Преданная (СИ)

Глава 25

Юля

Дверь открывается и я вижу Тарнавского.

Успеваю обойти стол, но в голове набатом бьется осознание, что это не поможет.

Судья смотрит четко на меня. Сердце выстукивает бешеную чечетку, но я стараюсь сохранить хотя бы намек на самообладание.

— Здравствуйте, Вячеслав Евгеньевич, — чувствую себя бестолковейшей из дур, улыбаясь и бодро здороваясь.

— Здравствуйте, — он отвечает, делая шаг внутрь кабинета.

Взгляд мужчины оставляет меня в покое и проезжается по пространству вокруг. Я знаю, что визуальных изменений в кабинете он не найдет, но все равно волнуюсь дико. Прячу нервы под дурацкой улыбкой. Получив новый взгляд — сглатываю.

Мне хотелось бы промямлить что-то невнятное и выскочить, по-детски пригнувшись под рукой мужчины. Но…

Тарнавский закрывает дверь за спиной, вернувшись взглядом ко мне. И уже не отрывает.

Мы сегодня вдвоем в неформальном, но только я в коротких шортах и майке, а он во вполне приличных джинсах и тенниске.

Язычок дверного замка щелкает, становясь в паз, я смаргиваю, только это не помогает усмирить волнение.

Что врать, Юля? Думай, что будешь врать?!

— Снова бумага нужна?

Произнесенный пусть вполне спокойно, но с очевидной для меня издевкой вопрос как-то разом отбирает надежду.

Вместо внятного ответа — глупо смеюсь. Веду пальцами по столу, смотрю вокруг, но не на него.

От мелькнувшей в голове мысли тошно, но… Другие варианты есть, Юль? Нет.

Постараюсь… Отвлечь.

Тарнавский подобного поведения мне никогда не позволял, но я разворачиваюсь к судье лицом и опускаюсь ягодицами на угол его стол. Упираюсь ладонями, запрокидываю голову и смеюсь. Стараюсь красиво.

Открываю шею, втягиваю на всякий случай живот, встряхиваю головой, позволяя волосам рассыпаться по спине и плечам прежде, чем опустить.

Я же ему нравлюсь, правильно? Пусть бы, как все мужики, клюнул.

— Да я зарядное на работе забыла. Приехала. А потом вспомнить не могла: у вас вазоны в кабинете стоят или нет…

Взмахиваю рукой себе за спину на окна. Ужасно стыдно за то, что творю сейчас. Вытаскиваю из задворок памяти все самое худшее, что успела отметить в поведении девочек-тпшек. Жеманство. Глупость. Наглость. Дерзость. Бесстыдство. Уверенность, что ничего им за это не будет…

Жаль только, сердце в курсе, что мне-то очень может быть. Вылетает. Но я его потом успокою. Если выйду живой, конечно.

— Как видишь, нет вазонов, — Тарнавский отвечает негромко, я кожей впитываю исходящие от него вибрации. Они поднимают волоски на теле и доставляют болезненные ощущения.

Мне снова нужно легкомысленно рассмеяться, пожимая плечами, но я торможу.

Следующая трель кокетливого ха-ха-ха немного напоминает карканье вороны.

Соберись, Юля! Давай…

Нельзя показывать ему, что мне некомфортно и страшно. Нельзя пытаться побыстрее сбегать. Это все очень палевно.

Нужно делать вид, что я на расслабленном.

Заставляю тело слушаться. Упираюсь ладонями в дерево и запрыгиваю глубже на стол. Ногу забрасываю на ногу. На грани истерики триумфую, видя, как Тарнавский следит за моим чертовски неловким (как самой кажется) в меру изящным движением.

Мужской взгляд поднимается от моей щиколотки выше. По телу до лица.

Возможно я внутренне перегрелась и мне уже мерещится, но кажется, что улавливаю волну мощной агрессии. Это плохо. Дыхание сбивается. Но убедиться в правоте не могу. Тарнавский тянется к губам кулаком. Прокашливается, когда отнимает — я вижу, что губы подрагивают в улыбке.

Он делает шаг. Я до боли стискиваю борты стола.

Еще один — стараюсь усмирить панику.

Улыбайся, Юля. Давай…

Судья подходит вплотную. Мои колени упираются в мужское бедро. В кабинете снова становится слишком жарко.

Меня бросает в пот то ли от его близости, то ли из-за вдруг прострелившего страха: а шкафчик-то я задвинула?

Прилагаю огромные усилия, чтобы не оглянуться. Спалю себя моментально.

Тарнавский смотрит мне в глаза. Я в ответ. Заметил ли метания — не знаю. Надеюсь, нет. В очередной раз взяв себя в руки, соблазнительно улыбаюсь.

На колена ложится ладонь. Усмиряю дрожь.

Он испытывает меня, несколько раз поглаживая. Ждет реакции, а во мне… Буря. Телу не отвратно, а душе — гадко от нас обоих.

