Повтор

Глава 5 Попытка к бегству

— Оля, у тебя следующая смена когда?

— Через три дня теперь, я ж до сих пор на полставки. Красота — учеба закончилась, можно валяться в постели сколько хочется…

Не похоже это на Олю — такая лень.

— Давай рванем за город, покатаемся по окрестностям!

— Что, среди рабочей недели?

— Какая рабочая неделя? У тебя смен нет, а я вовсе частный бизнесмен, сам себе хозяин!

Кривлю душой — вообще-то мне кровь из носа надо быть в офисе, а то эти сонные мухи там без меня такого наворотят… Но вывезти Олю из города кажется сейчас важнее.

— Да ну, Саня, зачем нам куда-то ехать? Чего мы там не видели, церквей этих? Толкаться по жаре среди туристов?

Оля потягивается, как бы случайно сбросив с себя одеяло… В любой другой день это было бы невероятно соблазнительно, но сейчас моя голова занята другим.

— Да откуда туристы — середина рабочей недели же! Поехали, погуляем в красивых местах, развеемся!

— Не, Сань. Мило, что ты предложил, но я не хочу… Дома дел куча. И вообще…

Ломаю голову — в Олином это характере или не в Олином? Особой тяги к путешествиям у нее никогда не было, но обычно, когда я что-то предлагаю, она меня поддерживает.

Я не успокоюсь, если не узнаю. Похоже, пора идти на крайние меры… Закрываюсь на балконе и набираю Федю:

— Привет, ну как оно в лагере? Ага, понятно, здорово, рад за тебя. Извини, что отвлекаю, но мне нужна твоя помощь…

Нехорошо, конечно, подговаривать ребенка врать матери, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Через пол часа Оля выходит из кухни, где готовила завтрак:

— Представляешь, Федька сейчас звонил. Он там выиграл какой-то отборочный конкурс, и его хотят в соседний областной центр везти на соревнования. Но не могут, потому что я не подписала доверенность или что-то в таком роде. Глупости же, правда? Я им кучу бумажек подмахнула уже. Разберутся ведь как-нибудь?

Делаю страшные глаза:

— Оль, а как они разберутся, если нет доверенности?

— Ну не знаю… Может, я пустой лист подпишу и экспресс-почтой отправлю, а они там впишут все что нужно?

— Ага, а потом обнаружишь себя с кредитом на сто пятьсот миллионов?

— Так не хочется ехать…

Вот это уже совершенно точно странно. Оля — не идеальный человек, но она всеми силами стремится быть идеальной матерью, и сейчас это стремление борется в ней… с чем?

С тем, что овладело моим городом.

Бессовестно давлю и манипулирую:

— Ты понимаешь, что Федя уже год фанатеет по гейм-дизайну? Это не глупое хобби, а отличная профессия, между прочим, одна из самых высокооплачиваемых! И он не из-под палки этим занимается, а в самом деле горит. Хочешь, чтобы он пропустил соревнования, к которым, считай, год готовился? Из-за того, что тебе некогда подпись на доверенности поставить?

Олин взгляд беспомощно гуляет по комнате. Надежнее, конечно, было бы соврать, будто Федя заболел. Но такого Оля потом не простит.

Додавливаю:

— Тут всего-то двести километров. Быстро обернемся. Давай, одевайся. К вечеру уже дома будем.

Оля не находит аргументов и начинает медленно и неохотно, словно рабыня на плантации, собирать вещи. Я понимаю, что это уже практически насилие, но чем иррациональнее ведет себя Оля, тем сильнее я убеждаюсь, что из города ее нужно вывозить любой ценой.

Болтая что-то отвлекающее, тащу ее к машине, заталкиваю внутрь, пристегиваю. Рву из города — не на то шоссе, которое нам нужно, а на то, куда проще выехать; Оля ничего не замечает, ее взгляд блуждает по сторонам, рот открывается и тут же закрывается — словно ей нужно что-то сказать, но она не знает что.

Останавливаемся на светофоре. Оля начинает судорожно копаться в сумочке и бормотать:

— Я забыла… Что-то же я забыла… Надо вернуться, Саня, надо сейчас же вернуться домой.

Она тянется к внутренней ручке. Ору:

— Си-идеть!

Оля затихает. Никогда на нее не кричал.

