Так вот, послушай, — отвечал Клеандр ему.

— Твоей, о дева, пораженный прелестью

¹⁷⁰ И красотой твоею совершенною,

Вчера Харону задал я такой вопрос

(А он и до меня ведь о тебе слыхал):

Ужель, Харон, жестокий и безрадостный,[6]

И Каллигону, всех девиц прекраснее,

¹⁷⁵ Со всеми нами увлечешь безжалостно,

И всю красу, что всюду громко славится,

Ты сгубишь и погасишь очи те, увы,

Которые пустили столько стрел в меня?

И не смиришься пред такою прелестью?

¹⁸⁰ Вот так сказал ему я, но трехсильный мне

Харон ответил злополучный гордо — Да!

На это я сейчас же: — Горе нам, Харон,

Преступнейший преступник, что ты делаешь?

Что будет? Каллигона, поразмысли ты.

¹⁸⁵ Клеандр перед тобою, пожалей его!

— Письмо не длинно, а хитро написано, —

Харикл промолвил, выслушав внимательно, —

Чтобы о смерти девушка подумала

И о Хароне, гордецов смирителе,

¹⁹⁰ И ласково взглянула на писавшего.

Ну а Клеандру Каллигона что в ответ

Иль написала, иль сказала, мне скажи.

— Да ничего, по правде, не ответила:

Иль не дошло, быть может, до нее письмо,

¹⁹⁵ Иль посмеялась надо мной с подругами.

Послушай же второе к ней послание.

— Не только это, мой Клеандр: и третьего

Не утаи посланья к этой девушке, —

Харикл ответил. А Клеандр в ответ ему:

²⁰⁰ — Так слушай. Не таюсь я от тебя, Харикл:

С тобой беседа облегчает боль мою.

— Я сказочную слышу песнь Сирен с тех пор,

Как поглядел я, дева, на лицо твое.

Нет, красотой ты блещешь неописанной,

²⁰⁵ Очаровала ты меня сверх сил моих!

Ты в камень обращаешь, не даешь бежать.

Ты златокудра — скройся в землю золото,

Глаза сверкают — прочь каменья яркие,

Жемчужна кожа — сгиньте перлы светлые!

²¹⁰ Ведь постоянно лучезарный образ твой

Я всюду вижу пред собой, красавица,

И я не в силах затушить жестокое

Эрота пламя, что как уголь жжет меня.

И я всегда мечтаю о красе твоей,

²¹⁵ Какую я увидел, и стремлюсь к тебе.

Ведь в Недра сердца моего несчастного

Впился Эрот — отродье змеевидное,

Гадюкой извиваясь там и вкривь и вкось,

Грызя, увы мне, грудь и все нутро мое.

²²⁰ И только ты способна мой унять недуг.

Так угаси же угли, оживи меня

И змея ты, который охватил меня,

Своими, дева, оторви заклятьями.

— О да, Клеандр мой милый, — отвечал Харикл, —

²²⁵ Все это знаки страсти сердца пленного;

В твоей любовной муке узнаю себя.

Всех смертных самодержца своевольного,

Эрота, нас обоих изнурившего,

Толпа Харит словила и заставила

²³⁰ Его, владыку, быть теперь прислужником

Всех девушек прекрасных и прелестнейших.

А Пафия,[7] повсюду и везде бродя

И предлагая выкуп драгоценнейший,

Сыночка ищет, вне себя, безумная.

²³⁵ А кто хотел бы даже развязаться с ним,

То он не убегает: ведь слугою быть

Он приучён давно уж был Харитами.

— Теперь прослушай, мой Харикл, — сказал Клеандр, —

Посланье третье от меня красавице.

²⁴⁰ — Моя Селена, все ты освещаешь мне,

С тобой иду я, на тебя — с тобой дышу!

И радость мне ты, и стрела жестокая,

Недуг мой, и недуга исцеление.

Забота? Нет: ты жизнь мне беззаботная.

²⁴⁵ Меня ты возвращаешь к жизни мертвого,

Мертвишь живого. Чудо! Но Природа все

Своп вдохнула чары в дивный образ твой

И белоснежность озарила розами.

Какое же светило лучезарное,

²⁵⁰ О мать Селена, ты произвела на свет

На радость мне и нашим современникам!

Больна ты? Я болею. Рада? Радуюсь.

Горюешь? Я горюю. Плачешь? Плачу я.

Одно терзает и грызет и мучает:

²⁵⁵ Лишь я тебя увидел, я сражен стрелой,

Твое же сердце остается каменным.

Не подала ведь тут же ты лекарство мне,

Чтоб сразу рану залечить сердечную,

И вот, уже из раны загноившейся

²⁶⁰ Родились черви и теперь едят меня:

Всегда ведь, только схватит лук тугой Эрот,

Он колет, душит, бьет, терзает, мучает,

Язвит, изводит, жжет, пытает до смерти.

Приближься, видишь: сердце тяжко ранено,

²⁶⁵ А грудь моя ведь на смерть пронзена стрелой.

Ты влагой грудь мне ороси живительной:

Как маслом и вином мне рану вылечишь;

К ней прикоснись ты пальцами хрустальными,

Притронься к страждущему сердцу бедному

²⁷⁰ И, тонкотканный мне ты расстелив покров,

Скорей очисти рану ты от скопища

Червей, сосущих и грызущих рану мне.

Поверь, себе на радость ты спасешь меня

И мне окажешь ты благодеяние.

