Повтор

Глава 1 Управление гневом

— Что еще произошло за неделю? — спрашивает психотерапевт. — Были другие эпизоды проживания гнева?

Припоминаю:

— По мелочи разве что. Во вторник мент один зарвался… в смысле сотрудник полиции некорректно общался с моей сотрудницей. Им там многим не нравится, что Леха заключил с нами контракт на экспертные услуги, вот они и самовыражаются кто во что горазд. Этот майор в понедельник до слез довел женщину — она когда рассказывала, мне прибить его хотелось. Вот я на другой день с ней и выехал…

— Поведение этого человека вызвало у вас гнев?

— Поначалу вроде и нет, он при мне на рожон не лез. Я уже решил, что зря выехал… может, раньше я бы его как-то спровоцировал, чтобы с полным правом поставить на место. Но потом подумал, что мне не обязательно злиться, чтобы установить нормальные рабочие отношения. Просто отвел его в сторонку и популярно объяснил, что к моим сотрудникам надо обращаться на вы и по имени-отчеству, правила поведения на месте преступления корректно доносить в доступной форме, а в случае возникновения проблем обращаться напрямую ко мне. Вроде мы друг друга поняли. Он вообще ничего такой мужик оказался.

Психолог внимательно смотрит на меня через очки в тонкой оправе — давно подозреваю, что стекла в них обычные. Его лицо не выражает никакой оценки.

— Как вы сами полагаете, Александр, насколько вам удалось проконтролировать гнев в этот раз?

— Ну вроде… нормально удалось, да. Хотя есть еще над чем поработать. Если бы он прямо при мне Ксюхе нахамил, я бы… не знаю… морду полицейскому при исполнении вряд ли набил, но наорал бы точно. Хотя, может, и леща влепил бы.

Чем хорошо работать с психологом — можно не пытаться казаться лучше, чем ты есть. Да, ты оплачиваешь это общение по таксе, поэтому глупо врать за свои же деньги.

К специалисту по управлению гневом меня затащила Оля. Она и раньше пыталась, но я уходил в отказ. Не то чтобы я презирал психологов и тех, кто к ним обращается. Однако считал терапию бесполезным занятием, развлечением для тех, кому некуда девать время и деньги. Как-то так представлял это себе:

— Чего вы хотите, пациент?

— Доктор, я хочу найти себя.

— Так вот же вы!

— Точно! Спасибо, вы мне очень помогли.

А тут еще и специалист по гневу… Меня будут убеждать сделаться терпилой, вечно подставляющим вторую щеку — причем за мои же деньги? Как бы мне ни было дорого Олино хорошее отношение, на такое я подписываться не собирался.

Но из последней северной командировки я вернулся как пыльным мешком стукнутый. В человека, которого мы должны были защищать, стрелял не я, но все равно это было на моей совести. Понятно же, кто всю жизнь служил Олегу ролевой моделью. А я вспышек гнева никогда не гасил, наоборот, гордился ими — я же плохих людей наказывал за плохие поступки, право имел…

Я увидел свой способ действовать в другом человеке — и ни к чему хорошему это не привело. Пришло время признать, что я нуждаюсь в профессиональной помощи.

Однако специалист по гневу вовсе не пытался убедить меня стать терпилой. Он начал с того, что гнев — это нормальная и ценная реакция здорового организма. Проблемы начинаются, когда гнев управляет человеком вместо того, чтобы человек управлял гневом. Древние паттерны «бей или беги» плохо работают в условиях сложной социальной жизни. Не существуют волшебной таблетки, позволяющей управлять гневом, но есть упражнения и техники по развитию осознанности и самоконтроля.

Нельзя сказать, что через месяц регулярных сеансов я перестал раздражаться, и дать кому-нибудь в дычу время от времени хотелось. Но постепенно я привык осознавать эти желания, подвергать их критике и так ими управлять. Выяснилось, что не такой уж я неудержимый мачо, если выкинуть из головы установку, что я обязан им быть.

— Как вы оцениваете свой опыт работы с гневом на этой неделе? — спросил психолог.

Оля подобрала правильного спеца — она вообще здорово разбиралась в людях, в особенности во мне. Много я слышал историй о психологах-недоучках, считающих себя кем-то вроде гуру. Этот же дядька никогда не оценивал меня или мои поступки — не осуждал и не хвалил. Он только задавал наводящие вопросы. Иногда мне казалось, что я беседую, в сущности, сам с собой, но без соблазна соскочить с неудобной темы, не оставив себе возможности отвлечься на то, что вроде как в моменте выглядит важным.

— Да так, обычный опыт… То есть я не косячил, но ведь и проблем-то серьезных не было.