Проезжаю пешеходные переходы на красный и отчаянно превышаю скорость — пусть потом придут штрафы на половину зарплаты. Табличка с перечеркнутым названием города остается позади. За окном мелькают пригороды, потом деревеньки, и вот, наконец — поля. Оля смотрит перед собой пустыми глазами, а потом безо всякого предупреждения начинает вдруг не плакать даже — рыдать, отчаянно и громко, как двухлетний ребенок.

Звучит по-маньячески, но как же меня сейчас радуют слезы любимой женщины. Я ведь чувствовал все это время, что та довольная, игривая, словно котенок, Оля не была настоящей.

Правда, радость оказывается короткой — слезы быстро переходят в настоящую истерику. Оля беспорядочно стучит по панели перед собой, выгибается всем телом — хорошо, ремень ее сдерживает, а отстегнуть его она не догадывается. Это уже становится опасно. Съезжаю к придорожному мотелю и почти силой вытаскиваю Олю из машины.

Администратор, пожалуй, имеет все основания вызвать полицию — мужчина тащит в номер отчаянно рыдающую женщину. Однако прыщавому парню все до лампочки; не снимая наушников, он бросает на стойку ключ и говорит «три тыщи». Хорошо, что я по старой привычке таскаю в кошельке наличность. Почему администратору настолько плевать на работу? Неужели мы все еще в зоне действия… этого? Нет, вроде морда мрачная, без идиотской печати блаженства.

В номере Оля продолжает рыдать, но уже тише — силы заканчиваются. Укладываю ее на скрипучий пружинный матрас, застеленный сомнительной чистоты бельем. Обнимаю, утешаю, как ребенка. Постепенно она выдыхается и засыпает. Не решаюсь даже выйти за водой — страшно оставить ее одну.

Оля просыпается, когда начинает темнеть. Лицо у нее испуганное, озадаченное — но осмысленное, господи, осмысленное!

— Саша, — медленно говорит она. — Что это за чертовщина со мной случилась?

Мы жуем просроченные чипсы из выцветшего пакета и запиваем теплой газировкой. Ничего другого у администратора не нашлось, а жрать зверски хочется после всей этой нервотрепки.

Я, как смог, рассказал все, что пережил и успел понять. Сердиться на нас с Федькой за обман Оля даже не подумала.

— Да, пожалуй, началось все действительно с той свадьбы, — кивает Оля. — Я там сколько шампанского выпила? Три, четыре бокала? Вот как будто с тех пор и не трезвела… хотя ни похмелья, ни потери координации не было. Нет, даже пьяный человек хоть и теряет контроль, но остается собой… тут другое. У меня во время беременности было похожее — безмятежность такая, ровное ко всему отношение. А потом попробовала я взять в уме пять процентов от семисот — и не смогла, представляешь? Такой как бы мысленный синий экран, как у сломанного компьютера. Знала уже, что это нормально, гормоны так работают — а все равно жутко перепугалась. А тут, значит, все зашло дальше, тут я даже не понимала, что изменилась. Как же здорово, что Федька не в городе!

— Кажется, с детьми ничего не произошло.

— Господи, хоть тут пронесло! У детей такой гормональный всплеск и потом упадок могли бы дать долгоиграющие побочки… Человек не создан для постоянного счастья, понимаешь, Саша? Биохимически — не создан. Все классик наврал про птицу для полета. Мы должны временами испытывать тревогу, страх и боль, чтобы функционировать нормально. Наши гормоны… ах черт, гормоны!

— Что «гормоны»?

— Анализы на гормоны! У нас же гинекология, их постоянно делают… На той неделе они все пришли невалидные. Такого гормонального фона у людей просто не может быть. Врачи решили — в лаборатории так накосячили. Вообще-то это ЧП… но все очень спокойно отреагировали. Да что там, вообще не отреагировали… Черт, Саша, мне срочно нужно на работу, прямо сейчас! Там же вообще всем на все наплевать! Чудо, что у нас в отделении никто не умер за неделю.

— Оль, ты же понимаешь, что если сейчас вернешься на работу, тебе точно так же станет на все плевать. А еще тебе придется каким-то образом забыть этот разговор, неизвестно, как это повлияет на психику… Оля, я не хочу, чтобы ты возвращалась. Позвони на работу, соври, что заболела — всем будет пофиг, сама понимаешь.

— А ты?

