Преданная (СИ)

Глава 22

Юля

В одиннадцать мы с Лизой никуда не уезжаем. Тарнавский тоже. Связано ли это? М-м-м… Конечно, да.

Я радуюсь, что внимание Игоря смещается на алкоголь, кальян и общение с парнями. Ведь все мои мысли за другим столиком.

Тарнавские празднуют чей-то юбилей. Я заочно знакомлюсь с его родителями, сестрами и зятьями — очень красивая, располагающая к себе семья.

Соглашаюсь на предложение Лизы потанцевать. Смотрит ли он — не проверяю, но развязное поведение, как возле бассейна, уже не имитирую. Накал спал.

Музыка классная. Двигаюсь плавно и в удовольствие. На бедра ложатся мужские руки, секунду мечтаю о других, а потом распахиваю глаза и делаю шаг в сторону с улыбкой. Пахнет не тем. Игорь смотрит на меня расфокусированным блестящим взглядом, я обнимаю его за шею и шепчу:

— Может ты спать пойдешь?

— А ты со мной?

Нет, конечно. Но не злюсь, вздыхаю. Даю себя обнять и какое-то время послушно переваливаюсь с ноги на ногу в дурацком медляке, слушая, какая ж я охуенная, а потом все на настаиваю: не хочу, чтобы вечер Игоря закончился постыдным пусканием лент над одним из ближайших кустов. Жалею и его, и «охуевший обслуживающий персонал». Под предлогом желания уединиться увожу в номер.

Может быть беспечна, но совсем не боюсь. Легонько толкаю Игоря на кровать, он падает и тут же начинает храпеть.

Вернувшись в ресторан, застаю пустоту. На столе остался мой мобильный. На спинке кресла — сумочка.

Смотрю по сторонам. Официанты протирают освободившиеся столы и убирают грязную посуду. За тем самым столом тоже пусто. Всё. Разошлись. Сердце ненавязчиво ноет.

Интересно, он подумал, что я… Или ничего не думал и ему все равно?

Это не должно заботить, но даже собственные мысли о его несуществующих реакциях качают на волнах.

Прежде чем уйти, цепляюсь взглядом за темноволосый затылок и широкую спину у бара.

Его присутствие рядом преображает мерные волны в бурный шторм. Я впиваюсь и оторваться не могу.

Оглядываюсь. Лизы нет. Людей мало. Наши парни… Думаю, им без разницы. Они меня даже не заметили.

Делаю шаги в опасную, и в то же время непреодолимо манящую сторону.

Тарнавский поворачивает голову и упирается в меня взглядом. Не мимо. Не сквозь.

Смотрит без улыбки, сведя брови. Но мне кажется, что вот сейчас — очень честно. Мы друг друга… Волнуем.

Горжусь тем, что не сбилась с шагу. Нацеливаюсь на стоящий рядом с ним барный стул, веду пальцами по стойке, кожу покалывает предвкушение.

Но как будто из ниоткуда чертом из табакерки выскакивает бывшая Игоря — Вита. Я ошарашено слежу, как без единого грамма сомнений умащивает задницу рядом с Тарнавским. Смотрит на него с улыбкой, меня даже не замечает. Я врастаю каблуками в плитку, потому что он тоже переводит взгляд.

Нужно подтолкнуть себя к действию — развернуться или мимо пройти, но я стою и пялюсь.

— Прости… — Вита складывает руки в молитвенном жесте, — не могла не ответить…

— Мама звонила? — Его бархатистый тембр врезается миллионом ножей в мое тело. Это троллинг, мне понятно, но ревность бьется о ребра неконтролируемыми потоками лавы. Плавит и прорывается.

Вита улыбается шире. Тонкие пальцы обвивают стеклянную ножку. Она тянет полупустой бокал к губам и пьет, не отрывая от него взгляд. Поставив, подается ближе.

Я, отмерев, шагаю к стойке.

Под даже не стук, а непрекращающийся сердечный гул продолжаю слушать… Как настоящая крыса.

— Не мама.

— Папик? — Вита смеется.

— Прекрати. — Рука девушки ложится на колено Тарнавского. Выкрашенные ядовито-розовым лаком ногти хищно впиваются. — Я тебя днем еще заметила. — Вита шепчет, Тарнавский никак не реагирует. — На фоне наших мальчиков…

Господин судья хмыкает.