Я — ничтожная крыса. Он — охеревший чинуша.

Я играю, он принимает за чистую монету. Пользуется.

Делает несколько поглаживаний, после чего его пальцы сильнее сжимаются. Едут выше от колена по бедру. Сбившееся дыхание вот сейчас он может воспринять, как поощрение.

Я улыбаюсь шире и позволяю снять ногу с ноги. Тарнавский разводит мои колени, вклинивается между.

В нос врезается концентрированный запах геля после бритья, туалетной воды и кондиционера для белья.

Я теряюсь. Приоткрываю губы и загипнотизированно уставляюсь сначала на переносицу, а потом ниже.

Он гладко выбрит. Ухожен. Я могу рассмотреть каждую пору. Черточку. Маленькие морщинки возле глаз и несколько горизонтальных полос на лбу, которые становятся более выраженными, когда удивляется.

Мужские ладони так и лежат на моих разведенных коленях, поглаживают. Его присутствие в моем личном пространстве действует нелогично: вытесняет все тревоги. Я даже ненадолго забываю, что он, как и Смолин, легко может меня размазать. Основания есть: я слишком много знаю. И слишком долго молчу.

Сглатываю. Выталкиваю взгляд от губ выше — к внимательным карим глазам.

— Так что забыла тут, Юль? — Тарнавский спрашивает тихо. Его глаза говорят о желании получить более правдоподобный ответ.

Ко мне возвращается волнение. Правду я не скажу. В каком ключе врать — очевидно. Тем более, это не совсем ложь. Только нам это ничего не даст.

Толкаю себя в спину. Фигурально. А в реальности выравниваю ее. Прогибаюсь, становясь ближе. Кладу руки на грудь мужчины. Сразу еду выше. Сжимаю плечи. Его ладони замирают на моих бедрах и тоже сжимают.

— Хотела картину убрать, — сбавляю голос до полушепота. Подаюсь вперед. Не уверена, что действую на него так уж гипнотически, но то, что он падок на женскую красоту — факт. Другое дело, что для меня это стоп, а не повод поучаствовать в дележке господина судьи.

Я блядунов не перевариваю. А он — блядун.

Смотрит на губы. Меня потряхивает.

Механически глажу плечи.

Придумываю на ходу:

— Думала увезу. Вы в понедельник придете — а ее уже нет. И Петрович не найдет.

Я заканчиваю, Тарнавский поднимает взгляд от губ к глазам. Происходящее разбивает мне сердце.

Я хотела бы, чтобы это происходило с нами, но иначе.

Чтобы он меня хотя бы немного уважал, а не по-скотски хотел. Чтобы я была единственной нужной ему девушкой, а не одной из череды.

— Я же сказал тебе ее не трогать, — слегка охрипший голос служит горьким доказательством того, что на судью мои чары действуют.

Руки мужчины ползут выше. Сжимаются на талии.

Его лицо становится на пару миллиметров ближе. Мое тоже. Я снова чувствую неожиданный всплеск угрозы. Он бьет из глаз и сжигает ресницы. Меня опаляет жаром и тут же отпускает.

Приближаюсь к его лицу еще. Рвет на части от смешанных эмоций.

— Я думала, вы будете рады. Покричите, но…

— Я не кричу.

Невпопад улыбаюсь. Да. Вы не кричите. Убьете меня просто, если правду узнаете.

А пока я глажу ваши плечи и смотрю на губы.

Пытаюсь не думать, вы сегодня ими уже кого-то целовали? Лену? Виту? Еще какую-то несчастную? Или мой поцелуй будет первым? Мне этого достаточно?

Большие пальцы Тарнавского приходят в движение — он поглаживает ими ребра. В его руках я чувствую себя хрупкой и беззащитной. Длины пальцев достаточно, чтобы сжать талию полностью. Он ненавязчиво прогибает в пояснице сильнее. Я позволяю.

Дыхание сбивается. Сдаюсь.

Подаюсь вперед. Он мажет губами по моим губам. Ведет носом по подбородку. Я откидываю голову. Под звуки тарабанящего о те самые ребра сердце пытаюсь увидеть — закрыла ящик или нет. Закрыла.

Хух.

Закрываю глаза и чувствую губы на шее.

Облегчение длится не больше пары мгновений, дальше — эмоции накрывают с головой.

Я мечтала бы просто наслаждаться его близостью, а не думать… Обо всем.

Я мечтала бы, чтобы он оказался просто нормальным человеком. И чтобы я им осталась.

Ладони перемещаются выше. Мой судья втягивает кожу на шее. Не сильно, но до дрожи. Отпускает, вырастает, тянется к губам и синхронно с этим сжимает грудь. Дает то, что я не получила однажды ночью в этом же кабинете.

Я дышу через полуоткрытые губы, но разом перестаю, чувствуя, как по нижней проезжается язык. Это всего лишь поцелуй, но меня сносит.

