Пражская весна

Глава 6

Вторник начался с зарядки. Я сделала ряд упражнений, прошлась утром вокруг дома на Кутузовском с охраной. Нет, определенно надо брать абонемент в бассейн. Вторник принес же мне сюрпризы – вышли из отпусков начальник моей охраны Александр Рябов. Пришлось пообниматься с любезной миной. Посетовать на то, что вот теперь вождь не водит машину, что старость не радость, хотел бы в бассейн. Если я что-то понимаю в дружеских отношениях, но Рябов достанет список всех бассейнов и проверит их. Сегодня же из отпуска выходил личный помощник Брежнева Георгий Цуканов, член Центральной Ревизионной Комиссии КПСС, кандидат наук, технических. Выход Цуканова не отменял двадцатичетырехчасовую смену технических секретарей, просто теперь он сидел в приемной и был старшим.

В Кремле я разбила свой рабочий день на части – с утра изучаю информацию, заказанную вечером секретарям. Затем провожу встречи. Затем прозваниваю республиканских первых секретарей. Звонить по республикам пришлось, секретари напомнили мне, что Брежнев это делал с утра в первую очередь. Затем встречаюсь с нужными людьми. Затем отдыхаю, слушая музыку из приемника, иногда и вражеские голоса, хотя я в разговорном английском ноль. Естественно, не забываю обед и работу над Марксом.

– К вам товарищ Косыгин и товарищ Подгорный! – раздалось из переговорника.

– Пусть проходят!

Дверь открылась и вошли Председатель Совета Министров и Председатель Президиума Верховного Совета.

Еще та парочка – Подгорный и Косыгин. Косыгин все вертел экономическими реформами Либермана, Подгорный стремился к реальной законодательной власти. Во внешнем мире Председатель Президиума Верховного Совета оценивался как «президент», а Председатель Совета Министров соответственно как «премьер-министр».

– Добрый день, товарищи, присаживайтесь.

– Добрый день, – эти двое поздоровались хором.

– Вот товарищ Косыгин сказал мне, что вы хотели бы встретиться с премьер-министром Италии Моро на 9 мая! – начал заводится Подгорный.

– Да, я хотел бы! – сказал Брежнев. – У нас много нерешенных вопросов. Товарищ Косыгин вам не сказал? – Брежнев поднял свои мохнатые знаменитые брови домиком.

– Он не сказал вам, что три года тянет переговоры о поставке нам завода по производству автомобилей от итальянцев. Фиат не может сделать автомобильную подвеску, которая удовлетворяла бы нас.

– Но директор Фиата – бывший солдат Муссолини. – Парировал Подгорный.

– Сейчас ФИАТ под контролем профсоюзов. КПИ пока удерживает ведущие направления. Такое положение будет длиться не вечно, капиталист в директоре победит и он откажется с нами сотрудничать. Нам нужен этот завод как с технической точки зрения, так и с политической – надо поддержать КПИ – Зарычал Брежнев.

– Для политики есть Суслов – не сдавался Подгорный.

– Кроме того, нам нужны контракты по продовольствию на эту зиму, синоптики обещают холода. – Парировал Брежнев.

– И вообще нам нужно развивать легкую промышленность, я хотел бы привлечь для наших швейных фабрик итальянских дизайнеров. Дожили, женские чулки и белье контрабандой ввозятся в Союз. Товарищ Подгорный, как вы думаете, Семичастному охота ловить таких контрабандистов, вы же его посмешищем выставляете. – Вызверился Брежнев.

– У нас есть министерство легкой промышленности, – не сдавался Подгорный, – почему оно само не наладит контакт с итальянцами.

– Потому что там старперы сидят! – опять рявкнула я, и налила себе стакан воды из графина.

– А ваш Совет Министров ни хрена не делает.

– Это не соответствует действительности! – решительно возмутился Косыгин, предпочитавший отмалчиваться.

– Да!? – удивилась я. – А что насчет Целины в Казахстане?

– А что с Целиной? – спросили оба.

– А то, что там не только три-четыре центнера белой пшеницы с гектара, но и клиенты системы исполнения наказаний. Если температура резко понизится раньше декабря, начнутся перебои с продовольствием, а там и до беспорядков не далеко.

– Товарищи, вы знаете, я отдал время и силы Целине, поэтому знаю, что там и как. Наш друг и партийный товарищ Суслов послал бы туда дивизию для усмирения беспорядков, я же человек мягкий, предпочитаю договариваться заранее.