— А что не так с вашими мальчиками? Вашим девочкам вроде бы все нравится.

Вита фыркает и закатывает глаза. Я хочу в волосы ей вцепиться.

— Никогда не мечтала работать воспитательницей в детском саду. Мне нужен настоящий мужчина…

Тарнавского улыбается.

Пальцы Виты двигаются вверх по мужскому бедру. Я ее ненавижу. Если она начнет ему наглаживать прямо тут — вырвет.

Но прыткие пальцы тормозит мужская рука. Тарнавский делает глоток из своего стакана. Лезет в карман, достает оттуда карту, крутит между пальцами, а я уже сто раз почти умерла.

Сердце то замирает, то разгоняется.

— Хорошо, что ты взрослая. Вот ключ. Триста второй. Иди в номер…

Разочарование подкатывает тошнотой. Хочу уйти, но зачем-то достаиваю.

— А ты? — Вита спрашивает, соблазнительно прикусывая пухлую губу.

— В машину схожу.

Зачем — я понимаю. Тоже взрослая. Просто… Для судьи моего "взрослая" мало.

Закрываю глаза и считаю до десяти, чувствуя, как мимо меня первой проходит послушная Вита.

Тарнавский тоже встает со своего стула.

Может быть я слишком впечатлительная, но кажется, что голой спиной чувствую жар мужской руки и прикосновение жестких волосков, а костяшки чиркают по ягодицам.

Я воспринимаю происходящее как личную трагедию и унижение.

Прощение всех грехов отозвано. Судья Тарнавский снова поддан анафеме.

Пью за это сто лет не нужный обжигающий горло шот.

Меняю планы миллион раз. От собраться и уехать посреди ночи, лишь бы не представлять, как через несколько стенок он трахает шлюху-Виту, до вернуться к Игорю и растолкать его, чтобы и самой…

Но это все так тупо, вульгарно и по-детски… А в реальности хочется только плакать.

Чтобы не унижать себя еще и этим — злюсь.

Конечно же, «чисто случайно» выбираю длинный путь к зданию с номерами. Конечно же, «забываю», что он сворачивает к парковке.

Зачем торможу на развилке — не спрашивайте. Количество машин уменьшилось в два, а то и три раза. Человек среди них находится быстро.

Дверь Ауди открыта, но Тарнавский не сидит в ней и не ищет ничего. Стоит рядом, прямо под фонарем, и курит, выпуская дым в небо.

Я ненавижу его. Презираю. Плавлюсь изнутри. Вибрирую. И любуюсь.

Унизительно осознавать, что в сложившейся ситуации искренне хотела бы только оказаться на чужом месте.

Еще унизительней отрицать очевидное и раз за разом находить ему оправдания.

А здесь-то какие? Он спит с Леной, не против разово трахнуть Виту, на меня пялится. Пишет пошлости с анонимной страницы.

Это все складывается в четкий портрет говнюка, но я до сих пор эгоистично хочу, чтобы он докурил, сел в машину и уехал.

Да, выпил. Да, так поступают только безответственные. Но… Мне легче оправдывать безответственность, чем блядский расчет.

Слежу за неспешными движениями и даже слюну сглотнуть боюсь. По плечам ползет ветерок. Ежусь. Веду ладонями по коже.

Неопределенность продолжает одна за другой уничтожать мои нервные клетки.

Если он сейчас потушит сигарету, закроет машину и пойдет к корпусу отеля, “подарит” мне самый большой в жизни комплекс. И настроить себя на то, что так и будет, не могу. Зачем-то даю ему шанс снова оказаться лучше.

В тишине хорошо слышно, как Тарнавский прокашливается. Затягивается опять, подходит к урне. Погасив сигарету, несколько бесконечных секунд смотрит под ноги или на колесо своей машины, потом же хлопает дверью и обходит ее.

Ступает на дорогу, смотрит прямо на меня, даже не делая вид, что только заметил или удивлен.

Приближается, распространяя вокруг слишком мощную для меня ауру. Мне кажется, он устал, раздражен, на что-то зол, но в то же время все по-прежнему у него под контролем.

Обманчиво-спокойное:

— Дежуришь, помощница? — Выстреливает краской в лицо и трепетом в грудную клетку.

Тарнавский делает десять уверенных шагов в мою сторону. А я так и стою, будто вкопали. Ловлю лицом пристальный взгляд.