²⁷⁵ О, сделай это! Под одною хленой[8] мы

Сердечной разгоримся страстью общею

И вступим тут же мы с тобой в желанный бра

На этом я, пожалуй, замолчу, Харикл,

А то послушай и письмо четвертое.

²⁸⁰ — Читай, Клеандр, и это, — возразил Харикл.

— Так слушай горя полное послание,

Которое отправил Каллигоне я, —

Сказал Клеандр и начал речи скорбные.

— Вот золотое яблоко без надписи,

²⁸⁵ О Каллигона, телом совершенная!

А коль была бы надпись, ты бы гневалась?

Других красавиц нет, возьми же яблоко.

Тебя нет лучше в хороводе девичьем:

Тому свидетель Мом,[9] тебя увидевший

²⁹⁰ У нас украдкой на народном празднике,

Как очи то поднимешь, то опустишь их;

Он от восторга даже прикусил язык.

Но исподлобья не гляди, не хмурься ты!

Вконец Эрота яды извели меня,

²⁹⁵ Вконец погиб я, я горю на угольях!

И, точно путник, солнцем опаляемый,

В тебе я вижу дерево тенистое.[10]

Как плющ вкруг дуба, ночью я б с тобой сплелся!

Сказать я должен, и по правде я скажу:

³⁰⁰ Как превосходят зиму дни весенние,

Как соловей вьюрков и сливу яблоко,

Как жен трехмужних превосходят девушки,

Так облик твой, иль даже только тень твоя

Влюбленных привлекает, о красавица!

³⁰⁵ Сама Киприда, видимо, о девушка,

В твое вложила лоно длани рук своих,

И все тебя Хариты изукрасили.

Сочту, пожалуй, я тебя Пандорою,[11]

Воображеньем сказочников созданной.

³¹⁰ Но если та один лишь образ сказочный,

То ты пред нами истины свидетельство,

Живое изваянье вечной прелести

И солнечного света и сиянья звезд,

О Каллигона, девственно прекрасная!

³¹⁵ И так, не в силах одолеть любовь, Харикл,

Я неуклонно отправлял послания.

И что ж? Пришло тут в голову мне бедному:

Пойду-ка ночью я к покоям девичьим,

Где днюет и ночует мне любезная.

³²⁰ И вот, как только день склонился к вечеру,

Сейчас же взяв кифару серебрёную,

Перебирая струны сладкозвучные,

К жилищу Каллигоны я направился

И (выше олимпийцев я считал себя)

³²⁵ Такие начал песни нежным голосом:

Луны сиянье, озари дорогу мне!

Ниоба[12] в камень превратилась горькая,

Снести не в силах всех детей погибели,

Убийца сына, дочка Пандионова,

³³⁰ Моля о крыльях, обернулась птицею.

Луны сиянье, озари дорогу мне!

О Зевс, коль я бы оказался зеркалом,

Ты, Каллигона, всё в меня смотрелась бы!

А если б золотистым я хитоном стал,

³³⁵ Я облекал твое бы тело нежное.

Луны сиянье, озари дорогу мне!

О, быть бы мне водою: ведь лицо твое

Любовно умывал бы ежедневно я:

А став душистым миром, умащал тебе

³⁴⁰ Ланиты, руки, губы и глаза твои.

Луны сиянье, озари дорогу мне!

Но это всё — блаженство недоступное.

Довольно стать мне золотой сандалией,

И я снесу покорно, что топтать меня

³⁴⁵ Ступни все время будут белоснежные.[13]

Луны сиянье, озари дорогу мне!

К огню вдобавок Зевс еще оставил нам

Огонь, гораздо пострашнее — женщину.

О, если б ни огня, ни рода женского

³⁵⁰ На землю не сходило, не вторгалось в жизнь!

Луны сиянье, озари дорогу мне!

С простым огнем-то, если он и вспыхнет вдруг

И разгорится, всякий может справиться,

Но не потушишь ты огня от женщины

³⁵⁵ Красивой, стройной, юной, обаятельной.

Луны сиянье, озари дорогу мне!

Бывает часто, что кого в сражениях

Спасала храбрость и мечи не ранили,

Кого была не в силах одолеть болезнь,

³⁶⁰ Кого в беде спасали руки твердые, —

Луны сиянье, озари дорогу мне!

Кого заботы не добили тяжкие,

Не задушили узы, цепи страшные,

Кто тихо, скромно, безо всяких горестей

³⁶⁵ Проводит по старинке жизнь счастливую, —

Луны сиянье, озари дорогу мне!

Всех без разбора болтовнею сладкою

В неотразимом блеске красоты своей

Уничтожая молодого тела цвет,

³⁷⁰ Воспламеняют жены, словно молния.

Луны сиянье, озари дорогу мне!

Уста твои подобны печи огненной,

О Каллигона, всем на удивление

И пламя выдыхая и росой дыша:

³⁷⁵ К росе тянусь я, от огня я в ужасе.

Луны сиянье, озари дорогу мне!

Роса, коль смотришь издали, сжигает нас,

Но, коль вплотную припадешь к устам твоим

И поцелуй удастся получить из них,

³⁸⁰ То оживит роса прохладной каплею.

Луны сиянье, озари дорогу мне!

Огонь росистый! О роса палящая!

А я, спаленный и испепеленный, жду

Что не отвергнешь ты меня и губ своих

³⁸⁵ Росистою прохладой оживишь меня.

Луны сиянье, озари дорогу мне!