– Поэтому и прошу чтобы вы оба послали приглашения на 9мая премьеру Италии, я пошлю приглашение лидеру КПИ. Нам нужны автозавод, продовольствие и добрые отношения с лояльными капиталистами.

Кроме того, необходимо выслать приглашения лидерам стран СЭВ и Фиделю Кастро.

Товарищ Косыгин, я бы хотел чтобы вы провели 9 мая презентацию по СЭВ, чтобы Кастро послушал, пообщался со всеми. Нам нужна Куба – это ключ к Южной Америке. Хотя Вашингтон считает Кубу своим задним двором, но я считаю, что Фидель заслуживает самостоятельно позиционировать Кубу. После Кубинского кризиса страсти как-то улеглись и американцы стали помягче, поэтому нам надо активно вовлекать Кубу в европейские телодвижения.

– Ну если вы так считаете! – пошел на попятный Подгорный. – Я не против конструктивного диалога 9 мая.

– Хорошо, я проведу презентацию по ситуации в СЭВ! – С кислой миной согласился Косыгин.

– Кстати, Николай Викторович, – я обратилась к Подгорному с ехидцей. – Слышал, что ты совнаркомы пытаешься реформировать, а у тебя ничего не получается.

– Да! – дернулся Подгорный, для него это была болезненная тема.

– Так вот, вам нужна автоматизация технологических и информационных процессов! – Я подняла палец вверх и покачала им.

– Вы опять о вашей тупости! – не сдержался Косыгин.

– А ты, Алексей Николаевич, не кривись. Завел, понимаешь ли, карманного экономиста Либермана, а он тобой крутит. – Цыкнула я на Косыгина.

– Николай Викторович, объясняю, – я взяла листок чистой бумаги и стала рисовать.

– Вот смотрите, иерархические связи между мной и вами, и Косыгиным. Они прямые, но есть еще косвенные – это наши секретари, аппарат ЦК и тд. Когда мы с вами лично встречается, тогда передается информация в реальном времени – Так?

– Да, вы правы! – согласился Подгорный, в молодости он был инженером по сахарной промышленности.

– Затем информация попадает в соответствующие службы и теряется, это означает, что информационная цепочка нашей иерархической лестницы не работает. Мы не можем принимать быстрые решения и влиять на исполнение уже принятых решений. Автоматизация же все это классифицирует и стандартизирует.

– Пустое это! – не сдавался Косыгин.

– Я не сказал, что есть еще и техническая сторона – прибор, который хранит и передает информацию.

– Электронно-вычислительная машина – что ли? – презрительно заржал Косыгин. Вот уморили! Так она с этаж целый будет у научников. И куда в Кремле ее ставить?

– Алексей Николаевич! – Вас как всегда вводят в заблуждение, наши заклятые «Друзья» американцы с японскими господами минимизировали размеры этой машинки, и теперь она по размеру с мой стол, а будет еще меньше – размером с чемодан.

– Ваши любимые академики саботируют процесс информатизации. А вы повелись на поводу у саботажников! – я преднамеренно доводила Косыгина до кипения. В нашей реальности Косыгин не дал денег на автоматизацию под давлением Либермана, и таки сделал кучу непопулярных ходов в экономике, которые привели к конфликту со среднеазиатскими республиками.

– Я подпишу приглашение для Моро и лидеров СЭВ! – рявкнул Косыгин и вышел из кабинета в раздрае.

Подгорный остался и заинтересованно разглядывал Брежнева.

– Не узнаю я тебя, Леонид Ильич, ты что, намеренно гнобишь Косыгина?

– Он три года не может договориться с итальянцами по вопросу автозавода, а нам нужен еще и завод по авторефрежираторам. Если, ты, Николай Викторович, не забыл, у нас еще освоение Западной Сибири и Дальнего Востока. Я на Целине наработался и знаю, как неподготовленную территорию осваивать. В Западной Сибири самые низкие температуры ниже сорока градусов с декабря месяца по февраль, это второй сорок первый год, когда под Москвой термометр до минус сорока двух градусов падал. Надо инфраструктуру готовить в Тюмени, в Сургуте и Обдорске.

Подгорный встал из-за стола и подошел к настенной карте. Действительно, Брежнев отметил флажками Тюмень, Сургут, Казань, Уфу и ряд городов на Севере.