Нос щекочет запах. Волоски на руках и затылке поднимаются.

Не дождавшись ответа, Тарнавский продолжает:

— Думаешь, мне сейчас может понадобиться твоя помощь? — Вопрос сочится иронией. Я ее впитываю.

— Добрый вечер, Вячеслав Евгеньевич, — здороваюсь, силой заставляя себя опустить руки и сжать их в замке. Мужской взгляд проезжается по телу до того самого замка.

Лизино платье перестает казаться просто женственным и уютным.

— Добрый, Юля. Такси ждешь или…

Молча слежу за тем, как карие глаза возвращаются к моим.

Когда он со мной, я придумываю, что мой, и перестаю ненавидеть. Но больно жгутся мысли о том, что мне — мелкие доебки. Тупые поручения. Риск пойти соучасницей в грязных делишках. Ебаное доверие. Но не больше. А другим…

— Воздухом дышу.

Моя ложь отражается на лице Тарнавского улыбкой. Ленивой и усталой.

— Ясно… — Он ненадолго опускает голову и смотрит на мои босоножки. Я поджимаю пальчики, возвращается к лицу.

— Я думала, человек, переживший измену, никогда не поступит так, как вы…

Я собиралась говорить вообще другое, но ляпаю то, что разрывает изнутри.

Соблазняю недостаточно, это уже понятно, но эпатирую хорошо. Мне кажется, Виту он троллил, а в ответ на мою шпильку искренне удивляется. Приподнимает брови. Продолжения ждет…

Но продолжения не будет. Я сжимаю губы. Тарнавский улыбается с зубами и склоняет голову на бок.

Каждый раз, когда вот так смотрит, я убеждаюсь, что нравлюсь ему. Но что-то тормозит. Может его сам факт симпатии злит?

— А ты обо мне много знаешь, Юля, — будь я настоящей шпионкой, сейчас бы жестко спалилась. Но я влюбленная злющая девушка.

— Я же предупреждала. О вас сплетничают…

Тарнавский снова улыбается. Опускает взгляд на плитку между нами. Делает шаг. Я дергаюсь, стреляет вверх своим. Мол, не стоит.

Усмиряю трусость, сжимаю руки сильнее и не двигаюсь.

Носки летних мужских ботинок упираются в мои босоножки. Смотрю вниз. Вверх — страшновато… Дышу не так размеренно, как мой судья.

Кое-как расслабляю задеревеневшие пальцы. Он поддевает мой подбородок своими и запрокидывает голову.

Не знаю, права ли я, но кажется, что втягивает воздух. Снова сжимаю губы.

Не надо мне устраивать алкотест.

Разряды напряжения пляшут невидимыми искрами там, где он меня касается. Мужской взгляд нагревает мою кожу.

— Обо мне сплетничают… — Тарнавский повторяет, растягивая слова. — А ты внимательная. Хорошая у меня помощница.

Я знаю, что это ирония. Обидно очень. Но и тепло. От пальцев. От тела. От того, что между нами что-то есть. Может он просто человек такой? С говнецой? Я такого любить смогу? А исправить?

— Волейболом занималась? — Тарнавский даже не делает вид, что не наблюдал. От резкой смены темы и движения пальцев от подбородка к шее по телу проходится слабость.

Он не сжимает, но гладит. Держать подбородок вздернутым теперь неудобно, но я не опускаю. В глаза нужно смотреть. Может он смелость и оценил в Вите.

— В детстве. — Отвечаю коротко.

— Ты знаешь, что профессионалу разъебывать любителей неэтично?

Никогда не могу предугадать ход его мыслей и развитие нашей беседы. Его претензия заставляет только рот сначала широко открыть, а потом захлопнуть.

— Вам за сестру обидно? Она хорошо играла…

Хвалю его Майю, Тарнавский улыбается. Кивает в качестве благодарности. Гладит… Не знаю, зачем.

— Ей с вами понравилось. Только мне вы — нет.

Кривлюсь в ответ на колкость. Мужские пальцы тем временем съезжают назад. Сначала подушечки надавливают на шею сзади, потом ныряют в волосы.

Тело реагирует такой яркой вспышкой удовольствия, что я закрываю глаза. Пережить бы… Пульс подскакивает. Дыхание частит…

Нужно прекратить это срочно, но я чувствую себя парализованной. Вдруг осознаю, что попала в ловушку.