— Мне-то что сделается? На меня эта фигня не действует… значит, все же чей-то Дар. Я должен разобраться, что происходит с городом и как это прекратить. Видишь же — кроме меня, некому. Мама, Натаха, друзья, раздолбаи эти с работы… Не могу же я всех вывозить силком. Чудо, что меня в этот раз за киднеппинг не приняли. Давай переночуем здесь, а завтра отвезу тебя куда-нибудь… поближе к Федьке, например. Снимем гостиницу или лучше даже квартиру…

— Сань, я взрослый дееспособный человек. Умею пользоваться общественным транспортом и сама способна найти жилье. — Оля с минуту роется в сумочке. — Паспорт, ключи, телефон, карта — все при себе. Не пропаду. А ты очень сильный, Саня. Остался собой под таким давлением.

— В смысле? А, да при чем тут «сильный». Мне же просто вышла такая устойчивость… вместо Дара.

— Нет, Саня, дело тут не во «вместо Дара». Есть такая штука — конформность. Люди обычно делают то же, что и другие вокруг них, и убеждают себя, что это правильно. Опыты еще проводились — девяти детям давали сладкую кашу, а десятому — соленую. Так вот, потом все говорили, что каша сладкая, и десятый чаще всего повторял за ними. На взрослых это тоже работает. Проще и безопаснее быть как все… Если бы я оказалась на твоем месте, то сама себя убедила бы, что все нормально, так и должно быть.

— Я ведь тоже чуть себя в этом не убедил… Но дело было в тебе. Я же тебя люблю всякой — раздраженной, усталой, злой… не только милой и счастливой. Не мог отделаться от ощущения, что теряю тебя. А я не хочу тебя терять.

— А ты ведь только что в первый раз сказал, что любишь меня. Просто так взял и сказал это вслух, — Оля мягко улыбается. — Знаешь, Саша, я теперь счастлива. Безо всяких зомбирующих воздействий — счастлива.

Леха рассеянно оглядывает свой кабинет с дубовыми панелями и непременным портретом президента — словно видит его в первый раз. Так же вела себя Оля, когда пыталась найти предлог не уезжать из города. Леха сейчас не обдумывает то, что я рассказал, его мозг занят другой задачей — он пытается уложить это в картину мира, в которой ему комфортно. То, что в нее не уложится, он просто проигнорирует.

— Слушай, Сань, хреновое это дело — нервный срыв, — неуверенно говорит Леха. — Сейчас-то Оля как, нормально?

— Сейчас с ней все хорошо, потому что она не в городе.

— Ну и слава богу… Передай ей от меня привет, и пусть выздоравливает поскорее. Вообще, с женщинами такое бывает… гормоны, эмоции… ты, короче, не принимай близко к сердцу. А в седьмой больнице бардак, конечно! Убийцы в белых халатах в край оборзели. Пусть эта твоя секретарша, как оклемается, жалобу в Минздрав пишет. Но это же не наша сфера, что я сделаю-то?

Из всего, я что я говорил, Леха воспринимает только то, что может объяснить.

— А сам ты как насчет на выходных за город смотаться, развеяться?

— Да ты чо, какое развеяться⁈ Работы во, — Леха энергично проводит ладонью по горлу.

— Ты ж сам в пятницу говорил — «если не отдыхать, то сил работать не будет… да и смысла тоже».

— А, ну это конечно! Только, ты не обижайся, планы на выходные у меня есть уже. Я тут с девахой одной познакомился — просто огонь! Пока ничего не было, но, похоже, намечается… Так что сорян, в другой раз с тобой покатаемся.

Ну, кто бы сомневался… Так что, выходит, остается мне только заделаться клофелинщиком на старости лет? Подсыпать Лехе в пиво чего-нибудь, затащить в машину, вывезти — да хотя бы в тот же мотель, дать проораться, пока не прочухается… Вот только он же не Оля, он вряд ли будет рыдать — скорее уж драться полезет. Да и вообще похищение большого полицейского начальника, хотя бы даже и лучшего друга, чревато боком. Если что-то сорвется, Леха, пожалуй, закроет меня в психушке — для моего же блага.

Но даже при самом лучшем раскладе, если Леха придет в себя и осознает глубину разверзшейся под нами бездны — что он сможет сделать? Дистанционно отдаст верные распоряжения? Не думаю, что кто-то станет их выполнять. Пришлет помощь? Но любая помощь сама через пару часов будет бродить с идиотской улыбкой и только что не пускать слюни.