– Почему Свердловск не включаешь? – и что это он у тебя так странно обведен, черным карандашом? Железная дорога, опять там же есть.

– Свердловск закрытый город – там испытания проводятся, хрен знает какие, поведем через него всю железку, проблем не оберемся.

– А ты насчет автоматизации подумай. Американцы думают и когда придумают, мы будем локти кусать.

– И что они придумали? – Усмехнулся Подгорный, он разделял скепсис Косыгина.

– А они придумали к спутнику навигацию и кандалы для заключенных привязать. Вот так ходит зэка по зоне, землю топчет, а на спутнике его путь отслеживается, и на пульт тюрьмы передается, а потом зэка в бега рванет, его быстро и отыщут.

– Ну ты и загнул? – Поморщился Подгорный, вспомнив о Семичастном. Министерство общественного порядка было упразднено, и система исполнения наказаний входила в состав КГБ.

– Это я тебе серьезно говорю, побеги заключенных с Казахских степей никто не отменял. Если этой зимой начнутся побеги и беспорядки, я поставлю вопрос на партийный контроль.

– Хорошо, я подумаю! – Подгорный озадаченный выходилиз кабинета Генерального секретаря ЦК КПСС.

Я устало откинулась в кресле, вся рубашка на спине была мокрой. Пока знания из моей прошлой жизни мне помогали. Но вот что будет с Моро? В моей истории в 1964 году Моро отказался встречаться с Брежневым, Брежнев встал в позу и отказался встречаться с Моро.

В моей истории заводом рефрежираторов должен был заниматься Микоян, но ему по ходу это нафиг не нужно было, хотя армянская мафия плакалась всем в жилетку, что цветочки замерзают. Что я знаю еще о Микояне? Что был у него внук артист – гитарист Стас Намин. Парня надо привлечь на свою сторону. Только сколько ему лет – то исполнилось, еще один представитель андеграунда.

– Вызовите мне Суслова! – бросила я в переговорник своему личному помощнику.

– Здравствуй, здравствуй Михаил Андреевич! – я встала из-за стола и поприветствовала главного идеолога.

– И поговорим об автопроме! – заметила я и попросила личного помощника принести зеленого чаю.

– Так я не Косыгин, – это ты с ним говори! – стал отнекиваться главный идеолог.

– Нет, дорогой Михаил Андреевич, Фиат это не только три – четыре центнера движимого железа, это железные дороги, и авиа, и сопутствующие материалы и футбол. А футбол – уже идеология.

– Мы с Косыгиным и Подгорным договорились, что на 9 мая пригласим лидеров стран СЭВ, премьер-министра Италии, Команданте. А тебя я хочу попросить, чтобы ты лично позаботился о лидере Компартии Италии и нашем итальянском друге директоре Фиата. Они должны прилететь вместе.

– Зачем? – Не понял Суслов. – Наши партийные дела не для ушей капиталиста.

– Этот капиталист достаточно тщеславный малый, у него куча амбиций. Не забывай, он хромой, сам на автогонках участвовать не может, и в футбол играть не может, но может замолвить за Советы словечко, там словечко, тут словечко и сделка пошла.

– Джанни Аньелли – владелец «Ювентуса». Европейцы носятся с идеей общего футбольного сообщества, лиги, в которой будут призовые места и премии. Это как хоккей – мы с Канадой враги, но их обыгрываем. Так и в футболе. Пока Вашингтон натравливает на нас Евросоюз, мы будем с ними работать на футбольном поле. Нужно, чтобы «Ювентус» провел товарищеские матчи со всеми сборными стран СЭВ.

– И, Михаил Андреевич, нам кровь из носу нужен этот завод, до августа все юридические тонкости должны быть учтены и подготовлены. А значит, подготовка и переговоры должны идти день и ночь и в темпе. Учитывая, что Косыгин три года телился, нужно делать все в темпе, пока Аньелли не передумал.

Итак, что мы знаем о министре здравоохранения? – потянулась к папке с биографической справкой.

Борис Васильевич Петровский (14 (27) июня 1908, Ессентуки, Терская область, Российская империя – 4 мая 2004, Москва, Россия) – советский хирург, учёный и клиницист; организатор здравоохранения и общественный деятель. Доктор медицинских наук, профессор. Министр здравоохранения СССР (1965), директор Всесоюзного научного центра хирургии АМН СССР. Академик АН СССР (1966) иАМН СССР (1957). Заслуженный деятель науки РСФСР (1957) Лауреат Ленинской премии (1960).

