Прах к праху

Глава 19

Джинни Купер следовала за «ровером» мистера Фрискина в синем «кавалье», который Кенни купил ей в прошлом году, первом и последнем подарке с его крикетных доходов, который она приняла от него.

С лицом, наглухо захлопнутым, точно устричная раковина, Джин протиснулась сквозь толпу газетчиков и фотографов, собравшихся у Нью-Скотленд-Ярда. Они выкрикивали вопросы и щелкали затворами своих камер, и хотя Джин поняла, что позабавила их своей рабочей блузой, шапочкой и заляпанным фартуком, которые забыла снять, торопясь уехать с Биллингсгейтского рынка, как только мистер Фрискин сообщил ей туда, что полиция опять увозит Джимми, больше из ее внешнего вида они не могли извлечь ничего. Маленькая женщина, которая ходит на работу и возвращается домой к своим детям. Остальное журналисты и фотографы не видели. А раз не видели, не могли и ухватить своими лапами.

Они пробирались через затор у Парламент-сквер, и Джинни старалась держаться как можно ближе к машине мистера Фрискина, испытывая не до конца ясное ей самой желание как-то защитить этим своего сына. Джимми отказался ехать с ней и нырнул в автомобиль мистера Фрискина прежде чем мать или адвокат успели спросить его или друг друга.

— Что случилось? — спросила Джинни. — Что они с ним сделали?

Мистер Фрискин ответил лишь мрачно:

— В данный момент мы играем в игру, предложенную полицией. Это нормально.

— Какую игру? — спросила она. — Что случилось? О чем вы говорите?

— Они попытаются взять нас измором. А мы попытаемся стоять на своем.

Только это он и успел сказать, потому что на них надвигалась орда журналистов. Он пробормотал:

— Они снова примутся за Джима. Нет, не газеты… Эти тоже будут за ним охотиться, но я имел в виду полицию.

— Что он сказал? — требовательно спросила она, чувствуя, как сзади на шее полосой выступил пот. — Что он им сказал?

— Не сейчас. — Мистер Фрискин прыгнул в машину, с ревом запустил двигатель и отъехал, оставив Джин пробивать себе дорогу к «кавалье».

И о том, что Джимми сказал полиции, она и теперь знала не больше чем после их разговора на кухне накануне вечером.

Ты хотела этого больше всего на свете, мама. Мы ведь оба это знаем.

Еще долго после его ухода она сидела напротив тарелки с остывшим, подернувшимся пленкой супом, и две фразы Джимми бились в ее мозгу резиновыми мячиками. Она пыталась отогнать их, но ничто — ни молитва, ни воскрешение в памяти образа мужа, ни лица детей, ни воспоминание о воскресных обедах их когда-то полной семьи, — не могло избавить ее от слов Джимми, от заговорщицкого, хитрого тона, которым он их произнес, или от ответов, пришедших ей на ум, столь же мгновенных, сколь и совершенно противоречивых.

Нет. Я не хотела его смерти, Джимми. Я хотела, чтобы он был рядом до конца моей жизни. Мне хотелось слышать его смех, чувствовать его дыхание на своем плече, когда он спит, его руку на своем колене вечером, когда мы разговаривали о прошедшем дне. Я хотела слышать, как он кричит: «Бей по мячу, Джимми! Давай, представь, что ты боулер, сынок», — видеть его на взморье со Стэном на плечах, а рядом Шэр, и они передают друг другу бинокль, наблюдая за птицами, и этот его запах, единственный и неповторимый. Я хотела его, Джимми. И хотеть его вот так означало хотеть его живым, а не мертвым.

Журналисты наконец покинули Кардейл-стрит, и, похоже, пока никто из них не собрался проделать долгий путь до Собачьего острова. Хотя Джинни не сомневалась, что они вернутся со своими блокнотами и камерами, едва такое путешествие покажется им выгодным. Задача состояла в том, чтобы лишить их этой выгоды. А добиться этого можно было единственным способом — оставаться в доме и не подходить к окнам.

Мистер Фрискин прошел за Джинни в дом: Джимми протиснулся мимо них и направился к лестнице. Когда Джинни окликнула его, он не остановился, и адвокат добродушно произнес:

— Лучше пока его не трогать, мисс Купер.

— Вчера вечером я так ничего и не добилась, — обратилась она к мистеру Фрискину. — Что он им сказал?

Адвокат сообщил уже известное ей, и каждый факт ощущался Джинни как смертельный удар, несмотря на усилия мистера Фрискина излагать все в мягкой форме.

— Таким образом, он подтвердил часть их подозрений, — заключил адвокат.

— И что это означает?

