Повтор

Глава 16 И зачем ты рыпаешься, Саня?

— Скажи мне как родной брат родному брату: как тебя теперь зовут?

Олежа выглядит веселым и оживленным — словно мы летим в отпуск, а не на задание, которое может оказаться смертельно опасным.

— Я — Саня, как и был. Все прочее поменялось, но только не это.

— Везуха… А меня вот, прикинь, переименовали в Ефима.

— Ефим? Да это же… Узнаю́, узнаю́ брата Фиму!

— Вот так и знал, что ты будешь издеваться над маленьким! — Олежа притворно надувает губы. — Вечно ты так!

Его бодрый настрой не может не радовать. Впрочем, я и сам полон энтузиазма: неделю пусть и добровольного, но все же заточения в унылой квартире не существовавшего никогда Успенского я на стенку лез от жажды хоть какого-то действия.

Звонок Юрия Сергеевича стал для меня лучом солнца посреди унылой хмари.

Старый чекист начал, по обыкновению, с места в карьер:

— Твои предложения в работе, Саша. Особо пока губу не раскатывай, но товарищи заинтересовались перспективами. Я делаю что могу, давлю на все рычаги… хоть и в курсе, что спасибо от тебя не дождешься.

— Да я как раз собирался сказать спасибо. За укрытие, и за то, что идеи мои рассматриваете.

— Ну да спасибо, как говорится, на хлеб не намажешь, — Юрий Сергеевич никогда не упускает возможности воспользоваться тем, что кажется ему ослаблением позиции собеседника. — Родина тебя защищает и ждет, что ты тоже ее защитишь.

— Это само собой. Где-то нашлась статистическая аномалия?

Юрий Сергеевич называет крупный сибирский город. В те края меня до сих пор не заносило. Город знаком мне в основном по истории Гражданской войны — там у белых было что-то вроде временной столицы, пока наши их не вымели поганой метлой. Но то дела давно минувших дней, а теперь город как-то не на слуху.

— И что у них стряслось?

— Ничего катастрофического, даже как будто наоборот. Знаешь, что в стране почти во всех регионах давно уже число разводов превышает число браков? Хлипкая молодежь пошла и эгоистичная, не понимает, что значит «в горе и в радости». Ну а в этом городе статистика резко переломилась месяц с небольшим назад. Мало того, что новые заявления на расторжение браков поступать почти перестали, так и те граждане, которые их уже подали, в ЗАГС или на суд просто не являются. А вот на вступление в брак, наоборот, подаются массово, причем до половины заявлений — от ранее разведенных супругов. Некоторые уже лет по десять в разводе, имущество и детей поделили, а теперь, ишь, восстанавливают, как говорится, ячейки общества. Очередь в ЗАГСы на три месяца вперед, а заявления все поступают. В другое время возрождению семейных ценностей можно было бы только порадоваться, это сейчас для страны главное. Но, сам понимаешь, подозрительно такое торжество любви и гражданской сознательности в отдельно взятом областном центре.

Интересно, и кто у нас в этот раз виновник торжества? Какая-нибудь дамочка, обчитавшаяся любовных романов? В них романтическая межполовая любовь волшебным образом решает все проблемы, от личного счастья до спасения вселенной включительно. Мария, помнится, рассказывала, что сегмент любовных романов обширнее и денежнее, чем рынок так называемой мужской литературы, но очень уж нетерпим к любым отклонениям от шаблонов.

— Это все, что там выбивается из нормы? Только волна повторных браков?

— Еще снижение уровня преступности, хоть и не полное обнуление. Но это общемировая сейчас тенденция. Естественная смертность — без значимых изменений. И есть еще кое-что. Эти каналы, по которым общается молодежь… как это называется, чаты, да? Мы их теперь мониторим по всей стране. И вот некоторые дети из этого города отмечают, что родители и другие взрослые стали уделять им больше внимания. Появились на горизонте много лет назад исчезнувшие отцы, возродилась мода на семейные походы, посиделки и все в таком духе. Детей, то есть неодаренных, это удивляет, а для взрослых само собой разумеется.

— Ясно-понятно… то есть не ясно и ни черта не понятно, но будем наблюдать.

— Будете. Вылет через три часа. С братом встретитесь в аэропорту. Сейчас тебе на телефон придут билет и выдержки из этого их молодёжного чата. Оружие не бери, много мороки с авиаперевозкой… На месте тебя встретят и новое выдадут.

— Пожалуй, не надо оружия.