Родился 14 июня (27 июня по новому стилю) 1908 года в городе Ессентуки Терской области (ныне Ставропольский край). Семья проживала в селе Благодарном – административном центре Благодарненского уезда Ставропольской губернии. Отец – Василий Иванович Петровский – работал главным врачом земской больницы.

В 1916 году семья переехала в Кисловодск, где после Октябрьской революции отец стал работать в Доме отдыха ВЦИК «Красные Камни». Здесь его пациентами были видные политические деятели, среди которых – и Надежда Константиновна Крупская.

В 1916–1924 годах учился в школе 2-й ступени в городе Кисловодске. После окончания школы поступил на работу дезинфектором на дезинфекционную станцию Кисловодска. Здесь же окончил курсы бухгалтерии, стенографии, санитарные курсы и стал работать рассыльным в отделении профсоюза «Медсантруд», одновременно усиленно готовился к поступлению в университет.

В 1930 году окончил медицинский факультет МГУ. По словам самого Петровского, годы занятий в университете укрепили в нём интерес к хирургии, показали необходимость разносторонней и глубокой подготовки в первую очередь как врача, а потом уже как «узкого» специалиста. Хорошо понимая, что хирургом можно стать, только будучи разносторонне и фундаментально подготовленным врачом, Петровский основательно изучал клинические дисциплины, физиологию, многие часы проводил в анатомическом театре, осваивая и совершенствуя хирургическую технику, много дежурил в клинике и присутствовал на обходах старших коллег, выполнял первые самостоятельные операции. Окончив учёбу в университете, около полутора лет работал хирургом в районной больнице города Подольска Московской области.

С 1932 года началась научная деятельность – в должности научного сотрудника Московского онкологического института (под руководством профессора П. А. Герцена) и Клиники общей хирургии при медицинском факультете МГУ. Способности исследователя и талант хирурга нашли благодатную почву – за несколько лет напряжённого труда Петровский выполнил исследования важных вопросов онкологии (лечение рака молочной железы), трансфузиологии (методика длительных массивных трансфузий и капельного переливания крови), а также шока. Первая его научная статья «К оценке отдаленных результатов хирургического лечения рака молочной железы» была опубликована в 1937 году в журнале «Хирургия».

В 1937 году Петровский защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата медицинских наук на тему «Капельное переливание крови и кровезамещающих жидкостей в онкологической практике». В переработанном виде она была издана в виде монографии в 1948 году. Интерес к переливанию крови он сохранил и в последующие годы, в частности, к методам введения крови в организм, влиянию трансфузий на функции организма. В1938 году ему было присвоено звание старшего научного сотрудника (доцента). В 1939–1940 годах участвовал в качестве ведущего хирурга и заместителя начальника полевого госпиталя действующей армии, в военных событиях на Карельском перешейке.

С 1941 года Петровский – доцент кафедры общей хирургии 2-го Московского медицинского института имени П. И. Пирогова. Во время Великой Отечественной войны 1941–1945 годов – ведущий хирург эвакогоспиталей в действующей армии (1941–1944 годы). В 1944–1945 годах старший преподаватель кафедры факультетской хирургии Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова (Ленинград). В годы войны он проверил свои идеи о методах переливания крови, с успехом применив введение крови в сонную артерию, а затем непосредственно в грудную аорту.

Закончив войну сложившимся самостоятельным хирургом и исследователем, Петровский приступил в октябре 1945 года к работе заместителем директора по науке Института клинической и экспериментальной хирургии Академии медицинских наук СССР.

Большой цикл исследований, интенсивно продолженный в послевоенные годы, Петровский оформил в докторскую диссертацию, которую защитил в 1947 году (тема «Хирургическое лечение огнестрельных ранений сосудов в условиях фронтового района»). В 1949 году диссертация была издана в виде монографии («Хирургическое лечение ранений сосудов»).

В 1948–1949 годах – профессор кафедры общей хирургии 2-го Московского медицинского института имени Н. И. Пирогова, в 1949–1951 годах – директор кафедры госпитальной хирургии и заведующий 3-й хирургической клиникой Будапештского университета, в 1951–1956 годах – заведующий кафедрой факультетской хирургии 2-го Московского медицинского института имени Н. И. Пирогова. В 1953–1965 годах – главный хирург 4-го Главного управления Министерства здравоохранения СССР.

