Преданность

ЭЛЕН

Нас вызвал директор — нас, то есть преподавателей, которые работают с пятым В, — чтобы обсудить случившееся. Господин Немур мог просто вызвать меня и Элиану Вертело, но поскольку конфликт случился из-за Тео Любина, по поводу которого я уже раз к нему обращалась, он решил собрать всех.

Прежде всего, он хотел бы заявить перед лицом всех собравшихся педагогов, что мой поступок не укладывается ни в какие рамки. В таком коллеже, как наш, подобные эксцессы недопустимы. Элиана Вертело, которая сначала хотела накатать на меня жалобу в районное управление образования и даже в муниципальную полицию, все же сменила гнев на милость. Она требовала от меня извинений, которые я ей принесла перед всем собравшимся коллективом. Надо было видеть ее победную ухмылочку. Но я, хотя это и никоим образом не оправдывает моего поведения, все же попросила ее озвучить меру наказания, которую она назначила Тео. Допустимо ли унижать тринадцатилетнего парня, заставляя его бегать на глазах у всех товарищей в ярко-розовых трениках с надписью «Барби», которые вдобавок ему малы? Элиана Вертело вообще не видела, в чем тут проблема. Точнее, не видела, что уж тут такого унизительного… По ее мнению, постоянная несобранность Тео — это чистой воды провокация. По ее собственному выражению, ее он вообще ни в грош не ставит. Фредерик взял слово и поддержал меня — твердым, спокойным голосом человека, в авторитете которого никто не сомневается: возможно, для несобранности есть и другие объяснения, которые стоит изучить. Тем более что Тео в последнее время выглядит усталым, даже каким-то поникшим, и нередко отсиживается в медпункте.

Под конец Элиана Вертело заявила, что не нравится ей этот Любин и даже смотреть ей на него неприятно. Директор, явно обескураженный такой аргументацией, заметил, что от нее и не требуется любить учеников, а только преподавать свой предмет и демонстрировать ровное и справедливое отношение ко всем. Остальные не вмешивались. Когда господин Немур спросил их мнение, все хором стали говорить, что ничего особенного не замечали, разве что Тео Любин вообще держится очень замкнуто и его трудно чем-то заинтересовать. Ничего больше. Эрик Гибер сообщил, что Тео прогулял последний урок английского, хотя с утра был в коллеже. Кстати, если присмотреться, то пропуски уроков в середине дня случались у Тео не раз, и всегда без уважительной причины. Круг опроса преподавателей замкнулся на Фредерике, который рассказал, что однажды Тео на его глазах плакал, — в тот день они с классом слушали отрывки из «Волшебной флейты». Под конец директор вслух зачитал заключение медсестры. И призвал весь преподавательский коллектив в любом случае оставаться начеку.

Когда директор спросил, встречался ли кто-то из нас с его родителями, у меня заколотилось сердце. И я, не думая, ответила, как все: нет.

И тогда я почувствовала на себе изумленный взгляд Фредерика. Его губы шевельнулись, но молчаливый вопрос обращался только ко мне: «Элен, почему ты не скажешь правду?»

Директор взял листки с личными данными и заметил, что адрес отца не указан ни на одном документе в папке. Он попросил Надин Стокье, завуча по воспитательной работе, по возможности получить полные координаты обоих родителей.

На этом собрание закончилось, больше сказать было нечего.

На выходе из кабинета директора Фредерик догнал меня. Несколько секунд шел рядом и молчал. А потом положил руки мне на плечи (внезапный тактильный контакт, электрический разряд, тут же поглощенный телом), заставляя остановиться и выслушать его.

— Почему ты не сказала, что встречалась с его матерью?

Я не знаю почему. Может, потому, что каждый, кто сидел за этим столом, или даже любой человек вне коллежа, первый встречный на улице, в метро, возле моего дома, уже несколько недель как стал мне врагом. Что-то внутри меня, какая-то смесь ужаса и ярости, много лет спавшая под наркозом, который я сама кое-как дозировала, теперь проснулась.

Я никогда не ощущала это так четко и объемно: едва сдерживаемая клокочущая ярость не дает мне заснуть.

Да, я не призналась, что вызывала в школу его мать, хотя это очень скоро может дойти до директора, и он обвинит меня во лжи и сделает закономерный вывод, что я чересчур вмешиваюсь в это дело. Так оно и есть.

Фредерик озабочен. Он опасается жалобы со стороны матери. С его точки зрения, я вызвала ее безосновательно и совершенно напрасно напугала. Мне хочется, чтобы он обнял меня. На несколько минут прильнуть к нему, переложить на него часть своего веса. Опереться. Вдохнуть его запах, почувствовать, как отдыхают мышцы спины, расправляются плечи. Нет, конечно, ненадолго.

Я вышла из коллежа, совершенно не хотелось идти домой. Я брела куда глаза глядят, куда ноги несут, то там, то сям переходя улицы, лишь бы не останавливаться. Гнев снова вышел на свободу, он пульсировал под кожей в каждой частице тела. Пока я не выдохлась, я была не способна повернуть назад.

Я пришла домой поздно и одетая рухнула на кровать.