Потерял я веру во всемогущество огнестрела. В истории с отравленной пиццей от него толку никакого не было. Враг коварен и изворотлив, и лучше пусть он как можно дольше не знает, где я и кто. А выдача оружия гражданскому лицу — событие заметное. Моя лучшая сейчас защита — ординарность и неприметность гражданина Александра Успенского.

Видимо, Юрий Сергеевич рассуждал так же, потому что билеты у нас с Олегом — ныне Фимочкой — оказались на лоукостер, в экономический класс. Сперва мы сорок минут ждали посадки в самом занюханном углу аэропорта, потом упихались вместе с толпой пассажиров в душный автобус, который сначала стоял битых полчаса, потом почти столько же тащился по летному полю, словно решил отвезти нас в Сибирь сам, проигнорировав авиацию, но в какой-то момент все же передумал. В салоне самолета густо пахло туалетной отдушкой, мой городской рюкзачок едва влез в багажный отсек, а колени намертво уперлись в спинку переднего кресла. Не думаю, что Штаб решил сэкономить на внештатных сотрудниках — на командировочные-то он не поскупился, пачка пятитысячных купюр, выданная вместе с новыми документами, едва поместилась в кошелек. Дело, наверное, в том, что в толпе из переполненного лоукостера проще затеряться, чем среди немногочисленных пассажиров статусных авиакомпаний.

Почему-то нас с Олегом зарегистрировали в разные концы салона, и сосед мне попался не только толстый — он даже потребовал у стюардессы удлинитель ремня — но еще и до невозможности разговорчивый. Пользы для расследования от его болтовни никакой — он сам впервые летит в этот город. Втыкаю наушники и старательно демонстрирую полное отсутствие интереса, но это не останавливает жирдяя от подробного рассказа о старом доме, который он продал, и новом, который невероятно удачно купил. Потом он переходит на своих родственников, перекрикивая и бесконечные объявления из самолетного динамика, и музыку в моем плеере, чтобы подробно рассказать, кто из них как облажался в жизни, а ведь он, толстый сосед, каждого из них предупрежда-ал… Главное, ставить его на место неловко — пожилой человек все-таки. Сжимаю зубы и пытаюсь погрузиться в работу. Поняв, что ответа от меня не дождаться, толстяк начинает вслух, громко читать молитвы — видимо, полагает, что Бог никогда не устанет его выслушивать.

Пытаюсь в этом дурдоме все-таки просмотреть выдержки из молодежных чатов.

«Прикиньте, а к нам папахен заявился вчера. Он вообще-то синячит как не в себя, мать его четыре года как выставила. А тут трезвый пришел, с цветами и тортом кремовым, я чуть не сблеванула. Щас, думаю, мать его шваброй отходит — столько он нам нервов попортил. А она такая: папа исправится, он будет жить с нами, станем снова нормальной семьей… Я ей: ты же сама твердила, что не нужен нам алкаш этот. Она только улыбается… крипово».

«Прикольно, мой отец тоже к нам въехал на той неделе. Он не алкаш, просто к секретутке своей свалил, когда у мелкого зубы резались и он орал как ненормальный все время. А теперь папочка явился — не запылился. Душнит, с разговорами за жизнь лезет… Думал, мама его выставит за дверь, а она вообще гордость потеряла, только твердит на рипите, что детям нужна полная семья… »

«Предки совсем с катушек съехали. Отец обычно как завалится домой — за Доту садится, я только затылок его вижу. Ничо, привык давно. А теперь он все время спрашивает, как у меня день прошел, какие проблемы, о чем я хочу поговорить…»

«Это еще что. Моя мутер, пока я у Светки на даче была, шмотье мое то ли спрятала куда-то, то ли повыкидывала. Главное, мы его вместе с ней покупали, а теперь началось: му-хрю, девочке нельзя так одеваться, пойдем купим тебе нарядные платьица… Так и говорит „нарядные платьица“, будто мне пять лет, блин…»

«Мои тоже кукухой поехали. Раньше не лезли ко мне, только насчет ЕГЭ пилили. А теперь привезли с дачи древние байдарки и намылились всей семьей в поход идти. Я им — какой поход, у меня катка, я неделю клану напоминалки ставил! Нет, предки уперлись рогом: семья должна ходить в походы, и вся недолга…»

На это пришло неожиданное возражение:

«Пацан, ты нормальный вообще? Клан — это ники из интернета, через год ты ни о них, и об игрухе этой тупой и не вспомнишь. А тут возможность с родными время провести. Жизнь — она кривая такая загогулина. Мало ли чего, потом же себя не простишь…»

Интересно, в чат случайно затесался одаренный или просто ребенок с такой позицией?