В 1956 году ему были присвоены почётные звания «Заслуженный деятель науки РСФСР» и «Заслуженный деятель науки Азербайджанской ССР». В1957 году избран действительным членом (академиком) АМН СССР, в 1966 – Академии наук (АН) СССР.

С 1956 года – заведующий кафедрой госпитальной хирургии 1-го Московского медицинского института имени И. М. Сеченоваи одновременно (с 1963) директор Всесоюзного научно-исследовательского института клинической и экспериментальной хирургии. Организатор и участник Пироговских чтений.

Организатор (1963) и директор (1963) Всесоюзного научного центра хирургии АМН СССР, С 1989 года – Почётный директор этого Центра.

В 1964 году выполнил первую успешную операцию протезирования митрального клапана сердца с механической (бесшовной) фиксацией, а в 1965 году впервые в СССР успешно осуществил пересадку почки человеку.

Оперировал С. П. Королёва, который умер от сердечной недостаточности во время операции 14 января 1966 года.

С сентября 1965 возглавлял Министерство здравоохранения СССР. Член ВКП (б)/КПССс 1942 года. Делегат 22–23-го съездов КПСС. Кандидат в члены ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР (с 1962)/.

Что нам стало известно из этой справки? А то, что Министр все же делал операции на сердце. Но вот смерть Королёва походу дела его подкосила. Да и для меня эта новость стала шоком. Придется теперь выстраивать отношения с остальными участниками космической программы. Брежнев был, кроме всего прочего, ответственен за Байконур.

Интересно, кто сейчас там рулит – Челомей с Глушко. Да, и долго они до Марса лететь будут. Ладно. Космонавтов откладываем на следующую неделю. А сегодня займемся министром здравоохранения.

Италия.

Телефонный разговор с товарищем Сусловым для Луиджи Лонго был тяжелым. После смерти Тольятти положение КПИ ухудшалось. Авторитет Лонго был достаточно велик, но молодежь задавала сложные вопросы. КПИ не смогла закрепить большинство в Правительстве, но все равно имела достаточно ощутимый вес в работе различных направлений и комиссий.

Для Лонго вопрос с Фиатом был непростым. Аньелли настаивал на приватизации. Профсоюзы упирались. Фиат контролировал поставки всего транспорта в Италии. Кроме того, вокруг Аньелли крутились ультраправые. Их лидер – князь Боргезе, был полностью отмороженным маньяком. Лонго испытывал опасения.

Предложение Суслова привезти Аньелли в Москву на 9 мая было крупным ходом.

Лонго собрал профсоюзных лидеров и обсудил с ними ситуацию Аньелли. Те были за совместные операции Фиата и СССР. До 9 мая времени осталось мало. Профсоюзы начали переговоры с Витторио Валлеттой, но решение о продолжении совместной работы с русскими все равно оставалось за Аньелли.

Вторник закончился для меня визитом Александра Рябова. Мой начальник охраны нашел таки приемлемый вариант с бассейном. Даже успел свозить Викторию Петровну в ЦУМ чтобы купить плавательные принадлежности. Бассейн был в паре километров от Кремля. Вообще-то вечернее время было самым часом пик для бассейна. Но Рябов как-то извернулся и я, как простой советский парень, плавала в бассейне в окружении народа. Народ Брежнева не узнавал, потому что на мне были плавательные очки и шапочка. Да и кому в голову бы пришло, что глава компартии запросто рассекает волны бассейна.

Среда началась с подъема в шесть утра. С руководством бассейна договорились, что мой приход в семь утра им не помешает. Вообще-то Брежнев мог и приказать, но мне не хотелось светить свой статус, пусть думают, что Генсекретарь такой парень-душка, простой советский человек, которому негде поплавать.

Среда – для кого то середина недели, время помечтать о пятнице. Для меня же этот день был боевым днем. Нужно было наехать на министра здравоохранения, чтобы Шелепин проникся тем, что Брежнев боится за свое здоровье, надо было накрутить хвоста Косыгину, проехаться по академикам. Мое мнение было таково, что именно из-за разгильдяйства и вседозволенности Академии наук мы получили диссидентов. Звание академика давалось пожизненно. Они пользовались определенными льготами. Да, во время войны лишняя пайка хлеба помогала шевелить мозгами, да и после в сороковые – пятидесятые, когда промышленность была на нуле, их привилегии имели место быть и все это осознавали, как данность, но в шестидесятые, когда жизнь стала более активной, льготы академиков смотрелись как-то по-идиотски.