— Ладненько, Сань, круто, что поболтали, — в улыбке Лехи сквозит явное облегчение. — У меня тут совещание скоро… Нудятина, но деваться некуда, труба зовет… Ты заходи, если что, у Изольды Францевны ты в списке «впускать всегда». Давай, Олечке привет, береги ее…

Ловлю Лехин взгляд — и не выпускаю:

— Помнишь, мы с тобой в психушку ездили выжигателя мозгов ловить? Там еще дядька был с Даром глаза отводить от своих махинаций. Ты смотрел на улики прямо в упор — и не видел их? Помнишь это, Леха?

По взгляду понимаю, что где-то глубоко в Лехином черепе что-то медленно, неохотно шевелится. Мысленно ору — «Ну, давай!» Я помню Леху столько же, сколько себя, и всегда он был прирожденным сыскарем. У него вечно бардак дома, и с женщиной ни с одной он так нормально и не поладил — вся его энергия уходила в работу. На службе дневал и ночевал, неделями питался растворимой лапшой на бегу и спал по три часа в душной дежурке — только бы отработать очередную версию. Нынешнюю должность он не за красивые глаза получил и даже не из-за Дара к коммуникации с начальством — хотя Дар, конечно, помог — а потому, что действительно горел работой. Не могла же эта мозговая слизь изменить его полностью?

Леха хмурится — словно пытается вспомнить что-то, ускользающее из памяти. Говорю медленно, чеканя каждое слово:

— Просто представь на минуту, что город и правда под воздействием. Рассмотри такую версию. Ты понимаешь, как это серьезно? Какого масштаба дело будет? Ты же на всю страну прогремишь, Леха!

Леха пристально смотрит на меня, а потом медленно произносит одно слово:

— Гостиницы.

— Что «гостиницы»?

— Вот ты сейчас говорил, и у меня щелкнуло… Вообще неделя и правда на редкость тихая была, без тяжеляка… Но постоянно идут вызовы из гостиниц. Вроде там с биллингом случилось что-то, из-за этого, как они говорят — овербукинг. Люди живут в номерах, гостиница думает, что у них кончились оплаченные дни и им пора съезжать, а они так почему-то не думают. С полицией выселяли самых упертых. Я вот сейчас понял — они же просто не хотели уезжать…

— Леха, ты можешь запретить турфирмам привозить в город туристов? Под любым предлогом — карантин, радиация, нашествие инопланетян?

— Да ты чо, мы вообще не имеем права вот так брать и запрещать что-то бизнесу, они нас в жалобах потопят просто. Да еще под такими предлогами — это ж какая паника начнется…

— Лех, ну шевельни извилиной. Видишь, что происходит? Никто не будет жаловаться. И паниковать никто не будет. Ок, если будут, значит, нормально все на самом деле. А если нет… Ты понимаешь, что привозить в город новых людей нельзя? И этих-то непонятно как вытаскивать…

Леха снова хмурится, цокает языком, тянет:

— Бли-и-ин…

Похоже, мыслительный процесс в его башке неумолимо раскручивается.

Леха нажимает на кнопку и говорит:

— Изольда Францевна, будьте добры, свяжитесь с моим замом, пусть он совещание вместо меня проведет.

Поддерживаю:

— Ну и правильно. Все равно сейчас никто ничего толкового не скажет. Давай мы с тобой статистику по ДТП посмотрим и в целом по смертности, особенно в больницах. К тебе же это все поступает?

Чего у Лехи не отнять — базами данных он пользуется на продвинутом уровне. Не из тех начальников, которые любые отчеты в распечатанном виде заказывают, устраивая шухер на все отделы. Кто владеет информацией, тот владеет миром! Бодро матерясь себе под нос, Леха минут пять роется в интерфейсе, а потом выводит на экран каскад нужных табличек и тут же присвистывает.

Дорожно-транспортных происшествий в городе в разы больше, чем было две недели назад. Смертность в больницах не так резко, но тоже выросла — причем росла все эти дни. Четко видно, что значимые изменения начались в понедельник. На следующий день после Катюхиной свадьбы…

— Значит так, — Леха четкий, собранный, почти прежний. — Промониторим сейчас всех лиц с зарегистрированными Дарами, влияющими на других людей, их психику. Что еще?

Лихо товарищ майор… упс, он теперь товарищ подполковник… рванул с места в карьер. Долго запрягает да быстро едет. Хотя… надолго ли его хватит?

— Я не знаю пока, Лех. Но знаю, где можно узнать. Будем на связи.

