Повтор

Эпилог Другими глазами

Ольга Егорова

2040 год, десять лет спустя

Может ли обыкновенная женщина любить человека, который держит на плечах весь мир? Этот вопрос я задаю себе каждый день.

— Федька звонил, сказал, что приедет с девушкой! — орет Саня от летней кухни, в которую превратили старый домик. — Велел как-нибудь тактично тебя подготовить. Ты готова стать свекровью, жена моя?

Выхожу на крыльцо большого дома и отзываюсь:

— Всегда готова! Сейчас найду самую вонючую тряпку, чтобы будущей невестке веселее было драить полы.

Саша коротко смеется и сует телефон в карман старых рабочих джинсов. Он до сих пор пользуется прямоугольным смартфоном, хотя для них уже почти не выпускают приложений. Теперь у всех проект-браслеты. Я поначалу пугалась, когда голоэкран возникал из воздуха от любого случайного касания сенсора, но быстро привыкла. А Саня так и ходит с древним устройством — говорит, хоть что-то должно оставаться привычным в стремительно меняющемся мире.

Подхожу к окну столовой и наблюдаю, как муж перестраивает крыльцо летней кухни. Возится с досками: отмеряет рулеткой, отпиливает, прикладывает к конструкции и матерится одними губами — не подходит. В отчаянии воздевает руки к небу на пару секунд, потом снова берется за рулетку. Конечно, проще было бы нанять рабочих, но Саня любит, как он говорит, «дачный фитнес» и мелким ремонтом занимается сам — если выдается перерыв между миссиями по спасению мира.

Саня. Мой муж Александр Егоров. Первый публично заявивший о себе сверходаренный — усило́к, как их теперь называют. С него началась программа «Такие же, как мы» — о том, что сверходаренные остаются людьми. Конечно, до сих пор в это верят не все. Для одних усилки — прорыв в будущее и новая надежда человечества, для других — порождения ада, которым не место на земле. Что же, для меня один из них — муж и отец моих детей.

Поначалу Саня не собирался ни применять, ни афишировать свой сверхдар. Говорил, что теперь-то наконец будет заниматься только семьей и работой — как хотел этого всегда. Но потом ситуация накалилась, началась настоящая охота на ведьм и людей уже стали попросту линчевать по одному только подозрению в обладании сверхдаром.

И тогда Саня вышел вперед и принял огонь на себя. Как делал это всегда.

Люблю ли я его? Что такое вообще любовь в долгом, как жизнь, союзе? Когда-то давно, задолго до Одарения, мы с мелким Федькой и его отцом ездили на две недели в Таиланд. Там я разговорилась с хозяйкой гостиницы, и она между делом упомянула, что уже подобрала своему сыну невесту; оказалось, ее саму выдали замуж по договоренности родителей, и все в округе поступают так же. Женщина сказала, что счастлива в браке уже тридцать лет. «Люди меняются, — говорила она. — Все равно через какое-то время ты обнаружишь рядом с собой не того мужчину, который женился на тебе. И сама уже будешь не той женщиной, которая выходила за него замуж».

Тогда я не знала, как к этому отнестись — как и всякий человек европейской культуры, я верила, что чувства — единственная достойная причина вступать в отношения, а саму идею брака по расчету презирала. После я изучила вопрос: выяснилось, что на договорных браках держится почти вся Азия. Сама я прожила с отцом Федьки одиннадцать лет, и хотя роковых страстей между нами к тому моменту уже не было, когда он погиб, мой мир рухнул. Но жизнь продолжалась — это вообще ее основное свойство.

А потом я встретила Саню. Он был такой надежный, сильный, простой… Но скоро я поняла, что он никогда не будет принадлежать только мне. И дело даже не в бесконечных бабах — его забеги по чужим койкам раздражали, но разводиться из-за такой ерунды я не была готова, а смысла в драматических сценах не видела. Куда сильнее меня тревожило, что Саня постоянно рисковал жизнью.

Иногда он возвращался раненым, когда физически, а когда и душой — смотрел перед собой пустым взглядом и не обращал внимания на вкус еды. Каждый раз я выхаживала его, варила бульоны, за руку отводила к специалистам. Обнимала и гладила по голове, когда он кричал во сне. День за днем повторяла, что я рядом и все можно исправить. Но дело было не только и не столько в этом. Я стала причиной, по которой он каждый раз возвращался.