— Что же, — психотерапевт чуть улыбается, и я смотрю на часы: время сеанса почти истекло. — Будем отслеживать дальнейший прогресс. Здоровья вам и душевного равновесия!

Спускаюсь на первый этаж к актовому залу — Оля сегодня читает лекцию по биологии. Занятие уже должно было закончиться, но, в отличие от моего психолога, Оля не отрабатывает расписание минута в минуту. Мы сейчас в доме культуры, облюбованном «Детьми Одарения». Забавно — давно ли я считал их сектой и подозревал во всех смертных грехах, а сейчас сам участвую в их мероприятиях. Человеку непросто признавать свои ошибки, но в конце концов я посмотрел правде в глаза: никаких незаконных или этически сомнительных делишек за «Детьми» не замечено. Правда, никаких мало-мальски значимых исследований природы Одарения — тоже. Впрочем, это не только к ним относится. Созданы десятки исследовательских институтов, работает хренова туча лабораторий разной степени секретности, миллионы и миллиарды во всех валютах мира попилены на грантах — а воз и ныне там. По существу мы знаем о Дарах ненамного больше, чем 18 декабря 2028 года. Один наш Кукловод чего-то мутит в своих мрачных подвалах, но чего он-она-оно добивается и, главное, как — мы не знаем. А учитывая, что ловить этого психопата поставили даже еще более отмороженных психопатов — так, наверное, и не узнаем.

Пора, видимо, смириться с тем, что никакой эффектной развязки у всей этой истории не будет. В какие только даты ни ждали Повтора — а он так и не случился. Носители Дара тем временем умирают — кто-то из-за эксцессов, связанных с Одарением, но большинство по вполне себе естественным причинам. К началу двадцать второго века Дары сохранятся только у горстки выжившего из ума старичья, а потом Одарение и вовсе отойдет в разряд исторических курьезов, так ничего глобально и не поменяв в человеческой истории.

Одним из самых заметных последствий стал резко выросший интерес к природе человека; чтобы понять, как работают Дары, надо разбираться, на чем они, собственно, работают. Я сперва скептически отнесся к тому, что Оля стала вести публичные семинары по биологии; однако актовый зал каждый раз едва вмещал всех желающих. Странно это — в двадцать первом веке посещать оффлайн-занятия, когда сеть полна текстов, подкастов и видео на любые темы. Но, видимо, людям все-таки нужно живое общение с подобными себе и никакой избыток контента этому не помеха.

Приоткрываю дверь, просачиваюсь и сажусь на ступеньки, чтобы не мешать — все кресла возле прохода заняты. Надеюсь, Оля уже заканчивает… нет, я-то без проблем подожду, а вот Оля ушла на работу в семь утра и оттуда сразу сюда; она не ужинала и не факт, что успела пообедать. Однако голос у нее бодрый, энергичный, заряжающий:

— Дофамин — важнейший источник мотивации, энергии, ощущения готовности к свершениям и радости жизни. Но, надеюсь, теперь вы лучше понимаете, почему дофамин — не гормон счастья, а гормон обещания счастья. Животное, если оно, конечно, не человек, не думает «Вот построю-ка я гнездо или соберу припасы на зиму, или установлю хорошие отношения с членами своей стаи — и будет мне счастье». Из всех животных только у нас это принимает форму мыслей; остальные делают всякие полезные штуки, потому что это заложено в их инстинктах и подкрепляется разными биологическими механиками, в том числе выработкой дофамина. Это как бы такое обещание: «достигни успеха — и будешь счастлив». Но что было бы, если бы это счастье длилось долго? Животное потеряло бы мотивацию перебирать лапками и просто наслаждалось бы собой, ничего не делая — а мать-природа такого не прощает. Потому за подъемом дофамина всегда следует спад. Мы его переживаем как упадок сил, ухудшение настроения, потерю интереса к тому, что только что казалось важным.

— То есть получается, наша природа не дает нам быть счастливыми? — спросила тетка со второго ряда.

Некстати вспоминаю анекдот:

— Подсудимый, зачем вы съели своего деда?

— Человеческие поступки — всего лишь побочный продукт случайной химии мозга.

— Полностью оправдан!

Оля энергично улыбается:

— Наша природа не дает нам стать счастливыми простым способом. Это любят обещать и гуру, и торговцы разного рода удовольствиями. Выплеск дофамина и эйфорию вызвать у человека не так уж трудно, вот только потом наступает откат, который приводит к депрессиям и иногда даже к трагедиям. Но есть и хорошие новости! Вы можете помочь себе сами, если будете относиться к себе бережно и осознанно, понимать, как вы устроены и что у вас как работает. Это непростой и небыстрый путь, но ведь каждый из нас у себя один. Об этом мы поговорим на следующих занятиях. Спасибо всем, что пришли сегодня!