Подобных историй я прочитал десятки. Ни в одной по отдельности не было ничего противоестественного. Такие вещи случаются — но только не в такой концентрации. Похоже, виновник торжества одержим семейными ценностями. Может, это человек с трагическим прошлым, например, брошенный родителями ребенок? Или старая дева, всю жизнь мечтавшая о великой любви и семейном счастье? Как там Виталя говорил, пока я не запретил в офисе такую лексику? Принцеждалка, вот. В общем, пока мало данных, надо смотреть своими глазами…

Хотя перелет длился чуть больше трех часов и вылетели мы днем — приземляемся в ночь. Я и забыл, что при полете на восток добавляется время. Сибирь встречает нас душной жарой — а я-то, дурак, по пути в аэропорт в спортивный магазин за термобельем заезжал… Теперь чувствую, что рубашка на мне слишком плотная. Континентальный, мать его, климат.

Едва врубается интернет, устанавливаю приложение для поиска гостиницы. Однако Олег решительно направляется к стайке людей с табличками «жилье посуточно». Соображаю, что он прав — неформальный контакт с местными даст больше информации, чем общение с гостиничными служащими. Олег, прикидываясь, будто мы стеснены в средствах, выбирает женщину средних лет по имени Люба, предлагающую комнату в собственной квартире. Вдобавок Люба ужасно разговорчива, что хоть и утомляет, но наверняка окажется полезно.

Люба решительно хватает нас за локти и тащит, словно законную добычу, к оставленному за границей зоны платной парковки древнему жигулю. Дверцу мне удается захлопнуть с третьей попытки. Олег садится рядом с водительницей, обаятельно улыбается и говорит:

— Ну рассказывайте, что у вас тут происходит.

Любу дважды просить не нужно:

— Город у нас интересный. Жаль, туристы почти не приезжают, а есть на что посмотреть. Сейчас темно, но мы проезжаем мимо крепости восемнадцатого века. Реконструкция, конечно, но одни из четырех ворот подлинные. У нас даже метро есть — правда, всего одна станция, сейчас как переход используется. Знаете, как у нас шутят — Ермак, захватывая Сибирь, под каждым городом закопал метро, но вот откопать его удается не везде. Центр красивый, никакой высотной застройки… знаете почему?

— Почему? — спрашиваю из вежливости.

— Потому что аэропорт в черте города, глиссада над центром проходит. В восьмидесятые прошлого века самолет на жилую застройку упал, люди до сих пор цветы приносят к мемориалу…

Это все очень познавательно, конечно, но совсем не то, что нам нужно. Олега, впрочем, это ни капли не смущает. Он, в отличие от меня, после перелета бодр и полон сил, и джетлаг ему нипочем. А я чувствую себя так, словно меня в стиральной машинке прокрутили — вот жеж, старость не радость.

— Вы так интересно рассказываете, Люба, — щебечет Олег. — У вас, наверно, и жизнь интересная?

— Да обычная жизнь, нормальная, слава Богу… Муж вот только как заболел, так его мигом с работы турнули. При капитализме же как? Платят, только пока скачешь перед начальством, как клоун. А чуть что заболел, не можешь впахивать — давай, до свидания. Не сохранили Союз, променяли социальное государство на колбасу — теперь живем, как негры на плантации. Но ничего, Бог не выдаст — свинья не съест. Мэр недавно взбучку чинушам устроил, чтобы не жен своих в санатории за муниципальный счет посылали, а инвалидов. Так что Петя мой в самое начало очереди попал, скоро, даст Бог, поставим его на ноги. Главное — дочка за ум взялась наконец. Раньше-то у нее на уме были одни эти, как их, тусовки… вечно что-то из себя строила — «альтушка» это на их жаргоне называется, прости Господи. Вся утыкалась колечками этими уродскими, волосы в вырвиглазные цвета выкрасила, отзывалась только на имя Кейко… Хотя какая из нее Кейко, Машка она, Маруся и хороша как есть, какой я на свет ее родила…

— Маруся, наверно, в школу ходит еще?