Много раз мне отчаянно хотелось бросить его — схватить в охапку детей и бежать в какую-нибудь другую, нормальную жизнь, подальше от кошмара, который Саня приносил домой на подошвах. Когда я день за днем чувствовала на его одежде запах чужих духов. Когда он начинал звереть и бросаться на людей за косой взгляд. Но сильнее всего — когда нас с Федькой полтора месяца продержали на закрытой полицейской базе, так толком ничего и не объяснив. Да и других нехороших моментов хватало. Но как я могла уйти, если на Сане держится мир, а Саня держится на мне?

Я не хотела такой ответственности и не просила о ней. Но ведь Саня тоже не хотел и не просил.

На бой мой муж выходит не из-за денег и привилегий. Так-то и собственный Санин бизнес приносит немалый доход. ИПэшка со смешной вывеской «Потеряли? Найдем!» давно превратилась в ООО «Поиск-Про», занимающее целый этаж бизнес-центра. Бывшая секретарша Катерина стала соучредителем и генеральным директором. Виталий закончил ВУЗ, остепенился и возглавляет оперативный отдел — уличные замашки проступают в нем совсем редко. Ксения после смерти Нины Львовны занимается кадрами. Из старых сотрудников ушла только Даша — она теперь работает в благотворительном фонде Дины Рязанцевой.

— Ма-ам, доставка приехала! — Яра толкает перед собой тележку по специально проложенной бетонной дорожке. Робот-доставщик выгружает продукты в тележку автоматически, и все отрегулировано так, что даже восьмилетка легко справляется.

Начинаем раскладывать припасы в холодильник и шкафчик — это чуть ли не единственное, с чем автоматика до сих пор не справляется. Датчики с тихим писком считывают штрихкоды — информация о продуктах и сроках хранения поступает в домовую систему. Когда что-нибудь закончится или испортится, система сама отправит запрос в службу доставки.

Когда я рассказывала Яре, что раньше люди ходили по магазинам своими ногами, она отнеслась к этому примерно так же, как к историям про древних римлян. Пришлось свозить ее в один из немногих оставшихся в городе супермаркетов. Он произвел на ребенка не меньшее впечатление, чем палеонтологический музей.

Осторожно спрашиваю:

— Что с последней Фединой задачкой? Решила?

— Пока нет, API не интегрируется… Ну то есть технические сложности, мам. Ничего, Федька приедет и все сделает. Я пока по инглишу домашку закончу, а вечером сядем прогать.

— Какое «прогать»⁈ Семейный ужин вечером!

— Ну ма-ам, ну мы же чуть-чуть! Федька только этапы миграции настроит — и все! Побегу, а то инглиш не успею!

Яра шустро отступает в свою комнату, пока я не успела решительно запретить им с братом полвечера торчать среди голопанелей. Любовью к программированию Яру заразил Федька. Я уже не понимаю три четверти слов из их разговоров. Непросто это — жить в эпоху, когда твой восьмилетний ребенок умнее тебя. Впрочем, дети Повтора любят родителей и стараются щадить, не слишком давить интеллектуальным превосходством. В остальном они — обычные дети: врут, капризничают, ссорятся, делают глупости. Яра может то ворковать «мамусеночек», то орать «мам, ну ты чо, ваще уже⁉» Дети Повтора — не сверхчеловеки, не какой-то новый вид людей, не мутанты. Они просто лучше соотносят свои действия со своими желаниями. Становятся теми, кем хотят стать. Сами решают, какими им быть.

Впрочем, Яра — особенная даже среди детей Повтора. Она первый на планете ребенок, у которого один из родителей — сверходаренный. Несколько лет мы с ней почти не вылезали из закрытого института. Саня злился, но согласился, что интересы науки важнее всего — ведь будущее человечества зависит от того, что нам удастся понять об Одарении и его последствиях. По крайней мере муж настоял, что раз уж я все равно провожу в этом учреждении столько времени, то пусть меня примут в аспирантуру и зачислят в штат научным сотрудником. Через три года я защитила кандидатскую диссертацию по нейрофизиологии сверходаренных, а потом на ее основе написала докторскую. А что до Яры, то она оказалась совершенно обычным ребенком Повтора — то есть таким же, как все дети теперь.