— Что они собираются давить дальше, чтобы посмотреть, что еще можно из него вытянуть. Он не говорит им всего, что они хотят знать. Это очевидно.

— Что они хотят знать? Он развел руками.

— Сказав мне, чего ищут, они привлекут меня на свою сторону, а я не на их стороне. Я — на вашей. И на стороне Джима. Ничто еще не закончилось, хотя, полагаю, они могут выждать сутки или больше, чтобы дать мальчику поволноваться о том, что будет дальше.

— Значит, будет еще хуже?

— Они любят оказывать давление, мисс Купер. И они будут его оказывать. Это составная часть их работы.

— Что же нам делать?

— Делать нашу работу, как и они — свою. Мы играем в игру «кто кого».

— Но там он сказал больше, чем находясь здесь, дома, — заметила Джинни. — Разве вы не можете его остановить? Потому что если он и дальше будет с ними разговаривать… Если вы позволите ему просто говорить… Разве вы не можете заставить его молчать?

— Все не так просто. Я даю ему советы и буду продолжать это делать, но до определенного момента, дальше все зависит только от Джима. Я не смогу заткнуть ему рот, если он захочет говорить. И… — Здесь мистер Фрискин заколебался. Создавалось впечатление, что он осторожно подбирает слова, что совсем не вязалось в представлении Джинни с образом адвоката. Они сыплют словами не задумываясь, ведь так? — Он как будто бы хочет с ними говорить, мисс Купер, — сказал мистер Фрискин. — Вы не знаете, почему?

Он хочет с ними говорить, хочет с ними говорить, хочет говорить. Больше она ничего не слышала. Оглушенная этим откровением, Джинни добралась до телевизора, где лежали сигареты. Вытащила одну, и пламя вспыхнуло перед ее лицом, как ракета, запущенная из зажигалки мистера Фрискина.

— Не знаете? — спросил он. — У вас нет никаких мыслей по этому поводу?

Она покачала головой, используя сигарету, затяжку, сам процесс курения, как повод не отвечать. Мистер Фрискин смотрел на нее без всякого выражения. Она ждала, что он задаст другой вопрос или предложит свое объяснение непостижимого поведения Джимми. Он не сделал ни того, ни другого. Лишь пристально смотрел на нее, словно продолжая спрашивать. Она по-прежнему молчала.

— Будем ждать их следующего шага, — наконец сказал адвокат. — Когда это случится, я буду там. А пока… — Он достал из кармана брюк ключи от автомобиля и направился к двери. — Позвоните мне, если захотите что-то обсудить.

Она кивнула. Он ушел.

Джин, как робот, стояла у телевизора и думала о Джимми в комнате для допросов. Думала о желании Джимми говорить.

Наконец, она ощутила в себе готовность подняться наверх. Дверь в комнату Джимми была закрыта, и Джин открыла ее, не постучав. Сын лежал на кровати лицом вниз, словно пытаясь задохнуться. Пальцы одной руки скребли по покрывалу, другой рукой он держался за столбик кровати, похожий на обрубок. Рука дергалась, словно он пытался, подтянувшись к изголовью, разбить голову, а носки кроссовок шевелились, имитируя бег.

— Джим, — позвала она.

Руки и ноги прекратили двигаться. Джинни подумала о том, что хотела и что нужно было сказать, но удалось ей произнести лишь:

— Мистер Фрискин говорит, что тебя снова вызовут. Может быть, завтра, по его словам. Но возможно, они заставят тебя подождать. Тебе он тоже это говорил?

Джин увидела, как его рука крепче сжала столбик кровати.

— Похоже, мистер Фрискин знает, что к чему, — сказала она. — Как ты думаешь?

Она вошла в комнату и села на край кровати и ощутила, как напряжение, внезапно сковавшее тела ее сына, как разряд электрического тока, передалось через матрас ей. Она старательно избегала дотрагиваться до Джимми.

— Он сказал… — начала она. — Мне было шестнадцать, — заговорила она после паузы, — когда ты родился. Ты это знал? Я думала, что знаю все на свете, я думала, что сумею стать хорошей матерью, ничьи подсказки и советы для этого не нужны. Я считала, что это приходит к женщинам само собой. Девушка беременеет, и в ее теле происходят изменения, и в ней самой тоже. Я решила, что все будет, как в рекламе: я кормлю тебя кашей, а на заднем плане твой отец фотографирует нас — какие мы счастливые. Я решила побыстрее завести второго ребенка, так как дети не должны расти в одиночестве, и я хотела дать им все, что должна дать мать. Поэтому, когда нам было по восемнадцать лет, у нас уже были ты и Шэр.