Заседание Политбюро как всегда начал Шелепин. Вообще – то спикером был Черненко, то бишь техническим-секретарем распорядителем, не входящим в сам состав Политбюро, но на время его болезни, Шелепин узурпировал место.

Два часа подряд мы все заслушивали сообщения министров, у всех все было в ажуре. Косыгин выступал по поводу сделки с Фиатом. Суслов подтвердил контакт с компартией Италии и представителем Фиата. Косыгин на начальном этапе от встречи с представителем Фиата отказался, переложив это на плечи министра автомобильной промышленности Александра Тарасова. Было согласовано, что Тарасов вылетает в Италию, примет участие в первомайской демонстрации в Турине вместе с рабочими Фиата и закрепит намерения о дружбе и сотрудничестве подписанием договора.

Шелепин дал слово Генеральному секретарю Компартии СССР. Настроение Шелепина было достаточно благодушным, министры отчитались в плюсе, Подгорный помалкивал, Семичастный тоже идеями не фонтанировал. Вроде все было хорошо.

– Товарищи, я хотел бы поговорить о наших заклятых «друзьях» американцах, – начал Брежнев. – Их успехи меня не радуют.

Суслов только хмыкнул в ответ на такой оборот речи. Успехи Вашингтона его тоже не радовали. НАТО все расширялось. Его немного беспокоил визит Моро, вдруг премьер-министр закусит удила и сядет на конька безопасности, а они хотели бы говорить о торговле.

– Так вот, – продолжил Брежнев. – наши «Друзья» в кавычках постоянно обеспокоены своей национальной безопасностью. Я считаю, что нам тоже следует обеспокоиться подобным вопросом.

Шелепин еще ничего не понял, но Семичастный уже проснулся.

– Итак, товарищи, давайте поговорим о внутренней безопасности. Комитет Государственной Безопасности, безусловно, не зря ест свой хлеб. Его оперативная работа во внешней разведке и защите наших интересов очень важна. Но, как вы уже знаете, у нас проблемы с Китаем, у нас открытая граница с Афганистаном. Кроме того, наши американские друзья успевают дела делать не только в Атлантике, но и в Тихоокеанском бассейне. Там все еще территория присутствия Британского льва, но Лев подстраивается под наглого и напористого Орла. Наступит время, когда Британская корона решит получить дополнительные бонусы с американцев, а против хитрожопости этих двоих мы не потянем. Поэтому я предлагаю сосредоточить внимание КГБ на южных и дальне – восточных границах. Из-за открытых границ мы не можем контролировать потоки наркотиков, которые проходят через Среднюю Азию. Вам покажется вопрос о противо-наркотической безопасности не существенным. Но я вынужден вам напомнить, что на рынке давно действуют синтетические наркотики, благодарить мы за это должны партайгеноссе Гитлера, он активно приветствовал распространение в повседневной жизни амфетаминов, вот такой он был творческий человек. С запада мы пока закрыты территорией СЭВ. Кстати, уважаемый министр обороны, давно вы не проводили учения с товарищами по Варшавскому договору.

Малиновский икнул от неожиданности.

– Да, и товарищу Семичастному не стоит забывать историю Опиумных войн Лондона против Китая. Наши китайские друзья могут решить, что приемы Лондона можно применить на нашей границе.

Семичастный сбледнул слегонца и поперхнулся.

А что я, ничего такого сверсекретного не сказала. Наши китайские товарищи ходят через Благовещенск, как через свой огород, и любую дрянь с собой тащат.

– Еще вопрос национальной безопасности затрагивает нашу любимую медицину.

Вот у нас есть славный товарищ Борис Васильевич Петровский, Доктор Медицинских наук, профессор, Заслуженный деятель науки РСФСР,Директор Всесоюзного научного центра хирургии АМН СССР, и наконец Академик. Вот такой славный товарищ у нас есть!

Семичастный заметил, что Брежнев стебется. Министр здравоохранения побледнел. Ему тоже не понравился тон Генерального секретаря.

– Ан, нет, товарищ Петровский лет двадцать назад был отличным военно-полевым хирургом.

– А вот скажите товарищ Петровский, что вы знаете о шунтировании, и об ишемической болезни сердца?