Иду в сад, к площадке — проведать близнецов. Прячусь за деревом, чтобы они меня не заметили — у них сейчас занятие с няней. Как же я не хотела брать им няню… Петька с Пашкой родились, когда работа над диссертацией была на середине. Я готова была бросить ее совсем, лишь бы проводить с малышами каждый день, каждую минуту. Чтобы меня убедить, Саня всеми правдами и неправдами выписал нам няню-неопедагога. Неопедагогов еще совсем мало, и обычно они не работают у частных лиц. Но когда дело касается семьи, Саня не стесняется давить на все рычаги.

Неопедагогика — наука о развитии детей Повтора, о создании условий, когда их потенциал раскрывается максимально. Ее основатель — сверходаренный методист из Сибири, даже в официальных документах его называют товарищ Антонов — он на этом настаивает. Сперва исследования велись секретно, но потом… К сожалению, первым, чем усилки себя проявили, был всплеск насилия и преступности. До сих пор некоторые города не восстановлены до конца, и даже сейчас нигде, по большому счету, нельзя чувствовать себя в безопасности. Поэтому срочно понадобилось продемонстрировать, что многие из усилков применяют свои способности на благо человечества. Потому что сверходаренные — люди, и сами выбирают, чему себя посвятить. Так же, как и мы все.

Трехлетние близнецы возятся с головоломкой — она выглядит простой и яркой, но однажды, когда никто не видел, я сама попробовала собрать ее — и у меня не получилось. Няня вытирает Петьке носик и подкладывает детали, из которых он возводит сложную конструкцию в собственный рост. А Пашка быстро теряет интерес к строительству и отползает в сторону. Усевшись на край беседки, он самозабвенно дербанит одуванчики и скоро весь оказывается усыпан белыми пушинками. Может, хоть кто-то в семье пошел в меня и станет биологом?

Возвращаюсь в дом. На кухне Саня пьет воду — прямо из пятилитровой канистры, щедро обливая футболку, хотя прямо у него под носом на полочке стоят стаканы. От него пахнет древесными опилками и крепким потом. Увидев меня, он ставит канистру на стол и улыбается:

— Что дети делают?

— Развиваются…

— Ясно-понятно. А ты как? Нервничаешь перед защитой?

— Да с чего бы нервничать? Это ж так называется только — защита, а по сути скорее презентация. Перед коллегами выступить, потусоваться… пресса будет еще. Ну и банкет, это вообще святое. А по существу давно все прочитано и одобрено. Будет скучное ученое собрание, без внезапных поворотов сюжета.

Улыбаюсь, но отвожу глаза. Нет, завтра-то все действительно пройдет гладко… но сколько всего обо мне говорят из-за этой диссертации! Человечество, может, и меняется, но злые языки по-прежнему страшнее пистолета. Самое невинное — «Кто защищается? Егорова? А, жена того самого Егорова? Конечно, какие тут могут быть вопросы?» Я отшучиваюсь — мол, на самом деле завкафедрой просто страдал от мигреней… Не доказывать же всем и каждому, что диссертация, ради которой я годами отрывала драгоценное время от семьи — труд моей жизни. Я искала ответ на вопрос — как усиление Дара меняет человеческий мозг. Иными словами — с точки зрения нейрофизиологии остаются ли сверходаренные людьми? Доступ к клиническим испытаниям я получала на общих основаниях, и единственным моим преимуществом перед другими учеными оказалось то, что один из контрольных образцов жил со мной в одном доме. Конечно, когда не подрывался в очередной раз спасать мир.

И результат, к которому привели мои исследования, испугал меня так, что я никогда не вышла бы с ним на диссертационный совет — если бы десятки ученых во всем мире не начали приходить к похожим выводам.

— Скажешь тоже — скучно! — фыркает Саня. — Это же настоящая сенсация! Ты докажешь, что источник Одарения — человеческий мозг.

— Саня, прекрати! Все, конечно, не так примитивно… и не так захватывающе. В моей работе… как бы сказать простыми словами… ну, в общем, исследованы некоторые функции мозга, которые активируются у сверходаренных, а раньше существовали, грубо говоря, в спящем режиме. Более того, у обычных одаренных они тоже есть, но выражены так слабо, что их не удавалось распознать. Возможно, Дары — не магия и волшебство, а то, что было в нас изначально.

