Поймать Короля и высечь!

Злоключения Пашки Жихарева

Едва прозвенел звонок, шестой класс в одно мгновение разбежался. Одни спешили в музыкальную школу, другие еще с утра сговорились ловить рыбу в протоке, третьи ждали технические кружки. Только Пашке Жихареву спешить было некуда. Музыкального слуха у него не было, рыбалкой он не увлекался, радиотехникой — тоже.

Он посидел в классе минуту, другую, посмотрел на свой портфель — осенью тот блестел от лака, а к весне вытерся и даже ручка надломилась, словно целый год в портфеле носили тяжести. «Чем бы заняться? — грустно подумал Пашка. — Может, записаться в музыкальную школу?» Приятели говорили ему, что там безо всякого слуха цокотам играть выучат. Пашка представил, как выходит с баяном на крылечко, разводит меха и… Но играть лучше Кольки Коробочкина он все равно не будет. Тот еще до музыкальной школы выучился играть по слуху, а уж когда освоил ноты, то всех в селе обошел. Попробуй, догони его!

— Паша, ты что тут сидишь? Весна на улице, — заглянула в класс учительница биологии.

— Да так. Сейчас пойду. — Пашка нехотя поднялся.

— Ты не спешишь?

— Не.

— Тогда помоги девочкам. На кроликоферме клетки поломались.

Учительница биологии ушла. Она знала, что если Пашку о чем-то попросить, то можно не проверять и не сомневаться, все сделает. Такой уж он безотказный и обязательный человек.

«Пойду на ферму, — понуро сказал себе Пашка, — буду клетки чинить». И тут он немного повеселел: ему подумалось, что возьмется он за разведение кроликов, изучит все тонкости этого дела и выведет необыкновенную породу, такую, что… Тут фантазию его заело. Пашка не знал, какой кролик лучше: с длинной шерстью, как у овцы, или большой и толстый, как поросенок? Через минуту Пашка поделил свою жизнь на две равные части: одну половину жизни он выводил мясную породу кроликов, а другую тратил на выведение пушной.

На ферме, которая располагалась в сарае сразу же за школой, возле клеток хлопотали девочки.

— Вон он!.. Пришел, не запылился! — сердито встретили они Пашку. — Когда ты здесь последний раз был?

— В этом году, — примирительно улыбнулся Пашка.

Но девочки осерчали еще больше. Пашка понимал, что страдает за всех мальчишек, которые убежали на рыбалку и в радиокружок.

— Я клетки чинить пришел, — насупился он.

— Ну и чини, кто тебе не дает…

Пашка взял молоток, гвозди, направился в угол и вдруг увидел там Женьку Горлова. Тот щеточкой чистил кролика с длинной голубоватой шерстью.

— Откуда такой взялся? — спросил он у Женьки, кивая на кролика.

— Ангорский. Это такая особая порода. Из района в прошлом месяце пару прислали.

«Вот уже пуховая есть. Мясную, может, тоже где-то вывели», — настроение у Пашки стремительно падало. Он с надеждой посмотрел на Женьку, который считался одним из лучших школьных кролиководов, и тихо спросил:

— А как он ничего… ангарский-то?

— Во-первых, ангорский, — снисходительно поправил Женька, — во-вторых, спрашивай точнее.

«Тоже мне, развыбражался!» — немного обиделся Пашка, пальцами помял шелковистую голубоватую шерсть кролика, погладил его длинные уши и спросил:

— Недостатки у него есть?

— Очень нежная порода, — озабоченно пояснил Женька, — холода боится, жары боится. Требует особого ухода.

— Это хорошо! — обрадовался Пашка.

— Чего ж тут хорошего?.. — недовольно заметил Женька, пустил кролика в клетку и захлопнул решетчатую дверцу.

«Можно закалить того ангорского и сделать его ангарским». Пашка улыбнулся: ему понравилась такая игра слов. Он подошел к крайней клетке, присел на корточки и двумя ударами молотка прибил отставшую планку.