Джимми издал в подушку какой-то неразборчивый звук, больше похожий на мяуканье, чем на слово.

— Но я не знала, понимаешь. Вот в чем беда. Я думала: рожаешь ребенка, любишь его, и он растет, пока сам не заводит своих детей. Но я не догадывалась о другом: о том, что с ребенком нужно разговаривать и слушать его, ругать, когда он плохо себя ведет, и не срываться, когда хочется наорать и отшлепать его за проступок, хотя ему сто раз говорили так не делать. Я думала о Рождестве и о фейерверке на день Гая Фокса. Мы так славно заживем, думала я. Я буду такой хорошей матерью. И я уже знала, какими быть не надо, потому что перед глазами у меня был пример моих родителей.

Она продвинула ладонь по покрывалу, остановившись совсем близко от тела Джимми. Она чувствовала его тепло, хотя и не дотрагивалась до него. И надеялась, что то же самое чувствует и он.

— Это я к тому, что неправильно это было, Джим. Я думала, что все знаю, и не хотела учиться. К тому, что все это плохо кончилось, Джим. Но я хочу, чтобы ты знал: я этого не хотела.

Его тело по-прежнему было напряжено, но он как будто немного оттаял. И ей показалось, что он слегка повернул к ней голову.

Она продолжала:

— Мистер Фрискин пересказал мне то, что ты сказал в полиции. Но он сказал, что им нужно узнать больше. И еще он спросил меня кое о чем. Он сказал… — Она обнаружила, что и вторая попытка заговорить об этом ей дается нелегко. Только на этот раз ей уже ничего не оставалось, как броситься очертя голову вперед и услышать в ответ самое худшее. — Он сказал, что ты хотел с ними говорить, Джим. Он сказал, что ты хотел им что-то сообщить. Ты не… Джим, ты не хочешь мне сказать, что это? Не доверишься мне?

Его плечи, а потом и спина затряслись.

— Джим?

Потом начало содрогаться все его тело. Он стискивал столбик, скреб по покрывалу, упирался носками кроссовок.

— Джимми, — позвала его мать. — Джимми. Джим! Он повернул голову, чтобы набрать воздуха.

И тогда Джинни увидела, что ее сын смеется.

Барбара Хейверс положила трубку, сунула в рот последнее шоколадное печенье, энергично прожевала и запила чуть теплым «Дарджилингом». Вот тебе и дневной чай, подумала она.

Прихватив блокнот, она отправилась в кабинет Линли. Однако там его не оказалось, Зато оказалась Доротея Харриман, осуществлявшая очередную доставку газет. Это была свежая «Ивнинг стандард». На лице секретарши читалось смешанное выражение неодобрения и отвращения к данной обязанности. Но относилось оно, скорее, к самой печатной продукции, чем к необходимости обеспечить ею Линли. Два других оскорбительных таблоида она несла в вытянутой руке. Положила их на пол рядом с креслом Линли и аккуратно отправила туда же другие, принесенные этим утром, пока на столе не осталась лишь «Ивнинг стандард».

— Такая гадость. — Харриман встряхнула головой, словно сама она ежедневно не листала эти же газеты, выискивая самые свежие и самые скандальные слухи о королевской семье. — Даже не представляю, зачем они ему.

— Это связано с делом, — сказала Барбара.

— С делом? — Всем своим тоном Харриман показала, насколько нелепым считает подобный аргумент. — Ну что ж, я надеюсь, он знает, что делает, детектив-сержант Хейверс.

Барбара разделяла ее чувство. Как только Харриман сорвалась с места в ответ на отдаленный рев Уэбберли: «Харриман! Ди! Где это кошмарное дело Сноубриджа?», Барбара прошла к столу Линли взглянуть на газету. На первой странице помещалась фотография Джимми Купера — голова опущена, так что волосы закрывают лицо, руки висят вдоль тела. Рядом с ним стоит мистер Фрискин, торопливо шепчущий что-то мальчишке на ухо. Она прочитала подпись и узнала, что газета связывает эту фотографию с сегодняшним утренним визитом и использует ее как иллюстрацию к сопутствующей статье, заголовок которой гласил: «Ярд продвигается в деле убийства крикетчиста».

Барбара пробежала первые два абзаца. Линли, как она убедилась, мастерски выдавал информацию прессе. В статье фигурировали бесчисленные «якобы» и несколько раз упоминались «непроверенные данные» и «надежные источники в Скотленд-Ярде». Читая, Барбара тянула себя за нижнюю губу и размышляла над действенностью такого подхода. Как и Харриман, она надеялась, что Линли знал, что делал.