— Да если бы! Третий курс, двадцать один год девке. И Дар хороший такой, теплый — Маруся умеет людей веселить. Даже самого унылого бирюка улыбаться заставит, общение с ней из депрессии вывести может. Жить бы да радоваться с таким Даром… Нет, надо было обязательно навыдумывать всяких глупостей, чтобы чувствовать себя не такой, как все. Хорошо, что наконец за ум взялась, краску голубую с волос свела и с парнем нормальным познакомилась — до этого с придурками всякими таскалась. Один дреды носил — ужас что! А новый Марусин кавалер — серьезный человек, зарабатывает хорошо. Они уже свадьбу планируют и квартиру в ипотеку присматривают, не хотят тесниться с нами. Даст Бог, скоро внуков нянчить стану…

— Серьезный какой мужчина! — восхитился Олег. — А давно они с Марусей встречаются?

— Сейчас припомню… Две недели назад она его познакомила с нами — почти сразу, как у них началось что-то. Да, быстро все развивается. Ну а чего тянуть-то? Жизнь надо смолоду строить по-людски, а то так и до старости по тусовкам таскаться можно… Вот мы и приехали. Вы в прихожей, пожалуйста, не шумите, чтобы Петю не разбудить. У вас в комнате уже постелено…

Поднимаемся на третий этаж панельного дома. Обстановка в квартире старенькая, но уютная — кнопочный городской телефон на самодельной полочке, ковровые дорожки поверх линолеума, рельефные обои «под кирпич». Я бы предпочел безликую стерильность средней руки гостиницы, но надо наблюдать повседневную жизнь людей. Люба еще минут десять суетится, проверяя, хватает ли нам одеял и понимаем ли мы, как открыть форточку, и наконец уходит. В животе у меня урчит — не успел пожрать сегодня, а в лоукостере никакой еды не было даже за деньги.

Олег, по-мальчишески улыбаясь, достает из рюкзака пачку сырного печенья. Поедаем его, стараясь хрустеть потише, чтобы не разбудить весь дом — как, бывало, делали в детстве. Смотрю на часы:

— Здесь четыре утра… У нас сколько — час? Кажется, я не засну… Но отдохнуть надо. Все равно среди ночи ничего мы не понаблюдаем.

Растягиваюсь на разложенном кресле, застеленном выцветшим бельем в цветочек. Открываю на телефоне логи чатов, чтобы вдумчиво их проанализировать — и тут же проваливаюсь в сон.

Черный щиток тактического шлема намертво закрывает лицо, но я все равно знаю, что за ним — человек, которого я недавно держал за своего.

— С чего ты взял, Саня, будто сможешь меня обмануть? — в голосе Ветра скорее искреннее участие, чем издевка. — Я ведь насквозь вижу и тебя, и все твои проекты. Даже не потому, что я умнее тебя, а… как бы объяснить попроще… как если бы ты был двухмерным рисунком на бумаге, а я сверху смотрел на лист. В самом деле думаешь, что сможешь чем-то меня удивить?

— У меня… нет другого выхода.

Мой голос звучит хрипло и сдавленно.

— Ну и зачем ты рыпаешься, Саня? — Ветер говорит снисходительно. — Твоя роль — метаться по стране под чужим именем, по мелочи нарушая мои планы, пока мои анонимные киллеры так или иначе до тебя не доберутся. И никто тебе не поможет: ни древний, как говно мамонта, чекист, застрявший мозгами в двадцатом веке, ни шлюшка, возомнившая себя хакером человеческих душ.

— И что ты мне предлагаешь делать? — злость придает куража. — Может, самому застрелиться, чтобы ты сэкономил копеечку на марионетках?

— У тебя всего один способ победить меня, Саня — стать мной. Вот только кого ты тогда на самом деле победишь?

Что-то происходит с моим лицом! Пытаюсь ощупать его, но, как это бывает во снах, не могу дотянуться… или просто слишком боюсь понять, что оно гладкое и пустое, как щиток тактического шлема.

Просыпаюсь и с минуту тупо смотрю в незнакомый потолок, пытаясь вспомнить, где я и почему. Вваливается веселый, голый до пояса Олег с полотенцем через плечо:

— Нихт клювом клац-клац, пока места общего пользования свободны! Велкам ту зе коммунальная квартира, бро!

Умываюсь в ванной, отделанной мелкими кафельными плитками. Тяжелый сон понемногу выветривается из головы. Добрая Люба кормит нас яичницей с салом и густой овсянкой — наверное, Олег договорился с ней еще и на питание, это совсем мимо меня прошло.

Поев и попрощавшись с хозяйкой, уходим праздно болтаться по улицам и глазеть на все подряд — то есть, конечно же, выполнять жизненно важную для страны и мира работу.