«Сначала надо приучить его к теплой воде, — Пашка наживил вертушок запора на гвоздь, — для этого надо по утрам купать его в тазу. — Пашка задумчиво переложил молоток из руки в руку, — потом — в холодной, потом — в ледяной…»

— Ты зачем сюда пришел? Ворон считать? — насмешливо окликнула его одна из девочек.

— Чего? — оглянулся Пашка.

— Работать надо! — засмеялись девочки.

«Эх, рассказать бы вам, о чем я сейчас думаю». Пашка посмотрел на Женьку Горлова и тут же усомнился в своей правоте. «Что-то очень уж просто все получается? Неужто никто до сих пор не додумался до этого?.. Нет, ученые, поди, уже закаливают кроликов. Скоро будет новая порода. Как и ангорскую, из района пришлют». Пашка вздохнул и отложил молоток.

— Уже наработался? — Девочки как-будто следили за каждым его движением.

— А чего? Говорите — сделаю.

— Да иди-иди, нужен будешь, позовем!

«Глупые еще», — подумал про них Пашка и вышел на улицу.

Дома он первым делом выучил уроки, потом наколол дров, принес две пары воды. Немного устал, но посмотрел на часы и приуныл: на все дела ушло два с половиной часа. До вечера еще было далеко.

«Пойду-ка рыбу ловить», — Пашка глянул на слепящее весеннее солнышко, зевнул, чихнул и побежал к речке.

Переполненная талой водой, она вышла из берегов и была похожа на Волгу. Да-да, именно на нее. Пашка ни разу не видел Волги, но она для него была самой большой рекой в мире. И когда их маленькая речка разливалась настолько, что затапливала соседние огороды, он с некоторым страхом и восхищением называл ее Волгой.

Приятели Пашки копошились с наметом в протоке. Намет — это такое сооружение для ловли рыбы в мутной воде. Оно состоит из шеста с перекладиной на конце, называемой билом, и сетки, которая натягивается на шест и на било. Билом перекладина называется потому, что когда намет ведут в мутной воде, то крупная рыба ударяется о било, бьется о него, и для рыбака — это верный сигнал: будь расторопным и не упусти добычу.

— Много наловили? — засунув руки в карманы курточки, Пашка подошел к приятелям.

— Зачем пришел?.. Рыбу пугать? — зашикали те на него.

— Нужна мне ваша рыба, — Пашка присел на корточки и заглянул в зеленое ведро.

Среди пожухлой травы кто-то копошился. Пашка запустил руку, наткнулся на что-то скользкое и с криком «Ой!» опрокинул ведро. Вместе с водой из него выплеснулось несколько плотвичек и налим. Он-то и напугал Пашку. Извиваясь как змея, налим заскользил по мокрому берегу к воде, и один из рыболовов, рискуя свалиться в реку, кинулся на него и у самой воды успел схватить рыбину за хвост.

— Ты чего варежку разинул?.. Весь улов чуть не упустил! — зашумели на Пашку приятели.

— Так он того… скользкий, я думал, жаба какая-нибудь, — неловко оправдывался Пашка.

— Скользкий! — передразнил его Генка Бычков. — А по-твоему, налим каким должен быть?

— Вкусным. — Умел Пашка в нужную минуту сказать именно то слово, которое отводило от него и гнев, и обиду.

Мальчишки заулыбались. И тот же Генка Бычков великодушно разрешил:

— Ладно уж, давай, бери намет. Мы тут все наловились так, что коленки дрожат.

— Толку-то, — буркнул Пашка, но намет взял. Нельзя было отказаться. Сильно отклонившись назад, он занес намет над протокой и мягко опустил его в воду.

— Смотри, ко дну прижимай, а то крупная рыба по самому дну ходит, — так, словно видел эту крупную рыбу под толщей мутной воды, сказал Генка Бычков. Подскочил к Пашке, и они вместе стали тянуть намет к берегу.

Мальчики столпились у самой воды. Каждому не терпелось увидеть первым, какой улов принесет сетка намета.

Било за что-то зацепилось. Пашка дернул шест на себя, вода с шумом вырвалась из-под била.