Она нашла его в общей комнате, где к информационной доске были приколоты копии фотографий тела Флеминга и места преступления. Линли разглядывал их, сидя у стола, и попутно прихлебывал кофе из пластиковой чашки, один из констеблей запрашивал по телефону дополнительное наблюдение за домом на Кардейл-стрит и секретарь отдела работала за компьютером. Еще один констебль, звонивший в Мейдстоун, говорил:

— Попросите ее позвонить инспектору Линли, как только вскрытие… Да… Правильно… Хорошо. Понял.

Барбара опустилась на стул рядом с Линли и произнесла, словно предлагая тему для разговора:

— «К», то есть Квентин Мелвин Аберкромби, адвокат Флеминга. Я только что поговорила с ним по телефону. — Линли поднял бровь, не отрывая взгляда от фотографий. — Да, я знаю, вы не приказывали мне звонить ему. Но как только Мейдстоун идентифицировал те сигареты… Не знаю, сэр. Мне показалось, что стоит сделать на него пару ставок.

— И?

— И, мне кажется, я узнала кое-что, что может вас заинтересовать.

— Видимо, насчет развода Флеминга и Купер.

— По словам Аберкромби, они с Флемингом заполнили заявление на развод за три недели до этой среды. Аберкромби отвез его в Сомерсет-хаус в четверг, и Джин должна была получить свою копию и специальную бумагу с подтверждением в следующий вторник. Аберкромби говорит, что Флеминг надеялся получить развод на основании двух лет раздельного проживания, на самом деле они жили раздельно четыре года, как мы уже знаем, но по закону достаточно двух лет. Понимаете?

— Абсолютно.

— Если Джин согласилась на расторжение брака, Флеминг мог ожидать полного завершения процесса в течение пяти месяцев, и он был бы вправе сразу после этого жениться, что, по словам Аберкромби, ему просто не терпелось осуществить. Но он также думал, что Джин может воспротивиться, о чем он и сказал Аберкромби, и вот почему, опять же, со слов Аберкромби, Флеминг хотел доставить Джин копию заявления лично. Сам он не мог этого сделать — документ должен исходить из отдела по разводам, — но сказал Аберкромби, что хочет отвезти Джин неофициальную копию, чтобы подготовить к предстоящему событию. Подсластить пилюлю, я полагаю. Пока все ясно?

— И он это сделал?

— Доставил неофициальную копию заявления? — Барбара кивнула. — Аберкромби так думает, хотя, как типичный адвокат, он не поклялся бы, пока своими глазами не увидел, как бумаги переходят из рук Флеминга к ней. Но в тот вторник вечером Флеминг оставил ему на автоответчике сообщение, в котором сказал, что Джин бумаги получила и, похоже, собирается бороться.

— Против развода?

— Правильно.

— Он готов был довести дело до суда?

— Аберкромби сказал, что он так не думает, потому что в сообщении Флеминга содержался намек на то, что придется подождать еще год — чтобы раздельное проживание достигло пяти лет, — и тогда уж получить развод без согласия Джин. Сам он этого не хотел, потому что, по словам Аберкромби, ему не терпелось начать новую страницу своей жизни…

— Как вы и упоминали.

— Совершенно верно. Но еще меньше ему хотелось оказаться в суде, чтобы его имя и грязное белье полоскали в газетах.

— Особенно, его собственное, не сомневаюсь.

— И Габриэллы Пэттен.

— И нам это что-то дает, сержант?

— Все сходится. Вы знакомы с бракоразводными законами, сэр?

— Учитывая, что я даже до брака не добрался…

— Ну да. Что ж, К. Мелвин прочитал мне краткий курс по телефону.

Она подчеркнула каждый шаг, пересказывая его своему начальнику. Сначала адвокат и клиент заполняют заявление на развод. Затем заявление регистрируется в отделе разводов, который направляет копию документа и бумагу о подтверждении ответчику. Ответчику дается восемь дней на то, чтобы подтвердить получение бумаги, заполнив присланный бланк и вернув его в суд. И тогда уже закрутятся остальные колеса процедуры.

— И вот что интересно, — сказала Барбара. — Джин получила свою копию заявления в означенный вторник, и у нее было восемь дней на подтверждение его получения. Но как выясняется, она так этого и не сделала, поэтому процесс развода и не начинался.

— Потому что в тот самый день, когда подтверждение должно было вернуться в суд, Флеминг умер в Кенте, — сказал Линли.