Лицо Брежнева раскраснелось, щеки тряслись в негодовании. Семичастному стало жаль министра здравоохранения.

– Не знаете, я вам скажу!

«Блин, ну вот опять, он о своем сердечном приступе начал» – Подумал Шелепин морщась, откручивая колпачок от ручки. – «Ладно, пусть выпустит пар, а то постоянно будет напоминать, что его вовремя не спасли».

– Ишемическая болезнь сердца вызывается сужением просвета коронарных сосудов, что приводит к недостаточному поступлению кислородаксердечной мышце. В такой ситуации часто возникают жалобы на боли за грудиной или в левой половине груди, т. н. стенокардия, или грудная жаба. В таких случаях показано проведение диагностических процедур, главной из которых является коронарография. По результатам этого исследования принимается решение о дальнейшем лечении непосредственно во время коронарографии. В некоторых случаях возможно расширение суженного участка с помощью баллонной ангиопластики и введением стента, однако в большинстве случаев необходима операция аорто-коронарного шунтирования.

«Ну Леня и завернул, заумно, видно долго готовился» – усмехнулся Шелепин, не видя опасности от распаляющегося Генсека.

– Первое успешное маммарокоронарное шунтирование на человеке было проведено в США 2 мая 1960 года в медицинском колледже им. Альберта Эйнштейна. Операцию провел доктор Роберт Ханс Гёц, уроженец Франкфурта-на-Майне. Первым успешную операцию маммарокоронарного шунтирования в СССР провел ленинградский профессор Василий Иванович Колесовв 1964.

– Я хочу знать, почему наши заклятые «друзья» стали массово использовать данную операцию для лечения сердечников, а у нас такое не практикуется. Хотя один из первых применивших врачей – ленинградский хирург? Что скажет на это звезда советской хирургии?

– Что я могу сказать? – стал заикаться министр. – Прием полностью не опробованный.

– Как это неопробованный? – Рявкнул Генсек. – Янки его применяют массово уже шесть лет, а вы чем в своей Академии заняты, штаны протираете? Гнать вас всех надо!

– Товарищ Косыгин, передайте пожалуйста лично от меня вашему министру презент – Генсек приподнял томик Карла Маркса и вытащил табличку со стеклянным покрытием.

– Прочитайте пожалуйста вслух для всех, что там написано.

– «Разрешаю проводить операции на открытом сердце. Всю ответственность беру на себя – Брежнев Л.И.»

– Товарищ Петровский, я могу понять вас, – Уже мягче сказал Брежнев, – когда у вас на операционном столе умер Королев, вы подумали, что это конец вашей карьеры. Вы обосрались! – Да, и не спорьте, вы обосрались и обосрали своим страхом всю кардио хирургию. Из-за вашего дерьма СССР отстал в операциях на сердце от американцев.

– Значит так, кардиохирургия является частью национальной безопасности. Поэтому я поручаю вам, министр здравоохранения и директору Института терапии АМН СССР товарищу Чазову начать профилактические исследования по ишемической болезни сердца у широкого круга пациентов. Также на основании диагностики выявленных патологий проведения плановых операций по шунтированию. Начать рекомендую с пациентов системы исполнения наказаний – В Московской области, Ленинградской области, на Целине. Контроль над исполнением возложить на товарища Косыгина.

Когда Брежнев произнес фразу про Целину, зашевелился Подгорный. Он помнил вчерашний разговор о том, что если на Целине среди заключенных начнутся беспорядки, проблемы будут у всех.

– Пожалуй, я присоединюсь к контролю над исполнением данного поручения – вмешался Подгорный.

Суслов только крякнул. Косыгин только головой покачал после такой отповеди.

«Ведь как красиво закрутил» – Подумал Суслов про слова Брежнева о смерти Королева. – «Действительно, ходили слухи, что Королев умер из-за врачебной ошибки во время операции. А это наш министр испужался, что «Дело врачей» откроют и его схарчат. А Леня не так прост. Я его понимаю, раз сердечко стукнуло, два – стукнуло, на третий раз все врачи разбегутся из-за страха».

Политбюро закончилось часам к шести вечера. После пропесочивания министра здравоохранения, товарищи выступающие сами стали говорить о недостатках в работе. Самокритика вызвала приступ одобрения у Шелепина и Семичастного.

Правда, Семичастный немного нервничал из-за упоминания системы исполнения наказаний.