Напряженный кончик скользит между зубами, я чувствую его в своем рту. Как умело оплетает мой язык, как задает темп, как Тарнавский рукой ныряет под футболку, оттягивает лифчик, накрывает голую грудь.

Это слишком…

Цепляюсь за плечо, а второй рукой — обхватываю затылок и давлю. Потому что мне очень… Нравится.

Подвигаюсь ближе. Чувствую легкое покалывание на подбородке и щеках. Чистая выбритость оказалось обманчивой — он все равно колючий.

Язык мужчины, который платит мне деньги за работу, хозяйничает в моем рту. Я пропитываюсь его запахом и упиваюсь смешением нашей слюны. А еще издаю нечленораздельные звуки из-за того, что пальцы сжимают мой сосок и прокручивают. Больно. И остро. До срыва дергает струну, которая ведет к низу живота.

От жары, нервов, скорости развития событий и безысходности кружится голова. А может быть это из-за его действий.

Как через туман отмечаю, что движения из плавных, осторожных, становятся более настойчивыми. Язык — резче. Мой бюстгальтер съезжает вверх полностью. Оба полушария накрывают руки.

Тарнавский мнет их. Отрывается. Смотрит вниз. Я тоже.

Чувствую себя… На грани, хотя почти ничего не было.

Просто поцелуй. Просто несколько прикосновений.

Но моя грудная клетка раз за разом вздымается.

Футболка высоко закатана. Живот вздрагивает. Мужчина круговыми движениями массажирует ареолы. Сжимает полушария. Сводит их. Смотрит вверх — в глаза. Я пьянею до края.

Привет, Спорттовары.

Тарнавский возвращается лицом к моему лицу. Уже не целует так же, а снова ведет языком по нижней губе, прикусывает ее и оттягивает.

Я обжигаю нас двоих горячим-горячим дыханием.

Повторяю за ним — затягиваю обратно в игру. Тарнавский совершает толчок языком, я обхватываю плотно и посасываю.

Он дергается и отстраняется. Жмет лбом на мой лоб.

— Я тебя сейчас на столе разложу, понимаешь? — Грубый шепот дразнит губы влажным дыханием.

Я вряд ли понимаю, но киваю. Представляю… Потом будет ужасно, но это потом. А сейчас я сгорю заживо без его рук, тела и языка.

За моим согласием следует новый укус — он врезается зубами в мой подбородок. Ведет языком по шее. Прикусывает ключицу.

Я хочу почувствовать губы на груди. Мне кажется, это должно быть неповторимо, но судья, почему-то, жадничает.

Правда и из рук не отпускает. Мнет. Задевает соски. Пощипывает.

Оторвавшись от моей шеи, возвращается к лицу и глубоко целует. Я завожусь все сильнее. Пульсация из всего тела перемещается в одну точку. И бьет. Бьет. Бьет.

Ерзаю, сжимаю своими бедрами его и не сдерживаю стон.

Прошу… Большего.

Но вместо того, чтобы воспользоваться, Тарнавский отрывается. Смотрит в лицо. На губы. В глаза. Хмурится. Я хочу снова с ним целоваться — тянусь навстречу, он подается затылком назад.

Сжимает губы.

Ранит.

Что не так сделала? Я же согласна даже… С учетом всего. Этого мало?

Еще несколько секунд я чувствую на своем теле руки, дальше — стоп.

Вместо горячих ладоней — кое-как натянутая обратно ткань.

Тарнавский опускает руки на столешницу. Я тоже упираюсь в нее за спиной. В теле слабость. Как бы не упасть.

Он смотрит плотно и цепко. А я остаюсь один на один с неутоленным желанием, туманом и стыдом.

— Что? — Этот вопрос стоило оставить глубоко внутри, но я не сдерживаюсь.

Мой взгляд сползает с глаз к губам. Я так пытаюсь спастись, потому что глаза стали колкими. Только и губы тоже…

На них еще блестит моя слюна, но они уже изгибаются в слишком трезвой, расчетливой улыбке.

Дальше мне будет плохо — я знаю. Хочу вернуть нас на пару секунд назад. Врезаюсь голыми бедрами в мужские кулаки. Чувствую мерные поглаживания большими пальцами. Но это не нежность. Наоборот — мороз по коже. Его улыбка — шире. Взгляд — опасней.

Тарнавский качается вперед, я хватаюсь и за этот намек. Тянусь к губам. Целую их. Веду языком. Прошу без слов, но он их плотнее сжимает и снова уворачивается.

Сердце давно превратилось в тряпочку. Что… Происходит?

Я ему отдаюсь, а он… Улыбается?

Смотрю в глаза, как привороженная. Чувствую, что сейчас будет больно. Хочу толкнуть в грудь, соскочить со стола и закрыть уши, но он не позволит.

— Так и знал, что горячая. Но полегче, девочка. Ебать тебя наверняка сладко, но я работать приехал.