— Правильно. В тот самый день. Думаете, это случайное совпадение? — Барбара пошла взглянуть на фотографии, в частности, на лица Флеминга крупным планом. — Надо ее вызывать, — сказала она. — Потому что это действительно объясняет, почему…

— Ну и денек, ну и денек. — В дежурку вплыл детектив-констебль Уинстон Нката — пиджак накинут на одно плечо, в руке дымящаяся шаурма. — Вы хоть представляете, сколько видеомагазинов в Сохо? И, скажу вам, я осмотрел их все — сверху донизу, изнутри и снаружи. — Он откусил значительную часть шаурмы и, сумев привлечь внимание коллег, ловко придвинул стул ногой и плюхнулся на него. Опираясь локтями на спинку и подчеркивая взмахами шаурмы свои замечания, он продолжал: — Но конечный результат есть конечный результат, неважно, сколько каталогов вынуждены были изучить эти невинные глаза.

— Полагаю, у вас есть название магазина, — сухо проговорил Линли. — И превращать это в продолжительную порнографическую экспедицию нужды не было, не так ли?

Нката откусил еще.

— Насколько я знаю, большинство парней не очень любят признаваться полиции, что берут посмотреть порнушку. Хоть в этом нет ничего противозаконного, но в репутации возникают трещинки. Однако в данном случае беспокоиться было не о чем, потому что наши ребята этих фильмов не брали. — Он доел шаурму и облизал пальцы. — Мне почему-то кажется, что эта новость вас не удивляет.

— Фильмы-то существуют? — спросила Барбара.

— Ну конечно. Все до одного, хотя, по словам того продавца, «Страсти на Диком Западе» берут так часто, что следить за их передвижениями — все равно что смотреть выступления гимнастов в метель.

— Но если ни Фарадей, — сказала Барбара, обращаясь к Линли, — и ни один из его дружков не брали их в прошлую среду… — Она снова посмотрела на фотографии Флеминга. — Тогда как это соотносится с Джимми Купером, сэр?

— Но я же не говорю, что приятели Фарадея вообще их не брали, — поспешно добавил Нката. — Я говорю, что они не брали их в тот вечер. В другие вечера… — Тут он достал из кармана пиджака свой блокнотик и, прежде чем листать страницы, вытер пальцы белоснежным носовым платком. Открыл страничку, заложенную тоненькой красной ленточкой, и зачитал список дат более чем за пять лет. Каждая была связана с новым видеомагазином, но сам по себе список был цикличным — названия повторялись, обежав круг по всем магазинам. Однако строгих интервалов между датами не было. — Интересная детективная работа, что скажете?

— Неплохо для начала, Уинстон, — признал Линли. Констебль наклонил голову, демонстрируя ложную скромность.

Зазвонил телефон и один из констеблей снял трубку, заговорил приглушенным голосом. Барбара размышляла над сведениями Нкаты. Нката же продолжал:

— Если только у них не развилось пристрастие к конкретному набору фильмов, сдается мне, что эти ребята обеспечивают себе постоянное групповое алиби. Запоминают список фильмов, чтобы перечислить их легавым, когда те начнут задавать вопросы, так? Единственная меняющаяся каждый раз деталь — название магазина, откуда взяты фильмы, а его запомнить несложно.

— Поэтому тот, кто просмотрит записи только одного магазина, не узнает, что те же фильмы берутся постоянно, — задумчиво проговорила Барбара.

— Ведь это все равно, что вывесить свое алиби в виде неоновой рекламы. А этого им как раз и не нужно.

— Им, — сказала она.

— Мальчишнику Фарадея, — подхватил Нката. — Сдается мне, что чем бы эти ребята не занимались, они занимаются этим вместе.

— Но не в прошлую среду.

— Точно. Куда бы Фарадей ни ездил в прошлую среду, он ездил туда один.

— Сэр? — Констебль, ответивший на звонок, повернулся к собравшимся. — Мейдстоун пересылает по факсу отчет о вскрытии, но он мало что добавляет. Асфиксия от угарного газа. И алкоголя в крови столько, что уложил бы и быка.

— На столике рядом с кроватью бутылка «Блэк буш» и стакан, — указала на фотографию Барбара.

— Учитывая уровень алкоголя в крови, — сказал констебль, — можно наверняка сказать, что он отключился до начала пожара. Так сказать, заснул и не проснулся.

— Если тебе надо уйти, — заметил Нката, — не такой уж плохой способ.

Линли поднялся.

— Вот только ему не надо было.

— Что?

— Уходить. — Он выбросил пустую чашку в корзину. — Давайте-ка его найдем, — сказал он.

— Фарадея?

— И посмотрим, что теперь он придумает насчет ночи со среды на четверг.

Барбара поспешила за ним, говоря:

— А как же Джин Купер? А развод?

— Она никуда не денется, пока мы разберемся с Фарадеем.