Подгорный не особо заострял внимание на своих контрольных функциях, но сейчас дело было в тему. Проводилась реформа законодательства и Подгорный погряз в документации, надо было размяться.

Шелепин сидел у себя в кабинете и курил. Семичастный стоял у окна с блюдцем и чашкой чая и периодически отпивал.

– Так что там нашГенеральный придумал нового? – спросил Шелепин у своего ученика.

– Да они там с Сусловым Африку делят. Суслов армию хочет туда отправить. Генеральный настаивает, что Роммель там и так довыпендривался, а ничего не завоевал. Зато Генеральный предлагает помощь по лини «Красного креста», и волонтеров из числа диссидентов – литераторов нести свет русского языка. Вообще, Генеральный хочет иметь военные базы, а не полномасштабную войнушку на Черном континенте, и я его понимаю.

– Даже так? – Удивился Шелепин.

– Посуди сам, – военная база – это автономная точка с контингентом кадровых военных, знающих свои задачи и имеющих опыт. Если войнушка – то мы будем набирать салаг, их еще и языку обучать надо. Да и слова Генерального об опиумной войне что-то да значат. Афган был колонией лаймов, Китай им не поддался, но проблем с Опиумной войной отгреб.

– Кроме того, Генеральный прав, мы плохо владеем информацией по ситуации в Средней Азии. В общем, я за то, чтобы прикрыть границы, да и янки на Тихом океане себя достаточно вольготно чувствуют.

Италия. Последние дни апреля.

Министр иностранных дел СССР Андрей Громыко и министр автомобильной промышленности Александр Тарасов летели в Рим в несколько скомканных чувствах. Громыко должен был лично передать Моро приглашение на 9 мая и убедить того посетить Парад. Тарасов должен был подписать соглашение с Фиатом. Громыко был обеспокоен тем напором, с которым повел дела после 23 съезда Брежнев. Громыко знал что «План Маршала» жестко предполагал выведение коммунистов из правительств всех стран, которые вошли в «План Маршала». Громыко не понимал, на что надеялся Брежнев, ведь в 1964 году, когда Брежнев приехал в Рим – Моро откровенно его послал. Громыко опасался своего визита в Палаццо Киджи.

И вообще, Громыко мало что понял на заседании Политбюро, когда Брежнев разразился речью об американских друзьях и национальной безопасности. Зато он точно понял, что Косыгин сильно не в духе.

Посол Семен Павлович Козырев ждал Громыко и Тарасова в аэропорту Рима. Они сразу же поехали на виллу Аббалек. Посол немного мандражировал. Косыгин потребовал от торгпредства изучить все материалы по юридическому сопровождению незаконного строительства. Посол не понимал, зачем.

– Товарищ Министр, – обратился посол к Громыко, – может, объясните, зачем нам юридическое сопровождение по незаконному строительству?

– Бюджет торгпредства увеличивать не будут, а людей надо размещать! – Тяжело произнес Громыко. Ему не нравилась эта авантюра Косыгина. Громыко понимал, что правые поднимут хай в прессе, и тогда Моро может его послать.

Канцелярия Палаццо Киджи получила уведомление от Посла СССР о пожелании встречи Министра Иностранных Дел с Премьер-Министром.

Альдо Ромео Луиджи Моро сидел у себя в кабинете, когда секретарь принес уведомление о встрече. Моро долго думал как вести себя с Советами. Его предыдущий отказ от встречи с Брежневым в 1964 году был осторожным лавированием внутри партии. Коммунисты были еще сильны. Но «План Маршала» давал четкие указания – коммунистам в новой экономике не место. Моро это раздражало, он помнил деятельность Муссолини, тот тоже прогибался под американцев. Состояние экономики Италии трещало по всем швам. Маленькая страна, даром урвавшая себе кусок Средиземного моря, не могла себе много чего позволить. Моро был не в восторге от политики НАТО, Италия была внутрисредиземноморской страной и не претендовала на Атлантику. Что он мог сказать Министру СССР? А ведь он хотел многое прояснить. Тем более, что профсоюзы настаивали на контактах с СССР. Также его обхаживал владелец ФИАТА. Аньелли был достаточно активным молодым человеком да еще и аристо, а в такой маленькой стране плюнь и попадешь либо в церковника, либо в аристократа. Но больше всего Моро пугал князь Боргезе, диверсант по жизни, в последнее время слетел с катушек и собирал вокруг себя реакционную молодежь.