Чтобы остановить происходящее, стоит вжаться ладонями в грудь, легонько толкнуть. Он отступит. Извиниться. Раствориться. Но я открываю глаза и паралич только усиливается.

Сконцентрированный на моем лице взгляд ни черта не пьяный. Пальцы продолжают обманчиво расслаблять, надавливая на, несомненно, эрогенные зоны и поглаживая.

Тарнавский подается ближе. Втягивает воздух. Мажет губами по губам. Я дрожу.

— Ты хоть не набуханая… — То ли хвалит, то ли оскорбляет…

Я кладу ладони на твердую, горячую грудь и давлю. Промах. Ему похуй. Не отступает. Дергаю головой, он делает паузу в опасно расслабляющих поглаживаниях. Удерживает. Принуждает не брыкаться.

Чтобы не таять, цепляюсь за злость. Давлю на грудь еще раз и спрашиваю:

— Елена в курсе, что у вас с ней свободные отношения?

— Языкастая такая… — Это не комплимент. Почему-то направленный на мои сжатые губы взгляд наталкивает на мысли о неочевидном пошлом подтексте. Веду кончиком по губам. Убеждаюсь, что в карих глазах вспышками зажигается похоть.

Чуть ли сама не подаюсь вперед. Хочу прижаться своими влажными губами к его, но мой затылок снова сжимают пальцы. Он удерживает. Возможно, от глупости.

Ждет, когда наведу фокус на его глаза, требовательно спрашивает:

— Ты за кого беспокоишься, Юля? За мой моральный облик или за Лену? — Вместо того, чтобы ответить, я плотно сжимаю губы. Смотрит на них. Потом в глаза опять. — В обоих случаях, зря.

— Вы ведете себя…

— Как? — Ляпну «неподобающе» — выставлю себя посмешищем. Но ответа судья не дожидается. — Люди в принципе не заточены на то, чтобы оправдывать возложенные на них ожидания, Юля.

Обычная вроде бы фраза бьет по ушам и куда-то в грудь. Но вы же ждете, что я буду преданной?

Позволяю своим рукам чуть съехать. Чувствую биение сердца. Оно… Быстрое.

После паузы мужчина снова мнет мои волосы. Смотрит в лицо совершенно трезво и без выраженных чувств.

— Сама-то почему ночами шляешься? — Спрашивает, усиливая эффект требовательным кивком подбородка. — Мажор твой в курсе?

Подобранное для обозначения Игоря слово сочится пренебрежительным отношением. Я испытываю стыд за то, что отчасти сама виновата.

Мы вынесли Спорттовары за скобки, обсуждать не будем, это понятно, но вдвоем же знаем, что одинаковые. Играем друг с другом, а потом расходимся по номерам с другими.

— Бедная Майя, — качаю головой, рискуя вызвать настоящий гнев, потому что их отношения — точно не мое дело. Но даже если задела — виду Тарнавский не подает. Слегка усмехается:

— Потом спасибо мне скажет. — Утверждает, явно ни секунды не сомневаясь. Да и я не сомневаюсь.

Как брат, сын, дядя он, кажется, действительно невероятный. Как судья… Я еще не поняла. А со мной… Переменчивый.

Передвигает мою руку выше. Кончики пальцев касаются голой кожи над воротником его поло. Не знаю, чего хотел бы он, но я зачем-то легонько царапаю.

Вопреки логике это не утоляет, а разжигает жажду. Повторяю, лицо мужчины подается ближе к моему.

— Тебе приключений мало? — Тарнавский спрашивает, задевая мои губы дыханием.

Я, как идиотка, киваю.

Мне губ ваших мало. Твоих.

Не знаю, почему он медлит. Поцелуй кажется неизбежным. Я резко забыла каждую из причин тормозить.

Хочу провернуть его же фокус — надавить на затылок, хотя сама давно уже чувствую не давление, а мерные поглаживания на шее.

Только мои усилия ничего не дают. Проезжаюсь по ежику на затылке. Зарываюсь в волосы и давлю. Тарнавский без проблем подается назад. Ощупывает лицо взглядом.

Я физически ощущаю перепад температур. Кажется, что кочегар захлопнул дверцу топки. Ресницы сжигает столп искр. Тело окутывает пыхнувшим жаром. Резко становится слишком жарко, а потом до ужаса холодно.

Магию разрушает расчетливое:

— Так может просто сексом займемся, Юль?