— Но это значит, что никакого внешнего воздействия не было? В нас просто активировалось то, что уже было?

Пожимаю плечами:

— Это ничего такого не значит, Сань… Тут еще годы и годы исследований нужны. И они могут так ни к чему и не привести. Была в прошлом веке такая теория двухкамерного сознания. По ней получается, что в доисторические времена человек не имел сознания в нашем понимании, а его разум состоял из двух частей. Одна принимала решения, другая им следовала, причем между собой они общались вербально, то есть словами. Такая как бы… шизофрения как норма жизни. Когда требовалось принять решение, в голове человека звучал голос, который указывал ему, что делать. Сейчас разум — это часть нас, а тогда он воспринимался как что-то внешнее по отношению к личности. Ну, вот по этой теории.

— Но она подтвердилась?

— Нет. Хотя опровергнуть ее тоже никто не смог. Так она и осталась гипотезой. Поэтому не надо раскатывать губу. Может, и мы ничего не докажем в обозримом будущем. Хотя сейчас старшие дети Повтора заканчивают аспирантуру и скоро ломанутся в большую науку… Наверно, нас ждут фантастические прорывы. Чудо, что я вообще успеваю защититься — скоро люди старого образца перестанут выдерживать конкуренцию. Но то, что происходит сейчас… представь, собираются австралопитеки на симпозиум и пытаются осмыслить природу разума.

Саня притягивает меня к себе:

— Австралопитеки… а знаешь, ты очень даже симпатичный австралопитек.

Прикрываю глаза, прижимаюсь всем телом, глубоко вдыхаю запах пота. Глажу Санину спину, привычно нащупывая под футболкой шрам от выстрела между лопаток. Он так и не рассказал мне, кто стрелял в него и почему. Он вообще многого не рассказывает — пытается меня уберечь.

За эти годы Саня стал наполовину седым, у глаз явственно проступили морщинки — но мышцы твердые, во взгляде сочетаются доброта и сила, и меня по-прежнему слегка ведет от запаха его тела. И ведь спальня совсем рядом… но няня скоро уже приведет близнецов.

Саня, наверное, вспоминает о том же, потому что отпускает меня, отстраняется и говорит:

— Отпразднуем в выходные твою защиту?

— Можно…

— Кого пригласим?

— Да как обычно, наверное. Моих девчонок. Генерала Леху. Ну и семью, само собой. Федька пусть подругу свою привозит, если мы ее сегодня не перепугаем до полусмерти. Маму свою пригласи… как она?

— Завтра уже выписывают. Все-таки медицина усилков — дельная штука. В областной больнице говорили, что мама уже не встанет…

— Вот настоящая причина для праздника! Давай тогда всех соберем. Юльку с мужем и малышом. Олега, если он сможет вырваться со своей сверхсекретной работы. Наталью с ее автомехаником…

— Валерка теперь ретроавтомеханик. Однако не унывает. Говорит, на его век вонючих бензиновых ретроавтомобилей хватит. Обещал фордик наш реанимировать…

Саня сентиментально привязан к старой машине, хотя давно уже ездит на стильном обтекаемом мобиле с T-аккумулятором новейшей модели.

Сказать, что с Саней бывает нелегко — это ничего не сказать. Однако годы профессиональных и личных наблюдений показали одно: со сверхдаром или без оного, а человеческого в Сане больше, чем у основной массы так называемых нормальных людей.

— Отлично! Только чур мы с Ярой вручную всего настряпаем, без автоматики. По праздникам можно. И потом, мои дети должны уметь готовить еду при помощи ножа и огня, как в каменном веке. А то жизнь слишком уж быстро меняется. Кто знает, в какую сторону оно все повернется?

Саня улыбается:

— Все будет хорошо. Я прослежу. Ладно, пойду — ступеньки сами себя не доделают…

Выхожу на крыльцо следом на Саней. Всем телом ощущаю влажную предвечернюю прохладу. Окно в Яриной комнате открыто, и я слышу, как она говорит кому-то в Сети «да это же просто, как массив просуммировать». Из сада пахнет отцветающей вишней и доносятся детские голоса.

Быть может, эта спокойная мирная жизнь в эпоху сумасшедших перемен существует лишь потому, что мой муж раз за разом выходит ее защищать. И я люблю его так же, как саму жизнь.