Выходя на улицу, подсознательно ожидаю увидеть толпу маниакально лыбящихся зомби. Но ведь нет ничего такого — люди как люди, разве что без того особого выражения, которое один мой знакомый испанец называл «русское лицо». Молодые супруги коляску катят, бабуля голубей кормит, парнишка на велике катит, звеня в звоночек — идиллия.

Я теперь с родными на связи постоянно. У мамы настроение хорошее, Натаха счастлива по уши с этим своим Валерой. На работе, правда, уже два факапа с выездами, но зато и не жалуется никто. Если забыть о кафкианском кошмаре в больнице и о кривой роста ДТП — кажется, что все идет прекрасно, как и должно.

Что-то хлещет меня по боку и по спине — не больно, но обидно. Оборачиваюсь и вижу двух пацанов лет десяти. Они целятся в меня из пистолетов — игрушечных, конечно, но это не детские игрушки, а приблуды для страйкбола. Увидев мое лицо, они с визгом бросаются наутек и ныряют в подворотню. Догоняю мелких паршивцев, хватаю за шивороты:

— Вам кто разрешил из этого в людей палить? Такими штуками нельзя без защитных очков пользоваться — глаз кому-нибудь выбьете!

— Папа нам сам их дал! — верещит один из парней — похоже, это близнецы. — Раньше не разрешал, а теперь ему пофиг ваще!

— И никто ж не ругается! Все улыбаются только! Пульки не бо́льные совсем! — подхватывает второй.

Это он зря — синяки такие штуки оставляют только в путь. А родителям по барабану, чем детки развлекаются… Эдак у нас скоро будет полный город Маугли.

Отбираю у засранцев пистолеты и кладу на высокое бетонное ограждение:

— Пусть папа сам их заберет. И вам не дает больше…

— А папа нам снова их даст! — орет один из пацанов, отбежав подальше. — Он такой добрый стал! Все разрешает!

Остается только махнуть рукой. В розницу всех не переспасаешь, надо искать общее решение. Но как?

Обратиться в Штаб? Но там же слушают мой телефон, то есть знают все то же, что и я — и никак не реагируют. Им вот прямо настолько плевать на людей? Или… такое происходит не только здесь? От последней мысли рубашка немедленно пропитывается потом и прилипает к спине — хотя день не особо жаркий.

Так, без паники. Проблемы с родным городом мне сейчас хватит за глаза. Пожалуй, в Штаб звонить нет смысла — в лучшем случае просто повозят мордой об стол, в худшем — втянут в какие-нибудь махинации. Тем более что единственный человек оттуда, который сам вышел на связь и предложил что-то вроде помощи — это Алия.

Я тогда обещал себе, что не обращусь к ней, даже если это будет единственным способом остановить конец света. Кукловод она или нет — доверять ей нельзя в любом случае. Но кто еще разберется в этой чертовщине, если не Алия с ее хитровыделанным мозгом…

Ставлю на телефон Алину приблуду и припоминаю, где у нас ближайший ларек с аляповатой надписью «сотовые телефоны б/у». Четверть часа спустя становлюсь гордым обладателем не совсем еще убитой мобилы с симкой, зарегистрированной на паспортные данные некоего гражданина сопредельного солнечного государства.

Набираю 1917. С номером Аля угадала — такой и захочешь, а не забудешь.

— Алё, приветик, кто это мне звонит? — журчит в динамике веселый Алин голос.

Правда не угадала или, по обыкновению, придуривается?

— Это Саня, помнишь такого?

— Конечно, помню, милый. Тебя трудно найти, легко потерять и невозможно забыть!

— Ну да, ну да. Как ты насчет осмотра памятников домонгольской архитектуры?

— Домонгольской? У вас в городе ее вроде нет? Но меня и позднее средневековье более чем устроит. Завтра в час на Троицкой площади?

Соблазн затащить Алию сюда, чтобы она расслабилась и поглупела, велик — наверняка она разболтает много интересного. Но мне-то нужны именно ее мозги…

Стоп. Она правда готова приехать? Значит, не знает, что здесь происходит? То есть… не она, получается, это устроила. Иначе держалась бы от наших мест подальше, как от чумной ямы.

— Дорогая Алия, я все же настаиваю на домонгольской архитектуре. Люблю, знаешь ли, все исконно-посконное. Давай-ка встретимся у Георгиевского Собора.

— Без проблем! Завтра в час. Люблю-целую.

Образованная дамочка, даже город не уточняет! И даже если она все-таки Кукловод… как говорили в одном старом фильме, «у каждого есть свои недостатки».