Рыболовы подумали, что это ударила хвостом по воде крупная рыбина. Генка Бычков кинулся в воду и тут же начерпал полные сапоги. Охваченный азартом, он водил руками в холодной воде до тех пор, пока не нащупал ветку затопленного куста. Она-то и хлестнула по воде, вырвавшись из-под била.

— Нет, это не ветка, я сам хвост видел, — уверенно сказал один из мальчишек и, широко разведя руки, добавил:

— Щука была.

— Может, язь? — с улыбкой спросил Пашка.

— Может, — охотно согласился мальчишка.

— Пескарь там был да уплыл, — засмеялся Пашка.

— А ну, вали отсюдова! — петухами налетели на него мальчишки. — Из-за тебя такую щуку упустили!

— Потише на поворотах, — не струсил Пашка и посмотрел на Генку Бычкова. Тот, сидя на пригорке, стаскивал резиновые сапоги и выливал из них воду. Генка и не думал защищать приятеля.

— Тише! — наконец крикнул он, занес намет над протокой и мягко опустил в воду.

Но рыбацкое счастье изменило мальчишкам. Сколько они ни водили наметом по протоке, выбились из сил, перемазались с ног до головы в глине, а намет все приходил пустым. Ну, хотя бы малявка какая попалась!

— Это он виноват, всю рыбу сглазил! — показывая пальцем на Пашку, крикнул один из рыболовов.

Генка понимал, что тот не прав, но не обвинять же в неудачном лове себя. Он плюнул через правое плечо и громко сказал:

— Он рыбу из ведра выплеснул — плохая примета.

— Пошел, пошел отсюда! — накинулись на Пашку мальчишки. Один из них поднял ком земли и швырнул в него.

— Во!.. — Пашка выразительно крутанул большим пальцем у виска и зашагал к деревне.

Путь его лежал мимо колхозных мастерских. Пашка не хотел сворачивать к продолговатому кирпичному зданию, где стояли тракторы и комбайны, да ноги сами понесли его туда. Подумал: «В дверях только постою. Посмотрю».

Когда он приблизился к колхозным мастерским, трактористы, механики спешно попрятали в ящики разводные ключи, подшипники, запальные свечи… Независимо сунув руки в карманы курточки, Пашка бочком-бочком подобрался поближе к тракторам. При виде раскрытых для ремонта моторов его глаза жадно вспыхнули, и, не обращая внимания на угрозы тракториста Николая Спиридоновича, он вместе с механиком полез в мотор.

— Это почему же в школе только до обеда учатся? — сердито пробасил Николай Спиридонович. Округлый, седой, он даже с заведующим мастерскими разговаривал как-то свысока, а мальчишки его побаивались. Но Пашку его голос не спугнул, и это еще больше рассердило Николая Спиридоновича.

— Если в шестом классе больше шести уроков делать нельзя, то надо отдельных друзей дома на цепь привязывать, — глядя на Пашку, сурово заметил тракторист.

— Чего ты, дядя Коля, все на шестые да на шестые серчаешь? — весело спросил Пашка. — В школе еще первые и десятые есть.

— Первые свое место знают. Не в свои дела не суются. Десятые уже по танцам ходят. Они до вечера спят, а ночь на танцульках да на свиданках проводят. А вот ты, шестой класс, каждый день сюда приходишь и после тебя что-нибудь пропадает или что-нибудь ломается. А ну, пошел отсюда! — Николай Спиридонович притронулся руками к ремню, словно снять его собирался.

Пашка предусмотрительно зашел за трактор.

— Пашка, у меня вчера подшипник пропал! — подал голос комбайнер Витя Мании.

— Какой? — вздрогнул Пашка.

— А ты чего… их вчера десяток спер? — довольный тем, что ему так легко удалось разыграть мальчишку, рассмеялся Витя, вытирая руки куском синей ветоши.

— Все-то ты!.. — укоризненно заметил Пашка, подошел к комбайну Манина, рукой потрогал трубки лежавшего на верстаке маслопровода и шепотом спросил:

— Может, помочь чего, а?