Слушатели тянутся к дверям, оживленно переговариваясь; многие знакомы между собой, тут ведь не просто лекторий, а клуб по интересам. Оля освобождается не сразу — минут двадцать еще отвечает на вопросы, объясняет что-то, улыбается людям. Когда она подходит наконец ко мне, в ней еще ощущаются следы приподнятости, но усталость быстро берет свое.

Мы идем на парковку и садимся в наш верный фордик, чтобы ехать домой. Почти сразу встаем в пробку на светофоре — недлинную, но мучительно медленную.

— Как дела на работе? — спрашивает Оля.

— Дела идут, контора пишет… Возни с бумагами много стало, я уже второй шкаф для папок заказал. Зато в поля теперь не каждый раз выезжаю, наши с полицейскими понемногу притираются друг к другу. Хоть отчет на стену вешай: три рабочих дня подряд без скандалов и заявлений о неполном соответствии. Да, сегодня как раз третий день был…

Работа «Потеряли? Найдем!», по документам — ИП Егоров Александр, в последний месяц изменилась довольно радикально: Леха, который теперь уже не майор, а подполковник, подогнал нам жирный госконтракт на оказание экспертных услуг в сфере организации оперативно-розыскных и следственных мероприятий… тьфу, и в меня уже въелся этот полицейский канцелярит… Короче, мы теперь работаем на родную полицию на постоянной основе — и мои ребята, и сотрудники «Марии» по субподряду. Это оказалось довольно выгодно по деньгам, но на редкость муторно в плане писанины — я даже принял в штат свою сестру Наталью, хоть и зарекался работать с родственниками. Однако Натахин опыт службы юристом в государственных конторах оказался бесценен.

Рассказываю Оле:

— Вот приказ сегодня подписал об увеличении окладов на тридцать процентов… Здорово, конечно, когда заказы постоянно есть. Не надо тревожно прислушиваться к телефону — позвонит сегодня кто-нибудь или будем перебиваться с хлеба на квас, то есть покупать дрянные пластиковые скрепки вместо металлических. Но все-таки жаль, что у нас теперь мало собственных дел. Мы выезжаем, делаем то, что просят полицейские, оформляем бумаги и уезжаем. Раньше — даже когда мы чьи-то любимые фотографии или ключи от гаража искали — все равно были сами себе Шерлоки Холмсы. А теперь… винтики большой неповоротливой машины.

— Это называется — отчуждение труда, — улыбается Оля. — Я знаю финдиректора большой корпорации, который каждый свободный час посвящает раскрашиванию фигурок из какой-то игры. Ночами над ними корпит, потом руки от краски оттирает и понуро едет считать чужие миллионы. Казалось бы, и то и другое — работа, а какая разница в отношении…

Оля знакома с финдиректором какой-то корпорации… ничего об этом не слышал. Если вдуматься, я мало знаю о ее жизни. Спрашиваю:

— А у тебя как дела на работе и на учебе?

— Нормально.

Как давно она так отвечает на мои вопросы, отгораживается от меня этим «нормально»? Совсем недавно я не придавал этому значения — был, что называется, эмоционально вовлечен в другие отношения. Жена вроде не в претензии, и ладненько…

Это закончилось через три дня после моего возвращения с Севера. Самое странное — по инициативе Марии; пока я подбирал слова, чтобы сообщить о расставании, она необыкновенным своим чутьем сама все угадала. Не то чтобы меня перестало к ней тянуть, но после всего, что случилось, я понял — надо сосредоточиться на том, что по-настоящему важно.

Мы наконец-то прорываемся через пробку и въезжаем в исторический центр. Ярко освещенные соборы напоминают уснувшие космические корабли. Переливается вывеска ресторана — пошловатый туристический а-ля рюс, зато работает допоздна. Предлагаю:

— Может, тут поужинаем? А то я Федьке последние котлеты скормил…

Оля потирает виски:

— Было бы мило, но я устала очень, а надо к зачету по патологической физиологии готовиться… Не переживай, от голода не помрем, сварганю нам быстро чего-нибудь.

Оля отворачивается к окну. Не могу отделаться от ощущения, что это не просто усталость, а что-то глубже. Похоже, моя жена все-таки несчастлива со мной. Сколько раз я предлагал ей уйти с работы или хотя бы нанять помощницу по хозяйству — она всегда отказывается. Возможно, я знаю, в чем тут причина.

Мы очень любим друг друга, наша постель не остывает — но наши клетки так до сих пор и не сплелись в новую жизнь. Вроде и спешить некуда, какие наши годы, но, сдается мне, Оля переживает это тяжело. Ребенок — куча проблем и хлопот, конечно, но это будут наши общие проблемы и хлопоты.