— Давай-давай, гуляй! — зашумел Витя. — После тебя комбайн не соберешь… Куда руки запустил? Мотай домой, уроки учи.

— Выучены, — не обиделся Пашка.

— Иди домой, воды наноси, дров наколи. Чего ты здесь ошиваешься? — сказал Николай Спиридонович.

— Вода принесена. Дрова наколоты, — тихо ответил Пашка.

— Во черт!.. — досадливо прищелкнул языком Николай Спиридонович. — Больше и послать тебя некуда. Ну чего ты здесь такого нашел?.. Кстати, у вас в школе есть свой трактор. Шел бы и ремонтировал его.

— На него только с восьмого класса пускают.

— С восьмого… — передразнивая Пашку, протянул Витя Манин. — А тут, думаешь, раньше тебя пустят? Тут тебе не школа, понимать должен.

— Понимаю, а все равно охота, — чистосердечно признался Пашка.

— С тобой говорить, что воду в ступе толочь, — проворчал Николай Спиридонович. — Стой и гляди, а к машинам не подходи, понял?

— Понял, — грустно ответил Пашка.

Конечно, он иногда прихватывал с собой то подшипник, то пружинку от карбюратора. Старался брать уже сработавшиеся детали, но попадали в его карманы и новые запчасти. Пашка дома подолгу рассматривал их, мысленно ставил в мотор и представлял, как они в нем работают. Ему иногда было достаточно взять болтик от комбайна «Нива», совсем невзрачный, который вполне мог и на детском трехколесном велосипеде стоять, зажать его в кулаке, закрыть глаза — и уже слышал Пашка ровный рокот скоростного комбайна «Нива». А стоило немного наклонить голову набок — и Пашка уже покачивался в комбайнерском кресле и перед ним, покуда глаз хватало, расстилалось шумящее поле пшеницы. Лопасти жатки мерно захватывали стебли пшеницы, и те, огрузшие от тяжелых колосьев, легко подламывались; шурша, сыпалось в бункер желтое, отборное зерно.

Но так мечталось Пашке только дома, когда рядом никого не было. А когда он стоял у комбайнов и тракторов, то боялся даже закрыть глаза, чтобы не пропустить что-нибудь интересное.

Витя Манин прочищал маслопровод, и Пашке хотелось до тонкости разобраться, как он работает. Николай Спиридонович разобрал пускач от своего «кировца», а пускач — это маленький отдельный моторчик, который заводится первым и запускает мотор трактора. Так разве можно тут стоять с закрытыми глазами?

Пашка ежился, тянул шею; на его лице была такая боль, что Николай Спиридонович поморщился, словно у него заныли зубы.

— Пашка, чертенок, — крикнул он, — да не смотри так, а то у меня аж мурашки по спине бегают! Иди домой, сегодня тебе тут делать нечего.

— Я еще минутку посмотрю и пойду, — умоляюще сказал Пашка.

— Ты вон на Витьку Манина смотри, на Витьку, — рассердился Николай Спиридонович, — а то, когда на меня смотришь, я работать не могу.

— Ишь, чего надумал, Спиридоныч! — взъелся Витя. — Я уже четвертый день с этим маслопроводом вожусь. Хочешь, чтобы я до морковкиного заговенья с ним просидел.

— Меньше у тебя все одно не получится. И дело тут не в Пашке, а в тебе. Все спешишь, все спешишь, а надо по уму делать. Тебе же охота и по уткам стрельнуть, и по девкам, и дело сделать. За это жизнь тебя все — по ушам да по ушам. — Николай Спиридонович отложил в сторону разводной ключ и выглянул из-за мотора, видимо, по лицу Манина хотел прочитать, попали его слова в цель или нет.

— Молодость на то и дается, чтобы жить красиво, — бесшабашно улыбнулся Витя.

— Пашке вон детство, вроде бы, для баловства дано, а он на пустяки тратить его не хочет. Ты с него пример бери…

Пашка смущенно следил за разговором. Возникал он не впервые, но каждый раз Пашке хотелось убежать или спрятаться в темном уголке мастерских и там переждать, пока утихнут разгоряченные голоса. В спор втянулись и другие механизаторы. Витя Мании огрызался в ответ и зло посматривал на Пашку: вот, мол, из-за тебя сыр-бор разгорелся!..

Пашка вжимал голову в плечи и терпеливо ждал. Мании огрызался все ленивее, механизаторам тоже надоело, как они говорили, «чистить бестолкового Витю-Маню», да и работа их ждала.

Но сегодня, вопреки Пашкиным ожиданиям, спор не затихал.

— Чего ты, Спиридоныч, меня все этим мальцом попрекаешь? — отбивался Мании. — Ты все о каком-то серьезе говоришь. Пашку в пример ставишь. Раз ты Пашку так зауважал, так чего же ты его первый в три шеи гонишь?

— А правда, Спиридоныч, почему? — подал голос кто-то из механизаторов.

Николай Спиридонович, даже во время самого жаркого спора не оставлявший работы, заволновался, ребром ладони сдвинул мелкие винтики в сторонку, словно место для других деталей расчищал, поводил пальцем по пустой поверхности стола — так слепые свои книги читают, и с головой почти залез в тумбочку с инструментом.

— Спиридоныч! — не отставал Витя Манин.

— Ну чего тебе? — выпрямился Николай Спиридонович. — Я же тебе сказал, что Пашка — парень серьезный, и от своих слов не отказываюсь.

— Не увиливай, Спиридоныч!

— А я и не увиливаю. Пашку я давно приметил. Жду, может, у него эта любовь пройдет. Сам в детстве в летчики собирался и думал, что никем другим стать не могу… Ты, Паша, не робей, — повернулся он к Пашке, — подходи ближе. Если хочешь, будешь мне помогать. Только предупреждаю: спрос у меня строгий.

Пашка прямо таки ошалел от такого предложения. Да и трактористы, пораженные таким поворотом событий, тоже притихли. Даже Витя Манин удивленно приоткрыл рот и методично то надевал гайку на указательный палец, то снимал. Гайка была в липком мазуте, и палец становился все чернее и чернее.

«Чего это он? Может, посмеяться решил?» — Пашка засунул руки поглубже в карманы, как-то сгорбился и стал походить на перепуганного мышонка. Лицо его побледнело, одни синие капельки глаз вспыхивали тревожным огнем, выдавая его крайнее внутреннее смятение.

— Ты что, Паша, уже раздумал? — обеспокоился Николай Спиридонович.

Пашка хотел было кинуться к верстаку, на котором были разложены детали от пускача, да слишком долго ждал он этого момента, а вот услышал заветное, и ноги к земле приросли. Пашка неуклюже вытащил руки из карманов, махнул ими взад-вперед, словно прыгнуть собрался.

— Ты, Паша, не робей, — негромко заметил Николай Спиридонович.

И от его негромкого голоса, от скупой улыбки, на которую не очень-то щедр был Николай Спиридонович, Пашка немного отошел, вытянул шею, осмотрелся — никто из механизаторов не смеялся.

— Дак я чего?.. Я всегда готовый.

Он подошел к верстаку и потянулся к деталям пускателя.

— Стоп. Так дело не пойдет, — его руки накрыла тяжелая ладонь Николая Спиридоновича. — Сначала надо думать, а потом — делать. Наоборот у нас только Манин делает.

Они до самого вечера провозились с пускачом. Едва Николай Спиридонович тянулся за разводным ключом или за плоскогубцами, Пашка тут же подавал их. А когда тракторист стал собирать моторчик, то Пашка затягивал гайки крепежа, отверткой закручивал винты. Детали были густо промаслены, и Пашка вымазался так, что Николай Спиридонович, когда посмотрел на него, то ахнул:

— Мать честная, да тебя сегодня дома не отмоют!

— А чего отмываться-то? Завтра опять работать, — сказал Пашка.

И все механизаторы дружно рассмеялись.